Сказка о мелкой тарелке

В большой гостиной в огромном старинном буфете жила была тарелка. Вообще-то это была закусочная тарелка, одна из двенадцати.   В их большой семье было много всякого народу: например были мелкие тарелки большего диаметра, так называемые тарелки для второго. Но наша тарелка считала, что о них не стоит и говорить. Ведь они выходят на авансцену гораздо позже, когда все уже наелись и составили свое впечатление в целом о сервизе. Кроме того, их ставили всегда под закусочные тарелки, что свидетельствовало об их низком статусе. Они служили всего лишь обрамлением, рамкой для них - тарелок закусочных. Были в их компании еще и глубокие тарелки, в них обычно наливали суп. Подумаешь,  суп!  Она никогда не позволила бы наливать в себя суп! Слава богу это и не приходило никому в голову. Глубокие тарелки слыли глубокомысленными и философски настроенными к жизни. В них конечно входило гораздо больше содержимого. Но его не было видно! То ли дело  в мелкой тарелке!  Что ни положишь - все напоказ.
Вообще в их сервизе было много всякой утвари. Сервиз был дорогой и довольно старый - классического дизайна. Со всякими завитушками и даже с некоторой позолотой. В общем, нашей тарелке и так было чем гордиться. Да, она была одна из двенадцати самых необходимых в сервизе предметов. Но это было еще не все! У нее была тайна. Об этом никто не знал, но на ее донышке с обратной стороны было не одно, а целых два клейма!  Почему и как они там появились, наша тарелка не знала... Одно из них было неполным, полустертым, что явно говорило о ее высоком, аристократическом, может быть даже царственном происхождении. Ее прошлое покрыто тайной, как у незаконнорожденной дочери короля... И конечно, это требовало соответствующего обращения, уважительного и почтительного, как к одной их соседке по буфету. Это маленькая десертная тарелочка какого- то очень древнего происхождения, последняя из императорского сервиза времен Наполеона. Говорили, что она безумно дорогая. Ею не пользовались, а только показывали ее гостям и те охали и щелкали языком. Антикварная тарелочка почти ни с кем не разговаривала, то ли считала ниже своего достоинства, то ли не находила предмета для разговора, то ли француженка так и не выучила чужой язык... Наша героиня в тайне ей завидовала, и даже желала ей треснуть. Это сильно уменьшило бы и цену и высокомерие соседки.  Но... Она ведь и сама была непроста...
Вообще, среди народа, составлявшего сервиз, были причудливые и довольно замысловатые предметы. Они, конечно, считали себя аристократами. Хотя с какой стати? Ведь все они были сделаны из одной глины, обожжены в одной печи. Особенно высоко задирали нос соусник и чайник, потому, разумеется, что у них был нос. Не говоря уже о супнице. Ну та вообще была с крышкой!  Ах, это была мечта нашей тарелки - иметь свою персональную крышку! Об этом рассказывал один старый сливочник, который в свое время, много лет назад служил в ресторане. Оттуда он был украден на спор молодым тогда хозяином много лет назад. Он занимал в буфете почетное место, как свидетельство молодецкой лихости хозяина, был на пенсии, так как имел  довольно простую незатейливую форму, но иногда его доставали из буфета, чтобы рассказать эту леденящую кровь и полную рискованных приключений историю. Так вот, старый служака рассказывал, что в ресторане тарелки занимают куда более почетное место, чем в доме и они вынуждены служить каждый день, что конечно несет с собой риск разбиться. Но жизнь их полна интересных событий. Например, их выносят торжественно под серебряной крышкой и по команде все официанты поднимают крышки одновременно. Это же как выход примадонны на сцену! И это бывает не раз и не два, а несколько раз в год.  Ах, она отдала бы полжизни, лишь бы войти в это высокое общество под серебряными крышками!
Вообще, для того чтобы иметь полное представление об их обществе большого сервиза, нельзя избежать упоминания о его чайной партии.  Здесь сосредоточились все самые мелкие предметы: чашки, блюдца, сахарница, сливочник, высокомерный чайник, были еще такие бессмысленные с точки зрения нашей героини предметы, как десертные тарелочки. Они были одного размера с закусочными и на этом основании считали себя им ровней. Какое заблуждение! Главное ведь не размер, а значимость в процессе обеда, очередь выхода  на стол и содержимое, то, что ты можешь продемонстрировать. А они выходили на авансцену далеко не всегда, последними и в них подавали сладкое! Сладкое это вообще несерьезно! Торты, фрукты и пирожные, с точки зрения нашей тарелки,  были как выступления клоунов на детском празднике, в то время как закуски и основные блюда - это серьезное высокое искусство. Вообще такое мероприятие как простое чаепитие она не могла ни понять, ни согласиться в нем участвовать. Видимо зная такую ее принципиальную позицию, ее и не приглашали.
Рассказывая о жизни большого сервиза никак невозможно было обойти вниманием таких его персонажей как блюда для подачи гуся, например, или поросенка. Это были важные господа и в отношениях между собой они держали нейтралитет. Их было три в сервизе - два круглых и одно овальное. Без овального блюда не обходился ни один званый обед. Этот господин думал даже, что и обед устраивается для него, потому что при появлении его на столе раздавались аплодисменты и крики восторга, а то и вздохи восхищения. Поэтому большое блюдо держалось надменно и особняком, всегда завернутое в чистое полотенце.  Наша тарелка редко встречалась с ним за столом, обычно ко времени выноса основного блюда ее уже уносили,  а вот блюдо для рыбы прямо так и болталось у нее перед глазами и вело себя вызывающе. Из-за своей вытянутой формы оно считало себя необыкновенной персоной, утонченной и изящной... С какой радости? Хорошо еще если в не клали благородную рыбу - осетрину там или семгу, а то и вовсе часто в нем подавали селедку! Есть чем гордиться! Наша тарелочка звала ее «селедочница», что та воспринимала, как прямое оскорбление.
Однако и у больших блюд, несомненно пользовавшихся большим уважением, были свои трудности.  В буфете жили также их конкуренты - 2 больших старинных серебряных блюда и серебряный соусник. Это были какие-то фамильные предметы, доставшиеся хозяйке в наследство от бабушки. Они видели еще времена царя Гороха и пережили на своем веку не один сервиз. Их выносили в особо торжественных случаях.  В это время большие блюда из сервиза, надувшись на весь мир,  сидели в углу, а наша тарелка принимала участие в обеде. На этом основании она держалась с серебряными предметами на короткой ноге, ведь они вместе стояли на столе. Правда никто из блюд не отвечал ей и словом, но вот старый соусник оказался разговорчивым, не взирая на свой длинный носик.
О, ему было что рассказать!  Он рассказывал день и ночь о званых обедах, о прежних хозяевах, о том,  как во время войны он спас целую семью, потому что его продали, а на эти деньги можно было купить еды... Он вспоминал о своей жизни у спекулянта,  где в общей куче серебреных предметов он провел несколько лет, не видя белого света. Он весь почернел тогда и был непригляден, грязен, именно тогда его едва не искалечили, до сих пор у него слегка помят носик.  Но зато, кого он только не встречал в этой куче серебра, там было даже блюдо, привезенное гусаром из парижского похода и серебряная пудреница царицы Елизаветы... Потом весь этот ужас, наконец, закончился, его разглядела и купила в лавке старьевщика бабушка нашей хозяйки. Стоило послушать, как он ей благодарен, какой у нее тонкий вкус и чувствительное сердце!
Так он непрерывно трещал долго, 2 или 3 недели... Надо заметить, что в ту пору он лежал на боку у самой дверцы, при каждом даже небольшом сотрясении буфета или открытии дверцы позвякивал. Он рассказывал свои и чужие истории из жизни царских сервизов и ростовщиков. Это было все очень ново и интересно. Наша тарелочка воображала себя то французской пудреницей, то царской супницей, она окончательно уверилась в том, что два ее клейма несут в себе глубокую тайну ее происхождения, что она ничего общего не имеет с этим сервизом, только узор, но ни о каком духовном родстве не может быть и речи. Она выше, выше, недостижимо выше... Осталось только объявить всем, что она им не ровня... Но в этот момент старый серебряный половник вдруг прозвенел низким командным  голосом: Хватит болтать без дела! Трещишь попусту, как мельхиоровые ложки!  Замолчи, старая погнутая калоша!
 Старый соусник сразу как-то весь уменьшился, стал отчетливо виден его погнутый носик, он замолчал... И через несколько дней наша героиня заметила, что он весь почернел, как будто его никогда и не чистили. Это было несправедливо, но кто посмел бы спорить с серебряным половником! Это был генерал, а может быть даже маршал.  Он возглавлял армию столовых приборов, которые были в буфете на особом положении. Это были опасные и бесцеремонные вояки, практически разбойники. Мало того, что они все время царапали и скребли несчастные,  страдающие от их грубости тарелки, от них зависела сама жизнь и здоровье предметов сервиза. На их глазах одна злобная чайная ложечка разбила  чашку! Будто бы случайно, но весь сервиз знал, что это было намеренно.
Хотя насчет мельхиоровых ложек командир был конечно прав. Слушать их разговоры было просто невозможно. Сказывалось их невысокое происхождение и полное отсутствие воспитания. Вообще все приборы, кроме половника, были мельхиоровыми, и наша тарелка презирала их за это. Они считались полукровками - уже не сталь или алюминий, но и не благородное серебро. А блеску-то блеску! И звону!  Пустобрехи, одним  словом...
Но все это были жители нижних и средних полок буфета. На самой верхней полке тоже обитали полезные предметы. Это были бокалы,  рюмки, фужеры, две небольшие вазочки для цветов и огромная ваза для фруктов. Ну, эта персона чувствовала себя необыкновенно важной. Она была хрустальной, с серебряной ножкой, очень изящной, но крепкой дамой. Ее ставили всегда в центр стола, она присутствовала при каждой важной трапезе от начала и до конца. Она была немногословна, всегда казалось, что она созерцает с высоты своей ножки весь окружающий мир. Да так оно и было. Закусочная тарелка мрачно и скрыто завидовала ей. В глубине души она находила, что та просто блюдо с приделанной ножкой, что-то нелепое между бокалом для мартини, вазой и тарелкой. И все время на высоте. Она надеялась, что когда-нибудь эта дама сделает-таки неверный шаг и упадет в глазах общества со своей ножки...
Кстати, однажды фрукты к столу подали в ней, в закусочной тарелке... Оценили, наконец, ее достоинства тайные и явные. Это была странная трапеза.  Хозяйка сидела с единственной гостьей в буфетной, а не в гостиной. Гостья пила вино и кушала только фрукты. Наша тарелка не поняла, о чем они говорили. Но хозяйка была грустна и у нее все валилось из рук. Красивая тарелка, сказала гостья. Это сервиз на 12 персон, ответила хозяйка. Нет, сказала гостья, она не годится. Нужно одинокое блюдце, лучше белое. Наша тарелочка чуть не треснула от возмущения. Как это она не годится!? Она, необыкновенная, со знаком отличия? Она то думала, что настал ее звездный час, что ее наконец заметили и теперь карьера пойдет в гору, она проявит все свои таланты и способности. А тут, какая-то странно одетая женщина говорит такое...
Как выяснилось потом, речь шла о гадании. И для него нашли какое-то блюдце на кухне. Потом его держали отдельно, в трюмо, завернутым в шелковую шаль, и доставали только при особых обстоятельствах, на святки, например.
Наша тарелочка с трудом пережила эту свою неудачу. Она едва не лопнула от злости. Красивая, но не годится! Это прямое оскорбление! А все потому, что у нее слишком много родни.  Ах, чтоб они все разбились! Была бы она одна такая на свете, какая великолепная судьба была бы уготована ей. Слава предсказательницы! Чего еще желать? Эх, все родичи - враги.
Нельзя сказать, что закусочная тарелка никого не любила. Ее отношение к окружающим сводилось к двум проявлениям - зависти, которую она принимала за презрение, и снисхождении к тем, кому завидовать  не имело смысла. Вообще она считала, что для любви должна быть какая-то причина. К чему тратиться, если это тебе ничего не даст?
Она думала, что любит старый серебряный соусник, пока он блистал своими рассказами, но когда он почернел, ей стало стыдно за свой прежний восторг. Хорошо еще, что этого никто не видел. Она любила своих сестер - закусочные тарелки в те редкие моменты, когда они все 12 при параде стояли на столе и гости ахали от первого впечатления. Она любила хозяйку, как любят и боятся Бога, который может все дать и все отнять. Но все же, самым значимым для нее чувством было чувство собственного достоинства, которое,  надо сказать, все время страдало от незаслуженных обид и недооцененности ее тайных талантов.
Жизнь в буфете текла своим чередом. Наступил Новый Год, а значит и новогодний ужин. К вечеру стало известно, что гостей будет  10 человек вместе с хозяевами. Все было как всегда на новый год. Салат оливье, селедка, гусь с яблоками, закуски, фрукты. Выступал весь сервиз, корме супницы.  Но невезение для нашей тарелочки началось с самого утра. Хозяйка, пересмотрев  посуду, решила, что она недостаточно чистая и некоторые предметы, среди них и нашу героиню поставили в посудомоечную машину. Ах, она ненавидела эту процедуру! Ей казалось, что струи горячей воды сдерут с нее позолоту, поцарапают, повредят, а главное, смоют тайный знак на донышке. А сушка горячим воздухом и вовсе вызовет образование морщинок и темной сетки на глянцевом фарфоровом покрытии. Ведь не моют же в машине антикварное блюдце и серебро. Почему она должна терпеть все это?
   Наконец это жуткое издевательство закончилось. Но ее ждал еще один, куда более неприятный сюрприз. Поскольку гостей было только 10, в одну из закусочных тарелок решено было положить соленые огурцы. Соленые огурцы! И надо же было судьбе распорядиться так, что для этой неблагородной цели выбрали именно ее! Она должна весь вечер на столе представлять соленый огурцы! Ужасающая, оскорбительная выходка со стороны хозяйки!  Когда миновал, наконец этот вечер, полный невзгод, казалось все напряжение этого дня закончилось. Но впереди было еще одно испытание.  Промаявшись всю ночь от вкуса и запаха ненавистных огурцов, грязная скорее морально, чем физически, тарелка наконец попала в посудомоечную машину. Народу было много, все теснились и толкались, а тут еще сверху на нее с товарками хозяйка положила стальной противень из под запеченого гуся. Этого пролетария, плебея, рабочую скотину, всю в жиру и гари.  Посудомоечная машина включилась. Ее обдало струей горячей воды с противня, потоком вонючего жира. При этом противень разглагольствовал своим немудреным языком, как ему приходится трудиться в раскаленной духовке и какой он герой, не то, что все эти лощеные господа из сервиза, которые только пользуются плодами его труда. Как можно было положить в одну машину столь утонченную хрупкую посуду и этого железного монстра, невоспитанное чудовище!
Нет! Этого наша мелкая тарелка выдержать не могла! И она не выдержала. Она треснула. Да так нехорошо, пополам. Трещина прошла как раз по ее второй тайной печати. Ничего не поделаешь, и ее выбросили в помойное ведро. Кто знает, может это и было ее истинное место.