Как Тарковский строит образ?

Вспомним сцену из «Андрея Рублёва». Мы видим иконописца, держащего на руках девочку-княжну. Он поучает её. Она вырывается. При этом Рублёв цитирует Писание, в котором речь идёт о любви и её сакральном смысле. По сути это урок. В ответ шалунья плещет молоком в лицо воспитателю. Признаюсь, всякий раз, смотря этот эпизод, я был уверен, что режиссёр имел в виду материнское молоко. Я готов был поклясться, что это грудное молоко княжны, поскольку никакой ёмкости с жидкостью в её руках не было. Это удивляло и обескураживало одновременно. Отсюда и слова Рублёва о грехе: «Грешно, княжна, молоком-то плескать». Можно сколько угодно спорить о символизме сцены, копаться в артефактах, приводить аллюзии. Но нельзя избавиться от ощущения физиологической подоплёки. Думаю, Тарковский, строя образ, намеренно шёл на конфликт со зрительским восприятием, предлагая "конструкт" реальности и символа, бытовой детали и художественного осмысления... Но вот вам другой пример перерождения СИМВОЛА в ОБРАЗ, что куда характернее для Тарковского... Речь идёт об эпизоде захвата ордынцами Владимирского Собора... Сцена снята одним кадром. На заднем плане - татары, соорудив таран, «прободают» им ворота храма, чтобы, ворвавшись в Собор, перебить христиан... Юсов перебрасывает фокус на передний план и одновременно отъезжает аппаратом, чтобы показать соломенную крышу избы, на которой корчится в предсмертных муках мужик, проткнутый насквозь копьём ордынца. МАКРОКОСМ и МИКРОКОСМ встречаются в одном кадре, сгущая, такими образом, смысл сцены до невероятной плотности... Это пример того, как Тарсковский мыслит оппозициями, как он строит образ на столкновении его полюсов, ИНЬ с ЯНЬ, мира Горнего с миром Дольним...