Церковь в прицеле

От автора:
Пока так. Скомкано и еще неизвестно, будет это новелла, повесть или нечто большее.
Но идея есть. Буду рад откликам.


Никогда прежде мне не доводилось смотреть на церковь и на свой родной город через прицел снайперской винтовки.
Я приехал сюда воскресить свой дом, найти ее и... Отомстить. Отомстить за разрушенную жизнь, за поруганную любовь, за отнятый дом.
 Долгих двадцать пять лет я ждал этого дня, бредил местью, сходил с ума от бессилья.
Все эти годы я жил изгнанником: был гастарбайтером, работал на плантациях цитрусовых, на строительстве дорог, потом стал наёмником на чужой войне, вернувшись с которой освоил профессию каменщика и строил высотные дома, да торговые центры. После двух падений с высоты и инвалидности, стал биржевым спекулянтом, проиграл на бирже все деньги, заработанные и полученные в качестве компенсации за увечье. Потом были долгие годы нужды и восстановления.
Все эти годы я часто задавал себе один и тот же вопрос: для чего всё это? Для чего я постоянно выживаю и каждый раз начинаю заново восхождение, если все мои усилия всегда заканчиваются одним и тем же: падением.
Но тем не менее, каждый день я заставлял себя проходить не меньше десяти километров и проплывать еще три, так что в конце-концов уже не чувствовал боли в спине, оставшейся после падения со строящегося дома.
Как раз когда я окончательно восстановил форму, всё и началось: эпоха благополучия для моих родственников закончилась разом и навсегда: теперь моих двоюродных братьев и их отца, приходившегося мне родным дядей, повсюду искала разъяренная толпа местных жителей. Но родичей моих и след простыл.
Сначала они как сквозь землю провалились и по слухам обретались в это время где-то на Гавайях или Каймановых островах, куда заблаговременно перевели значительную часть своего состояния.
Но у людей короткая память. Пришедшие им на смену оказались еще хуже, потому что были голодными и уже не воровали и мошенничали, а открыто грабили народ, полагаясь только на силу оружия. Тогда против них поднялся и стар и млад, на гвардию нового президента доведенные до отчаяния люди охотились как на волков. И вот в это самое время снова объявился мой дядюшка со своими сыновьями и пообещал избавить народ от тиранов. За свои деньги он вооружал повстанцев, попутно создавая свою собственную армию из наемников, небольшую, но обученную и вооруженную согласно последнему слову военной науки.
Эта армия нужна была дядюшке для того, чтобы потом оседлать революцию.
Дядюшка обещал народу, если тот его поддержит, неограниченные свободы и процветание. Свои обещания он подкреплял хоть и весьма скромной, но в условиях гражданской войны, столь желанной гуманитарной помощью.
Великодушный народ забыл дядюшке все его грехи и оказал поддержку. Не прошло и месяца после всеобщего восстания, как мой родственник снова торжественно въехал в президентский дворец... Не то, чтобы его любили. Просто народ разуверился во всем и всех, а этот тиран, на фоне других, казался не таким плохим, может, даже лучше других.
К тому же у многих появилась иллюзия относительно возможности воздействовать на тирана. Святая простота!
Большинство же народа поддержало старого бандита и позволило ему вернуться к власти только потому, что денег у этого негодяя было больше, чем у других. Народ привык верить силе, а не благим намерениям.
Скорее всего именно на это качество людей и рассчитывал мой дядюшка.
Вернувшись к власти дядюшка собрал вокруг себя глав пяти мафиозных кланов, поделил с ними власть, затем организовал тайную политическую полицию, для ликвидации противников и начал расправляться с неугодными. Но он просчитался в главном-народ был уже совсем другой - тёртый. Люди не спешили расставаться с оружием, а полевые командиры не торопились распускать свои отряды.
Попытка мафии силой разоружить народ вылилась в новую, еще более ожесточенную гражданскую войну.
На этот раз это была война всех против всех, в которой и мой дядюшка, и его союзники-такие же мафиози как он, превратились в обычные вооружённые группировки.
Каждая из этих группировок вербовала своих бойцов из числа местных жителей. Для людей стать солдатом в одном из таких отрядов зачастую становилось единственным шансом выжить, хотя бы в течение какого-то времени, прокормить и защитить семью.
Я не случайно вернулся именно сюда. Именно здесь, в моем родном городе, и держал со своими отморозками оборону мой дядюшка. На его стороне воевало много местных, из тех, кто предпочитали денежное довольствие и военную добычу эфимерным, как им казалось, обещаниям всеобщего благоденствия.
Отморозкам моего дядюшки противостояла народная самооборона-это были люди с оружием в руках решившие защищать свои семьи от тайной полиции и карателей моего дядюшки.
Чтобы выйти из этого переплета живым, моему дядюшке нужно было разгромить народную самооборону. Несмотря на преимущество в выучке и вооружениях, сделать это было не просто. Полевые командиры учились быстро и особенно преуспели в тактике партизанской войны в условиях города.
Ополченцев самообороны было раз в пять больше, но и потери у них тоже были гораздо выше чем у карателей.
И тем не менее, кольцо вокруг дядюшки и его сыновей неумолимо сжималось.
И у дядюшки уже не было  другого выхода, кроме каксСпрятав внуков в каком-нибудь элитном интернате для деток из королевских семей в Лондоне или в Нью-Йорке, отчаянно сражаться вместе со своими сыновьями не столько за когда-то награбленное у таких как я, сколько за собственную жизнь
Конечно же они не воины, они торгаши, но за свое будут стоять насмерть.
Я помню как все начиналось. Тогда свою предвыборную компанию под лозунгом "Семья", обещая облагодетельствовать и озолотить всех, кто принадлежит к его семье.
-Для семьи я готов на все!-кричал с трибуны этот прохиндей и толпа недоумевала, как же он собирается получить голоса избирателей, если во всеуслышание заявляет о том, что его интересует только он сам и его семья.
На этом и строился главный расчет предвыборной компании моего дядюшки: после столь откровенных заявлений он вдруг провозглашал: -Вы, вы все моя семья! Присоединяйтесь к моей семье! Вместе-мы сила! Вместе мы сделаем нашу жизнь лучше!
После этих слов толпа неистовствовала - все хотели стать частью семьи моего дядюшки, потому что у него были колоссальные связи и уже в ту пору состояние для многих просто невообразимое.
Народ голосовал за силу, а не за справедливость.
Что толку в справедливости или в правде, если у этой справедливости ни гроша за душой?
Пусть лучше несправедливость, но с реальной силой, потому что  изменить что-либо в этой жизни может только сила. И если быть к этой силе поближе и угождать ей, то возможно удастся что-нибудь от нее поиметь, возможно, что и не так мало...
Но в жизни все получилось с точностью до наоборот: получив в свое распоряжение всю власть и богатство, дядюшка мой и его сыновья вообще перестали с кем-либо считаться, отнимали все у кого хотели и что хотели, а тех, кто пытался протестовать, безжалостно уничтожали с помощью своих наемников.
Мы с моей Надей в это время ни о чем не подозревали и строили планы на будущее.
Нам ведь не так много и нужно было для того чтобы быть счастливыми или хотя бы просто жить: она любила детей и хотела посвятить им жизнь, я подавал большие надежды в университете и мечтал о науке... Но не судьба-мой дядюшка и его сыновья отняли у нас все.
Иногда я думал: зачем им нужно было ломать жизнь таких как мы? Сколько им нужно денег, квартир, сломанных жизней, чтобы быть счастливыми?
В народе их давно называли не иначе как упырями.
Семейка скупила напрямую или через подставных лиц две трети квартир и домов в городе, все прибыльные предприятия и шахты. У них был собственный банк, собственная армия и полиция.
Народ стонал от цен, от безработицы и безысходности. Проституция, продажа собственных детей и даже собственных органов уже не считались пороками- лишь бы сохранить свой угол, видимость благополучия, лишь бы меня не трогали.
Но все больше людей начинало понимать, что  терять им нечего и тогда начались нападения на полицейских, которых неизвестные убивали и похищали их оружие. Вскоре нападения на полицейских приняли характер массовой охоты и в конце-концов все это вылилось в штурм войсковых частей.
Военные и полицейские оборонялись отчаянно. Так и началась эта война: военные и полиция против гражданских.
Повстанцы мечтали поскорее добраться до семейства моего дядюшки, но это было не просто.
У меня до сих пор сохранились детские фотографии, где мы запечатлены с братьями. На меня и мою мать они смотрели снисходительно: у нас ведь не было ни связей, ни денег.
В годы хаоса сыновья моего дяди, тогда еще ничем не примечательные инженеры и товароведы на заводах и в конторах, вдруг ловко прибрали к рукам сначала крупнейший в городе завод, потом  нефтебазу, затем железорудную шахту, и много чего еще.
Руководил всем этим мой родной дядя, еще в старые времена владевший целой сетью подпольных цехов.
Я же в то благодатное для таких как мой дядюшка время, все еще жил прежними представлениями- учился в университете, мечтал об аспирантуре и был счастлив в квартире стариков со своей Надей. Мы очень любили друг друга и собирались пожениться.
Но тут вдруг из столицы вернулся мой дядюшка с одним из своих сыновей и объявил мне, что квартира эта теперь его, потому что у него больше прав в наследовании и вообще, он ее выкупил.
Я еще тогда пробовал убедить его оставить нам наш угол, обеща лрасплатиться с ним как только заработаю.
Но в ответ он только поморщился и сказал: -Что ты будешь делать в этой квартире? Послушай моего доброго совета: уезжай! Это я вынужден здесь остаться, потому что не могу вывезти все свои деньги.
Но тебе здесь точно делать нечего. Зачем тебе все эти отбросы: урки, воры, прохвосты вроде наших депутатов?
Ты другого склада человек... Не уживешься ты с ними...
-Послушайте, зачем вам эта старая квартира, да еще в коммуналке?- Пытался я убедить его. -Хотите, я заплачу вам любые деньги! Оставьте ее мне, пожалуйста!-умолял я упыря.
Но упырь был неумолим: -Дурень! Я же для тебя стараюсь! Ну зачем тебе эта халупа?! Что ты с ней будешь делать?!
-"Это для тебя халупа!"-подумал я,- А для меня это дом родной с детства!"
Я часто думал потом, почему мы были так счастливы в этом доме? Ответ был мне известен: ведь в этом доме еще до нас было накоплено столько счастья теми,  кто здесь жили до нас-  людьми любившими друг друга. Это были наши бабушки и дедушки,  мои родители а потом-мы.
В общем, - перебил упырь мои мысли, езжай в культурную страну, там у тебя будет дом и все будет. Потом захочешь-женишься на своей девушке, а нет-так другую найдешь. И помни- у тебя есть я- твой дядя, который всегда поможет.
Факультет наш закрыли, работы не было, а я оказался слишком слабым, чтобы противостоять таким, как упырь.
И тогда я уехал в культурную страну, с тем, чтобы заработать нам с Надей на собственный дом. Но в чудесной стране, о которой говорил мой дядюшка я оказался в долговом рабстве из которого вырвался только став наемником сначала в одной из мясорубок тех лет, потом в другой.
Я никогда не стремился к силе, но в этой жизни без силы ничего не делается. И я вынужден был стать другим, чтобы вернуться. Другим человек становится, когда ему нечего терять. Все остальное довершила злость. Потеряв Надю, я жил только для того, чтобы вернуться ирассчитаться с упырем.
Помог мне в этом врожденный талант-это еще мой первый инструктор по стрельбе заметил: ты стреляешь так, как-будто на пианино играешь - виртуозно!
До сих пор Бог меня миловал: ни одной царапины. Нервы правда ни к черту, но до сих пор мне удавалось держать себя в руках- я все еще надеялся найти ее и еще, на встречу со своими родственниками, которые все эти годы процветали, светились на экранах телевизоров, что-то постоянно обещали и открывали.
Когда разъяренная толпа сожгла дворец моего дядюшки, я тут же взял билет на Родину и вскоре уже был в рядах дружинников. Это было еще до второго пришествия зверя. Я хотел найти Надю и прежде всего сказать ей главное: я не предавал тебя! Я рвался к тебе, но угодил в рабство... Прости.
Найду ли я свою Надю, я не знал.  Но у меня не было ни малейшего сомнения, что рано или поздно,  мы встретимся с моими родичами и я отблагодарю их сполна и за все.
Я мог бы простить им отнятый дом, разрушенную жизнь... Но ее я им никогда не прощу!
Говорят, она родила сына, как две капли воды похожего на меня. А может это просто мой фантом? Или это я стал фантомом... Я совсем запутался. Путаница в мыслях-это следствие моей контузии после которой со мной стали происходить странные вещи: я не слышал то, что мне говорили люди находящиеся рядом, но в то же время различал каждый оттенок звука шедшего издалека: с моря, с неба, из под земли.
Не мог прочесть газетный листок, но в то же время был одержим странными видениями.
Со мной и раньше это бывало, после того как я потерял ее. Иногда мною овладевало ощущение, будто я умер.
Это ощущение появилось у меня после того как я лишился всего: Дома, Надежды... Жизни.
Помнишь, мой набожный дядюшка (последние  десять лет он стал главным спонсором религиозной общины, носил бороду и часто появлялся на экранах телевизоров во время богослужений) стих из Писания: Дщерь Вавилона! Счастлив будет тот, кто разобьет детей твоих о скалу!
Это буду я-тот кто разобьет вас всех о скалу! Ты ведь догадался, о ком речь, поэтому стал таким набожным, поэтому и прячешься.
Холодно мне, никак не могу согреться в собственном доме. -Я вернулся!-крикнул я войдя в свой дом. Но он как-будто умер. В детстве мне казалось, что его стены светятся и даже умеют улыбаться. Он откликался мне эхом на мой смех и как-будто склонялся над нами, защищая наше счастье. А теперь он стоял мертвый-дом, переживший две большие войны.
В первую войну фашистские самолеты разбомбили все вокруг, а наш дом выстоял. Он и теперь устоял, но только как-будто умер изнутри. Сначала умирает любовь, а вслед за ней-дом.
Я разобрал и починил камин, но почему-то его огонь не согревал меня. Вроде и горит,  а прежнего тепла нет. И стены дома казались чужими.  Вот я один в доме.  Это уже не дом,  одни стены.  Без любимых людей все это не имеет смысла.  В Библии много говорится о воскресении мертвых, но ничего - о воскресении домов.  Я помню как все было здесь в детстве, где стоял огромный старый диван,  шкаф,  какие картины висели на стенах.
Как мне снова вдохнуть жизнь в наш дом?  Я отчаянно пытаюсь затопить камин.  Им давно уже никто не пользовался.  Похоже с тех времен как мы здесь не живем.
Проклятый холод!
 
С тех пор как я снова взял в руки оружие, ненависть моя как-будто притупилась. Но когда я увидел старуху с простыней в руках идущую за водой, впервые за много лет сердце мое сжалось от жалости, я едва не заплакал и ненависть моя к тем, кто так издевается над людьми вспыхнула с новой силой. С тех пор как началась война все кто мог уехали из города.  Повсюду руины,  уцелели только отдельные дома и наш с Надей в том числе.
После того как наемники разбомбили водохранилище, Церковь осталась единственным местом, где можно было набрать воду. Здесь были артезианские колодцы, прорытые еще во времена римской империи. Эти колодцы раньше показывали туристам, как одну из местных достопримечательностей. Я знал о них с детства. Нигде больше в мире я не нашел такой вкусной воды как здесь, в этом монастыре.
Воду эту считали священной, исцеляющей от любых болезней, еще в древности. Здесь же были древние катакомбы. Говорят, что появились эти катакомбы еще в те времена, когда люди начали добывать железо.
Не знаю правда это или нет, но железную руду в наших краях добывали и при моих дедах, и при прадедах и скорее всего что и до них тоже добывали.
Так и город наш появился на свет, благодаря драгоценной руде. Но не руда сейчас была главным, а вода.
В детстве я и представить себе не мог, что эти колодцы станут когда-нибудь единственным источником воды и для нас, и для наших врагов.
Когда заканчивалась вода, то тут же объявлялось перемирие и все мы: дружинники и наемники отправлялись в монастырь, чтобы пополнить запасы воды.
Гражданские тоже приезжали сюда за водой, кто на чем: на легковых автомобилях, на мотоциклах и велосипедах и даже на подводах. Но чаще всего приходили пешком.
В городе остались те, кому деваться было некуда: некуда и не к кому уехать, или не на чем.
И вот та картина с пожилой женщиной, которая шла к колодцу вместе с детьми, возможно внуками и держала в руках кусок белой простыни особенно врезалась в мой память. Этот кусок материи был ее единственной защитой от снайперов.
В гражданских стреляли не меньше чем в вооруженных людей. Зачем? не знаю. Может из мести. А может просто потому, что подонки, у которых нет ничего святого. Наверняка эти наемники-люди без Родины. Когда-то, когда меня лишили Родины, и мне довелось пройти через это. Нас много таких было в то время: обманутых, изгнанных, ограбленных. Мы собирались в стаи как псы выброшенные из дома.
Конечно хватало и отборосов- их было большинство. Но мы - те, у кого была общая судьба, держались вместе и за счет этого выжили. А эти были другие. Отборосы. Просто человеческие отбросы. Профессиональные убийцы. Но профессионализм им не помогал - их боялись и ненавидели даже те, на чьей стороне они воевали. За жестокость, жадность, непредсказуемость. Но хуже всего было то, что везде куда они приходили эти ублюдки устанавливали свои порядки - настоящий террор и потому при первой же возможности от них старались избавиться.
Дядюшка мой видимо догадывался, что однажды для него наступит черный день и поэтому нанял для своей охраны массу всякого сброда, в том числе и наемников из иностранцев. Воевать они умели, и были при этом совершенно безжалостны.
Буквально за три недели ожесточенных боев мой город превратился в сплошные руины и единственным уцелевшим местом оставалась Церковь. Но вовсе не из-за своей святости, а из-за воды.
Это была очень древняя церковь, возможно одна из первых в этих краях, а может быть и вообще на земле. Говорят, что на этом месте в древности был языческий храм, а потом здесь жили монахи-отшельники, которые и построили монастырь.
Во время войны в этих краях шли тяжелые бои и монастырские стены стали крепостью для наших солдат, державших оборону. Многие монастырские здания были тогда разрушены, пострадала и церковь.
И еще говорят, что при немцах в этой церкви проходили богослужения для военнопленных. Уходя немцы планировали взорвать город и церковь в том числе, да не успели.
Дело было весной, наши танки и артиллерия завязли среди весенней распутицы. Но лошадям распутица нипочем и кавлерийская дивизия участвовавшая в наступлении, стремительным рывком преодолела отделявшее ее от города расстояние и неожиданно для немцев ворвалась на окраину города. Завидев кавалеристов с легкой артиллерией, немцы все бросили и бежали из города: после Сталинграда они боялись снова оказаться в котле.
Город был спасен, а вместе с ним и эта церковь.
Все это известно мне из рассказов старших. Хотя и из них толком никто не знал истории этой церкви. Доподлинно было известно только то, что стены Церкви необычайно прочные. Мы знали это потому, что ее стены выдержали несколько прямых попаданий снарядов.
В самом начале этой войны именно церкви больше всего досталось: она оказалась в эпицентре ожесточенных боев, попав под перекрестный огонь.
Никто из жителей города не предполагал, что так случится-для них Церковь была чем-то неприкосновенным, святым, неподвластным смерти и поэтому именно здесь искали убежище многие, в основном женщины, дети и старики.
Во время боев все они прятались от снарядов и мин внутри Церкви. Но для войны нет ничего святого и шансов выжить у несчастных не было никаких.
И все же, случилось чудо: из тысяч мин, снарядов и ракет выпущеных в обоих направлениях, ни один снаряд, ни одна мина не упали во дворе церкви.
Правда уже в самом конце битвы за город несколько артиллерийских снарядов угодили в церковную стену, однако стена выдержала, тоже, непонятно каким образом.
Мы только гадали из какого материала сделаны эти стены- их строили очень давно, чуть ли не во времена Ивана Грозного, а может еще раньше.
После последней войны долгие годы Церковь оставалась заброшенной, хотя поломников все равно было много: люди приезжали сюда со всего света за святой водой и просто поклониться христианским святыням.
От города до церковных развалин было далеко- монастырь и строился для того, чтобы огородить монахов от суеты городской жизни. Но по мере того, как рос город, расстояние это все стремительнее сокращалось.
Наконец, в начале восьмидесятых годов прошлого века церковь восстановил за собственный счет знаменитый хирург, академик лечивший даже кремлевских старцев. Академик этот был известен своей набожностью, да он и не скрывал этого никогда.
Он был необходим всем, в том числе и власти, которая очень многое ему прощала за его необходимость. И когда старик, незадолго до своей смерти, написал письмо местным властям с просьбой разрешить открытие церкви, отказать ему в просьбе власти не посмели. Тем более, что эта просьба была его завещанием-на восстановление церкви он отдал все свои деньги.
При жизни покойному хирургу поклонялись как богу-он творил чудеса. Характер у него, однако, был скверный- старик прославился своей скаредностью и любовью к деньгам. Чтобы попасть к нему на операцию нужно было заплатить целое состояние. А откуда люди возьмут эти деньги, старика совершенно не интересовало.
Но он вытаскивал людей с того света и за это ему прощали все: как власть, так и простые люди.
Фанатичная набожность старика никак не гармонировала с его пристрастием к деньгам и совершенной безжалостностью. К нему везли больных детей занимая для этого везде, где могли, но старика данное обстоятельство не волновало вовсе. Дед был деловит, абсолютно бесстрастен и решителен.
Подобные качества многим, кто с ним сталкивался, внушали сомнение в искренности его веры. Но когда старик пожертвовал все свое внушительное состояние на восстановление церкви, тогда все стало на свои места.
Восстановленная церковь не отличалась ни пышностью, ни величием. Но было что-то притягивающее в этом суровом с виду строении.
С тех пор, как церковь открылась, здесь постоянно проводились службы и всегда было много прихожан.
А еще, вокруг церкви был разбит прекрасный парк, где дышалось так легко и были глубокие колодцы, прорытые еще в древности монахами. Вода в этих колодцах самая чистая и вкусная в мире, могу поклястся.
Мы любили приходить сюда с Надей будучи еще студентами и просиживали здесь на одной из скамеек допоздна. Нам хорошо было тут....
Однажды мы зашли в эту Церковь. Это было буквально на следующий год после ее открытия.
Мне казалось, что я хорошо знал свою Надю. Но когда она надела на голову платок, который до этого украшал ее шею и стала молиться вместе с другими женщинами, то сразу преобразилась и мне захотелось видеть ее такой всегда...
Мы собирались венчатся именно здесь. Ради нее я готов был и креститься, и венчаться.
Но, не судьба. Она решила, что я ее предал, а я просто не мог вернуться, запутавшись в паутине из войны и выживания, сплетенную такими же упырями как мой дядюшка. Правда я многому научился за это время, да и успел не мало. Осиновый кол для моих врагов был уже готов.
Я знал, что добраться до него будет не просто, но не предполагал, что главным препятствием на моем пути станет вот эта Церковь... А может и не препятствие это вовосе, а нечто гораздо большее?
Несмотря на войну, в Церкви продолжали венчаться и крестить детей.
И еще, на крохотном дворе где жил диакон, стоял трактор с прицепом. Каждый раз после боя владелец трактора, дьякон и священник собирали в кузов трупы убитых. В это время никто не стрелял, и каждая из сторон эвакуировала из под развалин своих раненных. Потом мертвых отпевали в Церкви- всех вместе, потому что при жизни они все молились в одной церкви, а до этого ходили в одну школу, учились в одних техникумах и институтах и даже часто оказывались родственниками, не то что друзьями.
Врагами они стали с тех пор, как в нашем городе стал править мой дядюшка и его племянники.
А еще здесь прятались беженцы- те, кто сумели добраться до монастыря.
Настоятель и единственный оставшийся священник был странный человек. Несмотря на войну он продолжал проводить воскресные службы, крестил и венчал, отпевал убитых и погибших во время артдуэлей, помогал своему верному диакону собирать трупы на поле боя, посещать раненных в больнице...
Выглядел он изможденным. Хоть еще и не старый, но казался глубоким стариком, вечно погруженным в какие-то свои тяжкие думы. О том, что эти думы тяжкие легко было догадаться по черным кругам под его глазами. Когда читал молитвы в воскресные дни или читал проповедь, то нередко путал слова, часто сбивался-явно думал о чем-то своем, как-будто внутри у него шел такой же ожесточенный бой как и вокруг.
Казалось, он вел бесконечную войну с кем-то невидимым, часто, во время проповеди, его лицо вдруг озарялось радостью, если библейская притча отражала ход битвы в его душе или наоборот, путался и забывал слова, если перевес был не на его стороне.
Во всяком случае, он пешком проходил километров семь, отправляясь на Воскресную службу в любую погоду. Так ходил он до сих пор, несмотря на опасность гибели от пули снайпера, гранаты или мины.
Но, странное дело, с ним ничего не происходило.
Я очень ясно видел его лицо через оптический прицел своей снайперской винтовки, также как и весь остальной мир.
Так я смотрю на мир вот уже полторы недели, с тех пор как с противоположной стороны появилась вражеская группа со снайпером. Мы пытаемся определить место откуда ведется огонь и задавить их огневую точку, но пока без толку.
Это явно наемники, местные бы на такое не решились.
Мы охотились друг на друга и однажды я все-таки разглядел своего врага. Мы как-будто встретились лицом к лицу, хотя смотрели друг на друга через оптический прицел и я поразился нашему сходству. Мы были одного роста одинакового телосложения. Оба бритые наголо. Взгляд быстрый, хватающий.
Он успел раньше...
Одной из гранат меня контузило, после чего я оказался в госпитале. Здесь мне и довелось встретиться со священником лицом к лицу.
Он говорил что-то очень ободряющее другим бойцам, а когда подошел ко мне , я сразу сказал ему, что еврей и никакого отношения к его церкви не имею.
-Бог один,-сказал он мне в ответ и протянул икону из дерева с изображением Божьей Матери.
-Зачем ты здесь? - Спросил я священника.
- А разве не понятно? Для тебя, для каждого из вас.
-А я думал, ты Богу служишь.
-Именно Богу и служу.
-Ты не спрашиваешь кто я.
-Раз оказался здесь, в этом аду, значит тебе это нужно.
-Я пришел сюда совсем за другим.
-Тебе так только кажется.
Я задумался.
-Почему ты здесь? -недоумевали мои однополчане.
-А где я должен быть? Возмущался в ответ я.
- Но ты же еврей.
-Я здесь родился. Здесь был мой дом. Что с того, что я еврей?!

-Возьми,-прервал мои мысли священник, протягивая мне иконку с образом Божьей Матери.
-Зачем?
-Положи в нагрудный карман, носи с собой. Всему свое время.
Я положил иконку в нагрудный карман и забыл про нее.
А еще через пару дней все наши проблемы решились как-будто сами собой: на той стороне города, которую контролировали псы моего дядюшки, вдруг началась стрельба, потом канонада, потом стало светло как днем от залпов ракетных установок и разрывов снарядов.
А к утру война закончилась. Оказалось, что псы поругались с наемниками из поляков и америкосов. Слово за слово, схватились за оружие, а дальше началась мясорубка и к утру наемников не стало.
Потом только мы узнали, что наемники ранили диакона и тут уж не выдержали даже те из бывших охранников моего дядюшки, кто до сих пор служили ему за страх перед теми, кого они раньше пытали и убивали.
Поляков и американцев убивали как собак, а потом сбросили их трупы в огромный ров, засыпали известью и закидали землей. Воплей потом было много по поводу жестокости наших людей, но, став на короткое время после войны комендантом города, я отвозил пылавших праведным гневом журналистов и правозащитников к местам массовых захоронений детей, показывал им разрушенный роддом, где заживо были погребены тридцать шесть рожженниц, отрезанные уши, носы и многое другое. Так что уезжали все эти борцы за демократию притихшими.
Атогда, обстреливавших нас из монастыря наемников мы наконец накрыли, когда те торопились на помощь к своим.
Во время короткого боя те попытались было прикрыться беженцами, согнав всех людей в подвал. Но одной из женщин удалось каким-то чудом от них сбежать. Она-то и предупредила нас, что в здании, где раньше жили монахи никого кроме наемников никого не осталось. Тут-то мы и ударили из всего имеющегося снаряжения.
Кого из наемников не разорвало в клочья, те заживо сгорели в огне.
После гибели наемников, дядюшка мой со своей семьей оказался запертым в своем тайном бункере под бывшим торговым центром. У него остался один конвой. Но нам так и не довелось с ним встретиться....
Сыновья моего дядюшки погибли, когда пытались вырваться из окруженного города: их убили уцелевшие дядюшкины наемники, за то, что он с ними не расплатился.
Смерть самого дядюшки была еще страшнее-наши поставили ему ультиматум- либо он выходит из своего бункера, либо его вместе с женой и младшим сыном замуруют заживо.
Когда он вышел, жалкий, трясущийся от страха, разъяренная толпа набросилась на эту сладкую парочку. Здоровые мужики-дружинники были бессильны что-либо сделать.
Жену его женщины буквально порвали на куски, сорвав с нее скальп.
А самого дядюшку убивали долго и жестоко: выбили зубы, вырвали бороду, пинали ногами и били по ребрам дубинами, а кто-то воткнул ему штык-нож в задний проход и тем приумножил его страдания.
Но я к тому времени уже не испытывал ни к нему, ни к своим братьям никаких чувств- все перегорело.
А та женщина, что нас предупредила, стала моей женой. Она не отходила от меня ни на шаг и вбила себе в голову, что без меня пропадет. Я привык к ней и вскоре уже не мог без нее обходиться.
Мы поженились и стали строить свой дом.
Я мог бы устроить свой дом на руинах дворца своего дядюшки- в то время меня выбрали комендантом города. Уж не знаю за что мне выпала такая честь, может потому, что на вече я требовал отменить арендную плату, аннулировать ипотеки и вообще безвозмездно предоставить всем нуждающимся участки земли под строительство.
Любая инициатива, как известно, наказуема. Так я стал коммендантом своего родного города.
Соблазн был велик, но решив наиболее насущные дела, я отказался от предоставленной мне чести и решил, что лучше построю наш дом поближе к Церкви, на свободной земле. Земли теперь было много, а людей - мало.
Так мы и строили с ней дом: она собирала камни и подносила их мне, а я уже строил стены.
А иконка та, таки спасла мне жизнь: после того боя, когда я впервые обнял свою будущую жену, она вдруг вскрикнула. Я испуглася, думал она ранена. Но оказалось, что грудь ей слегка оцарапал осколок застрявший в подаренной мне иконке. Иконка ту я носил у самого сердца.
Банальная история... А может-закономерность?