Другая жизнь

Они прожили вместе 35 лет....

Познакомились на работе в заштатном проектном институте. Работали вместе.

Жили, расставаясь только во время недолгих командировок в регионы.

Только деток им Бог не дал...

Она была для него всем. "Лапочка", "девочка", его нежность и постоянная забота.

Она всегда чувствовала его добрый и ласковый взгляд, его руку, его присутствие.

Он всегда был рядом , спокоен и надёжен, как всегда.

Старели вместе. Трогательные, одинокие старики. Всё время под ручку.

Как в старинной песенке:

"Голубок и горлица никогда не ссоряться,

Дружно живут.

Весь свой век милуются, весь свой век целуются, 

Вместе умрут...".

Она услышала из кухни тяжёлый удар, подбежала к нему, но он уже закрыл глаза...

- Сердечный приступ! Такое часто бывает! А ведь ещё совсем не старый!,- сказал врач, забирая его в морг.

Казалось, она умерла вместе с ним. У неё в единый миг отобрали всё, чем она жила.

Она слонялась по квартире и не могла найти себе места...

"Девочки" с работы сначала ходили к ней через день, пытаясь отвлечь, потом, всё реже и реже...

Она никак не хотела его отпускать, каждый день после завтрака ходила к нему на могилу и рассказывала обо всём, что случилось с ней за день, разговаривала с ним, как с живым.

Иногда, ей даже казалось, что он отвечает ей, своим тихим спокойным голосом.

Он не умер в её сознании, она, понимала, что его нет, но отказывалась принимать эту реальность...

Так прошло полгода, и вот, она осталась совсем одна, никому не нужная и пустая изнутри, как старый пыльный кувшин, забытый кем- то в чулане.

Она, наконец- то решила разобрать его вещи, что-то отдать одинокому соседу, что-то выбросить, что-то сохранить на память...

В кармане его старого пиджака лежала толстая стопка писем, перетянутая синей резинкой.

Она никогда их не видела этих писем, они были без обратного адреса и приходили на адрес старой квартиры мужа в Малаховке, которую они уже давно сдавали, чтобы получить приятную и весомую прибавку к своим нищенским пенсиям.

Она открыла первое по счёту старое, выгоревшее, мятое письмо:

"Лапочка! Как я скучаю без тебя и Милашки! Люблю вас, целую!

Моё сердце разрывается в разлуке с вами, мои дорогие, но ты ведь понимаешь, моя любимая, что я не могу бросить жену.

Она сразу погибнет! Я люблю вас, но и предать её я не могу. Она мой "ребёнок", моя "девочка"! Что будет с ней, если я уйду! Она слабая, у неё больное сердце, я просто не могу стать её убийцей! Прости меня и пойми!

Ты сильная замечательная женщина, ты подарила мне самую прекрасную на свете дочку!

Я обожаю тебя, но не могу постоянно быть с вами! Это мой крест! Моя пытка! Моя мука! Моя вина! Я буду гореть в Аду за свой обман! Но, я не могу поступить иначе.

Не видеть вас ежечастно! Не наблюдать за тем, как растёт твой ребёнок, это мучительно и горько!

Простите меня!

Ваш любящий несчастный папа."

Она закрыла глаза...

На неё накатилось такое неизбывное горе, что она на какое- то время потеряла чувство реальности...

Она не плакала, она просто, на какое-то время выпала из жизни, её душа покинула тело и вернулась, только через какое-то время.

Она увидела себя, как-будто со стороны: худощавая моложавая красивая старушка, перед круглым столом с разбросанными письмами, застывшая, неживая и не мёртвая, с остановившемся взглядом, с тяжёлыми, неподъёмными руками, в которых было зажато, то письмо.

Она не могла простить его, просто физически пережить этот многолетний, каждодневный обман, его любимое, "лапушка", по отношению к другой,  его далёкая дочь.

-Всё враньё! Какая гадость!,- она передёрнулась от омерзения.

-Он её берёг, скажут другие! Нет, он её предал! Предал её любовь! Какой же подонок! Господи, за что?,- она всхлипнула и заплакала, потом завыла.

Так плачут по покойнику в глухих деревнях необразаванные глупые русские бабы, а она, такая тонкая интеллегентнейшая женщина, откуда она научилась этому старинному причитанию, этому воплю души, этому горестному всплеску эмоций безутешной скорби...

Она провыла так часа 3, пока голос не пропал и колени не подогнулись...

Проснулась на следующее утро на полу...

В окна врывалось яркое майское солнце, пели птицы...

Она тяжело поднялась. Села возле стола. Сгребла двумя руками рассыпанные письма и понесла их в кухню...

Бросила их в глубокую чугунную сковородку, полила маслом и подожгла...

Пока они горели, она сняла с пальца своё старенькое обручальное кольцо и, подойдя к окну, что есть силы, швырнула его во двор, прямо в кусты жасмина под окном, которые они сажали много лет назад вместе.

Резко закрыв окно, она повернулась, помыла от пепла сковородку и пошла под душ...

Она сняла чёрное платье и бельё и запихнула в помойку, вынула пакет и поставила у входной двери.

Потом она долго мылась с душистыми гелями и шампунем с шёлком, как- будто можно было смыть с себя всю грязь и позор прошлой ночи...

Критически посмотрев на себя в зеркало, она надела новое бельё и цветастое лёгкое платье, застегнув босоножки на платформе, он легко тряхнула кудрявыми, с сединой, волосами и лёгкой походкой, подхватив пакет с  вещами вышла на улицу...

Она похоронила его где-то очень глубоко в своём сердце, решительно и бесповоротно, не простила, а вычеркнула из своей жизни, резко и бескомпромиссно...

Решила сегодня жить по-новому...

Двор был пуст и весь залит ярким весенним солнцем...

Запихнув большой пакет в помойный контейнер, она развернулась на каблуках и поехала на "Птичий рынок" за собакой, которую решила завести, чтобы о ком-то заботиться одинокими днями...

Она снова жила!