И имя мне - Солдат

Тучи полностью затянули небо, ветер утих, вместе с ним прекратились все разговоры в окопе, сотня человек просто смотрела вдаль, на горизонт где расположены такие же траншеи и где точно также молчат солдаты, но в другой форме.  Я окинул взглядом товарищей, большинство просто потупили взгляд. Кто-то  впился глазами вперед, пытаясь угадать, что будет полчаса спустя, когда за нашими спинами артиллерия начнет играть свой марш смерти. Кто-то поднял глаза ввысь, молясь своим богам, не партийным, личным.
Почти все они были впервые в такой ситуации, а многие еще пару дней назад ели дома мамин борщ, а я, наверное, даже его вкус забыл. Последнее что я помню о моем родном селе, это ковровую бомбардировку, сровнявшую его с землей и фразу с телеграммы – «Выживших нет». У многих подобные истории, а особенно у… я вспомнил этого человека, потому что ощутил запах табака где-то недалеко, кто-то подкурил самокрутку, у меня ведь тоже еще три остались.  Полез в карман, достал серебряный портсигар с красный звездой на передней стороне, открыл его, взял самокрутку, сделанную с махорки, которую мне подарил дед из недавно освобожденного села и газеты «Коммунист», с которой к нам приехал на днях политрук. Открыв портсигар и взяв одну из самокруток, я почувствовал на себе десятки голодных взглядов, на что, молча, протянул оставшиеся самокрутки вперед, так было нужно, да я и не жаловался.
Короткая вспышка спички, дымок горелой серы, еле слышный звук загорающегося табака и горький, густой дым, заползающий в легкие. До сигнала о начале атаки  еще было время, а сейчас самое то, что бы вспомнить что то, что то, что поможет через полчаса если не победить, то хотя бы умереть с достоинством.
Я говорил об одном человеке, вряд ли я когда-нибудь его забуду, скорее всего его уже нет в живых, но поверьте мне, память о нем будет долгой, мало кто с обеих сторон нашего фронта забудет о нем. По нашу сторону траншей его имя вызывает – уважение и гордость, но с другой стороны - страх, животный страх.
Романов Семен Игнатьевич, это имя вам, скорее всего ничего не скажет, но у нас, здесь, сейчас о нем знают все. Мне узнать его посчастливилось еще в прошлом году. Я на фронте буквально пару недель пробыл, наша бригада попала в окружение, с боем мы прорывались. Я тогда и боя-то почти не видел. Шум, дым, грохот, крики, пыль, жар, все что я могу сказать о том времени.
Я подходил к одному хутору, с которого группа Романова выбили нацистов, там мы должны были перегруппироваться и присоединится к своим, пробив линию врага.
Я шел в составе разведотряда, поэтому был впереди, вокруг хутора стояли его люди. Я пошел к большому дому, дому бывшего помещика, там стоял Романов и еще несколько его солдат, перед ними у стены на коленях сидели нацисты. Их было человек пять, Семен Игнатьевич медленно проходил мимо каждого, те плача умоляли пощады, но он просто, молча смотрел им в глаза. Искал он в глазах – страх, перед смертью они должны были боятся, так как майор был закоренелым атеистом и ни в рай, ни в ад не верил, а немцы не заслуживали просто смерти, они должны были боятся, хотя бы мгновение до того когда пуля разорвет их головы на части. Пройдя мимо последнего, он отошел на прежнее место, достал серебряный портсигар с красной звездой, закурил, махнул рукой и нехотя, с криками, слезами и болью, немецкие солдаты покинули этот мир.
Жестом майор приказал избавиться от тел и направился в мою сторону. Потом мы познакомились, разговаривали о войне, о прошлом. Пока наши солдаты готовились выдвигаться, мы разговаривали с майором. Он достал флягу со спиртом и я поведал Романову о телеграмме, о взорванном  отцовском доме, никому до этого не рассказывал, только ему, просто он понял, он знает, что это такое.
Майор рассказал мне свою историю, о родном селе, о входе немцев туда, о том что они узнали что Романовы – родственники коммуниста, бойца красной армии. О том как его жену и младшую сестру насиловала рота немецких ублюдков, о том как отца и брата повесили, о там как мать застрелили. Он будто оправдывался передо мной, за жестокость, за зверства, за убийства. Я понимал, как никто другой, понимал потому что мне возвращаться некуда, меня никто не ждет, и я ни к кому возвращаться не хочу. Мой дом здесь, среди смертей нацистских ублюдков, среди их крови.
- Думаешь я атеист? – внезапно спросил Романов.
- Наверное.
- Нет, я в бога не верю, в рай не верю, а в ад верю, знаешь почему? Потому что ад – здесь. И после смерти мы тоже в аду будем, такая наша доля, друг мой.
- Но если есть ад, то должен быть и рай!
- Хм… Если бы был бог, ангелы, добро, было бы все это? За что они все погибли? За что погибают и будут погибать? Нет ничего кроме ада, ничего.
Такие слова не очень вдохновляли, но еще меньше вдохновило то, что было дальше.
- Держи, - Романов протянул мне портсигар, - мы вас прикрывать будем, а за спинами уже артиллерия вражеская работает,  все равно все уже покойники, если умирать то побольше ублюдков с собой забрать, просто держи, почуешь то же что и я, отдай кому-то, и он пусть так же сделает.
Я не знал что ответить, но возражать не мог, наши поспешно пошли вперед, меня подгоняли, солдаты Романова направились к укрепрайонам, они знали что это их последний бой и скорее были этому рады, один из этапов их ада заканчивается.
Майор пожал мне руку, и выдвинулся в сторону своих бойцов со словами – товарищи, нагуливайте аппетит ибо ужинать мы будем в аду.
Я словно в себя пришел, когда немного испугался от внезапного крика черного ворона, который сидел рядом со мной, на окопе, он немного посмотрел на меня и взлетел, плохая примета, наверное. 
Тем временем где-то далеко уже разливали наркомовские сто грамм, нужно достать кружку, выбросив окурок я взял жестяную кружку и медленно выдвинулся вдоль окопа на шум радующихся солдат.
Мгновенье и моя кружка тоже слегка наполнилась, глубокий вдох и чуть -чуть горького спирта отправились в желудок, обжигая губы и язык.
Спирт делал хорошее дело для нас, он задвигал чувство страха и инстинкт самосохранения и оголял ненависть, чистую, черную ненависть.
Время приближалось, парень который разливал спирт с канистры проходил мимо меня,  что-то дернуло меня, я остановил его, достал из кармана портсигар и тихо сказал, - просто возьми, главное что бы к фрицам не попал и не потеряй, он должен быть у красноармейца.
После чего быстро подошел к краю траншеи крепко сжимая цевье винтовки в руках, надеюсь он меня понял, очень надеюсь.
Время начала наступления приближалось, все было как тогда. Мой первый месяц на фронте и первая штыковая атака, она была вынужденной, так как враг наступал, а патронов почти ни у кого не осталось, мы думали, что идем умирать.
Когда я бежал с диким криком в толпе, время замедлялось, я это ощущал, впереди на нас так же бежали фрицы. Многие со штыком наготове, многие стреляли по нам, пулеметчик прицельно косил наши ряды. Когда бежишь выставив вперед  винтовку, ты выбираешь себе цель, кого-то из бегущих в твою сторону, я целью себе выбрал немца который бежал ровно на меня.
Еще мгновение и мы схлестнулись бы, он был на расстоянии удара, но боец  бежавший слева от меня успел воткнуть ему штык в голову, так что он зашел в щеку, а вышел над веском, силы удара хватило что бы пробить голову насквозь. Рот и глаза немца остались широко открыты, солдат с силой вырвал штык, буквально разорвав нацисту лицо и ринулся дальше. Это сбило меня с толку, я не знал что делать, и пару секунд просто стоял, пока не заметил еще одного быстро приближающегося врага. Он был крупнее предыдущего и бежал на меня со штыком. Мгновение и он делает выброс вперед, но слишком рано и я успеваю увернутся, пока он возвращался на позицию для удара, я инстинктивно успел со всей силы ударить его.
Я не промахнулся, штык почти полностью вошел между двух нижних ребер, немец  упал, я державшись за винтовку тоже. Я лежал на земле рядом с бившимся в агонии фрицем еще пару секунд, а вокруг кипела битва. Со всех сторон были крики, я слышал как рядом пролетали пули, некоторые наши солдаты уже бежали к немецким окопам, пулеметчики пытаясь их убить, косили всех впереди и своих и чужих. Поднявшись я увидел немца лежавшего на спине, его тело извивалось от боли, он пытался вытащить штык но это было тщетно. Я взялся за приклад и попытался вытащить винтовку, но штык застрял между ребрами, мне ничего не оставалось делать кроме как, упереться ногой в живот немцу и со всей силы рвануть винтовку. Его крик пронзил схватку, было такое чувство, что этот крик услышали все. Он затих, его тело обмякло, но не умерло. Немец просто смотрел мне в глаза, я не знал чего он хочет, он просто смотрел мне в глаза, вокруг уже практически добили всех нацистов, шум боя прекратился, были только одинокие выстрелы в еще живых, но раненых фрицов, наши ликовали. А я не знал что делать. Его взгляд, полный боли и страха, он боялся не меня и не смерти, думаю он уже смирился с  ней, он боялся того что будет дальше.
Я крепко сжал винтовку в руках, уперся прикладом в плечо, прицелился ему в лоб, последний раз посмотрел ему в глаза, он будто улыбнулся мне, для него все закончилось. Я прошептал  «прости», закрыл глаза и нажал на спусковой крючок. Жизнь того немца закончилась, его война закончилась. Еще какое-то время я просто стоял и смотрел на него, тогда я готов был поклясться что видел слабый отпечаток улыбки на лице, на моем лице улыбка же практически не появлялась, все ликовали, а я… я убил человека, да врага, но человека.
До сих пор тяжело вспоминать, я был готов к атаке, с обеих сторон от меня уже были толпы солдат, которые не отводили глаз от вражеских траншей на горизонте, скоро прервутся жизни многих из нас, скоро война закончится для многих из нас. 
Наступила тишина, абсолютная тишина, все молчали, сама природа не осмелилась отнять у нас эту тишину, эта тишина давалась каждому из солдат для того что бы мысленно простится с родными, близкими, а я читал про себя «Отче наш», текст этой молитвы сам поднялся через года забытия в моей памяти.
Еще секунда и залпы артиллерийских выстрелов разорвали воздух, начался вальс смерти, как только прекратится последний залп, все мы с криками «Ура!», «За Родину!», «За Сталина!» ринемся вперед, не зная вернемся ли назад, ангелы смерти уже кружили над нами, они ждали нас.
Мы видели вспышки взрывов впереди, вдруг все затихло. Пора. Лейтенант вскочил на край траншеи с пистолетов в руках, и прокричав «Вперед, товарищи, за родину, за Сталина!» рванул вперед, а за ним человеческая лавина.
Оглушительное «Ура!» заглушало выстрелы. Я бежал пригнув голову, снова крики, солдат слева от меня упал, кажется он вчера отдал мне свой кусок хлеба, а солдату справа разорвало голову, ему я пол часа назад дал самокрутку. Жизни обрывались одна за другой, а я бежал.
Пули пролетали мимо, врезались в землю рядом со мной, а это значило, что в мою сторону направлен огонь пулеметчиков.
Еще секунда и резкая боль в животе почти заставила меня остановится, ерунда, царапина, я бежал дальше, вдруг споткнулся через тело только что упавшего солдата, споткнулся и понял что уже не смогу подняться, резкая боль в животе не давала даже туловище приподнять. Стало так больно, что хотелось кричать, я выронил винтовку, взялся за живот и скрутился. Я чувствовал, что руки стали холодными, но живот был очень теплым, кровь лилась как из ведра, я ничего с этим не мог сделать. Как же больно дышать. Сейчас, вот сейчас придет санитарка, она сделает мне укол, перевяжет рану и все, потом недельку в лазарете, а там, а там и победа, да так и будет.
Наши уже, наверное, победили, я открыл глаза и увидел людей на горизонте, но… это были не наши… атака захлебнулась, все погибли, помощи не будет, санитарка не придет.
Вороны уже кружились в небе, небо стало еще темнее, или в глазах темнело, я не знал сколько времени лежу. Дико хотелось спать, мысли спутались, было холодно. Я снова попытался ползти к своим, но не выходило, ноги и руки меня не слушались, снова прополз метр, а в результате только грязи еще больше набил в разорванную рану. Во рту пересохло, становилось всё холоднее, веки сами слипались, я боролся, я знал что это конец, но я боролся! Долго это продолжатся не могло, руки и ноги перестали слушаться, дышать становилось всё тяжелее, я уже не мог открыть глаза. Моё сознание угасало как последние угольки в ночном костре. Ещё немного и... Всё.
Все кончено, для меня, для сотни товарищей, наша война закончилась.
Прощай, дорогой друг, не забывай меня, ведь я один из тех миллионов солдат которые погибли за тебя, за Союз Советских Социалистических Республик, не верь тому что говорят, они не видели того что видели мы. Они не чувствовали того что чувствовали мы, просто знай что и они живут потому что мы погибли, просто не забывай.
Можешь не ходить к вечному огню, можешь не носить цветы к памятникам, но просто помни.
Нам было больно, мы хотели жить, жить как ты, есть, пить, любить, но судьба решила иначе, и мы здесь.
Пожалуйста, не сделай наши смерти напрасными, просто помни.
Прощай, мирного тебе неба над головой.
Солдат Красной Армии.