Дедушка исмаил

Осенним холодным днем, когда тяжелые, матово-грязные туманны, смешавшись с низкими облаками и, зацепившись за вершину одной из четырех гор, окружавших село, стояли неподвижно над селом. Жизнь здесь тоже, казалось, сливалась с погодой. Маленьких детей, без нужды, не выпускали во двор. Лениво позевывая, тусклым взглядом осматривая двор, изредка нарушая звуком ошейника тишину двора, как в ответ на звуки детей из дома, в конуре невесело лежала собака – Каплан. Куры и те, продрогшие до копчиков, осунувшиеся, покрытые каплями росы, попрятав головы под крыльями и подогнув под себя ноги, окутав их перьями, хмуро сидели на недостроенном заборе. Слякоть и холод царствовали везде.
В доме, возле теплой печи, у духовки, разложив заготовки теста для выпечки хлеба, сидела женщина, окружив себя сворой балующихся детей, то и дело пересаживающихся с места на место, при этом «нечаянно» толкнув другого. Тот в свою очередь, издавал громкий крик, писк, возглас, обидой реагируя на такой вызов в баловстве. Припугивая детей кочергой для печки, мама то и дело говорила: «Подождите вы у меня, вот придет отец, и я ему все расскажу о том, как вы ведете себя. Вот тогда вы у меня получите. Тогда он и выслушает все ваши – «он меня толкнул, тронул, это мое место, чем и как вы сегодня помогли маме. Вот подождите, вот только он придет!».
Со двора послышался радостный визг Каплана и следом - звук хлопнувшей калитки. Дети мгновенно гурьбой, толкая друг друга, ринулись на выход.
 -  Папа, папа – услышала Уму радостные крики детей, которые, как пчелы, облепили отца, стягивая с него грязные сапоги и стаскивая полушубок с папахой.
- Мама. Папа пришел! – радостно кричали дети.
- Слышу, слышу я! - на ходу приводя себя в порядок, вышла на веранду и мать. Ее добрая улыбка никогда не сходила с лица. Даже когда веником огревала кого - нибудь из нас по ногам.
- Вот жена, и я пришел, - говорил отец. И подарок тебе принес, только вот дети не дают его вытащить».
Только теперь все заметили в руках отца сверток. Будто по команде все замерли, уставились на этот пакет. В предчувствии чего – то неладного, мама, в сопровождении все той же улыбки, стала отходить назад и говорить: «Ой, Гасан, наверное, опять что-нибудь такое?! Не хочу, не хочу! Не надо! Я боюсь!».
 
- Ну, чего ты испугалась? Вот тебе на… - говорил отец, - …И совсем он не страшный. Вот только я его.., Вот, сейчас…, Вот он!» - сказал папа и… вытащил живого ежа!
 - Ё-ёжик!!! - кричали дети, - Папа! Папа! Папа мне! Мне!
- Гаса-ан! – вскрикнула испуганно мама, толкая спиной дверь в комнату, откуда выходила, - Я бою-юсь!!! Гасан! Пожалуйста, убери! Ой, Аллах, что мне с вами делать!!!».
А мы, дети, были в восторге. Радуясь её крику и приняв её реакцию на проделки отца, как  поддержку его забавам, мы поочерёдно подбегали к матери и уговаривали взять ежа в руки.
 -Ты не бойся его, мама!, – кричали мы в один голос. - Это всего лишь ёжик. Посмотри, - говорили мы, - он даже не кусается, - протягивая свои пальцы к его рту, тем самым демонстрируя  своё бесстрашие.
Но мать, с испуганной улыбкой и умоляющим голосом продолжала просить отца не подходить ближе и быстрей убрать его с её глаз.

… Это воспоминания о детстве. Они всегда приятны. Их часто видишь в  снах, прокручиваешь в мыслях. Не возможно их и забыть, вновь и вновь всплывая на поверхности воспоминаний, зовут к себе, манят, наполняя сердце тёплой тоской. Их и не вернёшь. Они оставляют после себя горьковатый вкус нечаянно скатившейся слезинки…
Тот день запомнился мне ещё одним событием. О нём я и хочу сегодня рассказать.
 
- …Дети! Дети! Послушайте меня! Отец сегодня подвыпивший и немного устал, а потому идите в ту комнату и старайтесь не шуметь. Дайте ему отдохнуть, и что бы никакого шума. Займитесь уроками.
- Кто сказал, что я уставший? -  возразил отец. – Ну-ка, жена, оставь моих детей, - иронично властно потребовал он. - Идите сюда, присядьте. Расскажите папе чем вы занимались сегодня и кто обижал вас, тут и за что? – сказал он, поднимая указательный палец и от выпитого прищуривая левый глаз.
- Никто, папа! Никто не обижал нас! – дружно и в разнобой отвечали мы. - Только из-за того, что немного холодно на улице, мама не пускает нас туда. А нам совсем не холодно! Она ещё говорит, что мы мешаем ей хлеб печь, - сказал один из маленьких, Рамазан, и с таким важным воинственным видом, что остальные громко стали смеяться. За свою природную взбитость в комплекции, коренастость - почти без шеи, пристрастие к сметане и молоку, умение лазить по заборам и крышам в семье он получил прозвище «Монкъо бизи» (кот мордатый)
- Холод говоришь, сынок? - улыбнувшись его серьезности, задумчиво переспросил  отец, как будто разговаривал сам с собой. – А хотите, я вам расскажу про холод? - так же задумчиво продолжил он после не большой паузы, притягивая к себе маленького. - Садитесь поудобнее, так как мой рассказ будет не коротким, – продолжал он, не дожидаясь радостного - «Да-а!!!» Взглядом отодвинул маму от нас и начал свой рассказ. Мама покорно пошла допекать свой хлеб.
- …Тяжелыми были тогда времена, – с грустью начал свой рассказ вдруг загрустивший отец. - Мне было то ли десять лет, то ли двенадцать.  Точно не помню. Где-то раза в два старше Рамазана. Отец мой, - ваш дедушка Мирза, изнемогал, и очень долгое время пролежал в постели. Мы тогда жили высоко в горах, в селении Барша. Следующим летом, - забегая вперед, обрадовал он нас, - будет свадьба одного из ваших родственников, и папа обещаю, - вас всех туда забрать.               
Радостное Ура-а!!! сопроводило его обещание.
 
- Так вот. Как я уже сказал, дедушка ваш очень сильно болел, а моя мать и вам - бабушка, жена его - Эгельды, смотрела за ним, больным. Работы у ней было много: ухаживала за скотом, прибиралась дома, растила нас четверых детей. Мой старший брат - ваш дядя Магомед-Расул, ему было чуть больше, чем мне, я, сёстры мои,  а вам - тетя Патимат и тетя Жумаи. Все были маленькими.
…Однажды я застал мать у кровати отца. Она плакала. Погладив отцу голову, грудь и припав к руке вашего дедушки Мирза, - …отец запнулся. Грустное и тоскливое выражение его уставившихся в пол глаз, сказалось и на настроение окружавших его детей. Было тихо.- Отец! Отец! А почему плакала наша бабушка? - спросил Рамазан.
- Я услышал только часть их разговора. Вернее, конец, – с какой-то жалостью продолжал отец. – Бабушка ваша плакала, и в то же время, наверное, утешала его. Помню, как говорила она: - Я попрошу кого-нибудь из сельчан, на худой конец, возьму чью-нибудь лошадь и сама поеду.
 
- Нет, Эгельды, это не выход, - с сожалением в голосе говорил отец, - чего случись с тобой, - дети наши пропадут. Я - больной, и выходить их не сумею. Мне останется наложить на себя руки, случись такое. Неужели нет мужчины во всём селении?
- Нет. ... Мужчины все – кто где. Взрослые на войне. А кто мал или стар и может подработать, те в Табасаране, или в Дербенте - на заработках. - Сказала она тихо, глядя ему в глаза, при этом поглаживая висевшую с кровати руку. Увидев меня, она быстро встала, попыталась улыбнуться и быстро направилась к выходу. Проходя мимо, положила руку мне на голову и сказала; - Я что-нибудь придумаю. Вот увидишь. Аллах, да смилуется он над нашими детьми, не оставит их в беде. Тебя об одном прошу Мирза, - выздоравливай быстрей! Себя не кори. На всё его воля! – она нагнулась ко мне и ласково обняла. Когда наши глаза встретились, я увидел там слёзы. Я видел, как наполнившиеся её глаза уронили слезу. Сначала одну. Потом ещё одну. Затем ещё и ещё. Они быстро текли по её щекам, а мама  вытирала их. Глаза безостановочно пускали слезинки. 
…После поцелуя в щёку она посмотрела на меня. Я до сих пор помню этот взгляд. Слёзы. Отчаяние  во взгляде. Опухшие и покрасневшие глаза, с тоской и отчаянием смотревшие на меня.
… Мне тогда стало жалко её. И я обнял её. Она рывком прижала меня к себе. Чувствовалось, как её тело дёргалось в сдерживаемых рыданиях, но она не плакала. Она не могла плакать. То ли её слёзы, а может уже и мои, катились по моим губам. Я шмыгал носом. Но она не плакала. Я никогда не видел её плачущей. И потому может и считал, что она не плачет, а просто - идут слёзы и, наверное, «что-то» ей в "глаз попало".
- Когда отелится корова, - старалась спокойно выговорить мама, - детей будет - чем кормить. У неё будет молоко.
- До её отёла - ещё два месяца. До весны - ещё не близко, - шумно выдохнув, сказал отец. - Им сейчас надо что-то есть. А тут и картошки не стало. Всё к одному. Надо же, - расстроенно произнёс отец, будто рассуждал вслух. - Надо её резать!
- Не надо! Я прошу тебя – не надо. Без коровы дети не выживут. Да! Она старая, но она ещё год будет давать молоко, а там, бог даст, и дети повзрослеют, будет легче.
- Та телка, что у Исмаила. На следующий год и она станет давать молоко. Поэтому сейчас самое верное решение,- зарезать либо телку, либо корову! Подожди жена день - два, бог даст может и окрепну. Тогда и приведу тебе тёлку. Мама, утирая слёзы платком, молча вышла из сакли. Отец молчал. В тихой комнате послышался скрежет его зубов. Губы подрагивали. Глаза набирались влагой. Его большие, мозолистые руки, всё ещё слабые, теперь нервно сжимали шерстяное старое одеяло. Боясь встретится взглядом со мной, отец блуждал ими по потолку и стенам. А когда они встретились, - отец укрыл себе лицо  подушкой. Я видел, как часто подымалась и опускалась его грудь, прижимая сильнее подушку. Я слышал, как он простонал и, тяжело дыша, в очередной раз скрежетнул зубами.
…Когда отец, окружённый внимательно слушавшими его детьми, умолк, блуждая в воспоминаниях, мама встревожилась.
Заметив перемены в состоянии мужа, отложила в сторону выпечку хлеба и поспешила к отцу.
- Шёл бы Гасан спать! Пастель там постелена. Приляг немного. Устал ты сегодня, да и детям пора за уроки.
- ..Нет, …не надо! - спокойно и грустно возразил отец. - Я хочу продолжить свой рассказ! – властно произнёс отец под весёлое одобрение детей.
- Да, да, мама! Пожалуйста! Можно мы дальше послушаем, а уроки у нас все сделаны, - не задумываясь, и легко совравши, взмолились дети. На их мольбу она могла не обратить внимания, но перечить мужу не стала.

…- Папа, я знаю того дядю Исмаила, продолжал наш отец свой рассказ, - что надо сделать скажи, и я сделаю.
-Мал ты еще сынок! Вот если б был ты постарше…
- Я большой. Я сильный. Ведь ты сам говорил; - «вы уже взрослые, не балуйтесь». Скажи отец, - что надо сделать?
Дедушка ваш долго смотрел мне в глаза, затем прижал к себе и взмолился:
-О, Аллах!!! Помоги мне! Помоги мне, и моей семье! - оторвав от себя, он вновь посмотрел мне в глаза. И посмотрел он тогда на меня уже, как на взрослого. С родившейся надеждой. Я помню это. После он коротко спросил:
 
- Ты сумеешь найти поляну, что с большим деревом, по ту сторону ущелья?
- Да.
- Под кроной этого дерева проходит тропинка, что ведёт в селение дяди Исмаила. Если ты пойдешь по ней, то дойдешь до вершины горы. Там она раздваивается. Повернешь на ту, которая ведёт к горе, где и летом, на ней, лежит снег. Помнишь?
- Да, отец!
- Когда подойдешь к ее подножию, ты должен увидеть огромную голую скалу.
- Хорошо.
- Напротив этой скалы ты увидишь маленькое селение пастухов. Дальше нет ни селений, ни людей. Никого Гасан! Это селение называется ШархIло. Когда дойдешь, спроси дядю Исмаила и поведай ему о нас. Пусть он привезет того теленка, что дали мы ему на паству, пока не станет коровой. Расскажи о том, что семья голодает, и нет другого пути выходить семью до весны.
- Хорошо отец. Я передам ему все, что ты сказал.
- Еще, сынок. …Когда будешь сворачивать в тропах, - ломай ветки.  Это может помочь тебе вернуться назад, если заблудишься.
- Хорошо, отец.
Он долго и задумчиво смотрел на меня, после чего заботливо обнял. Горячие его слёзы пекли мои щёки. От его прижатия мне было трудно дышать, но я не старался освободиться. Я знал, что он плачет. Ему тогда было труднее, чем мне.
- Сегодня будешь ночевать со мной. - сказал мне папа. Ваш дедушка. Если догадается мама, то не даст тебе это сделать. Утром, чуть свет начнёт занимать зарю, ты должен выходить, не разбудив маму, сынок. Да смилостивится Аллах над всеми нами, да не разгневается он и на меня за такой мой поступок. После этих слов, выставив руки вперёд и обратив ладони к небесам, стал читать молитву. Читал он долго, пока я не уснул. Я сквозь сон слышал моё имя, имена сестер своих и мамы. Я слышал его мелодию и видел горы с заснеженными вершинами. В то же время меня окутывало тепло. Сильное тепло. Это тепло всегда окутывает меня,  когда вспоминаю их, - отца, мать, свой дом, семью. И тогда, когда вижу вас, радостных, сытых, живых и здоровых. Я нигде  и никогда не встречал такое тепло. Отец умолк. Мы видели его влажные глаза, блуждающий по потолку взгляд, и слышали тяжелый вздох. Прижимаясь к нему тесней мы, чувствовали это тепло. Оно было в нем. Он делился им с нами.

- …Той зимой выпало много снега, - продолжал рассказывать отец. - Трудно было идти по глубокому снегу, а ещё и различать дорогу. Ведь не было ни одного следа. Кругом пушистый ровный снег. Контуры тропы разглядывались с трудом.
Когда забрезжил рассвет, я уже был на той поляне, о которой говорил ваш дедушка. Несмотря на утренний холод, мне было жарко. Ноги, налитые свинцом, не хотели слушаться. Но я шёл. В голове стучали наказы отца: «Устанешь, не ложись на снег, облокотись на дерево. Глаза не закрывай, иди. Не стой. Двигайся.
Я шёл.
 
Когда дошёл я до дяди Исмаила и сообщил о том, кто я есть, его удивлению не было конца.
- Ну-ка, повтори! Повтори, чей ты сын!? Да как это возможно? Сколько тебе лет? Как ты сюда добрался? Да быть такого не может!? Да, как же так…!? Он что…? А с ним…? Говори мне, говори же, сынок, не молчи? Я не могу поверить ни глазам своим, ни ушам! Как же так!? О Аллах, смилуйся! Что ж это творится такое?...
С тобой никого? - потихоньку приходя в себя, уточнял дядя Исмаил. – И ты один? - Ну да! …Да что же это я? Ну что вы стоите? Растопите сильнее печь. Накормите ребёнка горячим, - громко требовал он, быстро снимая с меня промокшие чарыки , штаны и овчинный тулуп и качая головой в недоумении.
- Меня накормили ржаным хлебом и овечьим сыром. Дали попить кипятку.  Растопив сильно печь, растирали руки и ноги. А после моих рассказов о семье, об отце, дядя Исмаил и вовсе запереживал. Опустив голову, он хмуро глядел из под бровей на коптившие угли кизяка в печи. Задумчиво размышлял. Затем посмотрел на меня, изучив всего, опять закачал головой,  … улыбнулся.
- Ты молодец, сынок! Такому джигиту я б в жёны отдал свою самую красивую дочь. Ты и в правду стал большим. Не по годам, а стал.
Мы, передразнивая дедушку Исмаила, дружно и громко смеялись над его словами, не понимая их значения. Нам было весело. Мы радовались за счастливый конец отцовской истории и считали рассказ законченным, когда вопрос нашего «специалиста по крышам» Рамазана вернул отца к воспоминаниям.
- И что пап, он помог нам? Он отдал нашего телёнка? И что случилось потом с нашим дедушкой.
Мама у печи тихо шептала молитву, и нас это немножко встревожило. Мы все  вопросительным взглядом смотрели на отца.
…- О том, что теперь мне надо уходить, дядя Исмаил и слушать не хотел, - продолжал свой рассказ отец. – Взметнув бровями вверх, улыбнулся. Тяжело и устало поднялся, будто на плечах его висела тяжесть, упираясь худыми, но большими ручищами  в колени,  сказал:
 
- Ты своё дело уже сделал, сынок, дай теперь нам подумать, чем вам помочь. А теперь марш под вон тот большой тулуп, и спать. Оставим всё на завтра, уже вечереет. С этими словами он вышел. Не знаю почему, но мне вдруг захотелось плакать. А вместо этого, я быстро схватил свою одежду, одевая её в спешке, схватил и кусок хлеба, что остался после моей кормежки, и бросился к двери.
Была глубокая ночь, когда я добрался до того дерева, о котором говорил мне отец. Ярко светили звёзды, и луна освещала горы так, будто керосиновые лампы зажгли вокруг. Я только подумал, что уже всё почти знакомое, и скоро буду дома, как вдруг, за спиной, из леса, донёсся длинный вой волка. Из рассказов отца и взрослых сельчан я знал, что в это время волки собираются в стаи. Это самое опасное время, когда они могут напасть на человека. Сейчас, то время когда их «Каччи» (сучка) гуляет и вокруг себя собирает много других волков. Я испугался и потому пустился бежать. Я бежал и оглядывался, бежал и с надеждой смотрел на противоположную сторону этой бреши в лесу, что называлась поляной. Мой страх, а может и ужас их воя, не дали мне сообразить, что я мог залезть и на то большое дерево. Оглянувшись на него, между им и мной  я увидел волков. Они очень быстро неслись в мою сторону. Добежать до противоположных деревьев, через эту большую поляну я не успевал. Они так быстро приближались. По правую сторону, на расстоянии нескольких шагов, я увидел жердь, забытую пастухами во время летних пастбищ. На неё пастухи вещают свои котомки с припасами подальше от всякого зверья и насекомых. Я кинулся к ней и быстро взобрался до рогатины. Только перебросил одну ногу, как по второй скользнула мордочка «Каччи». Не узнать в ней волчицу было невозможно. Другие кружили вокруг, обнюхивая, всегда готовые угодить.
 
До земли было мне метро два. В прыжке, пробуя вслед за ней, каждый намеривался достать мою ногу. Я подогнул колени. Но держать так долго было трудно.
Когда волчица поняла, что меня так не достать, в злости вцепилась зубами в основание шеста, как будто намеревалась перекусить его там. Шест заметно покачнулся. Я понимал, что если я упаду, мне несдобровать. Но и хлеб я не собирался им давать. Ведь нёс я его домой.
Не знаю, чем бы всё это закончилось, если б не истории о волках, старого дедушки Рашида. Он говорил, что стая пойдёт туда, куда поведет их волчица. Но она их никуда не собиралась уводить. Наоборот, сидя в двух метрах подо мной, сверлила меня своими злыми глазами, будто размышляла над тем, как меня достать.
Недолго думая, я отстегнул один чарык, в месте с соломой и, дождавшись, когда она в очередной раз посмотрит на меня, швырнул его им. Схватила она обувь на лету. Учуяв там человеческий запах, стала рвать из стороны в сторону. Другой волк выхватил у неё из под носа уже растрепанный пучок тряпки и соломы. Затем и третий сделал то же самое, при этом немного отбежав в сторону. Злобно зарычав и впившись страшными зубами в ухо наглеца, она вернула свою «добычу». Выхватив у визгнувшего собрата мою потрёпанную обувь, кинулась прочь. Другие, намереваясь выхватить у ней «добычу», пустились догонять её. Так, будто затеяв игру, преследуя друг друга, удалялись всё дальше и дальше. Увидев возможность бежать, я спрыгнул и дал шагу, насколько это было возможным.
Помню, когда я вбежал в дом, то упал, не чувствуя ног. Правая нога больше не хотела меня слушаться. Ещё не понимая, что произошло, я, сидя, вытащил из-за пазухи не большой кусок хлеба и протянул его оторопевшей от неожиданности моего появления маме, и  сказал: «Вот. Я принёс нам хлеб мама».
Мама упала без чувств.
***
 
Очнулся я на отцовской кровати. Жгучая боль временами пронзала правую ногу, которая сверху была укутана шерстяным платком. Я не мог ею шевелить.
- А что, папа, случилось с ногой? - спросил Рамазан.
- Я ногу, …оказывается, тогда отморозил, вернее стопу, - сказал отец.
- А что было дальше? Ты не привёл телёнка?
- Дальше? Через некоторое время верхом на коне прискакал к нам дядя Исмаил. Он сказал, что хватились меня не сразу. Пошли по следам. Испугались очень. Сказал, что его старшие сыновья выйдут в дорогу завтра с сушёным мясом, овечьим сыром и дойной каровой. Корову дадут  нам взамен нашего телёнка. И нога моя зажила, только вот большой палец отстал в росте. Да! Чуть не забыл вам сказать хорошую новость.
Мы замерли в ожидании этой новости, как по команде.
-На следующей неделе, - медленно, растягивая каждое слово, начал отец, пряча широкую свою улыбку в уголках прищурившихся глаз, - по словам одного горца, повстречавшегося мне сегодня, к нам приедет дедушка Исмаил.
-Урра-а-а!- кричали мы, - дедушка Исмаил приедет!
Оказывается, с тех пор, как отца и мамы у меня не стало и мы переселились на равнину, он потерял меня. Искал долго, но не знал где. Сегодня я проходил мимо двух разговаривающих мужчин и услышал название того селения, где жил дядя Исмаил. Извинившись, я спросил, не слышали ли они про дядю Исмаила, с того селения. Мужчина, удивлённо, спросил о том, как хорошо я могу его знать,  кто я таков и откуда. Вкратце рассказал им ту историю и то, как помог он моей семье. Каково же было моё удивление, когда он сказал: «дядя Исмаил ищет тебя и, наверное, очень обрадуется такой новости. Я его племянник. Расул меня звать. Он много раз рассказывал нам про смелый твой подвиг.
- …Все мои просьбы погостить не принесли плодов. Он ускакал, только устало выговорив  на прощанье:  Ты прости меня, друг, я должен срочно сообщить дяде Исмаилу радостную весть. Времени у меня мало, а дорога длинная. Скакать мне всю ночь. А уже вечер. К утру я ему должен сообщить хорошую новость. Старый он стал. Слёг. Очень обрадуется новости! Он искал тебя, можешь поверить. Прости, но мне надо успеть. И если на то воля Аллаха, я успею. А в гости я приеду. Обязательно приеду! 
И мы ждали. Ждали высокого, рослого дядю, похожего на дедушку Исмаила. Возвращаясь каждый раз из школы домой спрашивали: «Ну что, не приехал он, а разве не слышно ничего? Нет новостей от дедушки Исмаила?»
В один из осенних вечеров, во время вечернего заката, когда диск холодного солнца заходил за гору, в конце улицы показался странник, державший на поводу, навьюченную, серую, как осенний туман, лошадь. Уставший, низенький, в одежде горцев шёл старик, внимательно рассматривая по улице дома, всматриваясь в лица прохожих.
- Дедушка Исма-и-и-ил! - громкий крик пронёсся по всей улице. -Дедушка Исмаил! – Да. Это дедушка Исмаил!!!, - эхом повторялись эти слова из уст детей, всех прилегающих домов, которые бежали на встречу с ним, вместе с нами. Дедушке Исмаилу здесь были рады все. Все хотели его видеть, быть с ним лично знакомым. О нём здесь слышали уже все. И взрослые, и дети. Перегоняя друг друга на радостях, мы неслись по пыльной улице. Неслись на встречу с «нашим» дедушкой Исмаилом. Он был теперь здесь всеобщим дедушкой. Исмаилом - героем из наших рассказов о нём. Даже взрослые, покинув свои дворы, выходили на улицу для того, чтобы поглядеть на идущего к нам, нашего дедушку Исмаила.
 

Ещё тогда, ребёнком, дослушивая тот рассказ своего отца, о не простом поступке простого горского кунака  моего дедушки, я, уже знал, как надо жить, что бы быть таким дедушкой как тот, дедушка Исмаил, спасший семью моего дедушки от голода. Ещё, я знал, что когда я вырасту стану  таковым - обязательно! И знал - почему. Что бы и моя семья, семьи друзей моих и семьи окружающих меня людей знали, что и у них есть тот, кто всегда придёт к ним на помощь, когда им будет трудно.