Встретить короля

                ***
               
            С небесных  высот облаков,  снежных вершин Ай-Петри,  текут, петляя и нащупывая, полнятся, холодные ручейки. Ближе к морю, говорливей и радостней их бег. Неумолчен разговор потоков, облизывающих,  лоснящиеся валуны; подставляющие вспененные лбы.
 Вывернув тугие,  трубообразно прозрачные спины, несётся поток меж замшелых базальтовых туш, и вдруг - вырвавшись из теснины застывших каменных волн, пенится, набухает, отстреливается стекляшками брызг.
  Выглянув через  известняковый навес козырька, ниспадает осклизлым горбом вниз -  прозрачно текущими лентами - в целующий воду пожар восходящего солнца. Говорлив  ропщущий  Учан-Су.  Кипит в полынье водопада, мчит  по уступам упёртого величия, в беспредельный простор моря.         
…  Прошёл день. Заглядевшись на море - серебряная дорожка луны дрожала, искрилась в глазах - Людмила, ослеплённая «выпитым», на свадьбе, провожая в сознании плывущую музыку, переступила растущий  вдоль земли, перекрученный  змеёй ствол кизила, чувствуя, что сейчас упадёт, заспешила догнать ногами убегающее вперёд тело, ухватилась за куст можжевельника.
Наткнулась на строение,  бормоча, -  «Сарай наш?» - увернулась, грохнулась  о вросший в землю ствол Ливанского кедра. Только ахнула.
Подхваченная,   руками, запротестовала.
«Ну! ... Ну! …
«Казакова?» - удивился голос. - Людка? - ужралась!  …  Во!
«Со свадьбы прёт!» - восхитился юный басок, помогая устоять падающему  в бок телу.
«Ну, что с ней?» …
До сознания Людмилы долетело:  «Давай завалим?»
«Я вам за-ва-лю! … Шепчет Людмила, видя, как перед её глазами раскручивается небо.
Парни по-волчьи  - дружно набрасываются.  Валят сверху ствола, удерживают  руками сползающее тело.
Людмила стонет: - «Ну! … Вы?» - и в тисках чужих рук проваливается в темноту, не слыша, как с неё сдирают исподнее, вдавливает в бревно костистое тело подростка.
Грубый мужской голос долетел в огороды: - «Мишка! Я тебе гад,  вязы выкручу? До-мо-й!»
«Да, иду!» - обсёкся подросток …
Под густой, придавленный ладошками смех друзей - недовольный побрёл домой. …
Случай потрясший  после свадьбы Людмилу, не знал бы никто, но бабка Казакова, делая утренний обход, нашла исподнее…
                2.
         Когда Мишка насиловал маму,  я увидел себя со стороны, бьющегося в её тело светящимся шариком. Задыхаясь от ударов чужого тела, и выбитых из глаз слёз, мама усиленно задышала, и вдруг мой шарик заискрил и пропал. Я почувствовал себя в уютном тепле, обволакивающем меня со всех сторон. Я видел её красивое тело  из нутри и снаружи, всё в пупырышках гусиной кожи,  в виде тысяч и тысяч,  приоткрытых клювиков желторотых  птенцов. Будто только что,  вылупившись из инкубатора, ждущих,  пищи.   Надомной, кружился испускаемый телом, синий, колючий дым, (я понял, это её организм вытянул сюда из каждой клеточки свою углекислоту) Я видел, как корчатся бактерии, погибая. Клювики старались, клеточки всасывали в себя этот дым, выдыхали его наружу, колючки покинули меня, клювики усиленно втягивали, глотали кислород из воздуха. Я чувствовал охватывающее меня блаженство.
Я увидел себя, пытавшегося ходить, в какой - то, мягкой, продолговатой кроватке. Но, эластичные стенки отталкивали меня назад. Я посмотрел вверх и сжался, Надомной, свисали вогнутые прутья решётки - сверху,  трепыхались тёмной массой, какие-то упругие мешочки. Откуда-то из вне, как сквозь плёнку, сочился свет.  Я понял, это грудная клетка мамы. Я,  неожиданно подскочил, головой надавил на её желудок, что служил мне подушкой - её вырвало.  Я затаился. Это ощущение тюрьмы, не покидало меня никогда. Я вспомнил, когда в прошлых жизнях я попадал в заключение.               
                3.
              Моя вибрационная память, рассказала мне, что несколько астральных подонков, услышав эмоциональные запросы, предложили подросткам, проявить свои желания. Запросы тех и других соответствовали этому. Это были обыкновенные вымогатели удовольствий, которые для изменения сознания человека, придумали сексуальные игры, курение, водку, наркотики, игры на деньги, спортивные зрелища.
Так на заходе солнца - спящему, пьяному, обкурившемуся - сливают энергию, как из мёртвого животного, сливают кровь. Сущности слизывают эту эфирную  кровь, оставляя клише своих программ. Вы удивляетесь изменению характера этого человека, изменившейся модели поведения.  Отчего напряжено сознание, то оно  притянет. Ось временного филиала  души во мне перевернулась. Я сразу, как говорится,  попробовал на зуб, чем пахнет новая жизнь? … 
     Я не забочусь о днях впереди. Я прожил много жизней. Соблазны для меня ничего не значат - душа прочная, вредных привычек быть не может? Я помню,  и под каплей пропасть вырастает? …
Как пожилой, разумный человек обходит агрессивных подонков, так я обхожу их не возбуждая  любопытства, всему своё время! Свой час! Когда уровень сознания намного выше муравья, вы его не замечаете. Меня не задел вирус попрошайства у Бога.
     Я не прошу роль насильника у Сатаны! Я знаю, как  поддон счастья людей, далёк от удовольствия на унитазе.  Я далёк от низких поступков.  Пока ты сам не научишься быть рабом - ты не станешь Богом.
                4.
               Я мог,   находясь в маме, покидать её и своё тело. Духовные наработки прошлой жизни, позволяли мне наблюдать жизнь астрала и жизнь на земле, или других планетах. Не надо обольщаться, жизнь на них и на земле, всего лишь проекция того, что я видел там?
      Я помнил, сколько раз я скатывался в нижние слои астрала, в животные царства, пропустив в себя желания или поступки, подсунутые агрессорами, умело маскирующими их под блага моего тела.
     Я ни как не мог понять, почему - то, что я так ненавидел, осуждал в своих жизнях, я получал в - следующих …  Но, вскоре я понял, только золотая серединка между добром и злом, позволяет мне расти в духе.
«Люди!», кричал я им, оттуда - Вы отгородились стеной! Церковь, государство, школа, надстраивают её, выше и выше, и этот глухой забор, главное препятствие  духовности. И, я сказал себе, в следующей жизни я расскажу вам всю правду, знание её снесёт забор между тонким и материальным миром, отрешит от зла!» …
            Однажды я вспомнил о так называемом отце, решил взглянуть, как он там, чем продиктован его поступок? Я увидел, и по грубому голосу, что тогда окликал отца, узнал своего деда Никифора. Он, принял из рук бабки, горячий кавардак (мясо с овощами)  В этот момент моя мама, у себя во дворе,  заломила руки под фартук, гладила живот, удивляясь пропавшим  в ней ощущениям.
В конце сада, раздвинув шифирины забора, соседская девочка разговаривала с моим отцом. Людмила опасливо косилась на них. Ей до сих пор чудился Мишка, мучивший её в догадках: «Кто ж завалил?», и слышался, как наяву мужской голос:
«Мишка! Я тебе гад,   вязы выкручу? …  Домой!»
«Да, иду!» …  - так и звенело в ушах.  Сколько ж они девок попортили? -  думала, зная, -  где Мишка, там и остальные!  Придвинулась к выходу.  С мыслей - оградить девчонку.
Я отвлёкся.  К воротам деда, подъехал автомобиль - Газ -24. Старик татарин, открыв дверку,  ссунул тяжелый зад, обтянутый потёртыми бархатными штанами, завис на ноге, шаря что-то на  сидении,  и выйдя, утёр дробь испарины со лба шёлковым платком.
«Сто чертей! Кто к нам приехал? -  поспешал дед, подняв руку в приветствии: - Слава Украине!».
«Аллах Акбар!» … Их руки встретились в рукопожатии.
Бело - розовое молоко астр,  желто-пушистые блюдца  разноцветных дубков, донесли сочащий аромат трав у ворот.
 … Девушка, держась за Мишкину руку,  стояла под Кипарисом на уступе камня. Впереди, с горы двора, серебристой прохладой, играло море. Недвижный, прогретый воздух, ощущение покоя, тепла, погрузили их в самосозерцание, мечтательный покой. Через забор заглядывали соседские дети.
Откуда-то, долетел горелый запах углей, шашлыков. Мама, увидев Михаила и девушку, набухшую, как бутон,  а ж, позеленела.  Ушла в виноградник по уступам скалы.
Дед и татарин, засунув головы под капот багажника, о чём-то,  спорили. Выпрямившись, дед спрятал за пазуху кусок, похожий на мыло: 
«Ты что,  я тебе хорошо плачу!  Товар даю - где ты сейчас возьмёшь двести литров муската - красного камня?» …
«Эй! Ты больше заработаешь?» - дрожал скулами тот, - моя тоже хочет!
«А, я что мало даю?  - кипятился дед. - Ещё продать нужно, а ты думаешь это просто?»
«А, привезти с Узбекистана, легко?»  - парировал тот.
«Ах! Жулик!» - стонал татарин и тряс пачкой всунутых ему денег.
Дед  зло махнул рукой, - «Не хочешь торговать вином, ладно!»  - прикидывая в уме: - «Килограмм опия!» - и ожесточенно скрёб лысину,  глаза прикрыли красные подушки век ….
В комнате,  разворачивая  опиумное тесто, зашёлся удушливым кашлем, будто впервые вдохнул дурман опия. Я, пожалел мысленно его:  - «Если ты, кому-либо создаешь страдания, в следующей жизни ты обязательно познаешь их сам!» … Мелькнуло в сознании …
Я -  выпавший на минуту из времени,  возвратился в маму;   обеспокоенный, за маму, отца, деда?
 Стал стучать ей ножками, шепча:  - «Чувственная власть женщины, её психика, регистрирует себя только до  определённого уровня!  И, не потому, что наступает не эталонный возраст, а потому, что высшие силы, дальше не заинтересованы поддерживать и хранить на лицевом счёте свой карточки, засохшую корочку, не пригодную для еды» …
«Только знания, только доступ к высшим сферам порядка - уверенная защита от психического насилия. Только гибкость и творчество! …  Мама? …   Читай! Учись! Зачем тебе кастрюли, внешность, тряпки? » - барабанил я ножками…
«Чем грубее напад на сознательное, тем больше оно должно усиливаться, оправдывая свою жестокость - умного, но непослушного абитуриента. Это проявляет себя и в государстве,  в религии, и в институтах науки, неспособных во имя света изменить себя;  объединиться - против тьмы, их астральных машинистов, уже планирующих пустить под откос энергии новый паровоз войны, опрокинув его на землю!» … Думал я.
Но, никто из них, не мог меня слышать.  Я,  ощущая себя ребёнком, ощущал и мудрость прошлых воплощений, явлений дающих мне контроль над собой в тонком мире. Мои исследования, из-за оглядки назад, желания помочь, преданность, давали мне право, войти в их сознание! Но, что, диктовать им  -  что ли, как жить? Это претило мне самому, не раз подвергавшемуся агрессии сторон.
                5.
        Однажды, войдя  вечером в магазин, где кучкуются:  мужики с курортниками, бабы, подростки - бабка Казакова подслушала разговор:
«Это ж,  кто так  Людмилу - живот то?» - спросила продавщицу,  классный руководитель Мишки.
Складывая покупки в сумку, - На сносях, что ли? ...
«Тоня, что торгует на улице семечками и орехами, сказала, что её пацан - Герка, говорил мол,  от Мишки Коралёва!  …  Снасильничал на свадьбе!» …
«Да, ну? … Ещё тот бандюгам!  … И, кличка  в классе - «Король» … Сбегает с уроков, когда вздумает, давно б выгнали, да учится не в пример другим, когда успевает?  - удивлялась она. Посадят теперь!
«Вот бы и батьку его, всю торговлю перебивает вином! - вздохнула продавщица…
             Бабка  бегом - домой. Людмила,  узнав о разговорах, заволновалась, схватилась за живот. Решила поговорить с соседом Никифором. Поняв, чем это может обернуться. Никифор и двое его поселковых друзей решили перехитрить молву, устроить - «решку» - самосуд, не доводя дело до суда.
Собрали улицу. 
«Очумели,  что ль?»
«Распустили юнцов!»
Никифор понуро опустил глаза, вывел сына.
«Судить их!»
«Вот стервятники!»
«Не могли они! Отпустить!»
Бабы зароптали, зашикали на мелкую ребятню, погнали их.
Петро Дылдин, товарищ Никифора по  виноградарству, отец одного  -  хромого юнца, участника,  крикнул:  «Плетей им, как деды наши!»
Подошёл участковый:  «Что за самосуд?» …
«Николаич! Ты иди! Сами разберёмся! Ты ничего не видел! - Сказал Никифор, накручивая на кулак солдатский ремень.
Тот ухмыльнулся, - Ну! Так! …  Да! Дружинники, вы мой. Притворно закрыл ладошкой глаза  …  Прошёл мимо.
Вынесли скамью.
Штаны пусть снимет, крикнула бабка.
И, так тепло будет, чи - не лето?  - огрызнулся Никифор, сунул ремень подростку.
Герка,  жался в стороне у забора, побелев, с ужасом ждал экзекуции. Под нажимом мужиков, третий, восемнадцатилетний Эдуард, взявший из рук Никифора ремень, прихрамывая с детства, закидывая ногой,  обошёл лежащего на лавке, прищемив глаза на спине Михаила, примерился. Началась экзекуция.
     Толпа молчала. Пёс Никифора, смотревший на толпу, сорвался с места, юркнул во двор. Вслед  ему текли стоны, перекрываемые счётом.
                6.
      Сняв свой эфирный предохранитель, я увидел, как вдоль опустевшего пляжа,  с шоссе в посёлок, свернули две милицейские машины. Не снижая скорости на повороте, помчались в гору к нашей улице. Толпа потеснилась, оторвала взгляды, от скорченно вступившего в распахнутые ворота Михаила. Вслед за ним, туда нырнула сука бабки Казаковых, страдающая преждевременной течкой. Обнюхивая её, радостно завилял хвостом «Лабрадор»  деда.
 Машины встали, гоня хвост пыли. На ходу выпрыгнул капитан, в пробежке, высыпали милиционеры.
«Не расходимся! Наркоконтроль!»
Все замерли. Дед Никифор, только, что забравший ремень из рук хромого Василия, выронил его…
«Кто - Королёв?» …
«Ну, я!» - в раз,  охрипшим голосом, откликнулся дед.
«Вот постановление на обыск! Вы подозреваетесь в распространении наркотиков ….  Сержант! Выбери понятых!»
Народ торопливо засуетился:
«Я не могу!»
« У меня мать больная!»
Но, сержант уже подталкивал к воротам беременную Людмилу, ещё прижимающую платочек  ко рту, другой вёл хромого подростка Василия.
   Двадцать четвёрка, свернувшая к посёлку с шоссе вдоль пляжа, завиляла, резко сошла на обочину, её развернуло, докрутив руль, с визгом колёс, водитель понёсся обратно.
Через час деда вывели из дома в наручниках. Во дворе, подковой соединив задки, раззявив пасти, понуро стояли склещенные собаки, Вышедшая к оставшимся бабкам и набежавшим детям, уулюкающим на собак - учительница, сказала, ставя мусорное ведро у ног:
«Прежде чем лезть в короли, надо узнать все горести низов? Будет им!» … 
                7.
          Никто из них не знал, что спустя десять лет, двадцати пятилетним депутатом,  чернооким красавцем, на дорогущем джипе, приедет сюда Мишка. Придёт к маме с букетом цветов, упадёт на колени, обхватив меня вжатого спиной в её руки - поздравит маму с пятидесятилетием и попросит её руки.
Дед Никифор, только что вышедший из тюрьмы, освобождённый из-за присоединения Крыма к России, улыбаясь в дверях  - переступая с ноги на ногу:
«Ты уж прости нас - Людмила?!».