СЫН

Если вы хотите родить только девочку и больше никого, то я вас могу переубедить. Я, которая несколько лет кряду во всех снах плела косы предполагаемой дочери, надевала ей гольфы, обставляла комнату для принцессы.  Я, которая называла свой живот исключительно Тамарой, а когда родился Он, мальчик, то я не знала, как Их нужно называть. Мне стало все равно, потому что, если это не Тамара, то какая разница, кто это.

Имя ему дала моя мама – Илья. Илья, скорее всего, тоже ожидал, что у него будет какая-то другая мать. Это было понятно по его нескончаемому истошному крику первые несколько лет. Его ночной вой мог означать целый спектр требований: груди, кефира, водички, смены одежды, громкой песни на патриотическую тему, тихой лирической песни, вертикальных раскачиваний, горизонтальных раскачиваний, и т.д. Но чаще всего я убеждалась, что ор означает только реализацию желания поорать.

Сквозь все эти ночи, полные материнского счастья, начинал вырисовываться человек. Он был в шортах, носках и сандалиях, с короткой стрижкой и торчащими ушами. Он тряс рукой вверх ладошкой перед моим лицом и озвучивал свои обновленные требования. Сначала они дополнились только блинами и кубиками. Но время шло, и теперь я должна была куда-то ползти, стрелять из-за угла, изображать волка, медведя, машинку, петь песни на заданные темы. Очень важна была песня про то, как машинка ехала, и в ней в это время сидели все члены семьи, с перечислением имен, затем туда подсаживались все известные лица из садика, с перечислением имен и фамилий, затем, конечно же, эта машинка ломалась, и никто, никто из вышеназванных персонажей не мог разобраться, что же произошло с транспортом. Но тут вставал Илюша и все понимал: дело в том, что руль от этой машинки упал на землю. Он поднимал руль и устанавливал его на место. И тут все снова поехали. Необходимо было снова перечислить по именам, кто же конкретно поехал. Затем история полностью повторялась, но с потерей колеса. Только в очередной раз услышав, что все разрешилось хорошо, между двумя и тремя часами ночи, счастливый сын засыпал. И я валилась на кровать без памяти.

И погружаясь в эту суету, стараясь правдоподобнее изобразить волка или мышь, стараясь трагичнее пропеть момент поломки машины и победоноснее завершить исход ее удачного ремонта, я забывала про гольфы и платья, про косы и банты. Это становилось для меня абсолютно посторонним явлением. Когда случайно в подсознании откуда-то вылезало имя, например, Тамара или Катя, я удивлялась: что за странные имена могут звучать в доме, ведь там самым главным человеком должен быть вот этот, стриженый, в тельняшке, с очередным сиплым требованием своего собственного, мальчикового нового.

Мальчики танцуют в садиках матросский танец. Они идут на цыпочках в своих носочках, сандалиях и шортах, испуганно озираясь друг на друга, иногда толкая соседа в нужном направлении, или  наоборот, врезаясь в партнера, иногда забываясь, что участвуют в танце, застывая при виде елки с фонариками. Под задорные звуки Яблочка, они изображают перетягивание каната, возя своими пухлыми ручонками по воздуху, их большие ушастые головы старательно подпрыгивают вместе со всеми шестнадцатью килограммами всего мужского тельца. Выражение лица настолько серьезно, что ни у кого не остается сомнений: этот танец сейчас является смыслом всей их трехлетней, любопытной, ушастой  мальчиковой жизни.

«Мама, я буду играть, как Рахманин!» - это желание заняло его разум, но ненадолго, буквально урока до десятого по фортепиано. Но он не из тех, кто отступает от намеченной цели. Это я ему так сказала. И с тех пор он идет неустойчивыми шагами к своему Рахманину, неумело перебирая пухлыми непослушными пальцами по клавишам. Идет через скандалы, упреки, двойки и учительские нервы. Возможно, он дойдет до Рахманина, но до очень молодого, очень плохо играющего Рахманина.

Он возьмет у меня сумки детскими ручками и потащит их из магазина. Он будет меня отчитывать за то, что я накупила всего ненужного. Если ему подсовывать только легкую сумку, он этот фокус обязательно раскусит и отберет все, и скажет, что так надо для равновесия. И я утону в этой неожиданной заботе, не сознаваясь себе, что ждала ее всю жизнь.

Мне неизвестно, что такое дочь. Я не знаю, о чем бы она рассуждала рядом со мной. Но мне с лихвой достаточно того, что мне в лицо по-прежнему трясет вверх ладошкой мой сын, пытаясь донести до непонятливой матери, что любовь  - это такое чувство… да все равно мама не поймет, ведь женщины – это очень недалекий народ, с которым  бессмысленно разговаривать настоящим мужчинам.
 
Он устало вздыхает, поправляет свои трусы с гномиками и продолжает играть гаммы, шаг за шагом приближаясь к своему кумиру.