Перемудрила

Когда я была маленькая, бабушка меня пугала не бабайкой, не чертями, а пауком. Как ни странно, арахнофобии у меня после этого не возникло. Зато это заставило меня смириться, когда пришлось расставаться с соской: мне сказали, что её паук унёс. Ладно, ничего не попишешь.

Когда я стала чуточку старше, мне стали делать внушение, ссылаясь на милицию: мол, будешь орать – патруль позовём, вон, видишь, под окнами идут... Анархизма и отвращения к веберовскому легитимному насилию у меня тоже не развилось (хоть, говорят, стереотипы закладываются в раннем детстве).

Зато был показательный случай.

В садик я пошла на год позже других, так что прочие дети в четыре года были уже обстрелянными и подкованными, а я – желторотик и дичок. В том числе я не знала о том, что не могу гулять сама по себе, как кошка из сказки. Оказалось, что я должна находиться в пределах одной территории – участка нашей группы. Там, конечно, было здорово: стояли горки, качели, была песочница. Но что было это всё по сравнению с диковиной соседнего участка! Там ведь стоял самолёт – я его моментально, на первой же прогулке, заприметила.

Представляете? Самолёт!

Серебристый, с красными звёздами на крыльях. Он прилёг отдохнуть на песок, но вообще-то был готов взлететь в любую минуту. Стоило только залезть внутрь и скомандовать.

Я молча оторвалась от сверстников и общей кутерьмы. Замирая от предвкушения, я пролезла через живую изгородь к железной птице. Самолёт был точь-в-точь похож на те, о которых рассказывал мне дедушка. Я забралась на крыло, залезла в кабину – боже, какое счастье!

Я просто упивалась восторгом.

Пока не прозвучал грозный голос воспитательницы, Татьяны Павловны:

- Яна! Куда это ты залезла! А ну-ка марш на участок!

И мир для меня рухнул.

Меня парализовало. Я просто неподвижно стояла с открытым ртом, а на глаза медленно накатывались слёзы.

Приказ повторился:

- Живо на участок!

Я стояла в прострации ещё секунды три. А потом слёзы брызнули, как сок из лимона, и я в голос, «как бык недоенный», заревела. Воспитательница была озадачена неадекватной реакцией. Она медленно встала, отложив газету на железный столик, и направилась ко мне.

- Да что с тобой такое?

И тут наконец меня прорвало на слова:

- Не хочу в участок!!! За чтоооооо?!..

Меня даже не смутило несоответствие предлогов: «на» и «в». Я на полном серьёзе подумала, что меня сейчас отведут в милицию. И слово «участок» ассоциировалось именно с нею. Вовсе даже не с какими-то там горочками, песочницами и садиком.

Всё существо моё возмущалось против несправедливых угроз и злоупотребления полномочиями со стороны Татьяны Павловны. Ведь совершённое мною нарушение не заслуживало столь суровых санкций! И я это прекрасно понимала. Но также понимала, что у меня нет никаких мер противодействия подобному произволу. Ведь я же маленькая.

Нельзя сказать, что «все эти мысли пронеслись в моей голове в одну секунду и потрясли меня». Потому что я была маленькая. И это были не мысли – а чувства-импульсы. Но что потрясли – верно.

А Татьяна Павловна только развела руками:

- Ничего не понимаю...

Потому что объяснять я тоже не умела – а умела только закатывать скандалы и истерики. Хотя с грехом пополам мы тогда разобрались. Воспитательница подивилась моему странному восприятию и мышлению, разуверила в существовании угрозы, успокоила и отвела обратно к детям, объяснив, что на прогулках есть правила, и заходить на участки других групп самостоятельно не следует.

Вечером она сказала моей маме:

- Девочка у вас умная, даже не по возрасту. Но с ней будет сложно.

Мама только понимающе кивнула: она сама знала, какая я неадекватная и как со мной «сложно». Правда, Татьяна Павловна сказала ей так не только оттого, что я вообразила, будто меня упекут за решётку: я в тот день ещё и ела плохо, и во время тихого часа вертелась, и одну девочку побила... Но это уже совсем другая история.