Альпинист

       Он висел между окнами второго и первого этажей,  держась руками за  подоконник верхнего окна, а ногами на носочках уцепился за козырек нижнего. Стоял раскоряченной буквой Х и боялся отцепиться. Не столько боялся, сколько не мог сообразить, что нужно оторвать первыми: руки или ноги? И вообще, как он попал между этими двумя этажами? Что произошло вчера? Про вчера он помнил очень смутно, помнит лишь как зашел вечером в аптеку, провизоры тихонько переговаривались за стеклянной перегородкой и совсем не обратили на него  внимания, прошмыгнул в приоткрытую дверь, ведущую в подвал. Спустился, прижался к теплой батарее и забылся тяжелым  сном. Ночью очнулся, попытался выйти, дернул дверь – заперто. Вдруг завыла сирена, спустя время приехала милиция, сотрудники пооткрывали двери, посветили фонариками. Он вжался в угол, снова за теплую батарею – не заметили,  закрыли, уехали. Какое счастье - теплая батарея…
                ***
      По воскресеньям она позволяла себе поваляться в постели подольше, выходной день – имеет полное право.  Но на будильнике  уже девять, встала, пошла на кухню - сварить себе кофе, посмотрела в окно, так по привычке;  за окном ничего интересного: налево мусорные баки, направо грязный двор, заставленный машинами.  Взгляд скользнул по зданию аптеки и зацепился за раскоряченную букву Х:  между первым и вторым этажами стоял человек, чудом удерживаясь за козырьки окон. Пытается спрыгнуть, но никак не может  решиться, что отпустить первыми, руки или ноги?  Наконец решается, прыгает и попадает в руки вызванного наряда милиции. Она рассеянно наблюдает за происходящим: «Тоже мне, альпинист…»,- усмехается  про себя.
Кофе сбежал, что совсем не прибавило плюсов к её воскресному настроению, в дверь зазвонили.
«Никого не жду, вообще-то» - вслух сказала она и пошла открывать . На пороге милиционер из вневедомственной охраны : « Я видел, Вы у окна стояли, когда мы этого  чудика снимали. Протокол не подпишете?»
« Давайте, подпишу,- равнодушно ответила она.
« Вот ведь придурок, полез в аптеку среди белого дня…»
«Стоп, как это полез? Он скорее пытался оттуда выбраться…»
«Ну, Вы же понимаете, мы ведь не могли его не заметить ночью, когда приезжали на вызов….»
«Прекрасно понимаю, но в таком случае ничего подписывать не буду, до свиданья!» - сказала, как отрезала. – «До свиданья, до свиданья!»
        Альпиниста так и не довезли до отделения, выкинули по дороге из милицейского уазика, вонь от него стояла жуткая. Ему было всё равно, ему уже давно всё стало всё равно.
        Этот бомж постоянно попадался ей на глаза. Утром, выходя из подъезда, она замечала его в своем дворе «завтракающим» у мусорных бачков. Вечером, идя с работы,  она встречала его: страшного, еле передвигающего ноги, руками он поддерживал штаны, видимо ни пуговиц, ни ремня там не бывало. Лицо его было всегда просто жутким:  перебитый нос, всклокоченная борода, грязнущие волосы и этот взгляд, никогда ничего не выражающий взгляд голубых глаз. Такое возникало ощущение, что глаза эти не принадлежат ему. Её всегда передергивало от брезгливости и жалости одновременно.
                ***
      Она жила в небольшом рабочем посёлке, где единственным развлечением для молодёжи были танцы. До восьмого класса родители не отпускали её на танцы категорически, хотя многие её подружки бегали туда уже с класса шестого. На эту весну строгое родительское табу наконец было снято. И придя в субботу со школы, она быстро перемывала все полы в небольшой квартире, хлопала половички, подметала двор. Потом мылась в бане, опять же по-быстрому бежала к подружке, и там можно было перевести дух: она вырвалась из дома. Можно было накрасить глаза тенями и тушью, взятыми у старшей сестры подружки, и даже губы накрасить,  дома бы ей такого не позволили. У неё и косметики-то  не было.
      Что за удивительное волнение переживала она той весной!  В воздухе  витает аромат черёмухи, такой сильный, что от него кружится голова. Она идет на танцы, сейчас за поворотом будет поселковый ДК, уже слышны звуки музыки. О, как кружится голова! В груди что-то  замирает  и падает одновременно от предвкушения атмосферы, что царит  в полутемном зале. Она входит в полумрак, на маленькой сцене ансамбль из старшеклассников пытается воспроизвести  Отель Калифорния. Что за чарующие звуки извлекаются из инструмента под названием «Ионика»… В груди не перестает одновременно замирать и падать  предчувствие. Предчувствие чего? Уходящего детства?… Наступающей юности?… Да, ей совсем недавно исполнилось пятнадцать. Она чувствует, - наступает какой-то совершенно незнакомый этап в её жизни, это её немного пугает и завораживает одновременно.
      В зале клуба девочки направо, мальчики налево, вернее,  мальчики - это на школьных вечерах, а здесь взрослые парни, старшеклассники. Одноклассников мальчишек никого нет. Конечно, они же ещё не доросли до настоящих взрослых танцев…
      Снова звучит музыка, медленный танец. Она стоит спиной к мужской половине зала, но это не мешает ей замечать, кто кого идет приглашать. Она каждый раз вздрагивает, когда какой-нибудь молодой человек направляется в её сторону. Но этот молодой человек  направляется в её сторону лишь для того, чтобы пригласить на танец  её соседку. И снова в её груди что-то падает и замирает одновременно.  Хорошо, что для таких, как она, существует белый танец. В белый танец она никогда не стоит на месте, она быстро и решительно идёт и приглашает на танец Его.  Он старшеклассник, этой весной уже заканчивает школу. Она совсем не знает его, ей известно лишь имя, его зовут Костя. Невысокий, светловолосый, голубые размытые  глаза. Она трогает его за плечо, Костя разворачивается к ней  и правым краешком губ слегка усмехается, но тут же суровеет и сдвигает брови над своими голубыми глазами. Костя танцует очень медленно, сильно прижимает её к себе, она щекой чувствует шершавую ткань его пиджака. От него пахнет одеколоном фабрики Новая Заря, табаком и чуть-чуть алкоголем. Эти запахи кружат ей голову, его близкое присутствие заставляет громко стучать её сердце, она не может вымолвить ни слова. Ей кажется, открой она сейчас рот, и удары её сердца вырвутся наружу, будут слышны всем танцующим. Костя тоже молчит. Через свою ладонь она чувствует, как бьется его сердце под шершавым пиджаком и снисходительно улыбается про себя, как женщина, почувствовавшая свою власть над мужчиной. Костя никогда не провожает её после танца до места, просто уходит сразу из пары и всё, и никогда не приглашает её танцевать. А она, дождавшись белого танца, упрямо идет приглашать только его, и её нисколько не смущает такое вот безответное действо. Она даже не уверена  в том,  нравится ли ей этот старшеклассник.  Просто он был для неё чем-то взрослым  и запретным…
                ***
    Снова этот бомж, стоит у магазина, в кармане батон и бутылка, босиком. Быстро сбегала домой, вынесла ботинки, остались от брата, приезжавшего в отпуск. Протянула, услышала в ответ что-то невнятное.
-« Зря Вы на него ботинки тратите, у него их завтра же не будет, пропьёт», - замечает выходящий из магазина мужичок.
- « Пропьет, так пропьет», - буркнула в ответ.
Вечером, готовя ужин, она  приготовила вдвое больше. Оставшуюся от ужина часть выложила в банку, вынесла в потемках  к мусорным бачкам, поставила на парапет.
Теперь она готовила  ужин на двоих,  и упрямо выходила в сумерках к помойке.
          Каждый вечер она встречала его на своём пути: всегда пьяного, расхристанного, в искусственной шубе нараспашку.  Её ботинки на нём точно продержались всего один вечер. Она вдруг подумала: «Почему я встречаю его каждый божий день, как будто кто-то упорно пытается обратить моё внимание на этого бомжа?» В голову начинали приходить мысли о том, что когда-то этот человек был ребёнком, она пыталась представить  его в детстве, в юности. И вдруг сами собой ей стали вспоминаться весенние вечера с диким запахом черёмухи, полутемный зал поселкового клуба, нестройные звуки ансамбля,  медленные танцы со старшеклассником Костей…
                ***
       Сегодня она  снова увидела его: Альпинист лежал на рыночной площади, в какой-то неестественной позе возле урны: ноги вывернуты  на ступеньках выше головы, одна рука в урне крепко сжимает кусок  несъедобного хот-дога; штаны съехали, обнажив худые,  неестественно белые ягодицы; закатившиеся глаза на окровавленном лице.  На обочине  милицейский уазик, машина  скорой помощи, но никто не торопился к альпинисту, лишь какие-то  бомжи сидели тут же на ступеньках, как два нахохлившихся воробья, всем своим видом  выказывающие безучастное сочувствие лежащему. Она вдруг отчётливо поняла, что Альпинист мёртв, она набралась смелости: « Скажите, а как его звали?»
- « А кто его знает? Мы его Костылем звали…»
2010г.