Басни

СПЕКТР БАСЕННОГО ЖАНРА: ЭЗОП, ЛАФОНТЕН, КРЫЛОВ
Канд. фил. наук Голова С.В.
В VIв. до н. э. на о. Самос жил полулегендарный раб-мудрец, признанный отцом басенного жанра - Эзоп. Впервые упоминает о нем Геродот (Vв. до н.э.). Стремясь опровергнуть заблуждение эллинов, якобы пирамиду фараона Микерина , сына Хеопса, могла построить выкупленная впоследствии братом Сафо из рабства гетера Родопис, Геродот сообщает, что гетера жила значительно позже – при фараоне Амасисе  – и «была рабыней одного самосца, Иадмона, сына Гефестополя. Вместе с ней рабом был и баснописец Эзоп. Ведь и он принадлежал Иадмону, что особенно ясно вот из чего: когда дельфийцы по повелению божества вызывали через глашатая, кто желает получить выкуп за убиение Эзопа, то никто не явился, кроме внука Иадмона, которого также звали Иадмоном».
Уже во II-I вв. до н.э. на эллинистическом Востоке было создано «Жизнеописание Эзопа» . Предание наделило господина Эзопа смешным именем - Ксанф, что переводится как «рыжий». Житейская мудрость Эзопа явно торжествует над книжной ученостью Ксанфа, что особенно красочно описано в эпизоде истолкования двойного знамения, свидетелем коего стал весь народ, собравшийся в театре для избрания нового законодателя. Эзоп спасает Ксанфа от самоубийства и позора, всенародно объясняя, что, схватив с книги законов государственную печать, орел дал знамение, предвещающее войну, а бросив печать за пазуху рабу, предупредил о близящемся иге рабства. Восхищенный мудростью Эзопа, народ требует для него свободы, и Ксанф наконец исполняет многократно данное обещание.
А погиб Эзоп, как известно, в Дельфах. Предание донесло несколько версий, чем был прогневан народ: по одним из них Эзоп назвал дельфийцев потомками рабов, по другим - упрекнул их в тунеядстве. И вот мы видим, как в Дельфах  сбрасывают со скалы невинного Эзопа, бывшего раба (в предании его родиной стала Фригия, издавна поставлявшая рабов в Грецию), вольноотпущенника и царедворца, жившего при дворе лидийского царя Креза, вавилонского – Ликурга и мемфисского – Нектанебона; и, наконец, принявшего роковое решение отправиться путешествовать по греческим городам…
Первые записи «эзоповых басен» восходят к V-IV вв. до н.э. 
Но басни бытовали и до Эзопа. Материалом для создания дидактического эпоса послужили фольклорные стихотворные сентенции и пословицы. Басни встречаются в поэме Гесиода (VIIIв. до н.э.) и ямбах Архилоха (VIIв. до н.э.) Сюжеты эзоповских басен обнаруживают сходство с баснями Ближнего Востока, восходящими к шумерской словесности, с древнеиндийскими джатаками, сообщающими о реинкарнациях Будды, и древнеегипетским Лейденским папирусом, повествующим о приключениях в Эфиопии дочери бога Ра, принявшей образ кошки. Ра посылает за своей дочерью бога Тота. Последний превращается то в павиана, то в шакала, и, пытаясь снискать доверие богини-кошки, рассказывает ей басни из мира животных. Египетские корни эзоповой мудрости прослеживаются и в том, что  в начале повествования Эзоп помогает заблудившейся жрице Исиды, а сама египетская богиня, - Исида, - исцеляет Эзопа от косноязычия, повелевая девяти Музам наделить его талантами, и мудростью в том числе. Басня о льве и мыши из Лейденского папируса поразительно похожа на соответствующую басню Эзопа (150): мышь спасает жизнь могучему льву, попавшему в сети, расставленные человеком, потому что лев до этого подарил мыши, которая была в его власти, жизнь. У Лафонтена (33) и Крылова (9:IX), разрабатывавших этот египетско-эзоповский сюжет, необходимость милости к слабым доказывается от противного: лев попался в тенета и был наказан за свою гордость, ибо не позволил мыши поселиться рядом с ним.
Несмотря на традиционность сюжетов, басни Эзопа – в контексте греческой культуры – приобрели статус спонтанной выдумки, неожиданного всплеска остроумия, противостоящего аристократической культуре. «Эзопов язык»  особенно ярко проявился в аллегорических иносказаниях о слабейших, которые всегда находят способ отомстить за себя, а потому достойны уважения. Причем особенно не везет у Эзопа орлу, ему отмщает лисица (1), а от мести навозного жука (3) орла не может спасти даже Зевс. Лафонтеновская интерпретация этого сюжета (30) ближе к Федру: Зевс заменен своим римским аналогом – Юпитером, а Орел обретает статус птицы Юпитера, которая в исторической ретроспективе является его воплощением и выражением веры в оборотничество. Парадокс: федровско-лафонтеновская интерпретация сюжета моделирует более архаичный тип сознания, нежели зафиксированный Эзопом.
Замечательный знаток античности М. Гаспаров полагает, что басни Эзопа, - примерно три пятых основного эзоповского сборника, - призваны продемонстрировать незыблемость миропорядка и поэтому следуют определенной повествовательной структуре: некий герой решает, что ему будет лучше, если он нарушит порядок вещей, но оказывается, что новшества ведут к несчастьям (13, 25, 87, 117, 176 и др.). В целом же эзоповской концепции мира присущи четыре главенствующие идеи: каждый должен довольствоваться своим уделом; ибо в мире, который невозможно изменить к лучшему, царит зло; видимость обманчива и за внешней добротой кроется лицемерие; поэтому каждый должен преследовать свой личный интерес, но это невозможно, если не научиться различать внутреннее и внешнее и не избавиться от страстей, которые ослепляют и мешают видеть за видимостью сущность.
Темные века стали темными и для басенного жанра, который перестал развиваться. У Бабрия и Федра были подражатели, но продолжателей не было. Басни вновь вызвали интерес лишь в эпоху Возрождения. Примерно в 1479 г. стараниями итальянского гуманиста Бона Аккурсия в Милане вышел в свет первый сборник эзоповских басен, напечатанный греческим шрифтом. К его сюжетам обращались Рабле, Деперье, Маро. Это издание дало толчок развитию новоевропейской басни, самым ярким представителем которой стал Лафонтен, заимствовавший сюжеты не только из классического мира (Эзоп, Федр) , но и из арабской и индийской мудрости (Бидпай и Локман) , а также из старинной французской литературы .
8 июля 1621 г. в Шато-Тьерри, в провинции Шампань, в семье Шарля Лафонтена, «королевского советника» и «хранителя королевских вод и лесов», был крещен (в те времена существовал обычай крестить в самый день рождения) первенец – Жан Лафонтен. Оставаясь в родительском доме, он учился в неплохом местном училище, где и познакомился с баснями Эзопа в латинском переводе.
В 1641г. Лафонтен отправился изучать право в Париж, в ораторианскую Сен-Маглуарскую семинарию, в которой проучился год, охотнее читая поэтов, нежели должную литературу, и возвратился под отеческий кров. Наступили годы праздности, провинциальных развлечений, чтения поэзии и, возможно, собственных поэтических опытов.
В 1647 г. отец Лафонтена, желая покончить с беспорядочной жизнью сына, передал ему должность «хранителя вод и лесов» королевских и устроил его брак с пятнадцатилетней Мари Эрикар, способствовавший социальному возвышению сына, которому было уже 27.
События 1648 г.: бунт в Париже старой аристократии, или Фронды, против узурпировавшего власть кардинала Мазарини, - прошли мимо Лафонтена. Занимаясь делами семейными, прививая страсть к романам жене, родившей ему в первые годы брака сына, он постепенно убеждался: брачный союз стал его жизненной неудачей, - что было очевидно и для друзей жены, которые выхлопотали «разделение имущества», объявленное в 1659 г. Жан теперь не заботится не только о жене и сыне, но, впрочем, как и прежде, не испытывает нежности ни к собственному состоянию, нещадно расточаемому, ни к «королевским водам и лесам», за что получает строгий письменный выговор от Кольбера в 1666 г., – а в начале 70-х годов отказывается от унаследованной должности.
Лишь к тридцати годам Лафонтен осознает себя поэтом, а первая публикация – комедия «Евнух» - выходит в 1654 г. Это перевод комедии Теренция, к которому он обращается под влиянием парижского кружка литераторов, называвших себя «Рыцарями круглого стола».
Рассеянный и мечтательный, Лафонтен всегда нуждался в щедром покровителе. Первым его меценатом был министр финансов Людовика XIV – Фуке, предложивший Лафонтену роль своего придворного поэта. Но в 1663 г. за свои злоупотребления Фуке оказался в Бастилии, а затем в замке Пиньероль, где скончался в 1680 г. Лафонтен искренне оплакивал Фуке и был ненадолго сослан в Лимаж. В 1664 г. поэт за небольшое жалование поступает на службу к Маргарите Лотарингской, вдове брата Людовика XIII. В 60-е годы основными покровительницами Лафонтена становятся герцогиня Орлеанская, материально поддерживавшая своего поэта-камергера, и Марианна Манчини, герцогиня Бульонская.
В это время Лафонтен находит утешение в дружеском кружке, в который также входят Буало, Расин, Мольер и эпикуреец Шапель. Своей покровительнице, герцогине Бульонской, поэт посвящает новый сборник - «Сказочки», состоящий из тринадцати фривольных новелл, в которых естественность – в духе молодых классицистов – противопоставлена доктринерскому принципу правдоподобия. При ее дворе пишет, а в 1668 г. публикует первый сборник басен, состоящий из шести книг, посвящая его шестилетнему Дофину – чтобы загладить дурное впечатление, произведенное при дворе предшествующей фривольной поэзией. 
Посвящая сборник Дофину, Лафонтен на титульном листе скромно указал: «Эзоповы басни, переложенные в стихи господином Лафонтеном». Хотя сюжеты действительно заимствованы у Эзопа и Федра, их изложение оригинально: басенная аллегоричность уступает место психологически точным зарисовкам с натуры. В баснях предстает вся Франция второй половины XVII в.  Подобная широта кругозора побудила критика Тэна назвать баснописца «французским Гомером». Сам Лафонтен писал о своих «Баснях», что это «пространная стоактная комедия, разыгрываемая на мировой сцене».
Причем комедия эта часто чужда милосердия. Через сто лет после появления "Басен" Ж.-Ж. Руссо, уловив этот глубинный "имморализм", выступил против того, чтобы их читали дети, которым, впрочем, они никогда и не предназначались, а "Цикаду и Муравья" назвал "уроком бесчеловечности". Этот сюжет заимствован у Бабрия (140), мораль которого такова: «Заботиться важнее о своей пользе,// Чем негой и пирами услаждать душу». Этот нравственный постулат призван смягчить в басне Бабрия жестокий жест муравья, которым он выставляет Цикаду согреваться пляской на морозе, - но именно им заканчивается басня Лафонтена. Впрочем, никакие благие умозаключения не спасли бы басню от гнева Руссо, полагавшего, что мораль несообразна возрасту детей, которые воспринимают конкретные образы пороков как примеры для себя. С. Аверинцев оправдывает жестокость муравья тем, что это вовсе не муравей, а муравьиха, ибо в басне речь идет о двух соседках. Гюстав Доре так и изобразил на гравюре молодую женщину цыганского вида и мать семейства, дающую ей решительный отпор, ибо в ее подол уткнулись дитя и пес. Желание сберечь хлеб для своего чада, а не отдать его соседке не выглядит кощунственным. Лафонтен стремится к «двойному правдоподобию» басенных ситуаций, совмещающих социальный (человеческий) и анималистический план, - о чем не заботится Крылов, отдавая предпочтение анималистической живописности и повествуя, как трудяга-муравей отказывает в помощи женщине. Не заботится Крылов и об изысканной формулировке морали, которую С. Аверинцев называет душой классицистической басни. Особенно контрастно звучит мораль в лафонтеновской (2) и крыловской (I,1) версии басни «Ворона и Лисица». Эзоповский протооригинал «Ворон и лисица» (124) обличает человека неразумного. У Лафонтена мораль превращается в антимораль, ибо обличителем выступает лис-льстец:
И лис схватил сыр, наконец:
«Что ж, сударь, знайте, всякий льстец
Живет за счет того, кому и лесть желанна, -
Урок сей стоит пармезана».
Крылова более увлекает напряженный драматический диалог животных, нежели мораль, которая часто звучит у него банально как дань условности: «Уж сколько лет твердили миру, // Что лесть гнусна, вредна…», - начинает он излагать тот же сюжет.
В отличие от Лафонтена, анималистическая изобразительность у Крылова превалирует над социальной. Он, по тонкому замечанию С.Аверинцева, стремится чувственно представить и даже передразнить животных: каркнуть вороной («Ворона каркнула во все воронье горло»: оро–арк–оро–ор) (2), помычать («И мы // Грешны»: мы-ы) (56). Крылов часто конкретизирует лафонтеновский сюжет, делает его более картинным, экспрессивным, что особенно заметно на примере басни «Лев состарившийся», состоящей у Лафонтена из 12 строк (56), а у Крылова – из 24 (VIII:1)!
Однако многие басни Эзопа, Федра, Невле и других авторов в переложении Лафонтена утеряли свой назидательный смысл. Так, в "Дровосеке и Меркурии"(83) поэт признается, что не стремился к изобличению порока. Исчезает мораль и в лафонтеновском пересказе Эзоповской басни «Жена и муж-пьяница» (278). В басне Лафонтена (49) в гробовом склепе очнулся Пьяница – плут, обомлевший от собственной храбрости и нелепой просьбы вина и тем самым разбивающий козни «ключницы сатаны», в которую переоделась его жена. У Эзопа женщина не стращает мужа понапрасну, но, страдая из-за его порока, желает лишь уврачевать его. А мораль Эзопа, обличающая человека, которым привычка владеет против его воли, близка святоотеческим поучениям и идеям Ф.М. Достоевского.
Итак, в первом сборнике содержатся 124 басни, сюжеты 78 из них заимствованы у Эзопа.
Второй сборник басен выходит в 1679 году (книги 7-11), уже после смерти герцогини Бульонской(1672). В 70-е годы, освободившись от опеки аристократической знати, Лафонтен пытается опереться на янсенистские круги, остро конфликтующие с правительством и ортодоксальным течением в католической церкви, и даже пишет «Сборник христианских стихотворений» (1671) и поэму «Святой Малх в плену» (1673). Представительница этих кругов - г-жа де ла Саблиер – станет следующей покровительницей Лафонтена, в доме которой, став совершенно домашним человеком, поэт проживет вплоть до ее смерти (1693) – более 20 лет. Лишь 14 из 89 басен второго сборника написаны на эзоповские сюжеты. В надежде получить академическое кресло, Лафонтен добьется королевской аудиенции, чтобы вручить новый сборник басен, и даже не погнушается похвалами в адрес Кольбера, способствовавшего падению Фуке. Однако членом Академии Лафонтен станет лишь в 1684г. – после смерти Кольбера и в результате одобрения Людовика XIV. В 1692 г. поэт закончил работу над двенадцатой, последней, книгой своих «Басен», насчитывающей 27 произведений, лишь 2 из которых восходят непосредственно к Эзопу.
Последние годы Лафонтен прожил в семействе своего друга – д’Эрварта, советника парижского парламента – и умер 13 апреля 1695г.
Отходя от стихотворной басни лафонтеновского типа мировая литература в целом вернулась к вечной форме притчи и «аполога». Но в русской литературе XVIII в. жанр басни разрабатывался такими мастерами, как Ломоносов, Тредиаковский, Сумароков, В. Майков, Херасков, Хемницер, Дмитриев. 
Хотя многие басни Крылова восходят либо к сюжетам заимствованным Лафонтеном у Эзопа , Федра , Николая Гарбеля , Бонавентуры де Перье  и Абстемия , из средневековых проповедей  или из Бидпая и Локмана , либо – что встречается крайне редко – к оригинальным Лафонтеновским сюжетам  (непосредственно у Эзопа Крылов сюжетов не заимствовал), - басни эти еще современниками были оценены как явление национальное, выражающее дух народа.
В 1825 г. в Париже вышел двухтомник переводов крыловских басен на французский и итальянский языки с предисловием Лемонте. По этому поводу между Пушкиным и Вяземским завязался спор. Первый упрекал Крылова в выставлении напоказ таких черт, как «лукавство, брань из-за угла…». «Может быть, и тут есть черты народные, - писал Вяземский, - но, по крайней мере, не нам признаваться в них и не нам ими хвастаться перед иностранцами». Слегка перефразируя крыловский «Совет мышей», Пушкин отвечал из Михайловского: «Ты уморительно критикуешь Крылова; молчи, то знаю я сама, да эта крыса мне кума. Я назвал его представителем духа русского народа – не ручаюсь, чтобы дух этот отчасти не вонял. – В старину народ наш назывался смерд (см. господина Карамзина). Дело в том, что Крылов преоригинальная туша…» В том же году Греч писал в «Сыне отечества» (ч. 100, № 3): «В прежних баснях Крылова мы видим русскую курицу,  русского ворона, медведя, соловья».
Несравненно чаще, чем Лафонтен, Крылов выступает автором оригинальных басенных сюжетов. Он может высмеять заседания в «Беседе любителей русского слова», членом которой являлся сам (басня «Демьянова уха»). Особенно ярко народность языка и духа Крылова проявилась в баснях, посвященных Отечественной войне 1812 г. («Ворона и Курица», «Волк на псарне», «Щука и Кот», «Раздел», «Обоз», «Кот и Повар», «Чиж и Ёж»). Современники считали, что Крылов сочинял басни почти исключительно «по поводу», вычитывая в них сатиру на высшие правительственные учреждения («Квартет»), Александра I («Воспитание льва, 1811», «Рыбьи пляски, 1824») и Николая I («Бритвы», 1829, «Вельможа», 1836), на бесчинства цензуры («Кошка и Соловей», 1824) и отставку А.П. Ермолова («Булат», 1830), на Н.И. Греча и Булгарина («Кукушка и Петух», 1841) и т.п.
Великий русский баснописец предстает в нашем воображении иронично-уравновешенным мудрецом - «дедушкой Крыловым», как назвал его Вяземский, но когда в 1789 г. в журнале «Утренние часы» он впервые опубликовал несколько басен («Стыдливый игрок», «Судьба игроков», «Павлин и Соловей»), которые в основное собрание не включались, ему было 20 или 23 года. Точная дата рождения Крылова не известна.
Иван Андреевич Крылов родился предположительно в Москве 2 (13) февраля 1769, по другим сведениям – 1766 или 1768г. Во время восстания Пугачева он находился с матерью в осажденном Оренбурге. Семья жила бедно, и тверские помещики Львовы позволили Крылову, который иногда прислуживал в доме за лакея, брать у домашних учителей уроки вместе с их детьми.  Переведенную им в 13 лет басню Лафонтена хвалили даже знатоки. В это же время Крылов знакомится с Г. Державиным, жена которого покровительствовала юному дарованию. В 1783 г. поступает на службу в Петербургскую казенную палату и вызывает в столицу мать и младшего брата, которого опекает в течение многих лет – после смерти матери в 1786г. Пишет первые трагедии и фарсово заостренные комедии, веря в свою миссию писателя-учителя. Его советчиком становится П.А. Плавильщиков.
В 1789 г. начинает выходить ежемесячное сатирическое издание «Почта духов», главным автором которого был Крылов (журнал издается в форме писем-отчетов различных духов волшебнику и философу, в которых представлена картина жизни столицы и всего государства), в 1793 г. – «Санкт-Петербургский Меркурий», у которого насчитывалось всего лишь около 170 подписчиков. Творческий кризис 90-х гг.  связан с разочарованием Крылова в просветительских идеях и в возможности переделать «превратный свет». Нравственным ориентиром Крылова станет мужицкая житейская мудрость, народный здравый смысл, благоразумие и практичность. Черты новой жизненной позиции впервые высказаны в «шуто-трагедии» «Подщипа, или Трумф» (ок. 1800 г.), в которой современники усматривали сатиру на рыцарские утопии Павла I. Пьесы Крылова имели успех и оставались в репертуаре до середины XIX в.
1806 г. Крылов  впервые опубликовал басни из Лафонтена («Дуб и Трость», «Разборчивая невеста», «Старик и трое Молодых»). Множество публики привлекали заседания «Беседы любителей русского слова», на которых Крылов читал свои басни – никто из современных ему писателей не мог превзойти его в искусстве декламации собственных произведений.
Первое отдельное издание басен Крылова вышло в 1809 г. С 1809 по 1843 г. он написал более 200 басен, современные издание которых обычно следуют «Басням И.А. Крылова в девяти книгах» (1843 г.), подготовленным к печати самим автором. 
Умер Крылов от скоротечного воспаления легких 9(21) ноября 1844г., похоронен в Александро-Невской лавре в Петербурге. 12 мая 1855 г. в Летнем саду был открыт сооруженный на народные средства П.К. Клодтом памятник Крылову – первый в Петербурге памятник писателю.

Издано в Альфа-книга.