Назад, в жизнь

  мистическая драма
      

       ГЛАВА 1

Рабочий день близился к концу, а высокое июньское солнце, начавшее уже не на шутку припекать, никак не желало спускаться к горизонту. На центральной, самой широкой аллее сквера мальчишки гоняли в футбол, путаясь под ногами прохожих. В интервалах между их азартными воплями можно было услышать щебет птиц в молодой листве и даже жужжание носившихся в воздухе насекомых.
На скамейке сидела молодая женщина. Углубившись в чтение, она машинально покачивала одной рукой детскую коляску. Ребенок захныкал. Отложив книжку, женщина склонилась над ним. И в этот момент на другой конец длинной парковой скамьи опустилась девушка – совсем еще юная, с пышными, отливающими темной бронзой волосами и с отрешенным взглядом больших, серо-желто-зеленых глаз.
К ее ногам подкатился мячик и, вертясь на месте, остановился.
- Эй! – бесцеремонно крикнул один из мальчишек. – Отбрось!
Взор девушки оставался безмятежно-отсутствующим, как у слепой.
- Оглохла что ли? – фыркнул мальчишка и, осуждающе косясь на «гордячку», сам направился к скамейке.
Ребенок в коляске умолк, видно снова уснув, и молодая мама, заметив девушку, обратилась к ней с просьбой:
- Пригляди за моим сыночком, а. Я только до киоска сбегаю. За мороженым. Неохота с коляской тащиться. Могу и тебе прихватить, если хочешь.
Девушка вытянула шею и замерла, напряженно и недоверчиво глядя на женщину.
- Ты чего? – удивилась та.
- ...В...вы к...ко мне??. – одними губами пролепетала незнакомка.
- А то к кому же. Нас тут вроде бы как двое, не считая ребеночка. Так приглядишь?
Стараясь не выпускать женщину из виду, девушка бросила быстрый испуганный взгляд на свое платье, нервозно ощупала себя. И вдруг, прикрыв руками лицо, будто желая спрятаться от посторонних глаз, вскочила в неосознанном стремлении убежать. Но тело подвело ее, как если бы оно оказалось слишком тяжелым и непослушным, и девушка упала на толченый кирпич аллеи, испачкав руки и колени. Мальчишки, прервав игру, так и покатились со смеху, тыча в нее пальцами.
- Да что это с тобой, милая? Ты как-будто не в себе. Могу я тебе чем-нибудь помочь? – растерянно пробормотала молодая мамаша, протягивая руку незнакомке.
         Девушка отрицательно замотала головой, встала на четвереньки, силясь подняться, чем дала мальчишкам новый повод для потехи, и с неимоверными усилиями оторвавшись наконец от земли, побежала на подгибающихся ногах, неуклюже вскидывая руки. Ей вдогонку неслись свист и улюлюканье.
          Но с каждым новым шагом ее движения чудесным образом утрачивали комичную тяжеловесность и нескоординированность,становясь естественнее и легче, будто таяла невидимая ноша, придавливавшая и сковывавшая ее.
       Свернув с аллеи, девушка нырнула в самую гущу высокого кустарника и только тогда остановилась, со счастливой улыбкой прислушиваясь к своему учащенному дыханию, к гулким и сильным ударам сердца. Окруженная тяжелыми гроздями цветущей сирени, она осторожно прикоснулась к ним тонкими, нервно вздрагивающими пальцами, втянула ноздрями дурманяще-пряный аромат и блаженно зажмурилась. Это юное создание являло собой сейчас ожившую картину Врубеля Сирень:  темноволосая фея  в сиреневом облаке цветов.
Она вся была как упругий, едва раскрывшийся полевой цветок, с которого утреннее солнце не успело еще испить капельки росы. Ее тонкое, устремленное ввысь тело, обретшее наконец легкость и изящество, трепетало от затаенных, ей одной ведомых чувств, отражавшихся на лице и постоянно сменявших друг друга.
Все еще недоверчиво обследовав свою нехитрую одежду, свою грудь, живот, руки и ноги, пригладив непокорную копну волос, она заставила себя вернуться на аллею и незаметно смешаться с прохожими. Теперь она походила на выбежавшую из леса лань, заблудившуюся в пугающе-шумном городе, где на каждом шагу ее могла подкарауливать смертельная опасность.
       Ни насмешников-мальчишек, ни мамаши с коляской, к счастью, в сквере уже не было. Никто не задевал ее, не указывал на нее пальцами. Только встречные парни заглядывались на ее длинные стройные ноги, на сверкающий ореол летящих по ветру волос. Их взгляды приводили ее в смятение. Но она мужественно преодолевала желание спрятаться, убежать, готовая на любые испытания ради достижения намеченной цели.
Взглянув на городские часы, девушка заторопилась. Она явно знала, чего хочет и куда идет. Она знала, что поставлено ею на карту,  и оттого нервничала.
Ровно в 6.10, как она и ожидала, он появился на центральной аллее, по которой уже много лет ходил напрямик с работы домой. Он это тот, ради кого она здесь. Тот, важнее и дороже кого нет для нее в целой Вселенной. Она не столько увидела, сколько почувствовала его приближение. Расстояние между ними сокращалось с каждым шагом. В лице ее не было ни кровинки. Она вовсе не была уверена в успехе затеянного. Но одно знала наверняка: что не может, не имеет права проиграть.
Ему было всего тридцать пять, хотя выглядел он как уставший от жизни старик. Опущенные плечи. Потухший взгляд. Одет небрежно –видавшие виды джинсы, растянутый на локтях пуловер, стоптанные кроссовки. Но для нее он в любом виде был и останется сказочным принцем, безудержно манящей мечтой.
Собрав все свое мужество, девушка шагнула ему навстречу. Даже не подняв головы, он обогнул ее, как какую-нибудь тумбу или дерево, и продолжил свой путь.Растерянно глядя ему вслед, она с отчаянием крикнула:
- Тигран! – И вздрогнула от давно забытого звука собственного голоса.
Ее оклик подействовал как подножка. Он споткнулся, на мгновение замер и только потом медленно обернулся. Девушка нагнала его. Бархатные, цвета горького шоколада глаза смотрели выжидательно и равнодушно. Да, он наконец-то смотрел на нее. Но он ее не видел. Его взгляд был обращен в глубь себя. Она замешкалась, лихорадочно перебирая в уме слова, которые так долго, так тщательно готовила для этой их первой встречи и которые теперь, когда наступил долгожданный момент, вдруг все улетучились. Как задержать его? Чем объяснить свою дерзость?
- Слушаю вас, - ободряюще и в то же время чуть-чуть нетерпеливо проговорил он голосом таким же бархатным и глубоким, как его глаза.
От звука этого голоса сердце девушки сладко замерло. Но он даже не окинул ее взглядом, что сделал бы, пусть чисто автоматически, на его месте любой мужчина. Она не обиделась. Она знала, почему.
- Здравствуйте, Тигран... – С каким невыразимым удовольствием она снова произнесла вслух его имя. – У меня есть для вас одна потрясающая идея. – Девушка придала голосу легкость и непринужденность. – Уверена, она вас заинтересует. Не может не заинтересовать.
Он наконец соизволил удивиться:
- Для начала, откуда вы меня знаете? По-моему мы никогда прежде не встречались.
- Я видела оба здания, спроектированные вами в новом районе города. И ваши эскизы.
- А! – отмахнулся он. – Обыкновенный типовой проект.
- Но то, над чем вы работаете сейчас, требует совсем иного подхода, не так ли?
- Над чем я работаю сейчас? Вам и это известно! Вы бываете в Проектном институте?
- Бывала. И довольно часто наблюдала за тем, как вы работаете.
- Этого не может быть! – заявил он убежденно, слегка раздражаясь.
Девушка медленно пошла по аллее в направлении его дома, будто ненароком увлекая его за собой. Он машинально последовал за нею, размышляя над ее словами, пытаясь припомнить неприпоминаемое, и снова проговорил:
- Да нет же. Решительно я вас вижу впервые. А-а, кажется понял! Вы – стажерка из Архитектурного!
- Не мучайтесь понапрасну. Лучше давайте вернемся к тому, что у вас не получается. К проекту кинотеатра. Вы его забросили. А ведь это такой великолепный шанс сказать свое слово в архитектурном облике родного города.
- Вы новая секретарша нашего главного архитектора! – осенило Тиграна.
Она отрицательно покачала головой.
- Конечно секретарша, - настаивал он. – По возрасту вполне...
- Мой возраст... – грустно усмехнулась девушка. – Откуда вам знать его. Мне девятнадцать плюс вечность. Я несоизмеримо старше вас.
Он наконец увидел ее. В его изучающе-насмешливом взгляде промелькнуло любопытство.
- Да вы чудачка. Или мечтательница.
- Ну вот вы и дома.
- Вам даже дом мой известен?! Нет, вы не то и не другое, вы – агент иностранной разведки!
Оба рассмеялись.
- Пригласите меня к себе, - попросилась девушка. – Здесь, посреди улицы я не смогу объяснить вам свою идею.
- Забавное приключение, - пробормотал Тигран, не то ворчливо, не то озадаченно. – Что ж, заходите, коль не шутите. Только, боюсь, угостить вас будет нечем.
Можно было бы считать их знакомство состоявшимся, но оплошность, которую она допустила чуть все не загубила.
- Не беспокойтесь. Я знаю, от вас недавно ушла жена и вы не успели еще привыкнуть к холостяцкой жизни.
- Ага! Вот теперь все сразу стало ясно! – воскликнул он, переходя на враждебно-агрессивный тон. – Вы подосланы моей бывшей женой разведать обстановку. Это вполне в ее стиле. Так вот откуда ветер дует! Как же я сразу не сообразил.
- Вовсе нет! – раздосадованно вспылила девушка, зардевшись от обиды. – Не стану лгать, я знаю вашу супругу не хуже, чем вас, но не имею к ней никакого отношения. Клянусь вам.
- Боже мой, сплошные загадки. – Помедлив, он все-таки открыл перед самозванкой дверь подъезда.
Они вошли в лифт. Сердце девушки тревожно и радостно замирало, как если бы они поднимались не в тесной дребезжащей кабинке, а взмывали в небо на воздушном шаре. Отпирая дверь своей квартиры, он сказал нарочито небрежно:
- На беспорядок не обращайте внимания. Гости у меня на сегодня не планировались. Если вы не шпионка, не агент и не наводчик, располагайтесь в гостиной. А я, так и быть, приготовлю вам кофе...
- Чай! – эмоционально воскликнула девушка, с детской мольбой во взгляде прижимая руки к груди. – Пожалуйста, чай! Целую вечность не пила горячего сладкого чая.
Он подозрительно покосился на нее и, ничего не сказав, отправился на кухню. Оставшись одна, девушка обвела комнату торжествующим взглядом – ей удалось-таки проникнуть в эту заветную обитель. Она провела пальцем по столу – на полированной поверхности остался блестящий след. Повсюду лежала пыль. Девушка, не задумываясь, извлекла из укромного уголка за шкафом  пылевую тряпку и старательно стерла ее. Затем взбила и разложила по местам сваленные в кучу диванные подушки. На кресле валялся спортивный костюм, служивший хозяину домашней одеждой. Она отнесла его в спальню. Любовно разгладила и застелила разобранную постель.
  Случайно натолкнувшись на свое отражение в трюмо, девушка отпрянула так, будто увидела там притаившегося грабителя. Опасливо протянула вперед руку и стукнулась о невидимую преграду. Не спуская пристального взгляда со своего отражения, снова, как в сквере, ощупала тело, лицо, одежду. Намотала на палец упругую прядь волос и подергала ее, будто проверяя на прочность. Искусственно улыбнулась себе, желая удостовериться то ли в белизне и ровности, то ли в самом наличии зубов. Приблизив лицо к зеркалу, заглянула в свои зеленовато-рыжие, будто зацветший по весне омут, глаза. Глаза, которые удивительным образом меняли цвет в зависимости от освещения и того, что в них отражалось.
Погруженная в самосозерцание, девушка на какое-то время забыла где она и зачем. Но, спохватившись, поспешила назад, в гостиную, бросив через плечо последний взгляд на свое отражение. Вернувшийся с подносом Тигран застал ее прилежно сидящей в кресле с таким видом, будто за все время его отсутствия она оттуда и не вставала.
- Я заставил вас поскучать. Извините, не сообразил включить телевизор. – Он не признался ей, что просто стоял у плиты перед долго не закипавшим чайником, пытаясь в одиночку разгадать, кто его неожиданная гостья и зачем пожаловала. - Пейте, пока горячий.
Он расставил перед ней на журнальном столике незатейливое угощение и с удивлением наблюдал, с какой опаской тянула она тонкие, вздрагивающие от волнения пальцы к самому обыкновенному стакану.
Соприкоснувшись с горячим, девушка инстинктивно отдернула руку, и лицо ее озарилось счастливой улыбкой. Очень осторожно и бережно она взяла стакан, обняв его ладонями как нечто драгоценное, поднесла ко рту, тронула губами окутанный прозрачным паром напиток и бросила виновато-тревожный взгляд на Тиграна, словно опасаясь выдать себя и свою тайну. И наконец, не заботясь уже ни о чем, стала жадно пить.
- До чего ж хорошо. С ума сойти можно, - промурлыкала она в паузе между глотками.
Тигран, не моргая, смотрел на нее.
- Назовите хотя бы свое имя, моя таинственная незнакомка.
- Ах, на что вам мое имя. Оно давно утратило смысл.
- Уж не сбежали ли вы из дома, глупая девочка?
- Сбежала?.. Из дома?.. – Незнакомка задумалась, взгрустнула и уклончиво ответила: – Пожалуй. В некотором роде...
- Ну хорошо, ваша личная жизнь меня, естественно, не касается. Но должен же я как-то обращаться к вам, раз уж вы у меня в гостях.
- Зовите меня... Одиль.
- Придумала на ходу! – Уличив ее в несерьезности, он мгновенно перешел на «ты». – Надо же, Одиль! А попроще нельзя было? Маша, Роза, Катя, например...
- Мне с детства нравилось это имя. А тебя... – Она последовала его примеру с возмутительной легкостью и непосредственностью: - Тебя я буду называть Фауст.
- Однако... – озадаченно пробормотал он, начиная жалеть, что столь опрометчиво привел неизвестно кого в свой дом. - Послушай!...
- Одиль, - услужливо подсказала она, делая вид, что не замечает агрессивности в его тоне.
- Ладно, пусть будет Одиль. Какая мне, в сущности, разница. Ты разыгрываешь меня, да? Кто ты? Что ты от меня хочешь? Отвечай!
- Опять за свое! – расстроилась девушка. – По-моему ты сам во всем прекрасно разобрался. За такой короткий срок я побывала в твоих глазах стажеркой, секретаршей, чудачкой, мечтательницей, шпионкой, агентом иностранной разведки  и наводчицей. Выбери уж что-нибудь одно, а я под этим подпишусь.
Неожиданно для самого себя он расхохотался.
- И впрямь получилось многовато для одного, такого юного существа. Не сердись.
Девушка в ответ озарилась вся изнутри:
  - А я и не думаю сердиться. Ну а что я хочу, я сказала сразу же, еще в сквере – показать тебе наилучший вариант решения твоего проекта. Но для этого мне нужны карандаш и бумага! Не могу же я объяснять на пальцах.
Он никак не мог определиться, злиться ему или забавляться. А сейчас, после ее нового безапелляционного заявления, ему не только захотелось добавить к перечню упомянутых эпитетов еще и такие, как шарлатанка, аферистка, чокнутая, но и взять за шкирку этого наглого, приблудного котенка и вышвырнуть ее за дверь. Лишь одно удерживало его, интриговало, сбивало с толку, заставляя вести себя осмотрительно – ее необъяснимая осведомленность в его делах и личной жизни.
Не сказав ни слова, он медленно поднялся, принес и положил перед ней то, что она требовала, и даже резинку впридачу. Затем снова сел напротив и, подперев голову руками, приготовился терпеливо ждать.
- Я набросаю только общий вид, со стороны фасада. А детали ты уже разработаешь сам, - с невозмутимой деловитостью заявила она, берясь за карандаш.
Его глаза, устремленные не на бумагу – на самозванку, сузились от еле сдерживаемого негодования, а губы, его выразительные, чувственные губы, плотно сжались. Если бы она сейчас взглянула на него, ей вряд ли удалось довести начатое до конца. Но девушка, не поднимая головы, самозабвенно рисовала. Задумывалась на мгновение, закрывая глаза, словно уносясь куда-то, и рисовала снова – карандаш легко летал по бумаге, а на лице не было и тени напряжения.
- Ну вот, примерно так. – Она протянула ему листок ватмана. – Конечно, на скорую руку трудно передать сразу все, что хотелось бы. Но если что-то будет неясно, я могу объяснить на словах или детальнее прорисовать. Я отлично представляю себе мельчайшие подробности всех интерьеров и экстерьеров и могу помогать тебе на любом этапе работы.
Тигран машинально принял из ее рук набросок, думая только о том, чтобы сдержаться и не вспылить, скользнул по нему холодным взглядом... всмотрелся повнимательнее... уронил листок на стол и, сжав пальцами виски, уставился на него. Девушка напряженно наблюдала за ним. Наконец он оторвался от созерцания наброска и вперил отяжелевший взгляд в Одиль.
- У кого ты это украла? – гневно проговорил он сквозь стиснутые зубы.
- Ну знаешь! – впервые оскорбилась она.
- Отвечай! Девчонка твоего возраста не может сама придумать такое... такое лаконичное, гармоничное, монументальное и чисто архитектурное решение. С таким знанием дела и с такой легкостью. Для этого нужен могучий талант и соответствующая профессиональная подготовка. Чтобы вот так – небрежно, играючи – сделать эскиз, ты должна была бы знать столько, сколько знать ну никак не можешь... даже если ты гений.
- Нехорошо, Фауст. Так нечестно, - укоризненно проговорила она. – Я очень старалась найти самое лучшее решение проекта, которое мучило тебя несколько месяцев, мне так хотелось помочь тебе. А ты набрасываешься на меня, обижаешь. Это твоя благодарность?
- Я с семнадцати лет занимаюсь проектированием. Проштудировал тонны литературы, но мне, признаюсь честно, не под силу такое. Ты можешь это понять?
Девушка вздохнула глубоко и радостно:
- Значит, тебе понравилось. Я так счастлива!
- Нет, она определенно решила свести меня с ума! – Он попытался изменить тон, заговорив с ней, как с ребенком или душевнобольной, мягко и вкрадчиво: - Расскажи мне... Одиль, где ты это взяла, где подсмотрела. За границей? В чьей-нибудь мастерской? Может у тебя папа или дядя архитектор?
- Ладно. Ты прав, - нехотя откликнулась девушка. – Конечно же это придумала не я. Просто у меня хорошая зрительная память и я неплохо рисую... Рисовала. Когда-то. Очень-очень давно... - Ее мысли умчались в одной ей ведомое прошлое. Но, заставив себя вернуться, она закончила: - Я долго искала.Там было много других проектов. Но мне особенно понравился этот.
- Где? Где там? – настойчиво допрашивал Тигран.
- Есть такое место... или пространство, не знаю, где собраны все идеи и открытия – настоящие, прошлые и будущие. Ты не беспокойся, ни такого здания, ни такого проекта пока что в природе не существует. Не исключено, что я подсмотрела твой собственный будущий проект в его реализованном виде.
- Да как же ты могла его увидеть, если он, по твоим же утверждениям, «будущий»?! – простонал Тигран, хватаясь за голову в бессильном стремлении что-либо понять.
- Считай, что это случилось со мной во сне. Ведь так бывает, правда, когда о чем-нибудь очень долго и настойчиво думаешь?
- Ты хочешь сказать, что «очень долго и настойчиво» думала о моем проекте?
Она лишь неопределенно пожала плечом.
- Сумасшедшая... Ты просто сумасшедшая. Рехнуться с тобой можно! – Он нервно рассмеялся.
- Вот и славно. Получится двое сумасшедших. Я рада, что мои старания не пропали даром. Ведь я действительно очень старалась, честное слово... А теперь мне пора.
- Куда!?. – непроизвольно вырвалось у него. Он осекся. – А говорила, сбежала из дома.
- Я этого не говорила.
- Да, да... – Он тер виски, тщетно пытаясь привести себя в чувство. – Я провожу тебя, таинственная незнакомка по имени Одиль.
- Не надо. – Решительно поднявшись, она направилась к выходу.
- Понимаю. Ты исчезнешь, испаришься, едва скроешься за дверью.
Она бросила на него быстрый, тревожный взгляд.
- Не боишься одна? Уже стемнело.
- Темноты не существует. Темнота – обман твоего и моего зрения, скрывающий дивный свет.
Они стояли друг против друга на лестничной площадке в ожидании лифта.
- А почему ты окрестила меня Фаустом? Разве я продал душу дьяволу?
- Ты прав. Это имя больше подошло бы мне. Но, к сожалению, оно мужское. – Девушка задумчиво усмехнулась. – Дьявол... Сатана... геенна огненная – все это выдумки беспомощного в своем неведении человека. Прощай!
         Она вошла в лифт и, не взглянув на Тиграна, нажала на кнопку. Старый обшарпанный лифт с металлическим лязгом захлопнулся, как капкан, и начал медленно падать, дребезжа и вибрируя.
- Да куда же ты, черт тебя побери!? – донесся досадливый возглас сверху. – Как тебя найти?
Девушка не ответила и с ликующим сердцем растворилась в ночи.


ГЛАВА 2

Но стоило ей оказаться на улице, и счастливая улыбка, игравшая на ее губах, растаяла. Хотя темные пустынные улицы устраивали девушку куда больше, чем заполненные людьми, в ее взгляде появилась растерянность. Она огляделась по сторонам, пытаясь принять решение, в каком направлении ей лучше пойти, и, помедлив, побрела наугад, выбирая затененные от фонарей участки.
         Громады домов зазывно и насмешливо смотрели на нее сотнями по-волчьи светящихся в ночи глаз. Там, в их оранжево-желтом уюте, гнездились люди, семьями, парами. Они вместе ужинали, пили чай, делились событиями минувшего дня, готовились к дню следующему. Удобно расположившись в мягких креслах, читали книжки, газеты, смотрели телевизор. Ссорились, мирились, любили друг друга. Кто-то сейчас сидел в кинозале или в театре, кто-то отплясывал на дискотеке. Иные глотали таблетки на больничной койке, мечтая поскорее вернуться домой. Рожденные творить, создавали свой собственный мир в тиши кабинетов и мастерских. Женщины рожали детей, нянчили их, кормили грудью, наслаждаясь великим счастьем материнства. Жизнь, коварная и бесчестная, спряталась от нее за квадратами чужих окон, отгородилась бетонно-каменными стенами, оставив ее одну на безлюдной, неприветливой улице. Одну во всей Вселенной.
Вдалеке послышались мужские голоса. Выходит, не одна она бродит в ночи. Почувствовав опасность, девушка бросилась к ближайшему подъезду, но он оказался заперт. Прижавшись спиной к холодной стене, она затаилась в густой тени подворотни. Голоса неотвратимо приближались. Трое громко спорящих, явно подвыпивших парней прошли мимо. Выждав немного, девушка покинула свое укрытие и собралась продолжить путь. Но тут один из парней оглянулся, заметил одинокую девичью фигуру и, тыча в нее пальцем, заорал:
- Братцы-охотники! Глядите-ка, дикая козочка!
- Эй, красотка! – присоединился другой. – Ты, часом, не ночная бабочка?
Поспешно свернув в ближайший в переулок, девушка прибавила шагу. Сердце ее гулко и тревожно колотилось.
- Стой, когда с тобой разговаривают соловьи-разбойники! –За окриком последовал молодецкий заливчатый посвист.
Тот, что первым заметил «дикую козочку», видя что она ускользает, принялся подначивать дружков:
- Ату ее, охотнички! Ату!
Все трое пустились за ней вдогонку. Топот бегущих ног быстро нарастал. И по мере их приближения растерянность и испуг на лице девушки уступали место жесткой и спокойной уверенности. Понимая, что укрыться от преследователей негде, она остановилась и обернулась, чтобы не принять опасность спиной. Добежав до нее, парни рассредоточились полукругом, отрезая ей путь к отступлению. Один из них – белобрысый, здоровенный детина с втянутой в плечи маленькой головой, растопырив лапищи, пошел на нее:
- Ну иди сюда, моя козочка, - хрипло ворковал он: - Иди, побалуемся. Гули-гули-гули...
Его дружки плотоядно и хамски загоготали, уже не сомневаясь, что добыча у них в руках.
Слегка наклонив вперед голову, девушка исподлобья смотрела на белобрысого. Это был тяжелый, застывший взгляд. Детина уже готов был сгрести ее в охапку, но промахнулся, проскочил мимо и с размаху врезался в фонарный столб, крепко обхватив его. Воя от боли в разбитом носу, он силился разнять руки и не мог.
- Держи крепче! - строгим голосом наказала девушка, пряча улыбку. – До утра держать будешь.
          Его дружки, не сообразив еще, что происходит, бросились к заблудшей «козочке», и оба во всю длину растянулись у ее ног.
- Там камушки на асфальте, - подсказала она. – Много драгоценных камней. Ищите хорошенько. Вон их сколько. Вам всех и не собрать.
Парни принялись елозить на четвереньках по тротуару, старательно собирая воображаемые камни. Их лица при этом выражали алчный восторг и нетерпение. Они хватали с асфальта полные пригоршни воздуха, запихивая его в карманы, за пазуху и даже в рот. Соловей-разбойник, обнимавший столб, глухо подвывал, извиваясь всем телом. Его руки сцепились так крепко будто их намазали клеем или дегтем.
- Чтоб впредь не повадно было, - весело бросила им девушка и беспрепятственно продолжила свой путь.
Теперь она шла не оглядываясь, твердо зная куда идет. Она спешила. Однако по мере приближения к намеченной цели поступь ее замедлялась, становясь менее уверенной. На пути встали новостройки. Но они не могли обмануть девушку. Обогнув типовую пятиэтажку, она юркнула в узкий проход между облицованными бело-голубым кафелем стенами и оказалась в закрытом со всех сторон дворе. Здесь, стыдливо спрятавшись за густыми кронами узловатых деревьев-старожилов, чудом сохранился такой же старенький одноэтажный домишка. К нему-то и направилась девушка, вздрагивая и прячась в черных провалах теней при каждом подозрительном шорохе.
      Ночь стояла безветренная, таинственно-тихая. Было довольно прохладно, но девушка не ощущала холода и не могла понять, почему в разгар лета все окна плотно закрыты. Внутри было темно, отчего дом казался монолитной бесформенной глыбой. Нет, не ночь пугала ее, не недвижные, вырубленные из сказочного черного камня деревья, а возможность встречи с теми, с кем встречаться ей было нельзя.
Стараясь не производить шума, она осторожно приблизилась к дому и, встав на цыпочки, заглянула в окно. К ее разочарованию и облегчению одновременно, занавески были плотно задернуты. Она подошла к другому окну, потянула на себя створку – безрезультатно. Девушка обошла все окна, так ничего и не добившись. Где-то поблизости, а может и вдалеке – все звуки в гулкой ночной тиши кажутся ближе и громче – хлопнула дверь. Девушка отпрянула, как вспугнутая лань или застигнутый на месте преступления воришка, и бросилась наутек.
Она бежала долго, не разбирая дороги. Сердце неистово колотилось, но она не остановилась до тех пор, пока окончательно не перехватило дыхание.
Отдышавшись и немного придя в себя, девушка забралась в первый попавшийся двор, тихий и черный, как все вокруг, отыскала укромное местечко среди жестких стеблей садовых цветов и свернулась там жалким комочком.
Ей очень хотелось, смакуя и анализируя каждую прожитую минуту,  мысленно вернуться к событиям минувшего дня, таким значительным для нее, таким невероятным, но волнения и усталость сделали свое дело, и она мгновенно уснула.
Однако и сон ее не был безмятежным. Девушку тотчас начали терзать кошмары: Стремительное падение в никуда... Искаженное ужасом и болью лицо мужчины.Страшный в своей нечеловеческой пронзительности женский крик – ее собственный крик. Тщетно силясь проснуться, она стонала сквозь стиснутые до скрежета зубы, металась, подминая под себя цветы, и наконец затихла.


  ГЛАВА  3

        Скрипнула дверь. Девушка испуганно распахнула глаза. Солнце светило весело и приветливо, протягивая сквозь листву косые, еще мутные со сна лучи. На крыльце дома, выпятив круглый голый животик, стоял мальчуган с зажатым в кулачке горшком. На нем была только короткая, замявшаяся в гормошку рубашонка. Он спустился босиком в сад, ища место, где бы пристроиться. Заметив в цветах девушку, удивленно уставился на нее круглыми пуговками глупеньких глаз, часто-часто заморгал и вдруг разразился громким ревом.
Непрошенная гостья вскочила, заметалась по двору в поисках выхода. На плач ребенка появилась заспанная женщина в ночной сорочке. Девушка успела спрятаться за стволом дерева.
- Господи, опять удрал! В такую-то рань! Ну что мне с тобой делать! – напустилась на малыша женщина, звонко шлепнув его по голенькому заду. – А ну марш в постель. Живо!
Насильно увлекаемый матерью в дом, малыш не переставал реветь и все смотрел и смотрел, выворачивая шею, в ту сторону, где пряталась незнакомка.Как только дверь за ними закрылась, девушка выбралась из сада, отряхнула платье и нехотя побрела наугад вдоль безлюдной еще улицы.
К полудню ей ужасно захотелось есть, но у нее не было при себе ни денег, ни сумки. Как назло, на каждом шагу попадались то рестораны, то кафе, дразнившие ароматами. Девушка мужественно проходила мимо. Но в конце концов не выдержала и решительно шагнула в очередное, попавшееся на пути кафе.
В просторном, красиво оформленном зале почти никого не было. Молоденькая официантка, обслуживавшая пожилую пару, обернулась к вновьвошедшей так резко, будто ее окликнули по имени, и, забыв о своих клиентах, поспешила к ней.
- Добрый день. Проходите пожалуйста, - лучезарно улыбнулась она. – Где вам будет удобнее?
- Вон там, в уголочке, если можно. – Девушка подбородком указала на столик, наполовину скрытый кадкой с ветвистым фикусом. 
- Разумеется можно, дорогуша, - ворковала официантка, провожая гостью к столику. - Очень уютное местечко. Вот, пожалуйста, меню.
- Не надо меню, - прервала ее девушка и безапелляционным тоном начальника, диктующего указ машинистке, проговорила, неотрывно глядя ей в глаза: - Горячий чай, сыр, омлет с ветчиной и тостами, оладьи со сметаной.
- Собственно говоря, время завтрака уже закончилось, а омлета с ветчиной вообще нет в нашем меню, - несколько смешалась белокурая, веснушчатая официантка. - Но для вас... Я постараюсь что-нибудь сделать. – И, не обращая внимания на раздраженные взгляды покинутой ею пожилой пары, она поспешно скрылась за резной перегородкой, отделявшей кухню.
Не прошло и четверти часа как перед девушкой появился завтрак, именно в том виде, в каком она его заказала. Окинув содержимое тарелок ликующим взглядом, она без промедления приступила к трапезе, уничтожая все подряд и жмурясь от удовольствия. Утолив первый нестерпимый голод, она стала есть совсем медленно, подолгу задерживая во рту каждый кусочек, стремясь прочувствовать его вкус и те ощущения, которые он ей дарил.
            Наспех покончив с заказом двух других своих клиентов, официантка прислонилась спиной к стене и так стояла, не шелохнувшись и не спуская глаз с юной посетительницы все то время, что та завтракала. На ее лице застыло выражение умильного раболепия, явно ей не свойственного.
Промокнув губы салфеткой, девушка наконец поднялась и неспеша направилась к выходу. Официантка последовала за ней.
- Спасибо. Все было очень вкусно, - бросила через плечо девушка.
И услышала в ответ:
- Заходите еще. Будем очень-очень рады.
Официантка проводила ее до самого выхода и долго глядела ей вслед с тем же подобострастием на лице. Прежде чем скрыться из виду, девушка обернулась и помахала ей на прощание рукой.

Определив по городским часам, что до заветных шести еще уйма времени, она заметно помрачнела. Ей не хотелось бесцельно слоняться по улицам, выставляя себя напоказ. Даже мимолетные взгляды прохожих смущали ее. Она шла странноватой семенящей походкой, вздрагивая всем телом от гудков автомобилей, скрежета тормозов или чьих-то громких возгласов, шла так, будто в любую минуту готова была вскинуться и умчаться без оглядки. Только вот куда?
И в то же время на лице ее блуждала изумленно-счастливая улыбка. Широко раскрытыми глазами она впитывала все, что ее окружало – самые  обыкновенные дома, цветы и деревья, вечно спешащих куда-то людей. Но больше всего ее привлекали дети, шумные и суетливые, жизнерадостные и беззаботные – семенящие за ручку с папой и мамой, гоняющие на газоне мяч, проносящиеся мимо на самокате или велосипеде. Будучи не в силах оторвать глаз от пухлого, розовощекого карапуза, удобно устроившегося на материнских руках, девушка, как зачарованная, пошла следом. Если бы ее не остановил настороженно-удивленный взгляд матери, неизвестно, сколько бы она так за ними шла.
Бесцельно кружа по городу, девушка оказалась у ворот кладбища. На лицо ее, словно тучка, набежала тень. Первым ее поползновением было поскорее уйти отсюда. Но тут она заметила молодых людей, выходивших с кладбища. Девушка забеспокоилась, метнулась в одну сторону, в другую. Увы, укрыться было негде. А те шли прямо на нее.
Она поспешно присела, пригнув голову и сделав вид, что поправляет или застегивает босоножку. Компания из двух девушек и трех парней, поравнявшись с ней и не обратив на нее внимания, прошла мимо.
- Степка, а почему ты всегда приносишь только белые ромашки? – услышала она вопрос одной из девушек, обращенный к понурому долговязому юноше.
Услышала и, не удержавшись, последовала за компанией, стараясь не попасть им на глаза, но одновременно и не пропустить ни слова из их разговора.
- Потому что она их очень любила, - хмуро ответил юноша.
- По-моему, она любила все белые цветы, - настаивала черноволосая девушка. – Белые розы, калы, белые лилии. Даже белые колокольчики.
- Возможно. Но ромашки особенно.
Некоторое время все подавленно молчали. Тот, кого назвали Степой, держался чуть в стороне от остальных. На его светлом, еще по-детски чистом лице пролегла меж бровей преждевременная скорбная складочка.
- Ну вот что, ребята! Хватит хандрить, - сказал один из юношей, и девушки тотчас поддержали его. – Пошли-ка лучше в кино.
- Конечно идите. Только без меня, - отозвался Степа. – Я не хочу.
- Не выдумывай! Мы пойдем, как всегда, все вместе. Или не пойдем вовсе. – Для надежности, чтоб не вздумал сбежать, девушки с двух сторон подхватили Степу под руки. – Французская комедия. Хоть немного развеимся.
- Это так необходимо? – мрачно осведомился Степа.
- Совершенно необходимо, - ответили ему. – Тебе особенно.
Дойдя до кинотеатра, друзья взяли билеты и прошли в зал.
Девушка, тайком следовавшая за ними, замешкалась. Потоптавшись на месте, собралась было уйти, снова вернулась, тоскливо наблюдая за людьми, толпившимися у билетной кассы. И, наконец решившись, смело пошла прямо на билетершу.
- Ваш билетик! – окликнула ее полная пожилая дама.
С невозмутимым видом девушка выставила ей под нос пустую ладошку.
- Проходите...
Зрительный зал был наполовину пуст, и она не спешила войти, хотя интересовавшая ее компания уже успела занять свои места. Побродив по фойе, юркнула в туалет. Долго, с наслаждением плескалась в раковине, освежив холодной водой руки, лицо, шею. Наполняя до краев сомкнутые лодочкой ладони, она погружала лицо в воду, фыркала и радостно, по-детски смеялась.
Ярко накрашенная девица, прихорашиваясь перед зеркалом, косилась на нее с презрительно-опасливым осуждением, не без оснований полагая, повидимому, что только сумасшедшая может так самозабвенно плескаться в общественном туалете более чем сомнительной чистоты. И, проследовав в кабинку походкой дешевой манекенщицы, в сердцах лязгнула задвижкой.
Как только в зале погасили свет, девушка пробралась меж рядами и устроилась позади привлекавшей ее компании. Обе пары сидели в обнимку. Печальный юноша безучастно глядел в экран. Они обменивались жвачками, конфетами, репликами. И наконец, увлекшись перипетиями замысловатого сюжета, затихли, лишь время от времени шумно реагируя на остроумные проделки и шуточки героев.
Ту, что сидела позади них, не интересовал фильм. С грустной и доброй задумчивостью наблюдала она за целующейся парой. И особенно за неприкаянным юношей, таким одиноким и несчастным, что ей хотелось приласкать его, утешить, ободрить.
Не дожидаясь окончания фильма, она тихонько поднялась и покинула темный зал. Очутившись на улице, девушка болезненно зажмурилась – небо обрушило на нее свою пронзительно-яркую голубизну. Привыкнув к свету, она попыталась отыскать городские часы и, не найдя, рискнула обратиться к прохожему.
Пожилой мужчина, как подбитая птица, передвигался вдоль тротуара шаткой, неровной походкой, при каждом втором шаге тяжело наваливаясь на трость. На его тощей руке поблескивали большие, старомодные часы.
- Простите, – робко окликнула его девушка. – Можно у вас узнать время?
- А как же! - улыбнулся прохожий. – Да я, можно сказать, с самого утра только о том и мечтаю, чтобы такое вот очаровательное создание спросило у меня, который час.
Приветливый старичок подслеповато всматривался в циферблат, его голова при этом едва уловимо подрагивала. Но тут девушка вдруг начисто забыла, чего она ждет. В ее расширенных, разом опустевших, как у незрячей, глазах застыл ужас. Она увидела старика на пороге его холостяцкой, еще дымящейся, но уже до тла сгоревшей квартиры. Увидела, как он, ловя ртом воздух, хватается за сердце, и, потеряв равновесие, с грохотом катится вниз по лестнице, к ногам покидавших поле сражения пожарников.
Старик поднял голову и с той же доброй улыбкой скрипуче сообщил:
- Без пяти шесть, милая барышня.
  - Идите скорее домой! – взволнованно крикнула ему девушка.
Он удивленно поднял бровь.
- Так я и иду. Вот только скорее не могу. – Он указал на свою палку. – А что такое?
- Вы оставили на плите чайник включенным. А рядом полотенце. Оно уже начало тлеть...
- Ай, я старый дурень! – Он хлопнул свободной рукой себя по лбу. – И то правда, такое со мной случается. Погоди-погоди, а ты откуда знаешь? Неужто я и дверь не закрыл?
- Дедушка, миленький! Надо спешить! А то будет поздно.
- Да не могу я спешить. Куда мне. Проклятый артрит...
Она попыталась успокоить мечущиеся мысли. Ведь у нее совсем не было времени. Через несколько минут Тигран выйдет с работы.
- Где вы живете?
- Вон в том доме, через дорогу. На шестом этаже.
- Подъезд? Квартира? Скорее!
- Второй подъезд. Квартира сорок третья... – растерянно, почти машинально отвечал старик.
- Давайте сюда ключи!
И, выхватив из трясущейся руки связку ключей, она помчалась, не обращая внимания на гудевшие машины, через дорогу. Не дожидаясь лифта, взлетела на шестой этаж. Ключ удалось подобрать не сразу.
Тесная, захламленная ящиками и зимней одеждой передняя, комната с узкой, небрежно застеленной кроватью и громоздкой мебелью, в похожем на тамбур коридорчике две двери – одна в ванную, другая на кухню...
Так и есть! До отказа вывернутый рожок, на нем потрескивает давно выкипевший чайник. Полотенце уже почти догорело. Огонь принялся за угол примыкавшего к плите дубового столика.
...Когда нерадивый хозяин квартиры, добравшись до дома, показался в дверях, девушка уже сушила тряпкой пол.
- Пришлось вылить на стол пару кастрюль воды, - извиняясь сказала она. – Вот. Вытираю.
Старик подошел к плите, окинул взглядом следы начинавшегося пожара и, растерянно пробормотал:
- Да как же ты об этом узнала, детка?
- Понятия не имею, дедушка, - улыбнулась она. – Да и какое это имеет значение. Главное, что все обошлось. Знаете, у моей бабушки был склероз и она тоже все забывала. Так она прикрепила у входной двери себе записку: «Проверь газ!». И, представьте, помогало.
- Прекрасная идея, - обрадовался старик. – Непременно воспользуюсь. И над кроватью вторую прицеплю, а то бывает, у меня газ всю ночь горит... Постой! Куда же ты? – воскликнул он, заметив, что незнакомка направилась к двери. – Мы сейчас с тобой чайку попьем.
- Спасибо, дедушка. Не могу. Спешу очень. Да и чай вам пока пить не из чего. Чайник-то сгорел. Новый покупать придется.
- Еще чего. Я этот отдраю. Не впервой. Погоди, у меня тут коробочка конфет припасена. Вкуснющие.
Достав из буфета бонбоньерку, он с кряхтением распрямил спину, обернулся:
- Вот, угощайся...
В кухне никого не было.


                ГЛАВА  4

           Поникшая и несчастная, девушка бесцельно бродила по аллеям сквера, в котором вчера впервые рискнула окликнуть Тиграна по имени, в котором он впервые увидел ее. Городские часы показывали без четверти семь.
В голове, как птица в силках, трепыхалась неотступная, причинявшая почти физическую боль мысль: Пропустила! Я его пропустила. Да как же могло случиться с ней такое, когда ожиданием новой встречи была пропитана каждая минута последних суток! О, если бы только суток! Без него всё, абсолютно всё теряло для нее смысл. Теряло смысл само возвращение и принесенная жертва. Что ей делать теперь? Куда деваться? Ах, мне не следовало ходить в кинотеатр и торчать там почти до конца фильма, тогда бы...
- Одиль?.. – неожиданно раздался позади безумно родной голос. – Ведь это ты? Я не ошибся?
Прижав руки к груди, она блаженно зажмурилась. И осветившись вся, будто внутри нее зажглась электрическая лампочка, да что там – мощный прожектор – порывисто обернулась.
- Это ты, - выдохнул он облегченно. – Как же я боялся, что никогда уж тебя не увижу.
Она так и стояла с прижатыми к груди руками и молча смотрела на него, не смея перевести дыхание.
- Ты, как летающая тарелка. Мелькнула, перевернула все вверх дном и исчезла.
- Разве? – улыбнулась она, обретая, наконец, дар речи. – По-моему, я чинно и прозаично спустилась на лифте у тебя на глазах.
- То был обман зрения. Ты меня заколдовала, а на самом деле выпорхнула в окно, - улыбнулся он. – И даже не сказала, когда появишься снова.
- Ты хочешь сказать, что больше не считаешь меня аферисткой или сумасшедшей?
- Это уже не имеет никакого значения. – И Тигран доверительно поведал ей: - А ведь я не был сегодня на работе. Прогулял, можно сказать, впервые в жизни. И все из-за тебя.
- Из-за меня?
- А то из-за кого же? Я разыскивал тебя повсюду. Бродил по улицам в надежде случайно встретить. Караулил у своего дома. Вот, пришел в сквер в то же время, на то же место. Фланирую тут уже битый час. И, к счастью, не ошибся.
Он был возбужден, взволнован и мало чем походил на вчерашнего  - усталого, ко всему безучастного человека. Причем преобразился он не только изнутри, но и снаружи. На нем был легкий, тщательно отутюженный костюм и явно вычищенные туфли, хоть и успевшие покрыться тонким слоем красной пыли от толченого кирпича.
- Ты ведь зайдешь ко мне, как вчера, правда?
Она предпочла промолчать, руководствуясь врожденным женским лукавством, хотя внутри у нее все ликовало и пело. Боясь, что она может вдруг отказаться, он крепко сжал ее локоть и повел по направлению к дому. И она позволила себя уговорить. Уже в лифте, тревожно заглядывая ей в глаза, он сказал:
- Ты какая-то другая сегодня.
- Какая же?
- Не знаю... Немного грустная. Немного задумчивая. Неразговорчивая.
- Ты тоже сегодня другой. Вчера ты собирался даже выставить меня за дверь...
- Вчера! Вчера ты обрушилась на меня, как селевый поток, как снежная лавина. Как цунами на папуаса. Не мудрено было потерять голову. Поверишь ли, я не заснул ни на минуту.
- А я ужасно хочу есть, - с очаровательной непосредственностью призналась она.
- Так это же здорово! – обрадовался Тигран. – Значит, мои старания не пропадут даром. Ведь я обежал несколько магазинов – на всякий случай – и приготовил ужин. Ты оценишь мои кулинарные способности.
Отперев дверь, он пропустил ее вперед, совсем не так, как это делал вчера. Девушка сразу заметила, как чисто прибрана квартира, ни пылинки, ни одной разбросанной вещи.
- Можно я сама накрою на стол? – попросила она. – Я так соскучилась по обыкновенным домашним делам.
            Тигран с изумлением наблюдал за своей таинственной гостьей, свободно и уверенно ориентировавшейся в чужой для нее квартире. Его бывшая жена вечно что-то теряла, забывая куда положила, а потом злилась, нервничала. Одиль же легко и грациозно доставала тарелки и приборы, специи и салфетки, безошибочно протягивала руку к хлебнице, за дощечкой и прочими мелочами, не утруждая себя поисками, а его – излишними вопросами, будто она жила здесь со дня своего рождения.
Покончив с приготовлениями, она с улыбкой спросила:
- Я правильно все сделала?
Он лишь руками развел:
- Чудеса да и только!
- Ну какие же это чудеса, - небрежно отмахнулась она. – Обыкновенное женское чутье.
- Да о чем ты говоришь! Ко мне мать раз в месяц приезжает и всякий раз, готовя обед, изводит вопросами: где это, где то. – О жене он деликатно умолчал.
- Садись у стены на свое привычное место. Так и быть, можешь поджать под себя одну ногу, не стесняйся. А я сяду вот здесь, лицом к окну. - Она специально сдвинула табурет с того места, где раньше сидела его жена.
- О Господи! – пробормотал он озадаченно. – Это тоже всего лишь твое женское чутье?
- Нет. Конечно нет, - улыбнулась она отрешенно. – Это нечто большее.
- Уж не подсматривала ли ты за мной в подзорную трубу с крыши соседнего дома? Вроде бы больше неоткуда.
Она снова лишь загадочно и грустно улыбнулась.
- Признавайся немедленно! – с шутливой свирепостью потребовал он, хватая со стола кухонный нож: - Кто ты?
- Сам догадайся... если можешь.
- Космическая русалка, приплывшая ко мне из созвездия Рыб! А твой персональный аквариум-ракета висит над крышей моего дома, чтобы, как только я зазеваюсь, умчать тебя назад, в звездный омут.
Она рассмеялась, отчего лицо ее странным образом еще больше погрустнело.
- Ты даже сам не представляешь, насколько близок к разгадке, мой Фауст, - задумчиво проговорила она, глядя в окно. И, стряхнув с себя что-то, ей одной видимое, весело добавила: – Так ты будешь кормить залетную русалку или позволишь ей умереть голодной смертью?
         Она по-детски жадно набросилась на еду. Тигран не спускал с нее глаз. Все в ней удивляло и интриговало его, даже ее неуемный аппетит. Правда, он куда охотнее поверил бы в то, что она не ест вовсе и что все, с ним происходящее – лишь удивительный сон.
Одиль застыла, не донеся вилку до рта, внимательно посмотрела на него и с оттопыренной щекой проговорила:
- Ты снова угадал, мой Фауст. Наша встреча и этот вечер – всего лишь сон, который, увы, слишком скоро кончится. И в то же время, как не странно, явь. – Она проглотила наконец задержавшийся во рту кусок.
Он опешил:
- Ты читаешь мои мысли!?
- ...Не думаю. Наверное, я просто очень наблюдательная. Твои мысли написаны у тебя на лице. – Девушка умолкла ненадолго, как бы прислушиваясь к чему-то, ей одной слышимому, и неожиданно спросила: - Ты очень любишь свою жену?
- Почему ты вдруг вспомнила о ней? – вспылил Тигран. – Мне нет до нее никакого дела.
- Не лги. Пожалуйста. Себе не лги. Ты всю жизнь любишь ее одну. С первого дня вашего знакомства. Кажется, с института? Только, вот незадача, она так и не сумела этого понять. Потому что ты и сам не понимаешь, как любишь ее.
- Я не понимаю, она не понимает, а ты, значит, понимаешь. По какому такому праву ты вмешиваешься в мою личную жизнь? – Он даже побледнел от негодования, снова превратившись в прежнего, замкнутого и мрачного Тиграна, ревностно оберегавшего свое жизненное пространство, свои чувства, свою затаенную боль.
- Прости. Я не хотела. Но только, если бы она знала тебя так, как знаю я, она никогда не ушла бы к другому.
Он смотрел на нее почти с ненавистью.
- Замолчи! Я запрещаю тебе...
- Не бойся меня. Я всего лишь то, что ты обо мне думаешь: сон, мираж. Ничто. – Она взирала на него ласково и покровительственно. И так же ласково улыбнулась. – У тебя сейчас довольно глупый вид. Ты снова решаешь для себя дилему, не выгнать ли самозванку. Потому что ты не знаешь, как себя вести со мной... Но готовишь ты вкусно. Скорее всего воспроизводишь мамины блюда, запомнившиеся с детства.
- Ты как всегда угадала, - криво усмехнулся он, отодвигая от себя нетронутую тарелку.
- Если позволишь, следующий раз обед приготовлю я.
- У нас будет следующий раз!? – поймал ее на слове Тигран.
- Надеюсь. – Она затихла, снова вслушиваясь в себя, и убежденно подтвердила: - Обязательно будет. А теперь мне пора.
- Как! Уже?! Но еще ведь совсем рано. Не уходи.
Она встала.
Помрачнев, он тоже поднялся:
- Я провожу тебя.
- Не надо.
- Но почему?
Не ответив, она пошла к двери. Уже в передней не оборачиваясь проговорила:
- Я приду завтра. Сама. И, пожалуйста, не забывай про свой проект. Мне будет очень обидно, если ты не воспользуешься предложенной мною идеей. Поверь, мне совсем не легко было добыть ее... Пока.


        ГЛАВА  5

Она снова осталась совсем одна, бродила по улицам безо всякой видимой цели, хрупкая, обманчиво беззащитная. Ночь, прекрасная бархатная ночь раскинула над спящей Землей свой, шитый золотыми звездами шатер. Изящно изогнутый серп Луны придавал ему особую, скузочную прелесть.
Засмотревшись на небо, девушка не заметила, что ее преследует такой же неприкаянный, как и она, ночной бродяга. Он уже довольно долго шел за нею, видимо пытаясь угадать, кто она и куда идет. И наконец решившись, приблизился, тронув ее за плечо. Но рта раскрыть так и не успел.
От неожиданности девушка шарахнулась в сторону с отчаянной стремительностью... и оказалась вдруг совсем на другой улице, как минимум в километре от него. Сама не понимая, что произошло, она с изумлением озиралась по сторонам. Пугающая догадка заставила похолодеть все внутри. Неужели... Но этого не может, не должно быть... Ее и без того бледное лицо стало совсем белым. Она принялась лихорадочно ощупывать себя. Подбежав к темному окну первого этажа, с замирающим сердцем заглянула в него, как в зеркало. И лишь увидев свое отражение, успокоилась, быстрым шагом продолжив прерванный путь.
Что же касается ночного бродяги, тот долго еще стоял один посреди улицы, тряся головой, чтобы удостовериться, что он не пьян и не спит.
Девушка безошибочно ориентировалась в городе, и скоро ноги сами вывели ее к одноэтажному дому, окруженному новостройками. Тихонько, стараясь не производить шума, она обошла его, заглядывая в темные окна, которые на сей раз были все открыты. Она нервничала, до хруста выламывая тонкие пальцы.
Глаза застлала цветная пелена. Тишина неожиданно наполнилась голосами и звуками – детским смехом, топотом ног, глухими ударами мяча об стену.
Майя! – услышала она зов, от которого в груди стало сразу тесно и душно, будто из легких выкачали весь воздух.
И досадливый тоненький голос:
Иду, мама...
Майя! Куда же ты? Твоя очередь водить.
Не могу. Мама зовет. Пусть Степка за меня поводит.
Девушку бил озноб. Затаив дыхание, она вслушивалась в недовольно чиркающие по деревянным ступеням детские шаги, в скрип тяжелой двери.
Мам, чего?
У Ритули сильный жар. Взгляни-ка, она вся горит. Не хочу оставлять ее одну. Придется тебе сбегать в аптеку.
Э-эй, сестренка! Ты чего дуришь? Мы ж собирались с тобой сегодня за мороженым.
            Голоса смолкли, растворились в ночи, вернув девушку к реальности. Ее снова окутывала тишина – равнодушная, жуткая, безысходная.
Она подошла к окну. В отсветах дворового фонаря неясно белело в глубине широкое супружеское ложе. И снова в мозгу зазвучали голоса, смех, шум веселой возни. Спальня, только что едва просматривавшаяся в белесом неоновом свете, вдруг осветилась лучами утреннего солнца, вспыхнула и за-играла бликами в зеркалах и на хрустальных светильниках. На неприбранной постели две девочки – одна лет на семь старше другой – оседлав отца, визжали, заливались воинственно-победным смехом, скатывались на простыни, брыкаясь и хохоча от щекочущих их рук, и снова карабкались на отца. А тот, делая уморительно зверское лицо Бармалея, «арестовывал» сразу обеих, скручивая их тоненькие ручки, и рычал нехорошим голосом: Попались, негодницы! Вот я вас сейчас съем!
Солнечный свет померк, исчез. Комната снова погрузилась во мрак, сквозь который с трудом можно было различить двух спящих. О, как хотелось девушке, чтобы ими оказались мужчина и женщина! Но на постели, касаясь лбами друг друга, лежали мать с дочерью. Облокотившись о подоконник, девушка долго, пристально вглядывалась в их размытые очертания. Потом перешла к другому окну, отдернула занавеску, огляделась по сторонам и, ловко подтянувшись на руках, исчезла внутри.
Комната, в которой она оказалась, была совсем небольшая, плотно заставленная мебелью. Две тщательно застеленные кровати, призрачно фосфоресцирующие в темноте. Старенький гардероб. Два письменных стола – один куций, детский, другой такой большой, что занимал все пространство под окном, и два стула. Стоя посредине, на маленьком клочке незанятого пространства, девушка жадно вглядывалась в полумрак. Ее руки были прижаты к груди, а глаза блестели как хрустальные от застилавших их слез.
Она попыталась тихонько открыть гардероб – дверцы издали протяжный зловредный скрип. Испуганно отдернув руку, девушка замерла, прислушалась. Из спальни донесся женский кашель. И снова все стихло.
         Взяв с постели плюшевого мишку – безмолвного хранителя пустующей комнаты, ночная гостья погладила его, что-то шепнула на ухо, и, сняв босоножки, легла на узкую кровать поверх одеяла, в обнимку с мягко льнущей к ней игрушкой. Сладко зажмурилась, зарылась лицом в подушку, жадно ловя забытые запахи. Постель убаюкивала, расслабляла. Ужасно хотелось забыться, уснуть, хоть на миг вернувшись к бесконечно дорогому, утраченному. Но она понимала, этого нельзя. И, чтобы не поддаться соблазну, девушка заставила себя встать задолго до рассвета, тщательно уничтожить малейшие следы своего пребывания и покинула дом тем же путем, каким в него проникла.
Уже со двора она снова заглянула в соседнюю спальню. Мать и дочь спали крепким предутренним сном – девочка, свободно разметавшись поперек постели, женщина, съежившись, сжавшись в комочек.
Она понимала, надо уходить, но не могла себя заставить. Окинув взглядом небольшой палисадник, отделявший дом от общего двора, девушка лукаво улыбнулась и начала карабкаться по стволу старого абрикосового дерева.
Майя! Скинь абрикосик, а! – прозвучал – не в ушах, в мозгу - детский
голосок.
И другой, постарше, насмешливо ответил:
А ты лезь сюда и сама рви.
Не могу. Я же маленькая.
Ладно уж, так и быть... Лови!
Ловко и уверенно взбираясь по узловатому дереву, девушка знала, что в этом году не сыскать на нем ни единого абрикоса. И не потому, что видела в темноте, а потому, что дерево каким-то непостижимым образом поведало ей о своем бесплодии, о поздних весенних заморозках, сгубивших его нежные цветы. Оно звало ее, как добрую старую знакомую, предлагая кров и убежище в гуще своих ветвей.
Добравшись до широкой, почти горизонтальной ветви с более мелкими боковыми ответвлениями, девушка устроилась на ней, ничуть не хуже, чем на раскладушке или гамаке, и позволила себе наконец уснуть.
Настало утро. Ожил  двор. Кто-то спешил на работу, кто-то насильно тащил в детский сад капризничавшего сонного ребенка, кто-то пытался разбудить мотор своей одряхлевшей машины. С каким упоением впитывала в себя девушка эти дворовые звуки, какую мучит6ельную тоску рождали они в ее изнывающем от непосильной ноши сердце.
- Ри-ита! Вставай, детка. Завтрак на столе, - донеслось из глубины дома.
И от звука этого голоса зубы девушки часто-часто застучали. Ее разом обескровившееся лицо побледнело, она была близка к обмороку. Но старый абрикос поддержал ее, поделившись с ней своими силами, приласкав и успокоив своей нежной листвой.
Окно кухни находилось как раз под деревом, и все, что там происходило, было хорошо слышно. Только сейчас девушка осознала, что не готова к такому испытанию. Но избежать его уже не могла, так как спуститься на землю и покинуть двор, не выдав себя, не было никакой возможности.
А там, внизу, за обеденным столом мать с дочерью перекидывались обыденными фразами, звучавшими для той, что пряталась в ветвях, восхити-тельной, потусторонней музыкой. Ее обоняния коснулся запах жареного хлеба – женщина в доме готовила гренки на молоке с яйцом. Девушка помнила, какие они вкусные – нежные, сочные, с золотистой хрустящей корочкой.
- Ма-а, опять какао. Я же просила...
Девушка тоже предпочитала по утрам кофе со сливками. Но сейчас она многое отдала бы за то, чтобы оказаться на месте Риты, чтобы привычно и даже ворчливо принять из рук матери этот, долго не остывающий, пахнущий шоколадом и детством, напиток. Она вздохнула, проглотив набежавшую слюну.
- Ну хватит размусоливать. Доедай быстрее. Хорошо бы успеть на кладбище до жары.
Кладбище! Она сказала кладбище!
Очарование этого ласкового утра, разлитого в воздухе, в миг превратилось в кусочек льда, раскололось и умерло. Девушка болезненно остро ощутила непреодолимую грань, разделявшую ее не только с прошлым, но и с настоящим.
Они вышли на крыльцо несколько минут спустя – девочка лет тринадцати и молодая еще, но забывшая о себе женщина, одетая в черное. Всем телом приникнув к ветке, девушка затаилась и, дождавшись, когда мать с дочерью скроются из виду, поспешно спустилась на землю. Соблюдая безопасную дистанцию, она последовала за ними. Они сели в автобус.
Дорогу она знала ничуть не хуже их, поэтому рисковать не имело никакого смысла, тем более что следующий автобус уже показался в конце улицы. Самое трудное для нее было другое – преодолеть магический рубеж кладбищенской ограды.
Вот и сейчас она позволила себе лишь медленно пройтись вдоль нее, наблюдая сквозь рваный узор ветвей за двумя склонившимися над могилой фигурами, казавшимися такими несчастными, всеми забытыми, покинутыми. Женщина, стоя на коленях, старательно раскладывала принесенные  кем-то цветы и тихонько, беззвучно плакала. Садовые ромашки, поймав на свои крошечные ладошки солнечный свет, ярко белели на фоне черного камня. Девушка знала, чей это дар. Окинув прощальным взглядом тех, кого не могла утешить, она поспешила прочь от этого печального места.


ГЛАВА  6

Решив не дожидаться окончания рабочего дня, она поднялась на лифте на площадку Тиграна. Откинула носком босоножки уголок коврика перед дверью. И хотя они ни о чем таком не договаривались, ключ от двери, она это знала заранее, лежал именно там.
До чего же приятно было открыть предназначенным для тебя ключем дверь, войти в отгороженную от посторонних глаз квартиру и оказаться, наконец, в простом домашнем  уюте. В его уюте!
              Времени было предостаточно, и девушка не удержалась от соблазна принять душ. Скинув одежду, она забралась в ванну, намылилась до густой, как лебяжий пух, пены и подставила тело стремительным, приятно покалывающим струям воды. Что бы она не делала, она во все вкладывала какое-то особое, отчаянное наслаждение, упиваясь самыми обыденными, тривиальными вещами.
Растеревшись полотенцем – его полотенцем! – она не стала сразу облачаться в свое дешевенькое ситцевое платье, а направилась в спальню, оставляя на полу влажные изящные следы, к уже знакомому ей трюмо, чтобы спокойно, не опасаясь быть застигнутой врасплох, разглядеть себя в первозданном виде.
Ее тело, словно выточенное из слоновой кости искусным резчиком в изысканной, утонченной манере, было безупречно. Таким телом можно было гордиться. Но именно эта безупречность и смущала девушку. Она ощупала себя, обследовала со всех сторон и, еще раз недоверчиво и подозрительно покосившись на зеркало, вернулась в ванную комнату за одеждой.

Тигран узнал о том, что таинственная гостья сдержала свое обещание, не только по изъятому из-под коврика ключу, но и по вкусным запахам, распространявшимся из кухни по всей квартире. Оставалось удостовериться, дождалась ли она его или уже сбежала.
         Он первым делом прошел на кухню. На плите все было готово к ужину, но Одиль там не оказалось. С возрастающим разочарованием он заглянул в гостиную, ванную, в свой кабинет и в спальню. Снова вернулся в гостиную, в растерянности остановившись в дверях. Последней надеждой оставалось кресло, повернутое к окну. Тигран тихонько приблизился, заглянул за высокую спинку и облегченно вздохнул. Одиль крепко спала, уютно, по-домашнему поджав под себя ноги.
Он присел на корточки подле нее, внимательно всматриваясь в даже во сне напряженное лицо. Ему не хотелось будить ее, но, почувствовав его присутствие, она широко распахнула глаза. Он впервые увидел их так близко  – пугающий своей бездонностью колодец зрачка и радужка, богатством и переливами оттенков напомнившая ему импрессионистскую живопись или горящий на солнце осенний сад.
- Какие у тебя необыкновенные глаза! В жизни таких не видел. – Его лицо, его тон излучали ласковую заботливость и теплоту. – Спасибо, что пришла. Я боялся даже надеяться... Поспи еще. Я отнесу тебя в спальню. Там тебе будет удобнее. – Не дожидаясь ответа, он подхватил ее на руки. – Боже! Какая ты легкая! Совсем ничего не весишь.
- Отпусти меня! – разволновалась от его восклицания девушка. – Немедленно отпусти!
Он лишь крепче прижал ее к себе.
- Отпустить, чтобы ты опять сбежала? Ни за что! Я закажу для тебя кандалы и тяжелые чугунные цепи, а на окнах и дверях поставлю решетки.
Слегка отстранившись, она внимательно заглянула ему в глаза:
- А ты уверен, что хочешь этого? Что потом ни о чем не пожалеешь?
- Я хочу, чтобы мой дом ты считала своим. Чтобы не убегала одна в глухую ночь, неизвестно куда и зачем, когда тебе этого совсем не хочется. Я не обижу тебя, поверь.
- Знаю, Фауст. Слишком хорошо знаю. Всю свою жизнь ты обижаешь и обделяешь только самого себя. – Ей удалось, наконец, высвободиться из его рук. – Но ответь на вопрос – не мне ответь, себе: Что руководит тобою? Любопытство? Скука? Жалость к бездомной?
- Ага! – радостно воскликнул он, ловя ее на слове. – Вот ты наконец и призналась, что нигде не живешь. Так в чем же дело? Оставайся здесь, сколько сама пожелаешь. Места, как видишь, вполне хватит обоим.
Она снова посмотрела на него своим особым, проникающим в тайники души взглядом и, хмурясь, проговорила:
- Почему ты отказался от работы над проектом кинотеатра?
        Тигран вздрогнул. Ему никак не удавалось привыкнуть к ее всеведению.
- Как ты узнала? Была в институте? – задал он глупый вопрос и сам же устыдился его. – А-а, понимаю. Это написано у меня на лице.
- Ты мне не ответил.
Он отвернулся от нее, подошел к окну, сложив на груди руки, и долго молчал. Наконец, проговорил, не оборачиваясь:
- Просто я не привык пользоваться чужими идеями. Даже если они гениальные.
- Допустим. Но ты мог найти свое решение. Зачем же было отказываться от такого интересного проекта?
- Видишь ли, если бы я продолжил работу над ним, я не удержался бы от соблазна хоть частично использовать твою подсказку. И никогда бы себе этого не простил.
- Ты и не мог поступить иначе. – В ее взгляде затеплилось что-то трогательно-материнское. – Пойдем, я покормлю тебя, мой Фауст.

Она осталась у Тиграна и позволила любить себя, остро, каждой клеточкой ощущая, что лаская ее, он неосознанно и неотступно видит перед собой образ жены, поскольку только с нею ассоциировались у него такие понятия, как интим, женское тело, обладание. Она чувствовала, как он пытается бороться с собой, избавиться от этого наваждения, но не может. И оттого столь долгожданная победа ее не была полной, горечью и обидой подавляя ликование. Он обращался с ней бережно, как с ребенком, боясь оттолкнуть от себя, напугать. И был крайне смущен и обескуражен, когда она поведала ему, что он первый в ее жизни мужчина.
Они лежали рядом на просторной постели, хранящей незримое, но такое ощутимое для обоих присутствие той, другой. Тигран уснул, и во сне не отпуская ее руку. А девушка широко раскрытыми глазами смотрела в темноту. Ей так хотелось почувствовать себя счастливой, изведать хоть раз это восхитительное состояние, его вкус и аромат. Ведь мечта, к которой она прокладывала путь через пропасть, осуществилась! Осуществилась ли?
Она беззвучно кричала: Он мой! Мой! Слышите, мой! Я добилась своего. Никто не откликнулся. Ночь хранила безучастное молчание.
Сон Тиграна стал глубже. Польцы, сжимавшие ее руку, несколько раз самопроизвольно дернулись и ослабли. Он повернулся на другой бок, спиной к ней.
Лишь где-то под утро уснула и она. Но таившиеся по углам кошмары только того и ждали. Они накинулись на свою жертву, заставляя ее метаться, стонать и вскрикивать.
- Проснись! Проснись же, - шептал над ухом Тигран, тормоша ее за плечо. – Ты видишь дурной сон. Иди ко мне. Мы вместе прогоним его.
Она забралась в его объятия, спрятала лицо у него на груди и действительно спокойно уснула.
Утром, с ласковым участием гладя Одиль по волосам, он попытался узнать, что так тревожило ее во сне. Она солгала, что не помнит. День был субботний. Значит, сегодня и завтра они могли безраздельно принадлежать друг другу. Он предложил пройтись по магазинам, обновить ее «гардероб», а заодно и позавтракать где-нибудь в кафе. Ее глаза радостно вспыхнули.
- Правда?! Ты избавишь меня от этого ненавистного платья?! Оно снится мне по ночам. Эти голубые, как слезы, цветочки на фоне дремучей тоски... и безобразные красные маки.
- Но на твоем платье нет никаких маков, - удивился он.
- Разве? – Девушка растерянно закусила губу и поспешила добавить: – Я же сказала: во сне... Так я по-быстрому умоюсь, и мы сразу пойдем, да?

На улице она двумя руками взяла Тиграна под руку, прижавшись к нему плечом и щекой, будто маленькая дикарка, впервые оказавшаяся на людях, и, жмурясь на солнце, промурлыкала:
- Как мне хорошо сейчас, Фауст. Мы всегда гуляли вот так с папой. Он любил таскать меня повсюду с собой. Он вообще меня очень любил. Я даже думаю, больше, чем сестренку.
Тигран насторожился. Впервые с момента их знакомства она сама заговорила о своем прошлом.
- Как давно это было, моя таинственная Одидь? – осторожно спросил он.
- Безумно давно! Тысячи лет назад. И даже еще раньше. Это было до нашей с тобой эры. – И с задумчивой рассеянностью добавила: - А может только вчера.
Он искоса взглянул на нее, но предпочел промолчать.
- А босоножки мы тоже поменяем? – спросила она.
- Все, что ты пожелаешь.
- И купишь мне сумочку, в которой, как прежде, я смогу держать разные женские мелочи? Ужасно неудобно себя чувствуешь, когда ее нет.
- Свою сумочку ты, наверное, потеряла?
- ...Не знаю. Может быть. – Ее взгляд затуманился, сделался пустым и отсутствующим, а голос глухим: - Моя сумочка, как снаряд, вылетела в окно. – Спохватившись, она бросила на него испуганный взгляд. – Кажется я сморозила что-то не то. Со мной так бывает, путаю свои ночные кошмары с реальностью. Не обращай внимания.
Она надолго умолкла, замкнулась в себе, сосредоточенно глядя под ноги.
Молчал и он, начиная все больше понимать, что рядом с ним, в этом юном, совершенном теле сокрыта какая-то тайна, быть может даже трагедия, которой она не хочет или не может поделиться.
Они купили новое платье. Она сама выбирала его. Ее не интересовали ни фасон, ни тем более мода, но только одно непременное условие – чтобы в нем и намека не было на голубое и красное. Купили легкие летние туфли и сумочку, которую она тут же, в соседнем отделе, заполнила косметикой и прочими женскими аксесуарами. Тигран сам выбрал изящный кошелек из нежной кремовой кожи, украдкой вложив в него немного денег. Ведь одна она не могла даже воспользоваться транспортом или утолить голод.
- Ну вот, - удовлетворенно заметил он, - теперь все, как у нормальной девушки.
Она бросила на него быстрый, пытливый взгляд, вздохнула:
- Увы, мне никогда уже не быть нормальной девушкой. – И, чтобы он не начал задавать вопросы, сделала вид, что с интересом разглядывает содержимое выставочного стенда.
Потребовав пластиковый пакет, она сложила в него свое старое платье и босоножки и ни на минуту не выпускала пакет из рук.
- На что тебе это? – удивлялся Тигран. – Мы купим еще, сколько пожелаешь. У тебя будет много разной одежды. А эту давай выкинем.
- Выкинуть?! – переспросила девушка, крепче прижимая к себе пакет, будто его хотели отнять силой, и на лице ее отразился ужас. – Ни за что! Этого нельзя делать.
Он посмотрел на нее с тревогой и снисходительным сочувствием, как смотрят на душевнобольную. И, решив, что распоряжаться собственными вещами  в конце концов ее право, свернул в соседнее с магазином кафе.
- Здесь довольно уютно. А главное вкусно готовят, - сказал он. – Я обычно выбираю вон тот столик.
- И садишься спиной к залу, чтобы никто тебя не беспокоил.
Сделав вид, что не услышал, он по-приятельски поздоровался с официантом.
- Наконец-то, вы не один! – громким шепотом откликнулся тот и заговорщически подмигнул своему клиенту.
  Одиль устроилась за столиком и, вплотную придвинув соседний стул, положила на него свою ношу.
- Боишься, украдут? – неудачно пошутил Тигран.
Она ничего не ответила.
Официант принял заказ, проявляя подчеркнутую предупредительность к девушке, и отошел. А она вдруг притихла, вслушиваясь во что-то, доступ-ное только ей, и с рассеянно-отрешенным выражением на лице проговорила:
- Лия почувствовала твою измену... Она мечется по дому. У нее все валится из рук... Ой! Грохнула об пол дорогую вазу, поранив осколком ногу. И хоть бы что. Даже не взглянула... Зачем же так кричать! – Девушка поморщилась, будто ее и впрямь оглушили. – Бедняжка сама не понимает, что с ней происходит. Ей кажется, что нервничает она без причины.
- Да как ты можешь это видеть!? – не сдержавшись, прорычал Тигран.
- Так же, как ты смотришь, скажем, кино в зале или телевизор. С той лишь разницей, что ты снаружи, а я там, внутри, - все так же отключенно отозвалась девушка и продолжила, будто разговаривала сама с собой. – Как бы она не буйствовала, руководит ею не любовь, а оскорбленное чувство собственника. Она привыкла считать, что ей можно все, даже уйти к другому. А тебе при этом отводится роль наказанного и покинутого. Она уверена, что может вернуться, когда пожелает, и ты с радостью примешь ее...
- Замолчи! Хватит! Мне неприятно слушать все это. Никогда больше не говори со мной о ней, если не хочешь, чтобы мы... чтобы мы поссорились.
Она пожала плечом и умолкла, ничуть однако не обидевшись, потому что слова мало что значат для того, кто может напрямую общаться с душой.
Официант принес заказ, но Тигран не спешил приступать к еде. Одиль начисто отбила ему аппетит, лишив его шаткого внутреннего равновесия. Не ела и она, подперев голову ладонями и рассеянно глядя в окно – сквозь  огромные витринные стекла просматривался большой участок улицы и снующие по ней прохожие.
Вдруг девушка встрепенулась, напряженно вытянув шею, и так застыла. Мимо окон прошла компания молодых людей и скрылась из виду. Она ждала, не меняя позы и не спуская глаз с двери.
Не прошло и минуты, как вся компания появилась на пороге кафе. Это были те самые молодые люди, за которыми она следила накануне. Все пятеро, поджидая метрдотеля, озирались по сторонам в поисках удобного столика. Одиль поспешно отвернула лицо, прикрывшись ладонью. Тигран с любопытством наблюдал за ней и за вошедшими.
- Свет, - обратилась одна девушка к другой, - по-моему, вон там, у окна было бы очень даже мило. Как вы считаете, мальчики?
Спрашивайте Степу, - отозвался один из них. – Ему труднее всего угодить, а нам без разницы. Верно, Эдо?
- А мне и тем более, - проворчал Степа хмуро. – Таскаете везде за собой, как бесплатное приложение.
- Ну, что я говорил! Вот пожалуйста, опять ворчит!
Друзья рассмеялись. И, высказав свои пожелания подошедшему официанту, направились вслед за ним к облюбованному столику, увлекая за собой мрачного юношу.
Как только они прошли мимо, Одиль, ни слова не говоря, схватила свои вещи и бросилась к двери. Раздосадованный ее выходкой, Тигран поспешно расплатился с официантом за так и не тронутую еду и выскочил следом. Он настиг свою спутницу в тот момент, когда та пыталась перебежать улицу в неположенном месте.
- Что случилось, Одиль? Почему ты сбежала? - не скрывая досады, спросил он.
- Ах, мне не следовало выходить из дома. Я ведь знала, что этого нельзя. Но мне так захотелось вдруг пройтись с тобой по городу, как жених и невеста, как муж и жена. Мне так захотелось почувствовать себя обыкновенной и счастливой... Вернемся домой. Прошу тебя. Я приготовлю нам завтрак. Сама. Знаешь, что я приготовлю?! – Глаза ее снова ожили, заблестели. – Горячее какао и целую гору гренок!


ГЛАВА  7

              Впереди оставалось полтора свободных дня. Тигран предлагал Одиль сходить в кино или театр, даже в зоопарк, нанести визит сотруднику, отмечавшему защиту докторской. Он убеждал ее, что не может не пойти, поскольку приглашен весь их отдел. Но девушка на все предложения отвечала категоричным отказом. И, видя, что это огорчает его, сказала:
         - Ты волен делать все, что хочешь. Я не обижусь, честное слово. Я останусь дома и дождусь тебя... если позволишь.
        Он не позволил. Он остался с нею.
        Вечером, когда Тигран присел на корточки перед креслом Одиль и, обхватив ее колени, что-то увлеченно рассказывал, зазвонил телефон. Он поднял трубку. На том конце провода слушали его голос и молчали. Потом дали отбой. Тигран нахмурился, ушел в себя, что конечно же не ускользнуло от обостренного внимания девушки.
          Позвонили снова и снова повесили трубку. Он не вернулся к ее креслу, а сел в другое, напротив, бросая косые взгляды на умолкнувший телефонный аппарат.
Какое-то время они молчали.
Наконец, не удержавшись, он сам спросил:
- Думаешь, это была она? – Он поступал жестоко, прибегая к ее помощи.
- Я ведь говорила тебе. Но ты рассердился.
Одиль встала, прошлась по комнате, пытаясь справиться с болью, разраставшейся изнутри, и, усевшись на подоконник, задала ему странный вопрос:
- Скажи: где, по-твоему, ты живешь?
- Не понял! – Он удивленно поднял бровь.
- В каком времени? В будущем, настоящем, прошлом?
Пожав плечом, он хмыкнул.
- Забавно. Я никогда не задумывался над этим.
- И напрасно. Хочешь, отвечу за тебя? Ты весь в своем прошлом. Ты дорожишь в жизни только одним – своими воспоминаниями. А для воспоми-наний не нужен партнер, не так ли.
- Не согласен. Нельзя вспоминать только самого себя.
Пропустив мимо ушей его реплику, она продолжала:
- Сейчас – при мне ли, без меня – ты вспоминаешь ту, другую. Я чувствую это и кажусь себе лишней. – Заметив его протестующий жест, она поспешила добавить: - Не перебивай! Я вовсе не упрекаю тебя. Просто пытаюсь помочь тебе разобраться в самом себе.
Когда эта другая была рядом, она тоже чувствовала себя лишней, потому что ты, забывая о ней – реальной, уходил в себя и предавался воспоминаниям о своей юношеской влюбленности в нее, о ваших первых, волнующих встречах. А она изнывала от одиночества подле тебя, считая что ты ее больше не любишь.
Ты всегда будешь несчастен, мой Фауст. Потому что ты нарушаешь естественное течение и ритм Жизни, блокируя ее энергетические потоки, непрерывно струящиеся сквозь тебя. Жить надо не вчера и не завтра. Жить надо сегодня!Только тогда ты будешь счастлив сам и сделаешь счастливыми тех, чьи судьбы переплелись с твоей.
- Поразительно! – пробормотал сбитый с толку Тигран. – На улице ты превращаешься в пугливого ребенка, в моих объятиях – в обалденную, пылкую женщину. А теперь вот рассуждаешь, как... древняя ведунья.
- Тому есть свое объяснение. Да, мое тело моложе твоего, но в силу не зависящих от меня обстоятельств я знаю и вижу больше и дальше тебя. Я вижу, например, как неотвратимо утекает время, отпущенное мне на пребывание подле тебя. – Он снова сделал протестующий жест, и снова она призвала его к молчанию. – Когда-нибудь... потом... мне, как и сейчас, будет больно видеть тебя несчастным, но я уже ничем не смогу помочь. Вот почему, рискуя быть непонятой, рискуя напугать, оттолкнуть, обидеть, я спешу сказать тебе главное. Ах, сколько раз, наблюдая за тобой со стороны, мне хотелось крикнуть: Тигран, живи! Живи сегодня. Сейчас! – Впервые за время их общения она назвала его по имени. – Жизнь – такое редкое сокровище. Жизнь это песочные часы, в которых струится не песок, а чистейшей воды бриллианты. Бриллианты мгновений! Ты не можешь завладеть ни одним из них. Они скользят сквозь твои пальцы. Блажен тот, кто умеет наслаждаться божественными переливами их граней... – Она спрыгнула с подоконника, подошла к Тиграну и, положив руки ему на плечи, шепнула: – Никогда, слышишь, никогда не забывай о своей избранности, и сердце твое наполнится радостной гордостью победителя.
- О какой избранности ты говоришь? – удивился он. – Да я самый обыкновенный...
- Ты не понял меня. На тысячи и тысячи претендентов лишь одному выпадает великое счастье спуститься в Жизнь. Ты и есть Тот Самый – Один На Тысячи! Люди прекрасно знают об этом, но почему-то постоянно забывают. – Она умолкла, вгляделась в него своим особым, обнажающим душу взглядом и с грустной улыбкой проговорила: - Ну вот, кажется цель достигнута. Моя проповедь пробудила тебя от спячки, и ты задумался, как лучше использовать мгновение – схватить меня в объятия или броситься с повинной к ногам супруги. Не стесняйся, мой Фауст. Ты волен решать сам, что для тебя важнее.
Он резко встал, в сердцах наподдав попавшийся на пути стул, нервно, жадно закурил.
- Ты... ты черт знает, что такое!
Она робко подошла сзади, прильнула к его спине:
- И даже хуже, чем черт знает что. Потому что я знаю: что бы я ни говорила, ты останешься верен себе. Так уж ты запрограммирован. Пока я рядом, тебя будут мучить угрызения совести и неизгладимые, утраченные картины былого. Когда же мой срок истечет, ты сделаешь меня героиней своих грез. Увы, я, как никто другой, подхожу для этой роли. – Она горестно усмехнулась. – Ты станешь бережно и рьяно хранить каждое оброненное мною слово, каждое мгновение нашего сегодня. Мне бы радоваться этому. Не сейчас – потом ты будешь безраздельно принадлежать мне одной. Даже умирая глубоким стариком ты будешь, как заклинание, шептать мое имя. Да только ты мне нужен сегодня. Сейчас.
Он резко обернулся, отшвырнув недокуренную сигарету и, схватив ее в объятия, хрипло прошептал, касаясь губами ее теплых, ароматных волос:
- Уговорила. Пусть будет все, как ты хочешь. Я принадлежу тебе. Тебе одной. Каждый миг нашего сейчас.
           Минуты, последовавшие затем, были самыми волнующими и прекрасными из всех, когда-либо пережитых ею. Минуты, которые естественно и незаметно складывались в часы вселенского блаженства. Она-таки получила то, ради чего отважилась на свой отчаянный прыжок.
- Спасибо... спасибо тебе, мой желанный, мой на веки единственный, - опьяняя его потоком шквальных эмоций, шептала девушка, запрокинув голову, разметав по подушке бронзовую путаницу волос. – Я унесу с собой этот день. Этот миг. Это невообразимое счастье.
- Кажется, ты заразилась моей ностальгией, забыв о том, чему сама же пыталась меня научить, - улыбнулся он, лаская ее гибкое, доверчиво изогнутое ему навстречу тело. – Зачем тебе воспоминания, когда нам так хорошо сегодня, сейчас. И почему ты все время говоришь о разлуке? Я вовсе не собираюсь тебя никуда отпускать. Ты теперь принадлежишь мне. А я тебе.
- Прости. Это потому, что я очень боюсь тебя потерять.
Тигран уснул лишь где-то под утро. Ничто не мешало ей созерцать его, наслаждаться его близостью, его осязаемой реальностью. Опираясь на локоть, она склонилась над ним, с торжеством и нежностью вглядываясь в его сомкнутые веки, в излом горностаевых бровей, в четкий рисунок мужественных и чувственных губ, только что покрывавших сводящими с ума поцелуями ее лицо... тело.
Она стремилась навсегда вобрать в себя облик своего избранника, путь к которому еще вчера казался ей неосуществимым и эфемерным. Она упивалась своей победой – над ним, над временем, над судьбой и вечностью. Она была сейчас орлицей, а он – ее добычей. Девушка тихонько коснулась пальцем его мерно вздымавшегося кадыка, яремной впадины в излучине ключиц, нежно провела ладонью по щеке – волоски, успевшие за день чуть-чуть отрасти, приятно пружинили под рукой. Он пробормотал во сне что-то невнятное и она, безраздельно царя над распростертым возлюбленным, беззвучно, радостно рассмеялась. Увы, она слишком хорошо понимала, что обладание это ложно и скоротечно. Но прелесть его заключалась в первую очередь в том, что оно состоялось.


ГЛАВА  8

         Выходные кончились. Тигран ушел на работу. Стоя у раскрытого окна, девушка вслушивалась в шелест листвы, в гул проносящихся внизу машин, в веселую перекличку дворовых детей, и блаженная улыбка озаряла ее одухотворенное лицо. Ей хотелось петь. Впервые она познавала вкус счастья, аромат счастья, вибрации счастья.
Я вернулась, папа, - тихонько прошептала она. - Вернулась!
           К окну прилетел воробей. Обычно пугливая пичужка, звонко цокая коготками, бесстрашно разгуливала по жестяному карнизу в полуметре от девушки. Сбегав на кухню, она принесла кусок хлеба и раскрошила его на карнизе. На угощение слетелась целая стайка воробьев. Девушка облокоти-лась о подоконник, наблюдая за ними. Не обращая на нее внимания, воробьи продолжали жадно клевать хлебные крошки.
Озадаченная отсутствием реакции с их стороны, она вытянула вперед руку и опустила ее поперек карниза. Воробьи деловито выбирали клювиками крошки из-под непрошенной преграды, перепрыгивали, перепархивали через нее так, будто это была какая-нибудь неодушевленная ветка или камень. Девушка нахмурилась, закусила губу. И в сердцах захлопнув окно, ушла в глубь комнаты.

В этот вечер Тигран вернулся не в духе.
- Чем ты так озабочен, мой Фауст? – поинтересовалась девушка.
Он уже усвоил, что таиться от нее бесполезно.
- Никчемный я человек, Одиль. Ни на что не годный. – С трагическим видом он плюхнулся в кресло. – А ведь так хорошо все начиналось. Диплом с отличием. Мне прочили яркий взлет и широкие горизонты. Идеи, толкаясь и наскакивая друг на друга, теснились в моей голове. А сейчас! Часами сижу на работе, как болван, уставившись в одну точку, и ничего путного не приходит в голову. Я пуст, как Мертвое море, Одиль.
- Не наговаривай на себя понапрасну, - строго, почти сердито прервала его девушка. – И никогда так о себе не думай. Ты хорошо разбираешься в архитектуре, но ничего не смыслишь в ритмах жизни. Так уж заведено, что день сменяется ночью, штормы – штилями, взлеты – падениями, удачи – неудачами. И если у тебя сейчас период спада, не суетись, не нервничай, не пытайся прошибить лбом стену, это бесполезно. Найди гармонию в законах очередности. Спокойно жди своего часа, и ты снова попадешь в поток.
- Куда попаду? – не понял Тигран.
- В творческий поток. Идеи сами начнут посещать тебя, а твои силы и трудоспособность удвоятся.
- Твоими устами б да мед пить. – С горечью усмехнулся он.
- Удивительное существо человек. Единственное среди всех божьих тварей. – Девушка откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза. – Мы постоянно чего-то ждем от жизни – от себя, от других, чем-то недовольны, неудовлетворены. Ну почему мы не можем просто наслаждаться жизнью, ее красотой, ее дарами. Ведь это такое невообразимое счастье ходить по земле, вдыхать ароматы трав, цветов... Даже самые обыкновенные запахи! Только что сорванного с грядки огурца, например. Запах свежего крахмального белья... новорожденного младенца... Твой запах, Тигран!
- Фу, какая проза, - поморщился он.
- Ах, ты не понимаешь! – расстроилась девушка. – Не можешь понять. Озабоченный сиюминутными личными проблемами, как правило пустяковы-ми, почти ничтожными, но застилающими тебе глаза, ты ничего не замечаешь вокруг. Ничем не дорожишь. Тебе кажется, твое пребывание на Земле будет длиться вечно. Все так быстро кончается, Тигран. Ты даже не представляешь, до чего быстро. В любой миг все разом может оборваться. И когда-нибудь ты будешь тосковать даже по своим страданиям. По лужам и слякоти на дороге, нервирующим тебя сегодня. По измятой постели и бессонным ночам.
- Это когда же? Когда я умру? Но тогда, насколько я понимаю, все разом кончится для меня. И я уже не смогу ни тосковать, ни сожалеть о чем-либо. Меня просто не будет... Или ты веришь в загробную жизнь?
Она хотела ответить, но передумала. Поднялась и ушла на кухню.

А ночью ее снова мучили кошмары: Бешено несущиеся навстречу дома. Лязг железа. Пронзительный вселенский вопль – ее собственный крик ужаса. Искаженное нечеловеческой болью, сведенное судорогой лицо самого дорогого ей мужчины... Затем люди. Много людей с омерзительными звериными масками вместо лиц и когтистыми птичьими лапами. Они низко кружили над ее головой, хлопали перепончатыми крыльями, как опахалами. Они жадно всматроивались в ее глаза, боясь пропустить последний стон, последний вздох. Она видела себя, отданную им на растерзание, бездыханно распростертую на земле в своем ситцевом платьице, на котором прямо на ее глазах расцветали огромные алые маки.
- Зачем это?!. За что!?! Я не хочу-у! – Девушка металась по постели, царапала свое тело, пытаясь сорвать с себя воображаемое платье.
          От собственного крика она проснулась.Затихла, тревожно вслушиваясь в дыхание Тиграна. К счастью, он как будто спал. Стояла глубокая ночь.
Девушка поднялась, облачилась в подаренные ей вещи, отыскала на кухне самый большой нож и, захватив с собой пакет со старой одеждой, на цыпочках вышла из дому.
Тигран давно уже проснулся от ее стонов, вскриков и метаний. Он только притворялся спящим, чтобы не смущать ее. Когда же Одиль одна среди ночи покинула дом, он, движимый единственным желанием защитить ее в случае опасности, поспешно оделся и последовал за нею. Ему и в голову никогда бы не пришло, куда может отправиться юная девушка в такое время.

Она шла быстро, время от времени переходя на бег, и, судя по всему, имела вполне определенную цель.
Может она лунатик? Может не осознает, что делает и куда идет? – с тревогой думал Тигран, едва поспевая за нею и боясь потерять ее из виду.
Но гулкий стук каблучков посреди тихого безлюдия спящего города был ему надежным ориентиром.
Беглянка же тем временем привела его к кладбищу.
О, Боже! – пробормотал он, вытирая об джинсы разом взмокшие ладони. – Только не  туда?
          С детства он испытывал безотчетный суеверный страх перед могилами и покойниками, и ни за что на свете не отважился бы по доброй воле вступить ночью в царство мертвых.
        Пройдя мимо запертых центральных ворот, девушка обогнула кладбище вдоль боковой стены, свернула за угол и, отыскав калитку, нырнула в нее. Мертвенно-бледная полная Луна была единственным ночным фонарем, льющим свой призрачный свет на молчаливо застывшие аллеи города, в котором прописывают всех без исключения и в котором никто не живет. Девушка легко и уверенно лавировала среди черневших надгробиями могил, пока не оказалась у той, которую искала.
            Отчаянно борясь со страхом и естественным инстинктом самосохра-нения, Тигран отважился шагнуть за калитку. Спотыкаясь о каменные бордюры, путаясь коленями в чугунных цепях, он усилием воли заставлял себя не повернуть назад.
Девушка между тем, добравшись до цели, присела на корточки перед невысокой плитой и, запрокинув голову, на какое-то время застыла. Ее лицо таинственно и жутко белело в свете Луны. Спрятавшись в густой тени кустарника, Тигран напряженно наблюдал за нею. Ему показалось, что она молится. Но в ее позе и облике не было и намека на смирение. Она обращалась к кому-то неведомому, что-то доказывала или опровергала и как-будто даже спорила.
Теперь Тиграна страшило не только кладбище, но и сама Одиль.
Уж не назначена ли у нее здесь встреча с тайным сообщником, промелькнула  нелепая мысль, которой он тут же устыдился.
Вдруг в руке девушки зловеще сверкнуло лезвие ножа.
Да что же это! Какой-то фильм ужасов наяву! Что она задумала? Неужели  собирается покончить с собой!?
Тиграна обуял страх. Он готов был уже броситься к ней, схватить за руку.Но тут она спокойно и деловито принялась ковырять ножом могильный холмик.
И снова в голове его завертелись мрачные предположения. Еще от своей бабушки он слышал, что некоторые, замешанные на зле люди для того, чтобы наслать на кого-либо порчу, используют кладбищенскую землю.
Вот только черной магии мне для полного счастья и не доставало, - пробурчал окончательно сбитый с толку Тигран.
Он толком не мог разглядеть из своего укрытия, что делают ее руки, и оттого все происходящее казалось ему особенно зловещим и таинственным. А девушка выкопала ножом довольно глубокую ямку и, опустив в нее пакет со старой одеждой, снова засыпала ее, старательно утрамбовав землю ладонями. Покончив с этим занятием, она выпрямилась, отряхнула колени и побрела к выходу.
         Тигран дождался, когда она окончательно скроется за оградой, и только после этого покинул свое укрытие. Мужественно превозмогая  страх – ведь теперь на кладбище кроме него не было ни души – он пробрался к тому месту, где сидела девушка. Это была скромная могила с двумя холмиками и общей невысокой плитой. Ухоженная, заботливо прибранная. В изголовье обоих холмиков в керамических вазочках неясно темнели букеты цветов. А на одном фосфоресцировали в лунном свете крупные садовые ромашки.
Луна светила так ярко, что Тиграну не понадобилось даже чиркнуть спичкой, чтобы прочесть скупые сведения о тех, кто нашел свое последнее пристанище под этой могильной плитой. Из надписи следовало, что здесь покоятся отец и дочь, ушедшие из жизни в один день, ровно год назад. Отцу, которого звали Евгением, было сорок восемь лет, дочери, по имени Майя, – всего  девятнадцать.
Кем они приходятся Одиль? - пытался угадать Тигран. И сам же себе раздраженно возражал: - Да кем бы ни приходились, это не повод для девушки с нормальной, здоровой психикой вскакивать среди ночи с постели и бежать на их  могилу!
Он огляделся по сторонам. Неестественная мертвая тишина. Черные тени деревьев и кустов, застывших в полном безветрии, как окаменевшие надгробья. Колдовское, холодное и недоброе око ночи, страж ночи – Луна, подозрительно ощупывающая его своими лучами... Уж не снится ли ему все это? Ну конечно же снится! – почти обрадовался он, цепляясь за спасительную мысль. Иначе как и зачем он мог вдруг один оказаться ночью на кладбище? Ему захотелось даже перевернуться на другой бок и укрыться с головой одеялом, чтобы окончательно избавиться от наваждения.
Под ногами что-то блеснуло. Вглядываясь, он наклонился. То был большой кухонный нож – его нож, забытый Одиль. Тигран поднял его и несколько раз кольнул себя в руку – увы, все это происходило с ним наяву. Он в сердцах отшвырнул нож и вздрогнул – тот с оглушительным звоном ударился о чье-то надгробье. Лоб мгновенно покрылся обильными каплями пота. С трудом сдерживая себя, чтобы не побежать, он поспешил к калитке, стараясь не наступать на могилы.
Использовав кратчайший путь, ему удалось добраться до дома первым и нигде не попасться Одиль на глаза. Захлопнув за собой дверь, он поспешно сорвал с себя одежду и нырнул в постель. Когда ночная путешественница на цыпочках тихонько вошла в спальню, он «мирно спал» в той же позе, в какой она его оставила.
Она легла рядом, оцепеневшая душой и телом, но довольная собой, и, глядя в потолок пустым бездумным взглядом,  неподвижно пролежала так до утра.
Не заснул и Тигран. Мог ли он спать, когда рядом с ним, в его постели лежало существо, которого он, как выяснялось, совсем не знал. Внезапное вторжение Одиль в его жизнь, ее первые слова, обращенные к нему, ее более чем странное поведение должны были насторожить его, заставить быть бдительным. Но ведь именно ее странности привлекали и заинтриговали его. Он сделал ее своей возлюбленной, даже не попытавшись выяснить, кто она и что за тайну в себе носит. И теперь вот эти ночные блуждания по кладбищу и какие-то магические обряды с ножом, от которых мороз дерет по коже.



ГЛАВА  9

                И он, и она поднялись рано, с первыми лучами солнца. У него уже не было сил переносить эту пытку. Помимо необходимости притворяться спящим, его мучила целая куча вопросов, но он не знал, с чего начать и как с ними подступиться.
Одиль была непривычно тиха и молчалива, и явно не расположена ни к ласкам, ни к задушевным беседам, а потому сразу же закрылась в ванной комнате.
           У нее уже вошло в привычку, в непреодолимую, мазохистскую потребность при каждом удобном случае разглядывать себя в зеркале, особенно обнаженной. Вот и сейчас, намереваясь принять душ, она не спешила войти в ванну, беззвучно вопрошая свое отражение:
Но почему? Почему? Разве может такое быть?
А потом недопустимо долго стояла под горячим дождем, окутанная паром, не давая Тиграну возможности заняться утренним туалетом. Когда же Одиль, наконец, вышла, то тут же исчезла на кухне, рьяно взявшись за приготовление завтрака, и делала это так сосредоточенно, что ни о чем другом, казалось, и думать не могла.
Они сидели за столом, заканчивая завтрак. Одиль смотрела в окно и односложно отвечала на вопросы, тем самым пресекая все его попытки разговорить ее. Не допив чай, она взялась за использованные тарелки, намереваясь заняться их мытьем. Тигран поймал ее руку.
- Оставь это, - с мягким напором потребовал он. – Со стола сегодня убираю я. Поговори со мной.
- О чем?! – быстро и, как ему показалось, встревоженно спросила она.
- ...Ты мечешься и стонешь во сне. Я понимаю, тебя мучают ночные кошмары. Но ведь они просто так не бывают. Что-то случилось с тобой, чем ты не хочешь или не можешь со мной поделиться. Мы вместе теперь и, согласись, я имею право хоть что-то о тебе знать... от тебя же самой. Если ты пришла ко мне, значит ты мне доверяешь, не так ли. В конце концов это даже нечестно! Ты-то знаешь обо мне едва ли не больше меня самого.
Его шоколадные бархатные глаза светились доброжелательностью и теплом. И ей так захотелось вдруг погрузиться в них целиком, как в материнское лоно, свернуться клубочком на дне его души и обрести там вечное убежище. Она порывисто встала, обогнула стол и, склонившись над ним, зарылась лицом в его густых, удивительно мягких волосах.
- Конечно, ты имеешь право знать. И ты даже не представляешь, как хочется мне порой тебе все-все рассказать. Только вся беда в том, что есть вещи, которые я не могу разделить даже с самыми близкими мне людьми. Даже с тобой. Хотя ближе и дороже тебя у меня нет никого в целом свете. Я лишь напугала бы тебя, а на себя навлекла бы новые беды. И тем не менее я постараюсь ответить на твои вопросы... на те, что смогу.
- Прекрасно! – оживился Тигран, увлекая ее в гостиную и усаживая рядом с собой на диване. – Вопрос первый! – с мальчишеским азартом провозгласил он, держа ее за руки: - Я допускаю, что по каким-то причинам ты не хочешь или не можешь вернуться домой. Но ведь ты наверняка где-то учишься или работаешь?
- Училась. В Архитектурном институте. На втором курсе.
Он воззрился на нее с изумлением.
- Вот оно что... Теперь понятно, как тебе удалось с такой легкостью набросать... Хотя нет. Все равно не понятно. Но в любом случае получается, мы с тобой родственные души. Но почему «училась»? Почему ты говоришь в прошедшем времени?
- Теперь я не имею права нигде учиться... У меня... нет документов.
- Как это нет? Потеряла?
- Я потеряла не документы, а нечто несоизмеримо большее. – Она умолкла, глядя сквозь окно в небо, грустно улыбнулась своим мыслям и, ни к кому не обращаясь, тихо добавила: - А может не потеряла, а наоборот – нашла... У меня нет и прописки. Нет имени. Нет ничего, чем можно доказать людям, что ты человек. Понимаешь?
- Нет! Ровным счетом ничего не понимаю! – Тигран энергично растер пальцами виски. – Куда же все это разом подевалось?
Она лишь пожала плечом.
- Ну хорошо. А твоя семья? – попробовал он подобраться к ее душе с другого конца. – Ведь у тебя должна быть семья – отец, мать, братья, сестры.
- Нас разлучили. Временно.
- Временно?
- Рано или поздно все вновь встречаются.
- Что ты имеешь ввиду? Твои родители за границей?
Она отрицательно покачала головой.
- В разводе!
Одиль задумалась ненадолго.
- Можно сказать и так. Они очень любили друг друга.
- Тогда я не понимаю...
- Я же сказала, их разлучили... Насильно. Нас разлучили.
- И где они теперь?
- Мама с сестренкой здесь. В нескольких кварталах от твоего дома.
Он нервничал от того, что не мог понять ее, не мог ухватить нить. Если ее дом, ее родные так близко, то почему она выглядит такой одинокой и неприкаянной?
- Пожалуйста, объясни мне – тупице, членораздельно, что нарушило привычное течение твоей жизни.
- Хорошо. Я отвечу. Но скажи сначала, какой сейчас месяц.
- Июнь, - несколько озадаченно ответил Тигран.
- А год?
Он воззрился на нее, пораженный нелепостью вопроса, и машинально проговорил: - Две тысячи шестой... Издеваешься?
- Я так и думала. – Она пропустила мимо ушей последнюю реплику. – Год назад, 9 июня, в три часа дня я ехала в машине... Не знаю толком, что произошло. Кажется на крутом спуске отказали тормоза. Машину занесло на встречную полосу и мы во что-то врезались... – Она нахмурилась. Прервала сама себя и, отводя в сторону взгляд, скороговоркой докончила: - Это все. Больше я ничего не помню.
- Так вот оно что! - воскликнул Тигран.- Вот какая беда приключилась с тобой. Ты попала в аварию! А потом, наверное, долго болела. Почти год. Возможно даже была в коме. А когда пришла в себя, ничего не помнила. Ни имени своего, ни адреса, ни родителей. Полная потеря памяти. Амнезия, кажется называется. Иногда так случается в результате серьезной травмы. Ты даже счет времени утратила.  – Он разговаривал с ней, как добрый доктор с ребенком. – Обычно это постепенно проходит и память восстанавливается. Ведь ты уже пытаешься что-то вспомнить, верно? Бродишь по смутно знакомым тебе местам, ищешь оборванные нити...
Девушка слушала его безо всякого выражения на лице. Тигран подумал, что с ней и сейчас еще не все в порядке, но вслух не сказал. Он продолжал развивать свою версию, с каждым новым «прозрением» казавшуюся ему все более убедительной и даже единственно возможной, а главное – сразу все объясняющей.
- Так, так, так... – Барабаня пальцами по коленям, он сосредоточенно размышлял, выстраивая последовательность событий. – Скорее всего ты сбежала из больницы, но никак не можешь вспомнить, где твой дом и даже как тебя зовут.
Девушка смотрела мимо него в пустоту.
- Ну конечно! – все более воодушевлялся Тигран, не замечая ее скептицизма. – Как же я, олух этакий, сразу не сообразил! Вот и объяснение всем странностям твоего поведения, ночным кошмарам. И даже твоим удивительным способностям. У Стивена Кинга в «Мертвой зоне» очень хорошо описано это явление. – Обратив, наконец, внимание на то, что она никак не реагирует, он спросил: - А что ты сама думаешь по этому поводу?
- Да, пожалуй, ничего, - пожала плечом девушка.
- Бедное дитя! – Сердце Тиграна переполнилось состраданием. – Сколько же тебе довелось пережить!..  – Теперь он почти не сомневался, что ее ночной побег из дома не что иное, как лунатизм на почве стресса. – Если позволишь, я помогу тебе вернуться к нормальной полноценной жизни, вновь обрести себя, свое имя, любимое занятие... Родителей! Ведь они наверняка сходят с ума от тревоги после того как ты сбежала из больницы, и повсюду разыскивают тебя.
- Хочешь поскорее избавиться от меня? – встревожилась девушка. – Я знала, что так будет.
- Ну что ты, что ты. Ты не так меня поняла. Я хочу лишь, чтобы ты спокойно спала по ночам, чтобы тебя не терзала раздвоенность. Я же вижу, как тебе трудно.
- Ночные кошмары не оставят меня, пока я здесь, - возразила она. – Стоит мне погрузиться в сон, и я вновь и вновь переживаю мельчайшие подробности случившегося, даже те, которых не помню наяву. Это просто удивительно, сколько всего запечатлел мой мозг в такой короткий, такой роковой для меня миг. Я заметила даже, как вылетела сквозь взорвавшееся стекло моя сумочка и куда она упала, как разлетелся вдребезги браслет с часами... А домой я не вернусь. Это исключается. У мамы слабое сердце. Мое неожиданное появление убьет ее.
- Я мог бы очень осторожно подготовить ее...
- Нет! С этим покончено навсегда! Год немалый срок. Пусть все остается как есть. Я так решила.
- Признаться, я не очень тебя понимаю. Но наверное тебе виднее. Ладно. Поехали дальше. От кого ты так панически убегала в тот день из кафе?
- Это были мои самые близкие друзья, - помедлив, призналась она. – Мы выросли вместе, в одном дворе. Вместе учились в школе. После школы наши пути разошлись, но мы продолжали дружить. А Степка – тот длинный, печальный парень, собирался даже на мне жениться. Мне жаль его. Но так уж получилось.
- Ну как, как получилось? – недоумевал Тигран. – Вот она ты, живая и здоровая. И очень красивая.
- Я стала другой, Тигран. Совсем другой. И потом... - она укоризненно посмотрела ему в глаза, - так уж получилось, что у меня теперь есть ты.
- Глупенькая. – Он обнял ее за талию, зарывшись лицом в ее коленях. – Я и не собираюсь тебя никому отдавать. Я просто пытаюсь все расставить по своим местам в твоей головке.


ГЛАВА 10

Дни, последовавшие затем, были полны радости разделенной любви. Казалось, новое, таинственное, недосказанное, что привнесла с собой незнакомка, столь стремительно и своевольно вторгшаяся в жизнь Тиграна, захватило его целиком, вытеснив из его сердца боль, обиды, разочарования.
Трагическая история, скупо поведанная юной возлюбленной, придала его чувствам особую окраску – сопереживания, потребности заботиться и опекать, ответственности за вверенную ему судьбу. Ощутив произошедшую в нем перемену, девушка как бы разом успокоилась, расслабилась, повеселела. По ночам не вскрикивала больше, не металась. Она засыпала и просыпалась в его объятиях с тихой улыбкой на губах.
Проводив Тиграна на работу, Одиль принималась за хозяйство – готовила, убирала квартиру, с особым удовольствием стирала его одежду, радуясь самой этой возможности заботиться о нем, касаться вещей, которые он носит, дышать одним с ним воздухом. В его квартире воцарились уют и чистота, пронизанные ее любовью. А сам он так преобразился внешне и внутренне, что друзья и сослуживцы только диву давались.
Однако на все предложения Тиграна выйти куда-нибудь вместе девушка отвечала неизменным отказом. Весь мир, огромный и бескрайний, сконцентрировался для нее в нескольких десятках квадратных метров его квартиры. И, казалось, большего счастья она не могла себе и вообразить.
В один из таких вечеров они устроились вдвоем на кресле – она у него на коленях, и тихо беседовали. Он рассказывал ей о своем детстве, о своих родителях, заявив, что в самое ближайшее время собирается познакомить ее с ними. Она надолго умолкла, подыскивая в уме наименее обидную форму отказа.
И тут Тигран почувствовал, как напряглось ее тело.
- Ты чего? – спросил он, беря ее за плечи и пытаясь заглянуть в глаза.
Оттолкнув его, девушка поспешно встала, беспокойно вертя головой и во что-то вслушиваясь. Она пыталась определить, откуда поступают к ней сигналы бедствия.
- Что случилось, Одиль? – встревожился Тигран.
- В вашем доме есть тяжелобольной ребенок?.. Мальчик... подросток.
- Д...да, – не сразу ответил Тигран, сбитый с толку ее неожиданным вопросом. – Артём с третьего этажа.У него тяжелая форма лейкемии. Он...
- Я должна там быть... Прямо сейчас... Ему нужна моя помощь.
Тигран не знал, что и думать. Вид девушки, ее поведение пугали его. Она вся была как натянутая тетива, а глаза вдруг странным образом опустели.
- Но ведь ты же не врач. Чем ты можешь ему помочь?
Она его не слышала и не видела. Она снова вела себя как сомнамбула.
Поняв, что ее не остановить, он шагнул следом.
- Я провожу тебя, - сказал озадаченно.
Она снова машинально отстранила его, нетерпеливо бросив на ходу:
- Останься. Я сама.

           Выйдя на лестничную клетку, девушка начала спускаться – ступенька за ступенькой – неторопливо и отрешенно. Тело ее двигалось как бы автоматически, глаза не выражали ничего.
Она была сейчас Той, Что Ответила На Зов.
Остановившись на площадке третьего этажа, девушка скользнула невидящим взглядом по запертым дверям, охранявшим от постороннего вторжения чужие жизни. Но она не чувствовала себя посторонней. За одной из этих дверей в ней нуждались. Определить, за какой именно, не составляло труда, благодаря мощным флюидам, оповещавшим о том, что в этой точке Вселенной готовится соприкосновение двух миров. Решительно шагнув к левой крайней двери, девушка нажала на кнопку звонка.
Ей долго не открывали. Наконец на пороге появился раздавленный горем мужчина, вперив в непрошенную гостью тяжелый мрачный взгляд.
- Что вам угодно, барышня? Мы никого не ждем, - неучтиво, почти грубо сказал он, собираясь захлопнуть дверь.
- Я пришла к вашему сыну. – Ее голос прозвучал твердо и властно, будто говорила вовсе не она.
- Ах, оставьте нас в покое! Мой сын... умирает.
- Знаю. Именно поэтому я здесь. Посторонитесь. Дайте мне пройти! – Бесцеремонно отстранив растерявшегося перед ее напором мужчину, она решительно шагнула в тесную, тускло освещенную переднюю, бросив через плечо: - Можете закрыть пока дверь.
Безошибочно влекомая теми же флюидами, которые она не только ощущала, но и видела, как сумеречный перламутровый свет, девушка сама нашла комнату больного.
На кровати лежал мальчик лет тринадцати. Бледный, как парафиновая свеча, и красивый, как ангел с полотен старых мастеров. Он часто судорожно дышал, казалось, не легкими, а одними ключицами. Пересохшие коричневые губы блестели, а в щель между неплотно прикрытыми веками виднелись одни белки.
Мать, тщетно пытавшаяся согреть в своих ладонях его безвольные тонкие пальцы, подняла на вошедшую взгляд, полный страдания.
- Я пришла помочь вашему сыну, но вижу, что вы нуждаетесь во мне не меньше, чем он, - холодно проговорила девушка, мельком взглянув на женщину.
Мужчина остался стоять в дверях, позади странной гостьи, борясь с желанием выдворить ее за дверь. Но мать, цеплявшаяся за малейший шанс на спасение сына, готовая, не раздумывая, поверить в любое чудо, услышала только одно слово: помочь. Она поспешно поднялась и, освободив свое место в изголовье больного, отступила в глубь комнаты.
Девушка села на стул, взяла мальчика за руку и тихо, но внятно проговорила:
- Артём, ты слышишь меня?
Мальчик облизнул сухие губы и открыл глаза. Огромные пустые зрачки, успевшие всосать в себя небесную голубизну радужки, казалось не реагировали на свет.
- Смотри! Он пришел в себя! - всплеснула руками женщина, подаваясь вперед. – Тёма! Тёмочка... сыночек мой ненаглядный...
Девушка жестом призвала ее к молчанию.
- Тсс! – шикнул на жену отец, жадно следя за происходящим.
- Артём! Я должна кое-что рассказать тебе. Ты не возражаешь? – мягко спросила гостья.
Взгляд мальчика, обретя осмысленность, остановился на незнакомке. Он попытался улыбнуться ей, отчего стекловидная пленка лопнула на его нижней губе и из образовавшейся трещинки проступила бледно-розовая жидкость.
Мать рванулась было к сыну, но девушка снова остановила ее.
- Слушай меня внимательно, брат, - ласково заговорила девушка, поглаживая его руку. – Я очень люблю тебя, потому что там, куда ты идешь, всех нас объединяет Любовь... К сожалению, здесь не принято говорить правду ни взрослым, ни тем более детям, отправляющимся в дальний путь. И это очень печально. Каждый имеет право знать: когда, куда и как. Каждому необходимо подготовиться изнутри. Это очень-очень важно. Уж ты поверь мне.
- Не смей!!! – взвизгнув, женщина бросилась на девушку, готовая расцарапать в кровь ее лицо, лишь бы роковые слова не слетели с ее губ.
- Вон отсюда! Немедленно вон!!! – взревел отец мальчика. – Или я вышвырну тебя силой!
           Девушка неспеша обернулась, устремив на обоих разом отяжелевший взгляд. Под воздействием мощного волевого потока, исходившего от этого хрупкого на вид создания, родители мальчика замерли, разом утратив не только всю свою агрессивность, но и, казалось, саму способность двигаться.
- Вы должны понять, что эта душа вам больше не принадлежит, - с печальным спокойствием проговорила девушка. – Что вы не властны ни над ней, ни над ее судьбой. Изменить что-либо не в ваших силах. Поэтому, прошу вас, не мешайте. Вы ведь не видите тех, кто стоит сейчас у его постели. А я вижу. И он видит. Ведь ты видишь их, Артём?
Мальчик еле заметно кивнул.
- Кто они? Назови! – потребовала девушка.
- ...Моя бабушка. Дядя Саша. – (Мать слабо вскрикнула, инстинктивно ухватившись за мужа, чтобы не упасть.) – Тетя Эмма... И еще один... в красивых светящихся одеждах. Вон в том углу... Я не знаю его. – Произнося это, мальчик медленно обводил взглядом комнату, как бы всматриваясь в чьи-то лица.
- Все они пришли, чтобы встретить и сопроводить тебя, брат. Сейчас они там, по ту сторону черты. А я здесь, рядом с тобой. Ты можешь взять меня за руку.
Мальчик с трудом поднял бледную, холодеющую руку и вложил ее в протянутую ладонь.
- Ты не должен бояться, слышишь? Умирать совсем не страшно. Ты даже не заметишь, как это произойдет. И это вовсе не конец, поверь. Там ты будешь гораздо счастливее, чем здесь. Боль, слабость, страдания исчезнут. Появится необычайная легкость. И ты вовсе не будешь одинок.
Мальчик не спускал глаз с того места, где, по его словам, находился незнакомец в светящихся одеждах. Девушка тоже время от времени бросала туда быстрый взгляд и еле заметно улыбалась.
- А как же... м...мама... папа? – прошептал он. Голос плохо слушался его.
- Они должны понять, что ты оставляешь только свое тело, которое, увы, подвело тебя. Что ты не уходишь в вечную тьму, а возвращаешься домой. Туда, где всех нас ждет вечное пребывание. И тогда они смогут спокойно и терпеливо дожить свою жизнь. А потом вы снова свидетесь. Ты сам придешь на встречу с каждым из них, как сейчас пришли за тобой твои близкие, те, кто любил тебя при жизни. Поверь мне, все будет именно так.
- Я верю тебе, добрая фея, - одними губами прошелестел мальчик. Улыбнулся и умиротворенно прикрыл глаза.
Его ладонь расслабилась, отяжелела и выскользнула из руки девушки.
- Вот и умница. – Склонившись над ним, она поцеловала его в лоб. – В добрый путь. И до скорой встречи.
Девушка поднялась и усталой походкой направилась к выходу. На пороге обернулась к неподвижно застывшим – не от ее чар, от шока – родителям:
- Очень прошу вас, не оплакивайте слишком долго своего сына. Этим вы будете насильственно удерживать подле себя его душу, лишая ее свободы и счастья.

Тигран поджидал Одиль на площадке перед своей дверью. Не обратив на него внимания, она прошла в гостиную и бросила свое тело в кресло - так вернувшийся с работы человек спешит избавиться от тяжелой сумки или портфеля.
- Ну что? - нетерпеливо спросил он, остановившись в дверях. - Ты смогла помочь мальчику?
Светлая улыбка озарила на миг лицо девушки.
–  О, да! – мечтательно проговорила она. – Он уже Там.
- Что значит «там»? Он умер!?! – вскричал Тигран, до глубины души шокированный ее странной реакцией. И укоризненно добавил: – А говоришь помогла!
           Девушка ничего не ответила, отгородившись от него сомкнутыми веками.


ГЛАВА 11

Как-то днем, когда Тигран был на работе, она вышла из дома и отправилась в сквер, лелея тайную надежду, что на сей раз поднимет подкатившийся к ногам мячик и сильным, эффектным броском вернет его дерзким, так напугавшим ее в тот день мальчишкам. Она сядет на ту же скамейку, а мамаша с коляской снова окажется рядом и снова попросит ее присмотреть за спящим малышом. Когда женщина отойдет, она склонится над коляской и быстро-быстро, чтобы никто не успел заметить, коснется губами нежной персиковой кожицы младенца, вдохнет его упоительный молочно-сладкий аромат – аромат несбыточного материнства.
Подсознательно она угадывала – не одна лишь потребность пережить заново недавно пережитое влекла ее именно сегодня именно в этот сквер. Она чувствовала, что ей предстоит волнующая, одновременно радостная и болезненная встреча. Встреча, которую куда правильнее было бы избежать. Да только она, как всегда, не желала следовать доводам рассудка.
Хотя на листве, на аллеях сквера весело играли солнечные блики, из-за дальних домов со зловещей медлительностью выползала чернильно-сизая туча, грозя распластаться по всему небу. Девушка поднялась с пустой скамейки, на которую так никто и не сел, и медленно пошла вдоль аллеи, ощущая странный холодок под ложечкой и усиливающееся волнение. Все дальнейшее происходило, как в замедленном кино.
Навстречу ей шли две девочки-подростки. Держась за руки и весело болтая, они облизывали на ходу брикетики сливочного пломбира. Одну из них  девушка видела впервые. Другая – в блекло голубых джинсовых шортах и коротенькой белой кофточке, кокетливо оставлявшей открытой полоску упругого смуглого живота – была  Ритой!
Девушка оцепенела. У нее уже не было возможности свернуть с аллеи или хотя бы спрятать свое лицо. Оставалось лишь одно – ровным спокойным шагом и с отсутствующим видом пройти мимо. Но она поймала себя на том, что не хочет этого. Само провидение столкнуло ее лицом к лицу с родной сестрой, недосягаемой, заметно повзрослевшей, но все такой же бесконечно родной и близкой. Они были удивительно похожи – те же глаза, овал лица, такие же пышные, волнистые волосы цвета темной бронзы. Сейчас это сходство стало еще заметнее. Рита с раннего детства стремилась во всем подражать ей – смехом, мимикой, манерой говорить и даже походкой. Тогда ее это даже слегка раздражало. Повзрослев, она поняла, что была для младшей сестры своего рода эталоном.
Поперхнувшись мороженым, Рита напряглась и, часто моргая, будто стремясь избавиться от наваждения, уставилась на девушку. В ее широко распахнутых глазах переплелись недоумение, суеверный страх и готовое в любой момент выплеснуться наружу безудержное ликование, которое она изо всех сил пыталась подавить. Ее внутренняя борьба, все ее молниеносно менявшиеся эмоции отражались на полудетском личике, как на экране проектора. За эти считанные минуты каждая из них пережила целую бурю чувств... целую жизнь. Им обеим казалось, что они, обливаясь слезами счастья, уже душат друг друга в объятиях, но ни та, ни другая не сдвинулась с места. Не ноги подводили их, а парализованный невероятностью происходящего мозг.
             Рита бессознательно прижимала руки к груди, не замечая как моро-женое тонкими белыми струйками стекает по кофточке и шортам, исчезая в красном толченом кирпиче аллеи.
Глупышка! Ты вся перепачкалась. Тебе влетит от мамы, - мысленно одернула ее девушка, боясь произнести эти слова вслух, чтобы окончательно не напугать сестру звуком собственного голоса.
Рита услышала! Или почувствовала. Машинально разжала пальцы, и раскисшее мороженое мокро шлепнулось к ее ногам, забрызгав в довершение ко всему еще и кроссовки.
- Эй!Ты что, сдурела? - возмутилась ничего не понимавшая подружка. – Себя вымазала, и меня тоже!
Сделав над собой неимоверное усилие, девушка оторвала наконец от сестры взгляд, надела на лицо маску равнодушной отчужденности и прошла мимо. Она знала, безумными глазами Рита смотрит ей вслед, умирая от желания окликнуть ее по имени. Она ощущала всем своим естеством, что вот сейчас, не пройти ей и двух шагов, с диким воплем сестра бросится ей вдогонку, повиснет на ней, голося на весь сквер, требуя немедленного, сиюминутного подтверждения... Она понимала, этого нельзя допустить.
И, не оборачиваясь, по-прежнему спиной чувствуя на себе молящий, прожигающий насквозь взгляд, мысленно приказала сестре забыть навсегда, начисто стереть из памяти их встречу. Потому что встречи этой не было и быть не могло.
         Только после этого девушка позволила себе обернуться. Стоя на том же месте, Рита старательно счищала носовым платком потеки от мороженого. Подружка, неуклюже пытаясь помочь, что-то без устали выговаривая ей. Рита выглядела рассеянной и несколько озадаченной, но не более того. Девушка понимала, в ней осталось смутное, будоражащее ее ощущение от только что пережитого, но чего именно – она, как ни старалась, припомнить не могла, и это мучило ее.
           Удовлетворенно и печально вздохнув, девушка вышла из сквера, смешавшись с потоком пешеходов. Свинцовая туча к тому времени, как и грозилась, уже завладела всем видимым небом.
Встреча с сестрой взволновала ее гораздо сильнее, чем она могла бы предположить. Рита ее узнала! Значит, она та же, такая же. Так может все ее тайные страхи напрасны и ничто не изменилось с тех пор? Может зря она терзает себя и других? Вот и для Тиграна она странная, загадочная, но в общем-то обычная девушка. Обычная... обыкновенная... нормальная... как все... Вдумавшись в смысл этих слов, она нахмурилась. И сама себя попыталась утешить: А разве нет? Разве не она сейчас идет по улице легкой, пружинистой походкой – юная, свежая, привлекательная. Встречные парни, как и раньше, заглядываются на нее. За-гля-ды-ва-ют-ся. Они ее видят! Она может подойти и заговорить с любым прохожим, даже взять его за руку. Да что прохожий, когда она обнимает и целует Тиграна – не в несбыточных грезах и снах, а наяву!
          Упали первые тяжелые капли дождя. Над головами пешеходов пестрой клумбой расцвели перевернутые чаши зонтов. Девушка бросила взгляд на приблизившееся к земле, словно провисшее небо, на ожившие вдруг кроны деревьев. Порывы ветра трепали их все сильнее, заставляя гнуться, постанывать и ворчать. В считанные минуты дождь превратился в ливень. Люди спешили укрыться от косо хлещущих небесных струй – кто в подъезде, кто под деревом, кто на ходу запрыгивал в городской транспорт или ловил такси.
Она остановилась – одна посреди разом опустевшей улицы. Вода обильно стекала по ее телу и волосам, заливала глаза и нос. Даже сделать вдох, не наглотавшись при этом воды, было трудно. С сухим и зловещим треском небо раскололось надвое, как гигантский грецкий орех, полыхнув сквозь трещину голубым огнем. Еще и еще раз. Видно Зевс-громовержец решил колоть орехи прямо у нее на голове.
- Дура! Чего торчишь тут, как мокрая курица? Беги! – крикнул ей промчавшийся мимо мальчишка.
Она не сдвинулась с места, сама не понимая, что удерживает ее. Ветер и дождь меж тем превратились в настоящий ураган. Чтобы противостоять ему, приходилось сильно наклоняться вперед. Слепящие глаза вспышки и оглушительные раскаты грома следовали одновременно, безо всякой паузы. Но девушка вдруг перестала слышать и видеть их. Внутри нарастала тревога, причину которой она силилась понять.
И тут ее осенило: Рита... Ну конечно же Рита! Она в опасности!
Девушка развернулась и пошла назад в сквер. Теперь ветер и дождь хлестали ей в спину, подгоняя и подталкивая, заставляя почти бежать. И она побежала, разбрызгивая воду, сплошным потоком бегущую по аллее.
Вот и то место, где они повстречались с сестрой. Только подружек там естественно уже не было. Не было вообще никого. Абсолютно пустой сквер. Ее это не смутило. Ей не нужно было тратить время на поиски. Внутри будто сам собой включился электронный навигатор, безошибочно указывавший ей направление. Она свернула в боковую аллею и снова побежала, едва успевая уворачиваться от гонимых ветром сломанных ветвей.
Наконец она заметила их – две жалкие, насквозь промокшие фигурки, прижавшиеся к стволу дерева, спиной к ней. Будто разом окаменев изнутри, девушка увидела, как небесная огненная змея вонзается в дерево, расщепляя его надвое, как вздымается к черному небу факел огня, мгновенно обугливая ствол. А под ним, на затопленной водой земле два бездыханных девичьих тела.
Сорвавшись с места со скоростью, недоступной в обычном состоянии, она бросилась к подружкам и с нечеловеческой силой отшвырнула их в стороны. Обе пробками вылетели на аллею.
- Бегите отсюда! Живее! – властно крикнула она им в спины. – Прочь из сквера!!! – И прежде, чем они успели оглянуться, чтобы понять, кто налетел на них будто шквал, отпрыгнула в высокий кустарник.
В следующий миг оторопело застывшим девочкам показалось, что небо рушится на их головы. С разрывающим нутро и барабанные перепонки грохотом сверкнула молния – такая яркая, что все вокруг стало молочно-белым – и вонзилась в то самое дерево, под которым они только что стояли. Дерево раскололось надвое и занялось пламенем.
Взглянув друг на друга круглыми от ужаса глазами, девочки со всех ног пустились наутек.
Гроза же, будто только для того и налетевшая, чтобы совершить свое черное дело, разом утихла, глухо ворча и ухая где-то за горизонтом. Небо уже не наваливалось всей своей тяжестью на землю, а ветер умчался вслед за грозой, оставив в покое истерзанные деревья.
Перешагивая через бурелом, девушка выбралась из своего укрытия и направилась в противоположную сторону от той, куда умчалась сестра с подругой. Пенный поток, бегущий по аллее, доходил ей до щиколоток. Насквозь промокшие и отяжелевшие босоножки повисли на ногах гирями, мешая идти. Не долго думая, она сняла их. Настроение сразу улучшилось. Шлепать по лужам босиком было куда легче и приятнее.
А тут еще проглянуло солнышко, разом преобразив истерзанную, пришибленную дождем и ветром природу. Мокрые листья украсились хрустальными подвесками, в которых плясали, перемигиваясь, солнечные зайчики. Мрачные серые лужи превратились в лучезарные зеркала, и теперь уже облака бежали не только над головой, но и под ее ногами. Она бодро и весело вышагивала по этим зеркалам, давя их голыми пятками, разбивая в мирриады осколков-брызг. Вода все еще сбегала тонкими струйками с ее волос по мокрому, прилипшему к телу платью, но она не замечала этого.
На душе у девушки было светло и радостно, потому что ее младшая сестренка вернется сегодня домой живой и невредимой. Потому что совсем уже скоро она станет взрослой и выйдет замуж за Степу. Они постараются как можно реже говорить о ней между собой, прекрасно понимая, что именно его первая трагическая любовь свела и объединила их. А потом у них родится дочка, которую они, как само собой разумеющееся, назовет ее именем.
Умчавшись мыслями в будущее, девушка не заметила, что сквер давно кончился, и она уже идет босиком по улице. Радость, переполнявшая ее, вырвалась наружу. Ей захотелось петь, дурачиться и плясать, как в детстве, смешно, по-папуасски размахивая руками. Она сделала пируэт на одной ноге и, поскользнувшись, шлепнулась в лужу, весело рассмеявшись над своей неуклюжестью. Из окон и подворотен послышались смешки. Прохожие, только начавшие выползать из своих укрытий и тщетно выискивавшие не залитое водой пространство, одаривали ее осуждающими взглядами. Девушка не обращала на них внимания.
Сидя чуть ли не по пояс в воде, она с наслаждением вдыхала полной грудью озоновую свежесть воздуха, звенящего прозрачной, девственной чистотой, аромат цветов, резко усилившийся после дождя, любовалась жемчужно-белыми, распластанными в лужах облаками, поднимавшимся от земли паром. Природа, а вместе с ней и сама Жизнь, прекрасная и неповторимая, полная ароматов и красок, улыбалась ей.
- Дочка, вставай, милая, - окликнула ее сгорбленная старушка, с опаской переходившая улицу. – Нельзя тебе в холодной воде сидеть. Ты ж будущая женщина. Застудишься, рожать не сможешь.
- Мне можно, бабуля. Мне все теперь можно, - отозвалась девушка, сразу погрустнев.
Но старушку послушалась. Выбралась из лужи и поспешила домой, чтобы успеть до прихода Тиграна ликвидировать следы непредвиденного приключения. Ее босоножки так и остались лежать на дне лужи.

        А дома (Как странно и как радостно ей было считать дом Тиграна хоть временно, но своим) спеша наверстать упущенное время, она орудовала кухонным ножом и нечаянно порезала палец. Забыв про готовку, девушка с изумлением и восторгом следила за тем, как алые капельки крови, переполняясь через края пореза, стекают на ее ладонь. Промокнув ранку салфеткой, она продолжала внимательно изучать порез. Понюхала кровь, лизнула – соленая! Но тут пятно на салфетке начало бледнеть и исчезать на ее глазах. Еще мгновение, и салфетка была снова абсолютно чистой, разве что немного помятой.
Оторвавшись от созерцания салфетки, девушка с опаской перевела взгляд на палец – никакого пореза не было и в помине. Ей вспомнились воробьи на подоконнике, самым бессовестным образом игнорировавшие ее присутствие. Разом сникнув и помрачнев, она сама сделалась похожей на нахохлившегося воробышка. День был необратимо испорчен.
Девушка побрела в спальню, чтобы еще раз взглянуть на то, что она называла своим телом. Из зеркала на нее укоризненно глянуло бледное, потерянное существо с безвольно опущенными руками.
О, только не это! Ни в коем случае нельзя раскисать.
Устыдившись минутного малодушия, она грациозно, почти картинно откинула голову, с насмешливым вызовом встретившись взглядом со своим отражением. Так ли она несчастна, как ей сейчас кажется, в этом мире звуков, запахов, грубой, саморазлагающейся материи и механического движения? Возможно ли чувствовать себя обделенной, прикоснувшись к тайнам Мироздания, к мудрости Мироздания, к бесконечности Мироздания! Выше голову, дитя Вселенной! Очнись от наваждения, в которое сама себя погрузила! Жизнь это не только кровь и ткань. И ты как никто это знаешь.
Она забыла или предпочитала не вспоминать, что предала Вселенную ради своей прихоти. Но разве можно назвать прихотью любовь? Разве миг любви и Вечность не равнозначны?
В глубокой задумчивости девушка вернулась на кухню, взяла нож и добросовестно дорезала брошенные на столе овощи. К приходу Тиграна все было готово – обед, нарядно накрытый стол и беззаботная улыбка.
Однако, проснувшись среди ночи, Тигран обнаружил, что Одиль опять нет рядом. Он зажег свет, бросил взгляд на спинку стула, где она обычно оставляла снятую одежду. Стул был пуст. Тигран уже знал, где следует искать беглянку. И, увы, не ошибся.
ГЛАВА  12

Среди крестов и каменных плит он с трудом различил знакомые очертания застывшей надгробным изваянием фигурки. В нем вспыхнуло раздражение, почти ярость – оттого, что его принуждают делать то, чего он делать не хочет, оттого что он испытывает мистический страх перед недобро притихшим, погруженным во тьму кладбищем и перед этим странным, загадочным существом, которое бродит по ночам там, куда ни один здраво-мыслящий человек  в такое время не сунется.
Нет, он не станет больше прятаться от нее, а потом, как мальчишка, бежать сломя голову домой и нырять в постель, чтобы она, не дай Бог, не догадалась, что он подглядывал за нею. Этому надо положить конец! Так не может дальше продолжаться. Или он сегодня же, сейчас! узнает о ней всю правду, или... Или, для начала, тоже сделает ей больно.
Вспомнив имя, начертанное на могильной плите, у которой она стояла, он отчетливо и громко сказал:
- Майя...
           Этот внезапный голос в ночи, его голос! произнесший вслух запретное имя, прокатился гулким эхо по крестам и могильным плитам. Он был для нее равносилен выстрелу в спину. Застигнутая врасплох, девушка вскрикнула, взметнулась над царством мертвых и попыталась убежать.
  Тигран бросился за нею. Колючие черные кусты, которые днем были прекрасными розами, превратились вдруг в когтистые руки покойников, обдиравшие кожу, цеплявшиеся за рубашку и брюки. Настигнув беглянку, он крепко прижал ее к себе, силой заставив остановиться. Она вся дрожала и рвалась из его рук, как пойманная в силки птица.
- Успокойся. Да успокойся же! Прошу тебя, - увещевал он, забывая про собственные страхи. – Это же я, Тигран.
- Т...ты...ты следил за мной, - с горечью и упреком проговорила она севшим от волнения голосом. – Зачем?! Ты не должен был этого делать. – И, оттолкнув его, с отчаянием крикнула: – Уходи! Тебе здесь не место. Возвращайся домой, в свою теплую постель, в свою жизнь, и постарайся все забыть. Как-будто... как-будто меня не было вовсе.
О, ей ничего не стоило поступить с ним так же, как она поступила со своей сестрой – отнять у него саму память об их быстротечном романе. Но, выкрикивая эти слова, она чувствовала, что лукавит, потому что ей совсем не хотелось, чтобы он забывал о ней. Потому что она должна жить хотя бы в его воспоминаниях.
Зажав ей рот рукой, он испуганно прошептал:
- Тише!.. Ради Бога, тише.
          Раздираемая внутренним разладом, страдая от сознания необратимости случившегося, девушка попыталась взять верх над ним, над собой, над нелепостью и безысходностью ситуации. Насмешливо сверкнув в темноте белками, она с горьким вызовом бросила:
- Боишься, что разбужу мертвых? Не бойся. Со мной тебе ничто не угрожает. Здесь все мои друзья. И эта женщина, убитая грабителями в подъезде собственного дома, – она принялась по очереди указывать на обступавшие их могилы, - и вон те славные старички-супруги, ушедшие из жизни одновременно, и эти несчастные, погибшие от рук террористов. Они постоянно пересказывают мне свои истории.
- Господи, что ты такое говоришь! – Его передернуло.
Девушка умолкла, нервно теребя прядь волос. И, исподлобья глядя на него сквозь тьму, жестко спросила:
- Как ты узнал мое имя?
- Твое имя?!. – озадаченно переспросил он. – Ты хочешь сказать, что твое настоящее имя тоже Майя!?
Она растерялась.
- Но ведь ты только что произнес его. Ты меня окликнул.
Наступила долгая пауза. Он по-прежнему не мог ничего понять, а она казнилась, что так по-глупому выдала себя.
- Ну вот все и кончилось, – удрученно проговорила девушка. – Ты не должен был узнать мое имя.
- Не понимаю, как может имя повлиять на наши отношения. Какая, в сущности, разница, как тебя зовут – Одиль или Майя.
- Увы. Разница огромная. И она меняет всё. Мы больше не сможем быть вместе. Ты сам этого не захочешь.
- Но почему? Послушай, – он поежился, бросив тревожный взгляд по сторонам, – уйдем отсюда, а. Мне здесь как-то не очень уютно.
- Так уходи. Никто тебя сюда не звал, и я тебя не держу.
- Что значит уходи? А ты?
- А я остаюсь.
- Неужели собираешься просидеть тут до утра?
- Ты никак не можешь или не хочешь понять, Тигран! Мое место здесь. Я дома. Теперь ты у меня в гостях. Как видишь, я вовсе не бездомная. Даже прописка есть – резцом по камню.
Тряся головой, он сжал ладонями виски:
- Сумасшедшая. Ты сумасшедшая.
Осознать, а главное принять то, что она пыталась ему объяснить, было действительно выше его сил. А она, решившись, наконец, расставить все точки над i, опустилась на низенький каменный бордюр и холодно проговорила:
- Ты все допытывался, кто я и откуда. Ну что ж, раз уж так вышло, я расскажу тебе...
- Да-да, конечно расскажешь! А я с огромным вниманием выслушаю тебя. Но только дома. Я заварю горячий горький кофе. Хотя нет, ты больше любишь чай. Мы ляжем вместе в постель, укутаемся одеялом, включим ночник. Я прижму тебя к себе крепко-крепко, и ты все по порядку поведаешь мне.
- Нет, Тигран! – Голос ее звучал мрачно и твердо. – Ты выслушаешь меня здесь. Как бы тебе не было неприятно. И тогда уж решишь, сможешь ли ты снова пригласить меня в свою постель... Садись вот сюда, напротив.
Почувствовав, что ему никак не удается побороть в себе безотчетный, неконтролируемый страх, она положила руки ему на плечи, пристально посмотрела в глаза и, когда Тигран, глубоко вздохнув, наконец расслабился, заговорила:
- Находиться здесь ничуть не опаснее, чем в любом другом месте, поверь. Мертвые куда безобиднее живых, сочиняющих про них жуткие небылицы. Бояться кладбища так же глупо, как бояться гардероба с пустой одеждой... Если только в этом гардеробе не прячется живой грабитель... Потому что это всего лишь место, куда бессмертные души сбрасывают свои смертные тела.
Взгляд Тиграна упал на ее ноги, белевшие на черной земле.
- Да ты никак босая! – воскликнул он.
- Босая? – рассеянно повторила она. – А я  и не заметила. Должно быть где-то посеяла босоножки. Не обращай внимания.
- Но ты же простудишься. Земля ведь холодная.
- Не волнуйся. Я не могу простудиться.
- Не можешь простудиться? Это почему же?
Майя лишь сочувственно покачала головой, печально вглядываясь в него сквозь тьму.
– Знаешь, что означает на санскрите мое имя? Мираж. Иллюзия. Обман зрения. Вот что я такое, Тигран. А теперь постарайся не перебивать меня больше.Уверена, ты будешь единственным в мире человеком, которому доведется выслушать подобную исповедь. Возможно чуть позже я пожалею об этом и заберу назад свою тайну. Но сейчас я испытываю непреодолимую потребность излить душу. – Она помолчала, мысленно листая страницы прошлого, и снова заговорила: – В тот день отец как обычно заехал за мной в институт. Ему почему-то казалось, что меня на каждом шагу караулит опасность, и он часто забирал меня после занятий. Мама с Ритой ждали нас с накрытым столом. Рита-Риточка-Маргаритка – славная моя сестренка... В тот день они нас так и не дождались.
Даже в темноте Тиграну было видно, как расширились глаза рассказчицы, заново переживавшей свою трагедию.
- Все произошло так внезапно... Я дико закричала. Сильный толчок выбил меня из машины с такой скоростью, что я опередила свой крик, все еще звучавший позади. Помнится, это потрясло меня больше всего. Разве можно обогнать собственный крик?.. Стремительный полет, вопреки моим ожиданиям, окончился не падением, а... парением! Я ощутила вдруг поразительную легкость и особую, дотоле неведомую свободу перемещения. А главное, после такого удара у меня ничего не болело! Моим первым побуждением было скорее бежать назад, чтобы посмотреть, что стало с отцом. Я мгновенно оказалась на месте аварии.
Майя умолкла ненадолго, нервно ломая пальцы, и снова продолжила свою исповедь:
– Разбитая вдребезги машина. Бегущие отовсюду люди. Они толкались, тесня друг друга, пытаясь разглядеть то, что находилось внутри. Потом долго возились с искареженными дверцами. Я проскользнула сквозь толпу в первый ряд. Из салона, как тряпичную куклу, вытащили и опустили на асфальт моего отца. А через несколько минут рядом с ним оказалось... тело несчастной... Оно... оно было так изуродовано, что я узнала его только по платью, на котором, прямо на моих глазах распускались огромные алые цветы.
          Тигран сидел на холодном каменном бордюре, забыв где он находится, и не отрываясь смотрел на все отчетливее проступавшее лицо девушки, казавшееся в предутреннем сумраке почти бескровным.
- Где это произощло? – спросил он.
- Совсем близко от института, при въезде на скоростную трассу. Да какое это теперь имеет значение, где, - рассеянно отозвалась она и снова продолжила свой рассказ: – Отвратительно громко и нудно завыли сирены «Скорой» и ГАИ. Прибывший наконец врач, бездушный и самоуверенный, бесстрастно констатировал: «Мужчина в коме, девушка мертва.» Как же так, пронеслось в моей голове. Что он такое говорит?! Мне хотелось крикнуть этому надутому индюку, что он заблуждается, что девушка жива и не имеет ничего общего с тем, что лежит на асфальте. Да я и кричала. Но на меня почему-то не обращали внимания.
Санитары бесцеремонно прошли сквозь меня, даже не извинившись, что очень удивило и оскорбило меня. Уложив отца на носилки, они повернули назад, к реанимационной машине. На сей раз я успела отскочить. Два других санитара накрыли мое тело простыней и тоже уложили на носилки... Я все еще растерянно стояла посреди улицы, наблюдая за тем, как редеет толпа зевак, когда отец окликнул меня. Я радостно обернулась – он стоял рядом. Целый и невредимый. Такой, каким был до аварии. И мы, рука об руку, поспешили домой, чтобы успокоить маму и сестренку.
Мы наперебой нашептывали им, что с нами все в порядке, что все обошлось, и нет причин для волнения. Но они, не желая слушать нас, плакали не переставая. А в доме нашем толпилось множество знакомых и незнакомых людей. Здесь были мои однокурсники, школьные друзья и даже бывшие преподаватели, мамины и папины сотрудники. А у дома собралась целая толпа соседей нашего большого двора. Мы никак не могли понять, что им всем от нас надо, почему они утешают маму и зачем так много цветов. Где нам взять столько ваз, волновалась я, и куда их ставить?
Приблизившись к Степе, я спросила его, почему он такой потерянный и бледный. Но и он ничего мне не ответил. Когда же привезли два красивых, обитых голубым шелком гроба и установили их открытыми во дворе, я наконец все поняла. В одном гробу лежал мой отец, в другом – я сама. Мы утопали в цветах. И в слезах провожавших нас людей. Гробы подняли и понесли по улицам, по которым я сначала бегала в школу, потом в институт. Процессия растянулась на несколько кварталов... Самое неприятное, это когда заколачивают гроб. Звук забиваемых в дерево гвоздей ужасен, хоть я и слушала его снаружи, а не изнутри. Я следила за тем, как гробы на веревках опускают в ямы. Вот в эти самые. – Майя босой ногой ударила о землю.
Тигран слушал ее и не мог отделаться от ощущения, что ему снится страшный сон, который все никак не кончается. Он огляделся по сторонам. Надгробия, кресты, чугунные решетки, цветы на могилах, деревья и кусты все отчетливее и рельефнее вырисовывались из таявшей тьмы. Спал город там, за оградой – ни прохожего, ни машины. Тишина и безветрие царили вокруг, не тревожа навечно уснувших.
Навечно уснувших... Расхожее словосочетание, оставленное им в наследство советским атеизмом. Ну и кого же теперь ему следует считать вечно спящими? Тех, чьи тленные останки покоятся здесь, у него под ногами, или тех, кто, преисполненный чванливого самомнения, познает этот иллюзорный мир вслепую, огульно отрицая существование всего, что нельзя увидеть, услышать, пощупать или попробовать на зуб? Все перепуталось в голове Тиграна. Он пытался понять, кто сидит напротив него, на могильной ограде, из чего соткана ее плоть и как ей удалось вернуться. Его мозг будто оцепенел, превратился в глыбу льда, не способную ни думать, ни анализировать. Даже естественный человеческий страх и тот покинул его.
А девушка продолжала:
- Я не в силах передать тебе все, что видела и слышала. Человеческая речь слишком бедна и несовершенна. Когда-нибудь, когда настанет твой час вернуться домой, ты все поймешь сам. Такой миг приходит к каждому. Он столь же грустен, сколь и прекрасен... Отец отдался ему сразу, без тени сожаления. Я думаю, он был готов. Я пыталась во всем следовать ему, но у меня не получалось. Мне никак не удавалось отделаться от мысли, что надо мной совершено насилие, что это чудовищная несправедливость. Мне не дали прожить причитавшуюся мне по праву жизнь! Позже я поняла, что это не так, что все имеет свои причины и следствия, свои закономерности. Даже Там прозрения даются не сразу.
Меня уговаривали смириться, примкнуть к себе подобным, продолжить свой путь. Я отвергала все доводы. На то у меня были свои, особые, как мне казалось, причины. Но об этом в другой раз... Если, конечно, у нас с тобой будет другой раз. – Делясь своим сокровенным, Майя отключенно смотрела в одну точку, будто разговаривала сама с собой. – Я блуждала, как потерянная, среди живых. В этом была своеобразная горькая услада и нестерпимая мука: находиться рядом со своими близкими, ощущать их присутствие, их мысли и чувства, оставаясь невидимой. Более того – не существующей для них. Невозможность контакта, осознаваемая мною все острее, удручала меня. Я окликала мать, сестренку, друзей – они оплакивали меня, а зова не слышали. Я стояла у мамы за спиной, когда она, украдкой роняя слезы, готовила мои любимые блюда. Суетясь на кухне, она то и дело проходила сквозь меня, как сквозь пустоту, не ощущая моего присутствия. Не удивительно. Ведь мы находились в разных мирах. Впрочем нет, иногда все-таки ощущала. Особенно по ночам, когда я тихонько ложилась рядом и нашептывала ей ласковые слова, чтобы утешить. Она затихала, успокаивалась, но была уверена, что все это ей только кажется...
Иногда, желая убежать от себя, от своей нестерпимой порой боли, я уносилась в безлюдные дали. Распластавшись во влажном облаке, проплыва-ла над океанами, живущими своей особой, могучей жизнью. Над гордыми своим величием и неприступностью скалами, над манящей зеленью лесов. Только все это было отныне для меня недосягаемым. Как, скажем, тебе – мир кино или телевизора: ты смотришь на экран, но не можешь в него войти. Ваше Солнце отныне светило не для меня.
Я уносилась туда, где потоки человеческих эмоций и мыслей сплетаются в разноцветную блистающую канву, туда, где людские судьбы зарождаются и лопаются, как пузырьки в горячих гейзерах, где нет и не может быть неразрешимых проблем – в царство ясности, гармонии и порядка.
Там, в этих восхитительных потоках я ощущала себя сразу всем – вылупившимся из икринки головастиком и производящей на свет потомство крольчихой. Трепещущим в объятиях времени цветком и ликующей, спешащей на встречу с берегом волной. В своей всеобъемлющей разобщенности я ощущала себя Солнцем, жонглирующим летящими вкруг него планетами, напряженно пульсирующей мудрой Вселенной и сгорающим метеоритом. Все это одновременно присутствовало во мне, а я во всем, поскольку мы были едины. Я была духом, разлитым во Вселенной. И в то же время безумно тосковала по оранжево-желтому уюту тесной электрической квартирки, затерянной где-то там, на бешено несущемся сквозь бездну шаре. Я тосковала по тебе, Тигран!
- Ты тосковала по мне??? – поразился он. – Но ведь мы с тобой даже не были знакомы!
Она приложила палец к губам, призывая его к молчанию.
- И вот тогда я снова устремлялась на Землю, дни и ночи проводя подле тебя. Смотрела, как ты работаешь, как одиноко и безрадостно бредешь в свой опустевший дом. Я знала все, что ты думал и чувствовал. Я измерила такие глубины твоей души, о которых ты и сам не подозреваешь. О, как мне хотелось порой утешить, приласкать тебя, разделить с тобой твое одиночество. Я протягивала руку, чтобы украдкой, когда ты спишь, коснуться тебя. Но моя рука проваливалась в пустоту. И это мучило меня больше всего. Как я хотела, чтобы ты увидел меня, дотронулся до меня, как до реального живого существа, которое ходит по одной с тобой земле. Но ты даже не подозревал о моем существовании. И я взбунтовалась. Я возжелала невозможного – возвращения в Жизнь. Сегодня. Сейчас. И не младенцем, которому пришлось бы снова годами расти, а в своем собственном, насильно отнятом у меня облике.

ГЛАВА  13

Майя не просто умолкла, она умчалась в недосягаемые для Тиграна сферы. Перед ее внутренним взором, гораздо более отчетливым и реальным, чем у обычного человека, возникла последняя встреча с отцом. Он явился на ее настойчивый зов таким, каким она сохраняла его в своей памяти. Вновь переживая бессловесный обмен мыслями, состоявшийся тогда между ними, она почувствовала болезненный укол где-то внутри, под ребрами и постаралась отогнать от себя жгучее чувство вины.
            Она требовала от отца ответа, почему ее продолжают одолевать земные чувства, если все уже позади. Почему ей никак не удается от них избавиться.
Ты слишком рано рассталась с жизнью, по роковому стечению обстоятельств разделив со мной мою участь, - попытался объяснить он. – И все же это не повод для того, чтобы смущать живущих на Земле. У них свой путь, у тебя свой. Тебе надо перестроиться, смириться... Мир, в который мы вернулись, гораздо интереснее и богаче того, из которого мы ушли.
Ты говоришь со мной как отец? – перебила она его.
«Отец» остался Там, - последовал спокойный ответ. – А здесь, как ты знаешь, у нас нет ни пола, ни возраста, ни семейных уз. Мы различаемся только опытом, который  успели накопить, да свойствами души.
Но я... я же помню, что ты мой отец! – не сдавалась она.
Тебе пора уже это забыть. Забыть мысли и чувства той, которой ты была. Жизнь на Земле всего лишь школа, необходимая нам для само-совершенствования.  Для  продвижения  к своему Истоку.
Школа? Прекрасно! Тогда я желаю доучиться в ней до конца.
Твой путь оборвался. Его не восстановить
Они находились друг против друга, лицом к лицу. Она упорно удерживала свой привычный облик – облик хорошенькой юной девушки, на теле которой не было ни единой царапины, заставляя его отвечать ей тем же.
Я должна вернуться в Жизнь. Понимаешь, отец, должна!
Ты хочешь услышать от меня еще раз, что «отец» остался лежать в земле, в одной могиле со своей «дочерью»? Наши роли сыграны и завершены. Пора готовиться к следующим.
Но ты... ты же пришел на мой зов! - не унималась она. – Значит, ты еще помнишь, что был мне отцом.
Помнить и быть не одно и то же, – терпеливо объяснял он. – Когда мы встречаем вновьприбывающих, мы принимаем облик тех, кем были для них при жизни. Чтобы облегчить им Переход. Само собой разумеется, мы по-прежнему любим их. И даже намного больше. Потому что здесь всех нас объединяет Любовь.
Значит и ты по-прежнему любишь меня?!
Конечно.
Тогда... тогда ты должен помочь мне! Одной мне не справиться.
Бедная, потерянная душа. Чего ты ждешь от меня? Чем я могу быть тебе полезен? –  задал он опрометчивый вопрос.
Я должна вернуться в Жизнь, отец! Я хочу познать земную любовь, счастье материнства. Как человек, наделенный полом и плотью. Ведь я имею на это право, не так ли?
Мы не властны над собственной жизнью и смертью. Значит, именно такой опыт был необходим тебе  на данном этапе. Значит, так было нужно...
Нужно что? Чтобы нас с тобой, как пробки, вышвырнуло из жизни? Чтобы мама всю оставшуюся жизнь провела на наших могилах, а ночью плакала в подушку? Чтобы твоя младшая дочь осталась почти сиротой?
Жизнь это боль. Страдание.
Неправда! Жизнь это великое счастье!
Разве тебе плохо сейчас? Избавься от балласта земных эмоций, и ты познаешь блаженство вечного пребывания.
Не могу, папа. Я слишком сильно люблю этого человека. Ты знаешь, как давно я его люблю. В его жизни настало время, когда он мог бы принадлежать мне. Мне одной. Он, наконец, свободен. И я нужна ему. Я хочу быть подле него, понимаешь.
Наивная душа. Он не может ни увидеть тебя, ни почувствовать твоего присутствия. Наш  мир закрыт для живущих во плоти.
Так помоги мне стать видимой. Стать такой, какой я была до этой ужасной аварии.
Твое тело погибло. Его больше нет. А на уплотнение мыслеформы у тебя просто не хватит сил. Материя груба. Ее воссоздание потребовало бы огромной затраты энергии.
А если объединить наши усилия, тогда энергии будет достаточно?
Это было бы безумием. Мы оба рискуем спалить, разрушить наши бессмертные души.
Ах, на что мне бессмертие без него!
Очень долго к ней не поступало никаких импульсов. Он погрузился в такую глубокую задумчивость, что забыл даже о необходимости сохранять определенный облик, который начал медленно таять, превращаясь в сгусток туманного света. Она видела, ощущала, какая жестокая борьба идет там, внутри. 
Наконец, решение было принято. Он окутался голубым сиянием, принявшим форму шара. Шар разгорался все ярче, напряженно пульсируя и увеличиваясь в объеме, пока не коснулся, а затем и целиком поглотил ту, которую девятнадцать земных лет назад сам назвал Майей. Они слились в единую огненную ткань, озарившую все вокруг ослепительным белым светом. Светом, которого не заметил никто из находившихся в тот день в городском сквере. Огненный шар распался, исторгнув из себя тело – точь-в-точь такое, каким она его себе представляла.
Бедная добрая душа! Он пожертвовал собой ради той, что упрямо продолжала считать себя его дочерью, а его – своим должником.
Майя очнулась от мрачных воспоминаний, длившихся считанные минуты. Нет, она не скажет Тиграну, не посмеет сказать об уплаченной за ее прихоть цене. Не отяготит его бременем собственной неокупаемой вины.
Рассеянно скользнув по нему взглядом, она продолжила свой рассказ.
- Ты даже представить себе не можешь, как мучительны и как прекрасны были первые минуты возвращения в Жизнь. Свобода и легкость перемещения сразу улетучились. Ощущение такое, будто некто гигантской чугунной дланью придавливает тебя к земле, будто тебя заточили в тесную глухую клетку, оставив от прежней всеобъемлимости лишь две узкие прорези глаз, сквозь которые тебе дозволено общаться с окружающим миром.
Я думала, что умру от горя и страха, от непоправимости содеянного. Это было странное чувство. Как если бы тебя, голым и беззащитным, вытолкнули одного на сцену переполненного театра, забыв к тому же отрепетировать твою роль. Мне хотелось прикрыться, спрятаться, убежать. Но тело, от которого я успела отвыкнуть, не слушалось меня, сковывало движения.
К счастью, прежние навыки восстановились очень быстро. Я просто представила себя прежней, и случившаяся со мной беда на какое-то время померкла, отступила в небытие. Временами мне даже начинало казаться, что ничего и не было, что это лишь плод моего воображения. Абсолютно здоровое, нигде не поврежденное тело укрепляло меня в этом самообмане. Вот только ночные кошмары не давали покоя. И еще платье. Ведь я видела... видела его окровавленным! Как же могло случиться, что и на нем не сохранилось ни пятнышка?
- Так вот почему ты так хотела избавиться от него! – То была первая реплика, которой Тигран вклинился в ее исповедь.
- Я ненавидела его! Оно постоянно напоминало мне тот роковой день.
- Но зачем же было закапывать его, когда есть куда более простой метод - мусоропровод?
- Как!? – вскричала Майя. – Ты и это знал! Значит, ты не первый раз подглядываешь за мною?
- Так ведь и ты подглядывала за мной, не спрашивая моего согласия, - улыбнулся Тигран. – Разве не так?
Она виновато опустила голову и тоже улыбнулась.
- Я подглядывала за тобой из любви к тебе.
- Я тоже. Ты убегала одна среди ночи, как лунатик. Я волновался. Не хотел смущать тебя, просто шел следом, чтобы защитить в случае необходимости.
Его слова согрели ее заледеневшую душу. Напряжение отпустило, и она доверчиво прижалась к нему.
- Пойдем домой. Здесь холодно. Если ты не боишься простуды, подумай хотя бы обо мне, - мягко попросил он.
Она позволила, наконец, увести себя с кладбища, тихая, покорная, опустошенная. Первые лучи солнца уже окрашивали вершины далеких гор, отражались в окнах высотных домов. На улицах стали появляться машины.
Опасаясь, что правда о ней оттолкнет Тиграна, что ее присутствие в спальне может стать ему неприятным, Майя сама предложила:
- Я постелю себе в гостиной, если не возражаешь.
- Это еще зачем? – насторожился он. – Чтобы я заснул там один, а ты благополучно сбежала?
- Просто хочу дать тебе возможность побыть наедине с собой и все хорошенько обдумать.
Вместо ответа он поцеловал ее и, как в первый день их близости, на руках отнес в спальню. Бережно раздел, уложил в постель, укутал одеялом и, плотно задернув занавеси, лег рядом:
- Самое лучшее, что мы сейчас можем сделать, это попытаться хоть немного поспать.
- А я давно уже сплю, мой Фауст, - промурлыкала она и, подложив себе под щеку его удивительно добрую, мягкую ладонь, добросовестно зажмурилась.
Майя разогнала все свои мысли, как мятежные стада облаков с безбрежности неба, чтобы подключиться к мыслям другой, покоящейся на одной с ней подушке головы. Разве могла она устоять перед соблазном узнать, о чем думает Тигран после всего, что сегодня узнал.
В мыслях его, как она и ожидала, царили смятение и хаос. Он и верил и не верил услышанному. Последнее было куда проще и спокойнее, потому как вера порождала страх перед тем неведомым и непостижимым, во что безо всякой подготовки окунула его Майя-Одиль. С детства ему внушали, что нет ни бога, ни черта, ни загробного мира, что жизнь, которая начинается с рождением и заканчивается смертью, явление исключительно физическое. Все, что выходило за рамки этой привычной модели, представлялось ему надуманной, беспочвенной фантастикой или плодом больного воображения. И вот теперь эта, совсем еще юная девушка пытается перевернуть его воззрения – настолько устоявшиеся, что успели окостенеть – с ног на голову. Она пытается внушить ему, что за гранью физического мира есть что-то еще, реально существующее, но чего он не в состоянии увидеть, почувствовать и воспринять.
Нет слов, рассказ ее звучал убедительно. Он даже поддался ему в какой-то момент настолько, что начал задавать нелепые вопросы. Ну а если взглянуть на это иначе, в другом ракурсе, – рассуждал про себя Тигран. – Автокатастрофа действительно имела место. Девушка получила тяжелые травмы, пережила сильнейший эмоциональный стресс. Возможно, много месяцев пролежала в коме, что оказало на ее мозг и психику разрушительное воздействие. Подтверждением тому служит ее нездоровая тяга к кладбищу и навязчивые ночные кошмары.
Опершись на локоть, он задумчиво созерцал лежавшее рядом с ним создание. Ее тело, мягкой струящейся волной обрисованное одеялом, являло собой абсолютное физическое совершенство, полное притягательной женственности. Он сжимал его в своих объятиях – упругое, юное, дарившее ему незабываемые минуты земной любви, пил сладость ее губ, податливых и горячих, жаждущих поцелуя. И после всего этого она хочет убедить его, что ее тело – фикция, мираж, обман зрения, что он стал то ли жертвой, то ли соучастником какой-то сверхестественной мистификации.
- Глупенькая маленькая фантазерка, - прошептал он с нежностью, устало откидываясь на подушку.
При всей нелепости ситуации, в которой он оказался, Тигран однако даже не помышлял о том, чтобы как-то оградить себя от этого, попытаться избавиться от своей странной возлюбленной. Напротив, преисполненный глубокого сострадания, он больше всего на свете хотел сейчас помочь ей выкарабкаться из бездны, в которую она сама себя ввергла, вернуть ее к нормальной, полноценной жизни.
Грустная ироническая улыбка тронула губы Майи прежде, чем она позволила себе задремать. Тигран не заметил, как тоже погрузился в сон.


ГЛАВА  14

Никем не выключенный будильник прозвенел, как обычно, ровно в восемь. Осторожно выбравшись из постели, чтобы не потревожить Майю, Тигран постоял в нерешительности, прислушиваясь к ее ровному дыханию, затем на цыпочках вышел из комнаты. 
Он не стал завтракать. Даже не заварил себе кофе. Он спешил. Чтобы убедиться, что Майя спит, еще раз перед уходом заглянул в спальню.
Она лежала на спине, свободно раскинув руки и завладев сразу всей кроватью. Съехавшее одеяло обнажало прекрасную юную грудь, обтянутую идеально подогнанной шелковистой кожей. Такой нежной и светлой, что она, казалось, фосфоресцировала в полумраке задернутой шторами комнаты. Волосы, цвета темной меди, живописными мазками разметались по подушке  Сомкнутые веки, отороченные длинными ресницами, чуть подрагивали. Должно быть видит хороший сон. Тигран с трудом оторвал от нее взгляд и улыбаясь вышел, тихонько притворив за собой дверь.
В передней снова замешкался.
А вдруг, проснувшись и не обнаружив его дома, она решит, что он не хочет больше видеть ее, с тревогой подумал он. Может лучше дождаться, когда она встанет? Нет, он должен сделать то, что задумал. Это необходимо не только для него, но в первую очередь для нее.
Потоптавшись на месте, Тигран прошел на кухню и, быстро написав записку, оставил ее на столе:
«Не хотелось тебя будить, хорошая моя. Ты так красиво, так сладко спала. Буду, как всегда, с нетерпением ждать окончания рабочего дня. Не скучай. Нежно целую. ТФ»
« ТФ» в его записках означало «Твой Фауст».
Он вышел на улицу, бросил взгляд на занавешенное окно и, миновав несколько кварталов, сел в автобус. Дорогу в Архитектурный институт, связь с которым у него не прекращалась по сей день, он знал наизусть. Работа в Проектном институте заставляла его поддерживать контакты с некоторыми преподавателями старших курсов, регулярно направлявшими к ним стажеров.
Продираясь сквозь толпу абитуриентов, спешивших на вступительные экзамены, Тигран взбежал по помпезной парадной лестнице на второй этаж. Заглянул на свою кафедру, выискивая знакомые лица. У окна, в пол-оборота к нему стоял плотный пожилой мужчина и жадно курил, спеша сделать как можно больше затяжек прежде, чем прозвенит звонок. То был декан их факультета, который не раз отчитывал Тиграна за рассеянность на лекциях.
Тигран направился прямо к нему.
- Кого я вижу! Мой добрый старый студент! – Широкая улыбка озарила одутловатое лицо. Тигран не сомневался, что декан запамятовал его имя и пытается это скрыть. – Какими судьбами? Ностальгия по студенческой жизни или дела? Кажется, догадываюсь! Нужна протекция гениальному, но застенчивому абитуриенту.
Пряча неловкость, Тигран объяснил, что хотел бы навести справки об одной студентке их института, учившейся здесь, по его сведениям, год назад.
- Никак влюбился? – тут же заинтересовался декан, фамильярно пнув его в бок, и глазки его масленно заблестели. – А что. Парень ты хоть куда. Небось девки по тебе штабелями сохнут.
Лицо Тиграна стало непроницаемым.
- Ее зовут Майя, – сказал он скороговоркой.
Декан задумался ненадолго и отрицательно покачал головой. Нет, он не помнил такой студентки.
- Искать человека только по имени, все равно что – иголку в стоге сена. Фамилия как?
Тигран нахмурился. Он помнил фамилию дочери и отца, вырезанную на камне, только вот язык не поворачивался произнести ее вслух примени-тельно к Одиль.
- Хорошо, сформулирую вопрос иначе. В прошлом году, примерно в это же время никто из студенток института не попадал в аварию?
- Ах, вот ты о чем! – Декан сделал скорбное лицо и долго сокрушенно качал головой, глядя себе под ноги. – Жуткая была трагедия. Только не летом это случилось, а весной, перед самым началом сессии. Мы все были в шоке. Такое несчастье.
- И... что конкретно тогда произошло? – предательски севшим голосом уточнил Тигран.
  - Погибла девочка. Разбилась насмерть, вместе со своим отцом. Да-да, ее действительно звали Майей. Очаровательное было создание. Хоронили всем  институтом. У меня лично она не училась, но коллеги говорят, способная была студентка. Чудовищная несправедливость. Мы все...
         Пронзительно-резкий звонок заглушил его слова. Бросив окурок в урну, декан сразу заторопился.
- Ты не рассказал мне о своих творческих успехах, - уже на ходу бросил он, не замечая, как изменился в лице его бывший студент.
- Как-нибудь в другой раз, - рассеянно пробормотал Тигран ему в спину.
Покинув итститут, он долго кружил по улицам, пока ноги сами не принесли его к кладбищу. Сейчас, при свете дня, все здесь выглядело так мирно, так буднично, что Тиграну стало стыдно за его ночные страхи.
Без труда найдя могилу, у которой накануне просидел вместе с "Одиль" до самого рассвета, он остановился перед надгробьем, снова и снова перечитывая скупые сведения о тех, кто покоился под ним.
Ну и что из того? – убеждал он себя. – Да, эти люди погибли в аварии. Да, девушка по имени Майя тоже училась в Архитектурном институте. Но это ведь вовсе не значит, что Одиль и Майя – одно лицо. Такого просто не может быть. Одиль живая, из плоти и крови. Уж он-то как никто это знает. Ну а объяснение ее нелепых утверждений повидимому нужно искать в ее психике. Ну конечно! – обрадовался Тигран. – Нужно показать ее психиатру или психоаналитику, пусть они, как профессионалы, разберутся, что побудило ее отождествить себя с погибшей.
- Доброе утро, - раздался прямо за его спиной приветливый и в то же время невыразимо печальный голос. От неожиданности Тигран вздрогнул. – Кого вы пришли навестить, мою дочь или мужа?
- Здравствуйте. - Не зная, что ответить, он в замешательстве смотрел на окликнувшую его женщину. Одетая во все черное, совсем еще молодая и явно в недавнем прошлом привлекательная, она являла собой классическое олицетворение скорби. Потухший взгляд, бледное, землистого цвета лицо, поникшие плечи. - Обоих, - глядя в сторону, солгал Тигран. – Но больше к... Майе.
- Странно. Вроде бы мы с вами незнакомы, а мне кажется, что мы где-то встречались, - задумчиво проговорила женщина.
- Сожалею, но вряд ли... Я преподавал Майе историю архитектуры, - продолжал сочинять Тигран. – Мне часто доводилось видеть, как отец забирает ее после занятий.
- О, да. Муж обожал Майю и всегда ужасно за нее боялся. А оно вон как обернулось. Ни ее не уберег, ни себя.
- Когда это случилось, я был за границей и ничего не знал. А теперь вернулся и вот...
Тигран понимал, лгать убитой горем женщине – занятие недостойное порядочного человека. Но ведь должен же он как-то обосновать свое здесь появление.
- Вспомнила! – неожиданно сказала она. – Мы с вами вместе были в гостях у наших общих друзей. Ах, как давно это было!
Уверенный, что женщина ошибается, он лишь неопределенно пожал плечом, тяготясь ее пристальным взглядом.
- У меня хорошая зрительная память. – Разговаривая, она вытащила из простенькой керамической вазы цветы, вылила из нее воду на газон и снова распрямилась, прижимая к себе вазу. – Мы с мужем, помнится, все любовались вашей женой. Этакая эффектная, броская брюнетка. Погодите, погодите, сейчас я скажу вам, как ее звали... Ну конечно! Лия.
Тигран опешил и, вымученно улыбнувшись, кивнул:
- Действительно Лия..
Меньше всего он был готов к такому повороту событий. Однако это давало ему дополнительный шанс. Получалось, что они и вправду вроде как старые знакомые.
- А вот вашего имени я припомнить не могу.
- Тигран, - подсказал он.
Женщина улыбнулась.
- Ни за что бы не вспомнила. А меня зовут Эльвира Юрьевна.
- Ну вот и хорошо. - Он тоже улыбнулся. – Будем считать знакомство восстановленным. Позвольте, я помогу вам.
Взяв другую вазу, потяжелее, Тигран пошел вместе с женщиной к оросительному ручейку, протекавшему поблизости.
- Спасибо вам. Спасибо, что пришли, – сказала женщина. – Первые месяцы здесь постоянно толпились люди. Иногда они даже мешали мне, не давали побыть с мужем и дочкой наедине. Но постепенно их становилось все меньше... Нет-нет, я не в обиде, – поспешила заверить она. – Я все понимаю. Это совершенно естественно.
Они водрузили вазы со свежей водой на место. Женщина любовно расправила в них цветы, собрала с дорожки несколько жестких, похожих на скрюченные пятерни, листьев, упавших с платана.
- Мое присутствие не обременительно для вас? – деликатно спрсил Тигран. – Может мне следует уйти?
- Я рада вам, - просто ответила женщина. - Ведь вы знали мою девочку. И если вам захотелось навестить ее, значит и мне вы не чужой.
Погладив украдкой камень и что-то пошептав, она направилась к выходу. Тигран последовал за ней.
- Эльвира Юрьевна! Окажите мне любезность, - попросил он уже у калитки. – Позвольте проводить вас до дома.
- Зачем? – удивилась она.
- Сказать честно? – подкупающе улыбнулся он. – Хочется продлить удовольствие общения с вами.
Она слабо улыбнулась в ответ и неопределенно пожала плечом.
           Расценив это как знак согласия, он махнул рукой проезжавшему мимо таксисту, и когда машина остановилась, открыл перед женщиной заднюю дверцу. Та чувствовала себя явно неловко, но обидеть его не захотела.
          Машина остановилась в указанном женщиной месте. Прежде чем выйти, она помедлила и не очень уверенно спросила:
- Может зайдете? Чашка кофе, я думаю, ни вам, ни мне не помешает.
- С радостью! – тотчас согласился Тигран, всю дорогу выискивавший повод, как напроситься к ней в гости.
Они вошли в узкий проход между высотками и оказались в замкнутом дворе, как в колодце, куда и солнце-то, наверное, попадало только в своем зените. Галдели затеявшие какую-то игру дети, заливалась веселым лаем черно-пегая дворняжка, носившаяся за детворой. Голосистая мамаша зазывала с верхнего этажа сына домой. Другая, из другого окна выкрикивала своему чадо грозные наставления. Натужно тарахтел видавший виды Жигули, не желая заводиться. И посреди всей этой «бьющей ключом жизни» одиноко и угрюмо стоял старенький домик, укрывшийся фруктовыми деревьями.
С любопытством озираясь по сторонам, Тигран поднялся вслед за женщиной на крыльцо, вошел через темную переднюю в прохладную, чисто прибранную комнату. Сердце его гулко стучало. Он даже не мечтал о такой удаче - оказаться  в доме той самой девушки, чью могилу по ночам посещает Одиль и с кем себя нелепейшим образом отождествляет. Сейчас все встанет, наконец, на свои места и таинственная загадка разрешится.
Женщина сразу же скрылась за внутренней дверью, оставив гостя на несколько минут одного посреди комнаты, чему он был только рад. Взгляд его нетерпеливо скользил по стенам, полочкам и столикам в поисках фотографий. Но кроме акварельных городских пейзажей, прорисованных тонкой кисточкой с какой-то особенной трепетной тщательностью, на стенах ничего не было.
- Странно, - разочарованно пробормотал Тигран.
Появившись снова в дверях, женщина протянула гостю полотенце:
- Вот, пожалуйста. Оно чистое. Ванная по коридорчику направо. А я отлучусь ненадолго на кухню.
Тигран знал, что после кладбища, даже если ты ничего там не трогал, положено мыть руки, и, с благодарностью приняв полотенце, отправился в указанном направлении. Все кругом дышало чистотой запустения и безысходной тоской. Будто здесь и не жили вовсе, а лишь тщательно  следили за порядком. Этакий дом-музей осиротевшей души.
Он вернулся в гостиную. Вслед за ним вошла хозяйка с подносом в руках. Расставив на журнальном столике две маленькие чашки с крепким турецким кофе и вазочку с ванильными сухариками, она села напротив, молча наблюдая как он погружает верхнюю губу в густую горячую пенку.
- Чьи это акварели? – спросил Тигран, чтобы нарушить молчание.
- Майечкины, - отозвалась женщина, приласкав взглядом стены. – Вообще-то она больше любила рисовать цветы. Но в институте от них требовали эскизы городских улиц. Да вы ж это лучше меня знаете.
- Тяжело вам одной, - сочувственно проговорил Тигран.
- Я не одна. Спасибо Господу, со мной младшая дочь, - поспешно возразила женщина и, отводя в сторону наполнившиеся слезами глаза, еле слышно призналась: - Очень тяжело. – Она помолчала, теребя дрожащими пальцами край кофты, пытаясь заставить слезы не пролиться. И вдруг сказала: - Я постоянно чувствую ее присутствие. Иной раз мне кажется, она дышит мне в спину. Просто наваждение какое-то. Не мужа чувствую рядом, а ее. А вчера Рита примчалась домой – глаза как плошки, вся дрожит. И рассказала такое, от чего с ума сойти можно. Она утверждает, что сестра спасла ее от верной гибели. Ее и подругу.
- Как это? – насторожился Тигран.
Женщина посмотрела на него с сомнением, замешкалась.
- Даже не знаю, стоит ли и рассказывать. Будете потом над нами потешаться, мол мать с дочкой помутились рассудком.
- Да что вы, Эльвира Юрьевна! Никогда в жизни. Расскажите, прошу вас.
Испытывая непреодолимую потребность хоть с кем-то поделиться произошедшим и одновременно понимая, что этот кто-то совсем посторонний ей человек, женщина какое-то время хмуро вглядывалась в его лицо.
- Ритулю с подружкой в парке застигла гроза, - наконец решилась она. – Помните, как страшно вчера громыхало?
- О-о, это было зрелище! Все наши сотрудники столпились у окон, любуясь молниями, - подтвердил Тигран.
Он вспомнил, что волновался тогда за Одиль – гроза могла напугать ее – и, чтобы успокоить, начал звонить ей домой. Но она почему-то не подошла к телефону.
- Так вот, - продолжала женщина. – Девочки спрятались от ливня под деревом. Вдруг неведомая сила, как катапульта, выбросила их обеих на аллею. Рита отчетливо расслышала слова: «Бегите прочь из сквера! Живее!» И тут молния угодила в то самое дерево, под которым они только что прятались. Дерево сгорело у них на глазах.
- Но почему Рита решила, что это была ее сестра? Она ее видела?
- Нет. Но она абсолютно уверена, что голос, который она слышала за минуту до удара молнии, принадлежал Майе, что это именно она чудесным образом спасла ее от неминуемой гибели. Девочка второй день не может прийти в себя. Не спала всю ночь и мне не давала. Я ее насильно отправила с подружками в кино, чтобы отвлечь. – Женщина умолкла, уйдя взглядом вглубь себя, и виновато докончила: - Получается, что Майя опекает нас. Оттуда.
Тигран не знал, как реагировать на услышанное. И как самому к этому отнестись. Наконец он отважился задать вопрос, ради которого, собственно, и шел сюда:
- Эльвира Юрьевна, у вас есть фотографии Майи?
Она удивленно подняла на него глаза.
- А как же.
- Мне очень бы хотелось... если можно, на них взглянуть.
Он ожидал, что женщина или откажет ему или достанет из ящика кипу альбомов с семейными фото. Но она поднялась и, пригласив гостя следовать за ней, привела его в соседнюю комнату.
- Это спальня девочек, - сказала она, пропуская его вперед. – Но с тех пор, как сестры не стало, Рита не может сюда заходить. И мы оставили все так, как было при ней. Только вот это добавили. – Она указала на стену, сплошь увешанную сильно увеличенными и оттого слегка расплывчатыми альбомными фотографиями, окантованными и взятыми под стекло.
- Вот здесь ей два годика, - комментировала женщина, стоя у него за спиной и указывая на пухленькую девочку на руках у улыбающейся матери. – Здесь она кормит с ложечки Риту. Как она ревновала, когда у нее появилась сестренка. А потом, повзрослев, души в ней не чаяла... Тут они с отцом. Они устраивали по утрам такую возню, что визг девчонок разносился, наверное, по всему двору. Здесь отец щелкнул ее на нашем абрикосе. Она, как обезьяна, лазала по деревьям, а на этом просиживала часами. Бывало, заберется туда с книжкой и ни в какую не хочет спускаться... А это их выпускной класс. Майя вон та, вторая с краю. Она тут еще с косичками.
Они еще не добрались до взрослой Майи, но Тигран уже в этом и не нуждался. Из всех рамок на него смотрела именно она в разные периоды своей недолгой жизни. И, как заключительный аккорд, портрет Майи-студентки. Беззаботная улыбка, лучистые глаза... ее глаза! Откинутые назад пышные волосы. Именно такой он впервые увидел ее в сквере с месяц назад.
- Спасибо, - с трудом выдавил из себя Тигран. Ощутив внутри пропастью разверзшуюся пустоту,  он хотел сейчас только одного – как можно скорее уйти отсюда.
Они вернулись в гостиную. Оставался еще один вопрос, который он никак не мог заставить себя задать, еще один шанс доказать себе, что чудес на свете не бывает. Как утопающий за соломинку, он цеплялся за версию, что Майя после аварии долго находилась в коме, а потом, придя в себя и ничего не помня, сбежала, скажем, из больницы. Что ее каким-то непостижимым образом посчитали мертвой. Идея была заведомо бредовая. Хотя... куда менее бредовая, чем появление Майи на его жизненном пути. И он осторожно спросил:
- Эльвира Юрьевна, а ее... ее пытались спасти?
Женщина отрицательно покачала головой.
- Они оба умерли сразу, на месте. До того, как я об этом узнала.
- Простите, что разбередил ваши раны. – Тигран склонился к руке женщины, вложив в этот почтительный поцелуй все свои невысказанные чувства. – Мужайтесь. Уверен, у вас будут еще светлые дни.

ГЛАВА  15

             Тигран долго бродил по улицам, пытаясь осмыслить ситуацию, в которой оказался, пытаясь постичь то, что находилось за пределами его понимания. Окончательно измотав себя морально и физически, он принял наконец решение вернуться домой, испытывая страх, что Майя могла не дождаться его и малодушно в тайне того желая.
Едва лифт остановился на его этаже, Майя появилась в дверях с радостной и одновременно грустной улыбкой на губах. Ее проницательный, будто видящий насквозь взгляд внимательно изучал его.
- Умираю с голоду, - как можно естественнее сказал он, целуя ее в щеку.
И от этого поцелуя холодок пробежал по спине Майи, а на лицо легла тень.
- У меня давно все готово, – беспечно сказала она. – И стол накрыт.
Тигран накинулся на еду, не отрывая взгляда от тарелки. Майя искоса наблюдала за ним – не за его движениями и мимикой, а за тем, что творилось в его душе. И чем дольше она смотрела на него, тем все более пустым становился ее взгляд. Она вдруг отчетливо осознала, что это их последний совместный день. Ее последний день!
После ужина они, не сговариваясь, прошли в гостиную и сели в кресла – друг против друга. Тигран конечно же не собирался рассказывать ей о проведенных им расследованиях. Но, поскольку он-таки вынужден был поверить в то, что его юная возлюбленная явилась к нему из другого мира, ему не терпелось задать ей целую кучу вопросов.
- Спрашивай, не стесняйся, – грустно подбодрила она. – Обещаю ответить на любые вопросы.
Он больше не удивлялся, что она читает его мысли, особенно теперь.
- Знаешь... – сам себя стесняясь, начал он, – я, кажется, уже почти примирился с мыслью, что наши души способны путешествовать из одного мира в другой и что тот, другой мир действительно существует.
- Крупное достижение, – с легкой иронией прокомментировала она.
- Одного только понять не могу, откуда снова взялось вот это. – Он тронул ласкающим движением ее руку.
- Мое тело? Каким-то образом мне удалось воссоздать его. Видимо, я слишком сильно этого желала, – уклончиво ответила она. – То, что так тебя занимает, всего лишь упаковка, не отражающая сути, иногда красивая, иногда уродливая.Но именно она, эта несовершенная материальная оболочка – единственный шанс для нас спуститься в физический мир, вступить друг с другом в физическое общение.
- А разве Там..?
- Там все иначе.
- Расскажи. Как?
- Там дивный восхитительный неописуемый свет. – Майя мечтательно прикрыла глаза, уносясь в недоступные ему сферы. – Свет, который излучаешь ты сам и всё, что тебя окружает. Там чистые краски, гармония и порядок.
- И все же я не понимаю, не могу себе даже представить, как можно не имея тела считать, что ты живешь.
- Да пойми же! Ты это душа, а не тело. Хотя последнее накладывает весьма ощутимый отпечаток на поведение души – здесь. В начале жизни оно ограничивает душу несовершенством детства, в конце – немощью старости, в расцвете сил – дурманом желаний и страстей. Когда же приходит освобождение, душа вновь становится самой собой... По крайней мере так должно быть, - виновато добавила она. – Жить значит рождаться, взрослеть, стареть и умирать, то есть зависеть от времени. Все это удел не твой, а твоего тела. Там не живут, там пребывают. Там сам ты легче былинки, но разум твой, освободившись от тесных оков вот этого футляра, - она постучала пальцами по своей голове, - становится почти безграничным. Ты как бы растворен сразу во всем, и в то же время ты – личность. Ты не страдаешь ежеминутной уязвимостью перед настоящим, незащищенностью – перед будущим, неведением – перед Вечностью. Для тебя нет тайн. Нет расстояний. Тебе не нужно изобретать телефон, чтобы общаться с тебе подобными, потому что можно свободно обмениваться мыслями без слов, ты не нуждаешься в транспорте, потому что средством передвижения тебе служит мысль.Тебе не нужно добывать топливо, чтобы обогревать свое тело, свое жилище, потому что ты и окружающая среда едины. Не нужно заботиться о пище, чтобы извлекать из нее необходимую для твоей жизнедеятельности энергию, потому что ты и есть энергия в чистом виде. Энергия Разума, наделенная индивидуальностью. Тебе чужды зависть, злоба, жажда господства, потому что нельзя завидовать самому себе, нельзя соперничать с самим собой. Вот почему там царит бескорыстнная, всеобъемлющая Любовь.
- Кажется, я немного разобрался с тем, что такое тело, - встряхнув головой, усмехнулся Тигран. – Осталось понять, что такое душа.
- То же самое, что капля в океане. Сама по себе она ничтожно мала. Но из таких капель состоит океан. И если капля скажет тебе: я и есть Океан, это прозвучит немного забавно, но она будет недалека от истины. Я думаю, Создатель специально разбил себя на мирриады капелек-душ, разметав их по всему свету, специально сотворил этот физический мир, сгустив свои мыслеформы, чтобы покайфовать, наблюдая за тем, как заблудшие дети его, будто слепые котята, будут лезть из кожи вон в стремлении вновь обрести себя в Нем. А обретя, восхититься всеобъемлемостью и совершенством Творца. И своей к Нему причастностью.
- Ты «думаешь»? - поймал ее на слове Тигран. – Значит, ты – вернувшаяся Оттуда, не уверена в том, что говоришь. Это только твои предположения.
- Нас слишком далеко разметало. Каждому из нас – мне, тебе, другим – предстоит пройти много ступеней, чтобы суметь вновь приблизиться к Нему, - спокойно ответила она.
Сказав «мне», Майя нахмурилась, помрачнела. Себя-то как раз ей следовало бы исключить. Но где-то в глубине души теплилась надежда, что жертва, принесенная ею, существует лишь в ее сознании, что ничего такого на самом деле с ней не может случиться. Ведь они с отцом, как и все прочие души, бессмертны.
Тигран встал, прошелся по комнате, переваривая услышанное. Наконец, остановился у девушки за спиной и, положив ей руки на плечи, спросил:
- Но если ты действительно познала все то, о чем рассказываешь, как же ты могла захотеть вернуться сюда?
Майя грустно улыбнулась:
- Чтобы ответить на этот вопрос, я должна поведать тебе длинную историю. Хватит ли у тебя терпения выслушать ее?
- Я жажду этого с первого дня нашего знакомства! – опрометчиво заявил Тигран.
- Не уверена, что мой рассказ доставит тебе удовольствие.
- Я весь внимание! – Он снова сел напротив нее.
- Что ж. Тогда слушай... – Она откинулась на спинку кресла, упершись ладонями в подлокотники, и, не глядя на него, заговорила: – Это было девять лет назад. Друзья моих родителей пригласили их к себе на дачу. Кажется, они отмечали какой-то юбилей. Хозяев звали Мария и Артём. Тебе ничего это не говорит?
          Мы с вами вместе были в гостях у наших общих друзей, – вспомнились Тиграну слова женщины на кладбище. Но вслух он сказал только:
- Мы работаем с Артёмом в одном отделе.
- Я тоже была там с родителями. Вот тогда-то я впервые и увидела тебя. Тебя и Лию.
Брови Тиграна поползли вверх.
- Ты знала меня прежде? Но я...
- Ничего удивительного, что ты меня не запомнил. Кем я была? Длинноногим, костлявым подростком с косичками. Зато я ела тебя глазами. В саду и за столом. Отец подтрунивал надо мной, интуитивно угадав, что это может стать началом большой беды. Чтобы его отвлечь, я принялась изучать Лию. Она была твоей избранницей, и я пыталась понять, достойна ли она твоей любви. Как сейчас вижу ее перед глазами. Прямые длинные черные волосы спереди подстрижены челкой. Желтовато-серые, как у волка, глаза искусно подведены, на манер египетской богини. Рот крупный, сочный, надменно изогнутый. В ней было что-то от роковой женщины, какими их изображают в американских компьютерных играх. Так мне, одиннадцати-летней дурочке, тогда казалось. Ее движения завораживали. Они напоминали вышедшую на охоту Багиру.
Лия стремилась произвести впечатление на присутствовавших там мужчин. И ей это отлично удавалось. Сам воздух вокруг нее как бы наэлектризовывался и вибрировал от напряжения. Мужчины, забывая про жен, пялились на нее. А жены лопались от злости и готовы были выцарапать ей глаза. Ты нервничал, исподтишка наблюдая за каждым ее жестом, каждым взглядом, адресованным не тебе. Ты был молод, полон внутренней нереализованной силы и подавленного обаяния. О, ты совсем не знал себе цену, мой Фауст. И до сих пор ее не знаешь. Ты съел себя изнутри. Искалечил собственную жизнь. Но это и есть твоя судьба, от которой тебе не дано уйти.
Слушая Майю, Тигран намеренно отводил взгляд. Заметив, как ходят у него под кожей желваки, как впиваются в подлокотники его пальцы, она поспешила переключить его внимание на себя:
- С того самого дня изменилась вся моя жизнь. Кого бы я ни встречала на своем пути, я невольно сравнивала его с тобой. Мои одноклассники, мои первые поклонники казались мне пресными, примитивными, одномерными. Их дикие выходки, их суетливая шумливость и грубость были невыносимо вульгарны. В каждом, кто желал общения со мной, я искала тебя. Искала и, разумеется, не находила.
Скорее всего ты так и остался бы для меня этаким романтическим недосягаемым героем, наполовину мною придуманным, если бы судьба не свела нас вторично. Три года спустя. На теплоходе...
- Круиз по Черному морю! – сразу вспомнил Тигран. – Ты тоже была там?!
- Можешь себе представить, чем стали для меня эти незабываемые семь дней. Я постоянно шпионила за вами – на палубах, в барах, в музыкальных салонах. Я знала каждый ваш шаг. Всех, кто говорил или хотя бы здоровался с вами. Уже тогда я знала о твоей жене больше, чем ты сам, потому что видела ее не только с тобой, но и без тебя. Ты уединялся в каюте или читал газеты на палубе, рассеянно следил за чайками и дельфинами, упивался штормящим морем или уходил в неведомые дали по бесконечной лунной дорожке. А Лия, пользуясь этими кратковременными кусочками свободы, расправляла плечи и перышки, упиваясь комплиментами изнывавших от безделья поклонников. Среди них был и тот, к кому она позже ушла от тебя.
- Этого не может быть! – вскричал Тигран, заскрежетав зубами. – Ты лжешь! – Он осекся. Закусил губу. Прикрыл рукой глаза, чтобы спрятать от нее свою боль, забывая, что от Майи ему не заслониться. И мрачно обронил: – Прости.
- Успокойся. Тогда он был всего лишь ее поклонником. Одним из многих. Но на теплоходе оказался не случайно. Узнав от нее заранее о ваших планах, он сделал все, чтобы быть поближе к ней, постоянно напоминая о себе. Я слышала, как он нашептывал ей всякий любовный вздор на палубе при луне. А она со снисходительной благосклонной улыбкой внимала ему. Она играла с ним, как кошка с шуршащей бумажкой. Самой желанной музыкой для нее было шуршанье мужских сердец, трепыхавшихся в ее коготках. Не измен, не приключений искала она, а ежеминутного признания своей неотразимости. Уединившись с ним на палубе, она с лицемерным лукавством уверяла, что любит тебя одного, а к нему не испытывает ничего, кроме жалости... Я помню даже платье, которое она предпочитала всем остальным своим туалетам. Черно-белое, с глубоким вырезом и прорехой на боку, сквозь которую при ходьбе загадочно и маняще мерцало стройное бедро...
Родители заметили, что со мной творится что-то неладное. Они старались не отпускать меня от себя, силой удерживали в каюте. Но я всякий раз убегала. Вычислив объект моего внимания, отец узнал тебя. Вернее, сначала он узнал Лию, как всякий мужчина, однажды повстречавшийся с ней. Он поделился своими опасениями с мамой, и она пыталась поговорить со мной по душам, предостеречь от неразумного увлечения взрослым женатым мужчиной. Да только все это было бесполезно. Никто уже не мог повлиять на меня. Потому что уже три года я любила тебя и знала, что это на всю жизнь.
Однажды ты сыграл со мной партию в пинг-понг. Я втерлась в очередь, и ты снизошел до меня, видя перед собой только летающий над столом шарик. Ах, какой это был счастливый для меня день! Я не спала всю ночь. Лежала, как дура, уставившись в дно верхней полки, и бессмысленно улыбалась, снова и снова перебирая в памяти каждый твой жест, каждое слово, оброненное во время игры.
В другой раз ты купался в бассейне. Я была в это время в баре и через иллюминаторы увидела тебя под водой. Я пулей вылетела на палубу, на ходу сдирая с себя одежду, и плюхнулась в воду, намеренно задев тебя. Ты машинально извинился и, признав в неуклюжей девчонке недавнюю партнершу по настольному теннису, улыбнулся мне своей бесподобной ласкающей улыбкой. Знать бы тебе, сколько лет и с каким благоговением я носила в своем сердце, как самую дорогую реликвию, эту улыбку!
Потом я выросла. Стала девушкой. Поступила в институт... конечно же Архитектурный. Ты не поверишь, я узнала на каком факультете ты учился, у каких преподавателей. Я нашла в библиотеке твой реферат и выучила его чуть ли не наизусть. Сидеть в аудиториях, в которых сидел ты, ходить по коридорам, по которым ходил ты, изучать то, чем ты жил... было поистине мазохистским блаженством.
У меня появились настоящие поклонники. Меня тошнило от них. Единственным, к кому я относилась терпимо, был Степа. Он чем-то напоминал мне тебя. А он, глупый, вообразил, что я отвечаю ему взаимностью. Бедняга еще не знает, что эту горькую любовь ко мне будет носить до конца своих дней, потому что жизнь его, как и моя, оборвется до срока...
Став взрослее, я поняла, что не имею права на тебя. Не имею ни единого шанса. Твоя жизнь построена, и мне нет и не может быть в ней места. Я честно пыталась избавиться от этой болезни, стереть саму память о тебе. А чтобы уничтожить эфемерный паутинный мостик к тебе, позволила Степе считать меня своей девушкой. И наши пути так никогда бы и не пересеклись, если бы не эта ужасная авария. Ты так никогда и не узнал бы, что жила на свете сумасшедшая глупая девчонка, до одури влюбленная в тебя. Во всем виновата Лия. Да-да, не удивляйся, - подтвердила Майя, заметив, что Тигран сделал большие глаза. – Ей не следовало оставлять тебя. Ну не могла я спокойно смотреть, как ты страдаешь, как заживо хоронишь себя. Это было выше моих сил.
- Я должен завидовать самому себе, не так ли? – задумчиво проговорил Тигран.
- Нет. Не должен, - почти холодно отозвалась Майя. – Лично я тебе не завидую.
- Это почему же?
- Потому что у тебя никогда не будет согласия с самим собой. И с Лией тоже.
- Причем тут Лия?! С ней покончено навсегда... У меня теперь есть ты!
          - Я уже говорила тебе, что вы, столько лет прожившие вместе, до сих пор не знаете друг друга. Невзирая на все свои похождения и свой последний роман, о котором кстати она уже успела пожалеть, Лия никогда не забывала о тебе. Ты для нее крепость, в которой она жила, но которую, как ей кажется, она так и не покорила. Ей необходимо сознавать, что ты есть, неважно, близко или далеко. Ни она, ни ты не понимаете, почему так происходит. Почему ты, ненавидя и презирая ее за измену, не можешь без нее жить. А ведь все очень просто. Вы – единое энергетическое целое, как два разнополых близнеца в одном коконе. У вас одна карма, одна судьба. И чем дальше вы друг от друга, тем сильнее натяжение кокона, тем мучительнее ваши ощущения. Я старалась помочь тебе... Очень старалась, - совсем тихо проговорила она, порывисто поднимаясь с кресла и отходя к окну, чтобы он не видел ее лица. – Мне так хотелось видеть тебя счастливым.
- И ты этого добилась! – воскликнул он, вскакивая за ней следом. Прильнув грудью к ее спине, он обнял ее тонкую талию, зарылся лицом в ее волосах. – Ты даже не представляешь, чем ты стала для меня. Я снова воскрес, почувствовал себя мужчиной. Я снова живу и я счастлив. Все это сделала ты. Я... я люблю тебя, Майя! – выпалил он в порыве нахлынувших чувств и сам испугался произнесенного. Ни одна женщина, даже Лия, не слышала от него признаний в любви. Потому что ему всегда казалось, что его чувства принадлежат только ему.
Майя обернулась, положила руки ему на плечи.
- Если б ты знал, как я мечтала услышать от тебя эти три крохотные, заветные слова, вмещающие в себя весь мир, - грустно проговорила она. – И до... И после... И Там – в недосягаемости. Ты сказал их! Это лучшая награда за все, что мне довелось испытать. Спасибо тебе. Я ни на минуту не сомневаюсь в твоей искренности. Но, на свою беду, я слушаю тебя не только ушами... И не только тебя...
Она умолкла на полуслове, как подстреленная газель, вытянула шею, став вдруг выше и тоньше. И побледнела. Но не так, как бледнеют обычные люди. Эта бледность сделала ее призрачной, почти прозрачной.
Тигран схватил ее, встряхнул.
- Что с тобой?! – вскрикнул он. – Тебе плохо?
- Наоборот. Мне очень хорошо, - через силу улыбнулась она. – Не беспокойся. Все идет своим чередом, мой несравненный Фауст. Просто история нашей быстротечной любви близится к своему естественному завершению. Настает время развязки. Я чувствую это.
Чтобы не пугать его, она взяла себя в руки, и краски снова вернулись на ее лицо.
- Не говори загадками. Умоляю! Я не хочу никакой развязки! Я хочу быть всегда с тобой. Ты возродила во мне человека, мужчину, мое утраченное достоинство и веру в себя. Ты научила меня ценить жизнь и не бояться смерти. Ты не смеешь говорить о развязке!
Майя приникла к нему всем телом, сжала в ладонях его лицо, погрузив полный любви и благодарности взгляд в мягкий бархат его глаз, будто стремясь испить их до последней капли.
- Поцелуй меня, - прошептала она. – Поцелуй так, как никого никогда не целовал.
Слиянию их губ, казалось, не будет конца. Но конец наступил. Внезапно. Оба вздрогнули, отпрянув друг от друга, испуганные ворвавшейся в тишину переливчатой трелью. Звонили в дверь. Он сразу узнал этот особый – требовательный и нетерпеливый звонок. Узнала и Майя, хоть слышала его впервые. Тигран стоял неподвижно, силясь совладать с бурей разом  взметнувшихся противоречивых чувств. По лицу Майи он понял, что она не хуже его знает, кто стоит по ту сторону двери.
- Не будем открывать. – Он искал в ней недостающей ему решимости.
- Не глупи. Ты должен открыть.
- Нет! Моя жена здесь. Рядом со мной. В моих объятиях. И мне никто в целом мире больше не нужен. Я люблю тебя.
- Повтори еще раз, - прошептала она, блаженно закрывая глаза.
- Люблю...люблю...люблю! – Выпустив, наконец, из казематов души это волнующее, магическое слово, он вдруг обнаружил, как сладостно и прекрасно повторять его вновь и вновь. – Я люблю тебя, Майя! Желанная моя, нежная, маленькая женщи...
В дверь снова позвонили.
- Открой же! – делая над собой неимоверное усилие, потребовала она, легонько подтолкнув его к выходу. Так мать заставляет свое дитя сделать первый в его жизни самостоятельный шаг. – Иди... Нет, постой! – Она приподнялась на цыпочки и коснулась губами его лба. – Вот теперь иди. Любимый.
- И пойду! – со злой решимостью заявил он. – Пусть она войдет. Пусть увидит тебя. Я познакомлю ее со своей женой. И пусть она оставит меня... нас! в покое.
Тигран скрылся в передней.
Майя с печальной улыбкой смотрела ему вслед.
- Прости, отец, - прошептали ее бескровные губы. – И все-таки я ни о чем не жалею. Иначе я не могла...

Тигран распахнул дверь на лестничную площадку.
- Заставить столько времени торчать под дверью! Очень мило с твоей стороны, - низким грудным голосом капризно упрекнула черноокая красавица. – Зачем ты сменил замок? – Она швырнула бесполезные ключи от своей бывшей квартиры ему под ноги.
Он молча смотрел на нее, не произнося ни слова.
- Может посторонишься и дашь мне войти?
- Заходи, коль не шутишь, - зло буркнул он и, отпустив дверную ручку, которую судорожно сжимал, первым пошел обратно. – Я познакомлю тебя со своей...
Тигран растерянно застыл на пороге. Комната была пуста. Забыв о Лие, он бросился в спальню, на кухню и в ванную. Даже выглянул в окно. Девушки нигде не было.
- Ма-а-йя-яя! – истошно закричал он, хватаясь за голову, и от голоса его содрогнулись стены.
- Майя? Кто такая Майя? – с притворным недоумением спросила Лия. – Разыгрываешь меня? Тут вроде бы никого кроме нас нет.
Окинув комнату ревнивым цепким взглядом, она не обнаружила ничего, что могло бы указать ей на недавнее присутствие другой женщины.
            Тигран смотрел сквозь Лию, казалось не замечая ее. Его губы сложились в горькую усмешку.
- Кто такая Майя? – повторил он, как во сне. – Она же объяснила мне: Мираж. Иллюзия. Волшебный сон, исчезающий с первыми лучами Солнца...