Во всем виноват ветер

     "Шел я  к высокому небу не  зря. Спал,  укрываясь большими  снегами. Но
зато  я  узнал,  -  что  такое  заря. Там  за  облаками...'  (Из  песни  ВИА
"Самоцветы")


       «Смерть той, от которой твоя жизнь, - это очень серьезно. В слове содержатся вся ненависть, боль, страх и похоть. Плыть необходимо, жить нет необходимости. Учитесь жить без религии, без страны, без друзей. Опоры нигде нет, опоры против смерти. Дао познаем и не умрем, станем как боги» - сказал папа дочери на прощание, а мать поцеловала ее в правую щечку и закрыла дверь квартиры. Родители на неопределенное время ее уехали в Китай, дабы там штурмовать небо, ибо китайцы есть просто смелые даосы, которые могут открыть им чудо даосизма, показать им секрет бытия на своем примере. Хата вся была в ее распоряжении.
        «Нам нужен лишь небесный дом, а кроме небесного дома ничего не нужно нам, даже алкоголь не нужен нам, даже конопля и кислота. По нашим улицам бродят медведи, а потому мы такие суровые люди» - сказала тихонечко Алиса, глядя на свои белые и тонкие руки. Ее подруга Лина заняла соседнюю комнату, в которой занималась чтением Бодлера, беседовала со своим уходящим «я» после чтения. Там была огромная папина библиотека, в которой было около десяти тысяч томов классиков и современников. Лина пила чай и смотрела в окно. За окном бабки тащили тяжелые бревна на санках. Щипали их парни за пятки, солнце садилось за горизонт, блестели сосульки, по улицам бегали дети и кричали что-то свое. Ультраполярного вторжения она не боялась.
        Алиса открыла тяжелое окно, а за окном дул северный ветер. Ей стало тревожно, она пошла к Лине в отцовскую библиотеку, там она села на черный кожаный диван и закрыла глаза. Она устала от самой себя. Скучно жить на белом свете. Даже интернет не помогал. Все кончено. Интернет лишь иллюзия. Это симулякр. Нет никого и ничего в информационном пространстве. Тени лишь блекнут на закате. Когда ветер глухо и дерзко стучит последними грязно-желтыми листьями среди пустынного пространства города, я невольно смотрю другими глазами на окружающее. Сумерки – это трещина между мирами. Пулеметные ленты дорог, замкнутые окружающими многоэтажными домами, как фантастические декорации виртуальной игры, в которой я бегу с мечом в руках и бью бесов острым лезвием, дабы они пили фонтан своей зеленой крови. Для чего я сейчас тут иду, пересекая дороги в пустоте? Моя цель – это достижение Икстлана. Какая невидимая сила поставила меня здесь и направляет? Интересно, думают ли об этом кошки? Все пути ведут в никуда. Пустота кругом. Закат Запада. Моя Европа не та уже, что была триста лет назад. Все летит в Бездну. И от этого сладко так на душе. Я верю в смерть Европы. В террор верю. Признаю лишь террор. Вот так! А все потому, что читала в детстве Бориса Савинкова. На ночь читала.
        В комнатах мы с нею были одни, словно дин и дон в своем замке хрустальном. На стенках висели портреты бабушек и дедушек, что прошли всю Сибирь от конца до края. В шкафах лежали сладости и лимонад, пушистые мишки, пляжные шорты, маковые соломки и белые шляпы для пляжных дней. В папином шкафу лежали шашки и нарды, кроссворды и журналы мод. Лина, валяясь на полу с книгой Ницше, говорила деловито Алисе, что сидела на диване и рисовала в тетрадке розы и кресты.      
-Эй, малыш, иди сюда, поговорим по душам. Ведь как умирали, так и будут умирать. Мы просто запретов не боимся, мы по горло в воде, наши ноги несут нас куда угодно, но лишь бы подальше от этого мира. Наш народ умирает, а эти свиньи жируют, бесятся, весь этот каганат упырей, еще себе и синагогу самую большую в Европе построили в нашем-то городе! Как так! Взорвать! Слушала вчера панков, что орали под окнами о своей любви к сове, так вот, им бы песни петь про плеть, а не думать о новых кроссовках.
         Алиса вздрогнула, из ее рук выпала тетрадь на пол, ей стало плохо, грустно, жутко сделалось, хотелось планету остановить и выйти.  Ее нервы напряглись от голоса подруги, вдруг стало ясно, что юность ушла, что теперь лишь на край ночи будет идти и желать лишь ночных пений птиц за окном. Сочетание этих звуков подняло в ней дух противоречия, хотелось пойти навстречу к источнику этих колебаний воздуха. То было блаженство, когда она видела за окном метель, казалось, что это бабка в метели сидит ее, манит, дразнит, дает понять, что духи живы. В груди все горело, пить хотелось, губы пересохли, тело дрожало, встать было очень тяжело, голова кружилась, даже тошнить начинало. Метель звала за собой в леса дремучие. Хотелось дать ей руку в знак дружбы, забрать с собой в леса, манила, шумела, ревела за окном метель. 
       Аккуратно запрыгнув на полотняную ткань простыни, Лина легонько ступала, почти касаясь ее ноги, бока, откинутой руки, сжимавшей лист со строчками и перечеркнутыми словами. «Летим в космос, скорее, куда угодно, но лишь бы подальше от этого мира» - было написано в тетрадке ее черными чернилами.
- Я написала песню, скоро надо выпускать альбом. Вот слушай. Иди ко мне в вечерний час, когда луна на нас глядит, иди, смотри ты мне в глаза, ищи меня среди ракит.
    Мягкие подушечки ее пальцев нежно касались моих ушей. – Снова еле выдавила какие-то чувства, которые они от меня ожидают. Как думаешь, рукописи действительно не горят? Не горят. Они вечные спутники нашей земли. Мы тут все в ноосфере оставляем свои следы. «Бесов» читай, узнай, тайны мира охвати. Воздух из груди выпускай. В землю ныряй. Мы вечные и с нами Бог. Мы тут песни пишем, будем петь. Глупый человек верит же всему.
- Рукописи не горят, мы вечные, мы не умрем, смерти нет, мы великие шиповники бытия! – застонала черноволосая Алиса и подожгла спичкой сверток листов в клеточку. – Шмаков – это наше все! Мы жаждем нового мира, но мир этот в нас, мы никуда не идем, вы все умерли для меня. Вы прошлое, тени, вы мертвые газовые фонари в ночи, я иду мимо ваших блуждающих восклицаний и запятых.
       На продрогшей и сырой осенней траве вспыхивало и погасало слабое пламя. Она уверенно помогала огню, зажигая новые спички, ей хотелось ощутить экстаз, слиться со всей Вселенной, которая была внутри нее.
- Я вложу в твои уста алмазные бусы, ты пропоешь об этом в пустоту. Но ведь он имел в виду, что не горят в мыслях твоих, где ты продолжаешь их хранить и думать над своими произведениями! – кричала в приступе ярости Лина.
- Молчаливо пройду я по тропам в лесные дебри, сама буду там жить. Не буду я над этим больше думать! – по своей привычке торопливо выговаривая слова, категорично возразила Алиса.
- Но почему? Что в этих листках такого, что ты их так безжалостно сжигаешь сейчас? Может быть, выпьем вина и почитаем Бодлера? Если депрессия напала, то спать иди. Проспишься и она пройдет. У меня есть святое право на чудачество.
- Персонажи вошли в мою реальную жизнь и начали заменять её. Не хочу такого больше! К черту их! Ненавижу буквы. Противные они до омерзения. Покупать книги не буду больше, скачивать их не буду. Читать ничего не буду. Бремя пустых полок тяжкое. Читать начала в шесть лет. Первые книги – это повести Зиза и Биза. Под снегом нашла себе приют. Жила в селе, что погрузилось под снег. Вот это прекрасное время. 
- Как заменять? Ты шутишь? Мне страшно, милая, мне не по себе, ужасные вещи ты говоришь. 
- Понимаешь, я создала в них мир, в который поверила, и начала ждать некоторых обстоятельств в реальном мире. И перестала переживать и чувствовать радость. В моих снах я ищу принца, живость в моих снах зашкаливает, он духовного сана, ведь я монахиня во снах. Мы простые дети солнышка и земли.
- Как это все связано с твоими снами?
- Вот смотри: я выступаю на концерте вместе со своей группой «Опыты», я видела заранее этот момент в своих мыслях, и ждала от него чего-то определенного. Соответственно после концерта желаемое не происходит, но, кроме того, в момент игры я не ощущаю себя вместе с другими людьми из группы, а в своем собственном мире ощущаю. Мое «я» уникально и ненавидит всех, кто бросается в меня своими мыслями. Пора это прекратить!
- Но чем плохо иногда окунаться в собственный мир?
- Я начинаю срываться без причины на людей только из-за того, что они отвлекают меня от собственных мыслей. Но они-то об этом не знают.
- Они же твои друзья, должны понимать, что у тебя бывают сложные периоды. И поддерживать в это время им тебя следует.
- Они понимают. Но за время репетиции я послала одного хорошего человека пять раз в яму, без причины. Это все выходит из границ. В яме он спит и ждет меня.
        Лина, выпив стакана молока, жевала мятную конфету, ее зеленые морского цвета глаза смотрели сосредоточенно. Помолчали. Думали о своих делах.
- Манит тебя свой мир! Ой, как манит.
- Будем жить реальностью. Мало ли чего навыдумывать можно? Важен сегодняшний день. Миг. Каждый для нас важен.
          Темнота и шум раздался из-под кровати и всё погасло. Мы были без одежды под одеялом. Наша кровать дала нам приют. Вертелись обрывки мыслей-вопросов. Что же влияет на творческую личность? Она и я любим друг друга. Наши платья валяются на полу. И неужели это страх заглянуть в себя? Или просто прагматизм и обыкновенная жизнь? Что вдохновляет сочинять и творить? Чернеет неделями над нами небо, годами темнее пруд, листья желтеют на деревьях, лают на хуторе собаки, живут в нас разные существа. 
        Черные волосы ее на моей белоснежной подушке. Я устала от этого всего и аккуратно высвободилась из-под ее тонкой и темной руки, легла рядом, спокойно окидывая взглядом полутёмную комнату. Все, мы приехали, мы уже сами по себе, мы одиноки, мои предки в Китае будут жить, у нас теперь своя хата собственная, ибо мы никому не нежны. Возле занавешенного окна, на столе, мерцал экран ноутбука, мальчики писали мне сообщения, мол, люблю тебя, приезжай в Анапу, попьем вина, на пляже загорать будем. Рядом возвышалась гора музыкальных дисков и коробка с множеством цветных нитей. Лина теперь живет со мной.
          День и ночь идут себе куда-то. Лина работу не нашла себе, спит со мной ночами, а днем вяжет мне новые платья. Не помню, как она называла свои творенья, но путаться в ее мыслях у меня желания не возникало. Часто она подсоединяла гитару к колонке и, перебирая пальцами, извлекала космические звуки. Я обычно гуляла в такие моменты по другим комнатам, а Лина играла свой джаз. Если всё же преобладали чистые звуки, я лениво лежала на ковре, мечтала о том, как мы с нею уедем в Африку. Первое время она это замечала и слегка удивлялся. Мол, чего это ты от меня уходишь в те моменты, когда я играю на гитаре. А она мне говорила обычно в ту минуту так:
- Косы твои покрашу в белый цвет. Глаза тебя подведу тушью. Твои большие глаза так внимательно смотрят на меня, будто ты что-то понимаешь, и тебе отдельные песни нравятся. А мне нравится читать с тобой Гофмана.
        А я улыбалась в ответ. Потом это стало в порядке вещей. Я поняла ее песни, стала слушать их, сидела возле нее на полу. А после сама стала играть на гитаре и петь свои песни. У нас даже получалось петь об одном и том же.