08-16. Отраженные образы

Качество нашей жизни определяется количеством накопленных заслуг. Наши правильные поступки дают нам защиту на некоторое время, но оно иссякает, если мы упорствуем в своих заблуждениях. Пропустив несколько  занятий в группе йоги, я  очень быстро растратила свои достижения.  Никаких мистических приобретений больше не было, кроме того, меня  мучило чувство неловкости перед Сергеем за критику Учения. Она была  справедливой, умной, но … к чему полезному она вела?

 Все, что я критикую, всегда и неотвратимо работает против меня. Этот приобретенный горький вывод меня ничему не выучил, я снова и снова продолжаю вслух говорить то, что считаю истиной, невзирая на возможные последствия этого как для меня лично, так и для пользы общего дела. В том, что произносимое мною всегда является абсолютной истиной, я, конечно, не уверена, но предпочитаю быть адекватной своим настроениям, а не разумной осторожности. Поведение окружающих меня людей в сходных ситуациях дает убедительные примеры того, как надо себя вести, но не вразумляет: я остаюсь прежней.

Способны ли мы вообще изменяться?  Иногда мне кажется, что все наши достоинства и  недостатки, единожды сформировавшиеся в юности, так и остаются кристаллизованными до конца жизни. Мы не можем быть другими, сколько бы ни понимали необходимость изменения, потому что, если бы могли, то давно бы уже были другими.

Каждый из нас прекрасно знает, что раздражение и споры не служат нашим целям. «Я не буду реагировать, что бы ни говорил мне этот человек», - говорим мы себе перед важным разговором, но обычно это не оказывает на нас никакого действия. Наши эмоции ведут себя совершенно неразумно. Случайные, сиюминутные личности определяют наши чувства и наши действия, поэтому необходимо как можно внимательно изучить их повадки. Личности похожи на воздушные пирожные, которые мы несем очень осторожно в надежде, что они вызовут восхищение у окружающих. Корочка «пирожного» так тонка, что чей-нибудь толчок может ее разрушить и открыть всем пустоту внутри него. Подсознательно понимая это, мы всегда начеку, всегда прикладываем много энергии, чтобы доказать себе и другим, насколько мы правы, а другие – нет, и оправдываем каждое наше чувство, мысль и действие.

Всегда быть правым и убеждать мир в своей правоте – утомительное занятие. Осознание, что обе эти обязанности нам совершенно не нужны, есть огромная победа над собой. Как только мы почувствуем на мгновение незначительность и ненужность доказательств своей правоты и оправданий, шумные актеры наших внутренних театров будут вынуждены убраться со сцены. Самонаблюдение дает нам возможность испытать  проблески самовоспоминания.

Прекрасной школой самонаблюдения является для меня жизнь Спектрэнерго - вечно меняющаяся, полная несуразностей и идиотизма, беспокойная и чрезвычайно интересная, если рассматривать ее глазами Свидетеля, не отождествленного с происходящим. 

1. Юля

Приметы бывают всеобщего и местного значения. Местные действуют только применительно к конкретному человеку и возникают в результате его личного опыта наблюдения за собственной жизнью. В Спектрэнерго моей  местной приметой, предвещающей грядущую служебную перемену, является смена  секретарши. В нашей фирме постоянно кто-нибудь убывает или прибывает, но приход нового человека на место секретаря, с должности которого я начала здешнюю жизнь, для меня является знаковым событием.

Секретаря Юлю Парфенову с наступлением теплых, майских дней Шеф отправил в принудительный отпуск с последующим увольнением. Юля допекла своей глупостью не только меня и всех нас, но, в первую очередь, Подругу. Случившаяся болезнь Юлиной матери и ее вынужденное отсутствие на работе создали удобный повод. Все произошло достаточно безобразно, стыдно и несправедливо, хотя вполне нормально по понятиям четы Литвиновых. Юля, конечно же, оказалась не подарком, но не до такой степени, чтобы изгонять ее «по собственному желанию» при  подобных обстоятельствах.

 В результате фирма на некоторое время осталась без секретаря, я - без надбавки к окладу за исполнение обязанностей инспектора по кадрам. Шеф, обидевшийся на меня за мое неуместное, с его точки зрения, выступление в защиту социальной справедливости вообще  и Юли в частности, перестал меня замечать. Как оказалось, это существенно портило мне настроение: мои «актеры» нуждались, если не в аплодисментах, то хотя бы  в зрителях.

С уходом Юли не только по факту, но и по штатному расписанию, я стала инженером-экономистом с непонятным для меня кругом должностных обязанностей, вписанных, не подумавши, Шефом в мою должностную инструкцию. Он вообще смутно представлял себе, что конкретно делает каждый его работник, поскольку сам уже давно ни в чем конкретном не участвовал, а только командовал - критиковал работу других и строил радужные перспективы. Настроение было плохим, угнетало состояние неопределенности и собственной неприкаянности. Примерно та же ситуация  имела место при приеме на работу другой нашей секретарши - Юли Сиволодской, подтолкнувшей меня к исполнению обязанностей инженера.

Секретарскую работу я и ненавидела – за ее унизительное, лакейское  положение,  и любила -  слишком хорошо я узнала все ее тонкости! Как оказалось,  я испытывала чувство ревности и обиды, наблюдая, как другой человек, оказавшийся на «моем» месте, разваливает весь мой прежний, с трудом созданный порядок. Впрочем, Шеф этого порядка не замечал: он находился выше подобных, касающихся только меня, дел, отнимавших некогда столько душевных сил и  времени. Он по-прежнему никогда и никого не хвалил, а в последнее время и вовсе был на меня сердит. Это угнетало: я снова  почувствовала себя ненужной и лишней и тосковала о временах, когда мне не хватало времени переделать все дела. Зачем я  роптала на судьбу за обилие этих дел? Мой язык и мое неумение скрывать свои эмоции оставались моими  вечными врагами.

Каждый образ, промелькнувший перед нами, не случаен, он не только - отражение конкретного человека в зеркале моих Я, но и мое отражение в нем: не зря моя сущность притянула к себе именно этого человека. Крайне важно понять, почему именно этого.

Юле 34 года, хотя выглядит она лет на 25. Худенькая, не красавица, но и не урод. При этом впечатления вкуса, ума или интеллигентности не создает. Не замужем, закончила техникум, без детей, что и привлекло меня к ней при отборе кандидатур. Впоследствии выяснилось, что дочь у Юли все-таки есть, но живет в другом городе. Родила она ее 14 лет назад. Юлина  мать внучку в дом взять не разрешила, а родители  ее парня забрали младенца к себе со словами «тебе даже собственного ребенка доверить нельзя!».  На прежней работе Юлей были недовольны. Обо всем этом она не стеснялась мне рассказывать. Юля простодушно говорила о себе все, даже порочащее ее. Ее откровенность в отношении себя мне нравилась. Больше всего в жизни я не люблю в людях игру, стремление казаться лучше, чем есть на самом деле, хотя и понимаю, что жить надо как раз так, а не «на распашку».

По поведению Юли никогда не скажешь, что она была матерью, что она переживает из-за того, что ее дочка с нею  не видится, а при их редких встречах зовет не мамой, а просто Юлькой. Отношение к случившемуся и, вообще, к  собственной нелегкой судьбе у нее  то ли инфантильное, то ли озлобленное, понять трудно. 

Юлина мама – инвалид. У нее застарелый диабет, при котором было не желательно иметь детей. Потом случился инсульт и ампутация ноги: Юля превратила себя в няньку матери, хотя няньку странную – большую часть времени ее мать оставалась дома одна или с пьяницей (по словам Юли) мужем, поскольку  Юля целый день была на работе или еще где угодно, лишь бы не дома. О своей умершей бабушке говорила с  ненавистью: та до сих пор «является в их дом» в форме шагов, стуков и незримого присутствия, к которому Юля уже привыкла. Мать была «злейшим врагом и эгоисткой, испоганившей ей жизнь», при этом она ухаживала  за ней, как умела. Что Юля  умела – сказать трудно, хозяйственности в ней не было  никакой -  неумеха и грязнуля, из-за чего  совершенно не переживала. 

На наших застольях Юля пила водку наравне с мужиками и  после этого начинала нести пошлости. Неизящные манеры, неразвитый интеллект, полное отсутствие женственности в бытовых делах, - по сравнению с ней, я сама себе казалась идеальной женщиной! На первом субботнике по ремонту офиса Юля поразила меня своим неумением делать что-либо руками и при этом нежеланием постараться приложить усилия. Зато была полная готовность принимать участие в общей работе, ни от чего не отказываясь,  отсутствие желания свалить домой пораньше. Для меня такое поведение всегда загадка: я или выкладываюсь по полной, или стремлюсь свалить, но создавать видимость занятости не люблю и не умею.

Печатала Юля быстро, профессионально, но абсолютно не понимала того, что пишет, не имела чувства красоты документа. Её собственная грамотность была близка к нулевой, хотя перепечатать текст могла без ошибок. На работу приходила без опозданий, несмотря на двухчасовую дорогу из дома,  уходила поздно – домой не рвалась. Но свое рабочее время проводила достаточно бездарно: никакой личной инициативы, воображения, активности, даже рабочее место не хотела  или не умела организовать, благоустроить. Она напоминала мне  кошку, которая будет спать на мешающей ей тряпке, но не догадается стянуть ее зубами в сторону. Юлина бестолковость или бессознательность при внешнем невозражении (по ее словам, привычке, что на нее все кричат, отчего она уже на это не реагирует), при  показной  старательности (чтоб отвязались) рано или поздно начала раздражать всех. Ее печатные работы всем нам постоянно приходилось перепроверять, поскольку все описки и недомолвки автора слепо повторялись ею без малейшего понимания смысла.  Именно эти качества Юли повергли в шок нашу Подругу, настроившую Шефа на необходимость смены секретаря.

Книг Юля не читала, увлекалась вокально-инструментальными ансамблями, куда по знакомству имела возможность  ходить бесплатно, причем не элитарными, не крутыми ансамблями. Любила носить модные, крутые вещи, но без особого вкуса и шика (чувствовалась нехватка денег). Из хороших качеств было одно удивительное, которое, впрочем, со временем начинает раздражать: чтобы бы ей  ни говорили, даже о вещах, ей абсолютно незнакомых, она тут  же подхватывала, повторяя концовку твоей же фразы: «вот и я думаю… ». На словах никогда со мной  не спорила, не возражала, но как бы и не слышала советов и пожеланий; себя ни за что не осуждала, принимая за данность все, что в ней есть, без желания это изменить. Никогда я не слышала от нее выражения чувства любви, жалости к кому-либо, сострадания. Хотя охотно говорила о домашних питомцах – кошке и собаке, которых любила и находила у них взаимность.

Возможно, Юля жила в скорлупе – не без причины относясь к жизни с настороженностью и недоверием. Может быть, это нас и сближает, ведь при множестве внешних различий, именно внутреннее, причинное сходство обычно больше всего вызывает в нас возмущение к «отраженному образу».

2. Горбунов

В нашей фирме все было не ладно. По-прежнему ни один объект не сдавался как надо и вовремя, присутствовала  масса искусственных проблем. Самым слабым местом оставались кадры, организация труда, руководство.  Одни умели только командовать, не зная дела, другие не умели организовать труд других и занимались словоблудием и витанием в облаках, вместо принятия на себя ответственности. Мы жили и работали чисто по-русски, с той долей загадки, которую не понять иностранцам. Начальство бесплатно кормило нас на работе, но держало на скудной, нищенской зарплате, фирма была долгах, но и нам были должны еще больше, наш день был абсолютно не нормирован – рабочее время большинства из нас продолжалось, пока  шеф находился в офисе. Он был вечно сердит и занимался только высокими материями. С каждым годом Литвинов все больше напоминал мне стареющего Ельцина с его старческим величием, самодурством и неожиданными выходками. По работе почти все мы стараемся не приходить к нему с вопросами, чтобы не терять времени на пустые разговоры. Нам хватало его инициативы ввязывать нас в совещания на долгие часы. Шеф плохо себя чувствовал, плохо выглядел и, кажется, понимал, что не пользуется искренней симпатией. Под его имя нам давали новые заказы, но выполнить их под его руководством (вернее, отсутствием руководства и наличием искусственных сложностей, которые он сам иногда  создавал) мы не могли. 
Анатолий Сергеевич Горбунов – очередной технический директор, занявший место Шамраева, пошел на вторую стадию. 

(Имеются в виду следующие: 1) оптимизм, рвение и самомнение, 2) вкушение прелестей несения  на себе всех обязанностей сразу и исполнения роли  мальчика для битья, 3) чертыханье и бегство из конторы)

 Большую часть времени он занимался словоблудием и отсылкой к Знающим в вопросах, где он не компетентен, в муках сдавая Итальянскую, как когда-то Шамраев сдавал Фонтанку 58. Горбунов мне не нравился, и для этого существовали причины. Вот еще один образ и новая возможность разобраться, почему я его не люблю, и в какой мере он отражает мою личность.

Главная причина любой  неприязни – ее взаимность. Горбунов меня не ценил, и я не могла на это не реагировать. В большинстве случаев, если не всегда, мы не любим другого только потому, что ощущаем по отношению к себе его антипатию, и наоборот. Все остальные черты его характера не имеют особого значения. Внутренняя оценка или повышенное внимание к себе присутствует у всех людей. Наше внутреннее Я весьма зависимо от внешних влияний, больше всего в жизни нам хочется быть любимым и популярным, это может не осознаваться и даже всячески отрицаться нами, но это  факт.
 
Каков же  этот человек, во многом на меня похожий? Пятьдесят четыре года, целеустремленный, прагматичный и желающий власти, внешне создающий впечатление неравнодушия к тому, чем занимается. Во все, что он делает, вкладывает много страсти – это то, что мне в нем импонирует, но почти все он делает не своими руками, а за счет указаний другим и болтовни, а это всегда казалось мне  отвратительным. Еще не успев появиться в наших стенах, Горбунов начал громогласно, заглушая всех остальных, разглагольствовать о себе, а включившись в работу,  начал столь же рьяно приписывать себе заслуги нашего предприятия: «мы сделали», «мы построили», «у нас, как нигде…». Это поначалу показалось мне удивительным. Потом выяснилось, что на все конкретные технические вопросы, его ответы заключались либо в отсылке к другим, либо имели форму  пространных ответов на общие темы. Мой  интерес пропал на корню.  Больше всего досаждала его неорганизованность и  шумливость.

Наша совместная трудовая деятельность при сдаче объекта тоже не принесла радости. Горбунов  руководил в буквальном смысле этого слова (руками водил),  проявлял ненужную инициативу, ни с кем не советуясь, то есть, давал обещания, исполнять которые приходилось другим. Он  умел громогласно вешать на уши лапшу и давать взятки нужным людям для пробивания вопроса, но на конкретные вопросы  я не получала от него ответов. Как выяснилось позже, Анатолий Сергеевич легко  сваливал свои недосмотры на  других, за глаза не в лучшем виде описывая Шефу работу тех, кому по собственной неорганизованности или упрямству не давал своевременного поручения. При этом нельзя было назвать Горбунова злым, он - чрезвычайно отходчивый и покладистый человек. Не держал он и камня за пазухой: его настроения менялись так же быстро, как и у меня, и в этом смысле он  был моим  отражением.

Закончилось все по знакомому сценарию. Проработав в наших стенах меньше года, Анатолий Сергеевич уволился по собственному желанию, оставив нам три незавершенных объекта и недостроенную собственную котельную. О нем никто не жалел, что, вероятно, не правильно: благодаря его усилиям делалось, строилось и  происходило гораздо больше, чем могло бы, учитывая наш общий идиотизм, нищету  и неорганизованность.

Жизнь в «Спектрэнерго» шла своим чередом. По существу все было совсем не так уж плохо. Мой дом, моя работа и моя группа  йоги были тем, что  было мне дорого и  любимо мной при всех их отдельных недостатках. Может быть, где-то существовали и лучшие «отражения», но эти были моими. Вспоминая свое состояние неустроенности и  непричастности, которое угнетало меня  в последние дни моего пребывания в ФинЭке, я понимаю, насколько я  сейчас счастливее. Я научилась ценить все, в чем я чувствую себя «своей», о чем  могу сказать «мое», и ни на что другое, лучшее, не хочу его менять.