Былое пламя. I глава

          Я обвинял многих в неумении любить, рассказывал фантастические истории своих любовных приключений, невероятных знакомств, взлётов и падений. Что-то приукрашивал, а что-то наоборот недоговаривал, но  среднестатистически, все же говорил правду. В общем, я без затруднения разговаривал на самые откровенные темы, что-то проскакивало сугубо “по-секрету” одному, потом “по-секрету” другому. Мне нечего было скрывать, все даже самые сокровенные письма, время от времени, читались моими друзьями, и мне было невероятно приятно, наблюдать их одурманенные лица или же наоборот, видеть слезы на их глазах.  В зависимости от того, что они читали, конечно. Все письма, я хранил строго в хронологическом порядке, в третьем ящике своего письменного стола в стиле ар-нуво, оберегая их даже больше, чем сам стол и украшения, доставшиеся мне от моей прабабушки, которые, располагались чуть выше, во втором отделении.


          Но, не отходя от главного, что хотелось бы еще сказать, не могу сосредоточиться, мысли скачут туда-сюда, набегая одна на другую. Ах да,  я всегда или почти всегда, с минимальными потерями  переживал и перебарывал расставания и утрату своей любви. Не было в моем сердце глубоких ран, хотя были глубокие чувства, по-крайней мере мне так казалось, или хотелось. По-крайней мере, на какой-то период, я посвящал всего себя одному человеку, клялся и совершал авантюрные поступки во имя своей любви. Как сумасшедший, пропускал всё через себя. Разве этого было мало?  Оттого, я легко мог бы стать пациентом какого-нибудь психолога или завсегдатаем психиатрического отделения больницы. Тогда, весь персонал собирался бы по вечерам вокруг моей кушетки, чтобы послушать очередную душещипательную историю о разбитом сердце или заблудшей душе. Они бы наконец бросили свои тупые сериалы и я опустошенный и несчастный, приобрел бы любовь снова. И больше никаких белых халатов, только жилетки и бабочки, платья из кружева и молочные коктейли вместо фенозепама. А потом? Потом, мне бы пришлось оставить их, в прочем как и всегда в моей жизни. Но все это было лишь частью моего убеждения себя и не более. Моя бурная фантазия рисовала и не такие картины, оттого мне было нескучно наедине с самим собой, хотя я старался подолгу не оставаться в одиночестве, особенно в последнее время.


          И вот теперь, я чувствую, настало самое время признаться честно, и в первую очередь перед самим собой. Внутри своего существа,  я был опустошен, и страдал сильнее, чем кто-либо мог себе представить. Я отчаянно сопротивлялся и не хотел мириться с устоявшимся положением дел, но пошел неправильным путём, осознав это слишком поздно. Я пытался заполнить эту сжирающую меня изнутри пустоту - любовью, пытался отравить демонов искушающих мою и без того бессильную душу, в очередной раз совершая какой-нибудь нелепый поступок. И в такие мгновения, находясь в непосредственной близости от смертельной опасности, мне казалось,  будто бы я возвращал себе вкус к жизни, но всё это был только мираж. И чем отчаяннее я  бежал до него, чем больше сил я прикладывал к борьбе со своими пороками, тем дальше было от меня моё спасение и я думал, что хотя бы покаяние сможет вернуть меня прежнего. И я делал и каялся, каялся и всё равно ступал на ту же дорожку. Казалось, для меня не было выхода.


          Раньше, я помню, точно, мне хорошо удавалось контролировать себя, и что касается переживаний, то страдал я только тогда, когда чувствовал острую необходимость пережить это чувство, и не поддавался депрессиям, когда мне это было невыгодно. Сейчас я понимаю, что в какой-то момент я попросту потерял контакт с самим собой, играл того, кем меня хотели видеть, утратив своё истинное лицо. И, как и каждому актеру, мне нужны были свои зрители, в знак признания своего таланта. Так начинается история моей трагедии.