Морок

Я поставил дом. Двухэтажный. С покатой крышей, дымоходом из нержавейки и флюгером в форме галиота. Дверь – дубовая, окованная, с поющими петлями и массивной колотушкой на уровне глаз в форме когтистой лапы. Порог каменный, тесанный. А по бокам - два мраморных льва. Старый, привстав, заботливо вылизывал рану. Построил. Сломал. Вновь воздвиг. Опять смахнул. Плюнул и ушёл спать. Ворочался, пока сон не высосал из меня весь этот морок, как отец когда-то высасывал из моей ладони занозу одними только кончиками губ. Представил, как всё это могло быть. И отца. И занозу. И приятный жар его губ с гладкими, как нефрит, зубами, которыми отец вытаскивал щепку, вошедшую в меня, как гарпун в детёныша кашалота. Только вот беда - всё это я выдумал: и про отца, и про его сильные мужские руки, поднимавшие меня высоко над головой. Мать унесла в могилу имя того мужчины. И мысль о моём сиротстве, чашу которого я испил до дна, всякий раз, когда я думаю об отце, прохаживается по моему хребту, как добрый кожаный ремень по мальчишечьим ягодицам...