Ты ехай, Леха

     Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны.
                Автор

 
1.Идиллия

– Это еще что такое! Катерина, вернись немедленно в кроватку, тебя завтра не добудишься!
Девочку совсем не напугал строгий голос матери. Спокойно оглядев родителей, она направилась к гостю, сидящему в глубоком кресле. Босые ножки забавно шлепали по паркету. Он засмеялся, усадив ее к себе на колени:
– Наш маленький стратег определил слабое место в обороне. Что, котенок, есть проблемы?
– Ага. Мне приснился страшный сон, дядя Юра. Я досмотрю его с тобой, а потом уйду, – и Катя действительно сразу уснула, свернувшись в надежных объятиях.
– Как все-таки дети чувствуют хороших людей! – умилилась Наташа. – Я читала ей недавно из «Братьев Гримм», и представьте, Юрий Олегович, эта маленькая нахалка заявляет: «А наш добрый фей – это дядя Юра!»

Бережно приняв спящего ребенка из рук гостя, она удалилась в детскую. Оставшись вдвоем, мужчины некоторое время молча смотрели друг на друга. Наконец, гость выпрямился в кресле и сказал, смутно улыбаясь:
–  Непростая у нас, у фей, профессия. Приходится соответствовать такого рода заявлениям шестилетней умницы, – и он добавил значительно, словно в чем-то заверяя собеседника. – Соответствовать при любых обстоятельствах, Коля. Ты ведь понимаешь, о чем я. А, кстати, каким волшебником считает меня твоя жена, даже называя хорошим человеком? Вряд ли добрым. Она ведь у тебя умна и наблюдательна.
– Мои девушки смотрят на мир по-разному, товарищ полковник. Наташа все-таки на двадцать лет старше своей шестилетней умницы. Для Кати каждый ваш визит – это подарки, как для нее, так и для мамы. Она чувствует, что эта квартира и ее отдельная детская – тоже часть вашего волшебства.   А Наташа не могла не заметить, что после каждой такой нашей встречи я исчезаю, иногда надолго. И что это не обычные командировки шофера-дальнобойщика, хотя мне пока везло возвращаться к ней без царапинки. Мы не говорим на эту тему, но я знаю, что внутренне она готова к тому, что я могу однажды не вернуться.
– А ты готов ли? Такая красивая и умная жена, такая милая дочка…
Собеседник ответил не сразу. Упруго прошелся по комнате, подобрал на диване забытую Катей куклу, пристроил ее на книжной полке, остановился перед креслом, чуть наклонился к лицу Юрия Олеговича:
–  А я просто верю в свою удачу. А потом, вы же знаете, товарищ полковник, на что мы заточены, такие как я. И как живем в ожидании дня, когда нам скажут: «Есть работа!»…

– Есть работа, Коля, – согласно кивнул, словно подчиняясь ему, Юрий Олегович и окинул многозначительным взглядом потолок и стены.  Коля понимающе улыбнулся и, достав из буфета бутылку коньяка и два круглых бокала, вывел гостя на балкон.
– Все чисто, – сказал он. – Разве кому-нибудь придет в голову прослушивать квартиру простого шофера-дальнобойщика?
– Того шофера, у которого бывает  полковник разведки? – хмыкнул Юрий Олегович. Вздохнув, он достал из кармана маленькую фотографию. – Это твои клиенты. Задача непроста сама по себе, а усложняется еще и тем, что их надо   исполнить показательно. Чтобы кое-кто задумался.

Не обратив на фотографию внимания, Николай медленно наполнил до краев бокалы. Он все еще безмятежно улыбался, словно забыл, что значит «исполнить», а уж тем более – исполнить показательно.

– Давайте выпьем, Юрий Олегович. За упокой их душ! – Николай осушил бокал и улыбнулся еще шире. – И моей тоже, а?
– Зачем? – улыбнулся в ответ полковник. – Сработай чисто, так, чтобы тебя, а по твоему следу и меня, там и рядом не стояло. И живи. А у Наташи и Кати все будет в порядке, при любом раскладе.

Его тон изменился, стал жестким, деловым:
– У тебя три месяца на подготовку. В деньгах не ограничиваю. В помощь получишь бывших спецназовцев,  хорошо натасканных, друг с другом незнакомых. Обойдись минимальным количеством, это расходный материал. 
«То есть, они умрут сразу же после акции. А один из них убьет меня», – подумал Николай, но вслух сказал:
– Справлюсь и сам. Чем меньше участников, тем меньше и следов.
Юрий Олегович  задумчиво поднес к губам полный бокал. Что ж, лично для него задача упрощается. Но знает ли парень,  о  ком идет речь?  Интересно, как он справится,  когда охрана там и снаружи, и в доме.  Надо будет еще разик ненавязчиво напомнить  в  разговоре о Наташе и Кате.  Полковник, смакуя, медленно выпил коньяк и подмигнул Николаю:
– Налей еще по одной, за твою удачу!

      
2.Кино
 
– Заходите, Юрий Олегович, вас ждут, – приветливо улыбнулась секретарша.
Полковник осторожно приоткрыл тяжелую дверь:
– Разрешите войти!?
– А других разрешений  не спрашиваешь, химик? – ехидно спросил хозяин огромного кабинета. – Или ты у нас не химик, а металлург?
– Не понимаю, о чем вы, Василий Семенович.
– Ах, мы не понимаем! Серость наша!! – голос министра становился все ядовитее, чувствовалось, что он разъярен не на шутку. – Ладно, будем образовываться, у меня вот фильм есть интересный. Говорят, кино развивает. Садись, посмотрим!
Он взял со стола небольшой серый пульт, нажал кнопку. Погас свет, на белой стене появилось изображение.
– Дамы и господа! – министр комментировал, как заправский гид. – Вы видите сейчас особняк Сергея Шухова, человека очень богатого, и всерьез озабоченного собственной  безопасностью. Здание оборудовано видеокамерами, благодаря которым мы и смотрим этот фильм. Ну и всякими другими новейшими штучками, которые, увы, не помогли. Но об этом дальше.…  Вот эти ребята на садовой дорожке – наружная охрана, бывшие «Альфовцы», как, впрочем, и сам Шухов. В доме – не менее подготовленные парни внутренней охраны. Как видите, все на ключевых позициях; мышь не проскочит. А это – гостиная нашего магната, тоже великолепно просматривается тремя камерами. В ней-то, – голос комментатора вдруг потускнел. – В ней и произошла трагедия.
Василий Семенович замолчал, и мужчины продолжали смотреть «кино» в тишине.  Полковник отметил для себя, что кто-то смонтировал записи всех видеокамер согласно тому, как развивались события.  Вот охранник, прогуливающийся по освещенной аллее, вдруг насторожился, что-то сказал в микрофон миниатюрной рации. К нему поспешил  напарник.  Они сделали что-то вроде ритуального круга, спина к спине и, удостоверившись, что все в порядке, кивнули друг другу, расходясь. Именно в этот момент между ними возникла  фигура, в серой одежде и маске. Она исчезла раньше, чем оба  упали на  гладкую утоптанную землю.
– Можно замедлить этот эпизод? – хрипло спросил Юрий Олегович.
– Пробовали, – отмахнулся министр. – Все смазано. Здесь бы рапидную съемку, но кто мог знать. Сможешь присмотреться к этому ниндзя в гостиной, чуть позже, не из твоих ли он питомцев. Я-то уверен, что  он – твоего поля  ягода.

Полковник не ответил. Он внимательно следил, как, в свою очередь, были нейтрализованы бойцы внутренней охраны. Затем события переместились в гостиную: отворилась богато инкрустированная дверь, и вошел олигарх, бережно поддерживаемый под руку мужчиной в серой одежде, похожей на комбинезон. Круглая шапочка и матерчатая маска дополняли его странный наряд. Легким толчком в грудь он буквально швырнул Шухова в кресло и быстро выскользнул через ту же дверь. Сергей безуспешно попытался  встать, очень медленно поднял голову в сторону видеокамеры. Взгляд его был совершенно ясным, осмысленным. Так же медленно повернулся к входу: в дверном проеме показалась очень красивая женщина в ночной пижаме. Она сделала неловкий шаг к мужу, но человек в маске без видимого усилия приподнял ее за талию и прислонил к стене, где она и осталась стоять, уронив руки.
– Заметь, – сказал министр, – он расположил их лицом к объективам. Убийство явно планировалось, как показательное. Этот фильм каким-то образом получили многие наши олигархи, и почти все вдруг выразили желание сотрудничать с государством. Такими филантропами заделались! Но смотрим дальше, сейчас он приведет мальчика.
Ребенка прислонили к стене.  Он был в одних только белых трусиках – наверное, был выдернут из кровати. Не в силах пошевельнуться, мальчик   неотрывно смотрел на маму.
Легким, скользящим шагом переместившись в центр комнаты, человек в сером вдруг выстрелил ему в сердце. На голой груди мальчика появилась черная круглая рана, и он осел вдоль стены, так и не закрыв глаза.
Красивое лицо женщины изуродовала гримаса ужаса,  в этот момент убийца выстрелил ей в лоб.  Мгновение спустя, точно так же  был убит ее муж. Одним пружинистым движением подобрав гильзы, человек в маске шагнул к выходу и, уже из  дверного проема, точными выстрелами ослепил все три камеры. Экран погас; министр швырнул пульт на стол и внимательно посмотрел в лицо озадаченного полковника:
– Что скажешь? Узнал этого танцора в маске, надеюсь, уже покойного? Не виляй, Юра, это ведь твоя конспирация. Ты, наверное,  слишком буквально понял чье-то пожелание  урезонить олигарха.  А ты знаешь, хотя бы, на чем Шухов сделал деньги?
– Да, как и все они: приватизации-спекуляции. Дешево купил, дорого продал. Этот, насколько я знаю, занимался металлами.
Министр дружелюбно улыбнулся.
– Металлами, говоришь? – ласково  спросил он. У полковника, давно изучившего мимику шефа, похолодело в животе. Он понял, что где-то серьезно прокололся. Но где?  Обычная акция, из тех, на которые не выдают письменных приказов. Намекают вскользь, в застольной беседе, что Икс, мол, зарвался слишком,  а потом, когда с этим иксом что-то случается, подмигнут незаметно или похлопают по плечу.  И все путем. На то и существует его  отдел,  который, впрочем, создавался когда-то совсем для других целей.
– А о том, что отец покойного тоже занимался, как ты говоришь, металлами, ты  знаешь?  И дед, и другие Шуховы, те, что были прежде. По слухам, один из них колдовал над технологией танка Т34. Немцы скопировали его броню один  к  одному,  но  удара  противотанковой  болванки  она  не  держала.   А наша – запросто.  Слово заветное надо было знать. О сталях самурайских мечей или нагрудниках мастеров из Толедо слышал?  Ученые умеют определить по спектру все составляющие, изучают изломы. А повторить не могут. Здесь, наверное, надо учитывать что-то еще.   Может, положение звезд.  А, может, фазу луны…
Министр обошел длинный стол, уселся напротив Юрия  Олеговича. Лицо его потяжелело, глаза  сузились. Голос остался негромким, но от каждого слова   у полковника  противно сжималось где-то под ложечкой.  «Вот так и получают инфаркты на рабочем месте», –  тоскливо подумал он.
– Ты не торгаша убил, полковник. Твой  Шухов знал, например, как сделать полупроводники так, чтобы они резвее гоняли всякие там  сильные токи.  И его  подложки покупает вся Силиконовая долина, не напрямую, естественно. Я не говорю уж про оружейную металлургию, про многое другое.  Присадка, которую он придумал, называется «Л-12», не знаю, что это означает. Я проверил, его лаборатории успели   наштамповать ее лет на десять.  В случае, если мы отошьем незначительных клиентов и оставим только Запад и свою оборонку. А за эти десять лет именно ты, металлург наш ретивый,  найдешь секрет этой эл-двенадцать.  Организуешь. Лаврентий Павлович не разбирался в физике, а организовал. Твоя работа проще.  Отберешь группу из тех людей, что сотрудничали с покойным. Учти, Юра,  это задача твоей жизни. В прямом смысле.
Министр поднялся, давая понять, что разговор закончен.  Но когда полковник был уже возле двери, он сказал  напоследок:
– Ты заметил, Олегович, там, на видеозаписи, есть непонятные паузы во времени – шестнадцать с половиной минут после того, как он уложил внутреннюю охрану, и полторы минуты между последним выстрелом  и моментом, когда его засекла камера в смежной комнате.  Мог он за это время что-то выведать?  Навыки у него какие-то восточные,  разве нет?  И вообще, много странностей: сгорела машина по пути в морг, женщину нашли в километре от дороги, мужчина и мальчик жутко обгорели, зачем? Ты уж, Юра, поспрашивай хорошенько этого своего танцора перед тем, как прикончить.



3. В бегах

– Юрий Олегович! Коля пропал. – В голосе Наташи не было надрыва, просто странная безнадёжность, которая тут же передалась и полковнику. «Вот я и поспрашивал своего танцора», –  крутилось в голове, пока он деловито выяснял по телефону у женщины обстоятельства исчезновения Николая Петрова.
Выяснять, собственно, было нечего. Вернулся с работы, переоделся, нагнулся поцеловать Катю, но она была занята воспитанием куклы и нетерпеливо отмахнулась. Наташа попросила вынести мусор. Вышел с ведром, в майке и кедах. И не вернулся.
Успокаивая Наташу, полковник уже набрасывал в блокноте возможные схемы ухода от преследования, которым сам же обучал и Петрова, и тех, кто нынче выйдет на поиск.  Это на случай, если Коля ушел сам, а не похищен.  Если похищен,  то кем,  друзьями либо конкурентами убитого олигарха? Хм, в этом есть смысл: а вдруг он выведал что-то об этой «Л-12»? Умница-министр прав, исполнителя нельзя оставлять в живых. В принципе, он и не собирался, разве что затянул с планом ликвидации. Но и это оправдано, такого парня совсем не просто убрать, тем более что прецедент был. В «афган» вслед за Петровым был послан ликвидатор.  Но вернулся как раз Петров,  доложил о выполнении задания и поехал к своей Наташе. А тот почему-то оказался со сломанным коленом на одной из горных троп, в местности, кишащей моджахедами.
Что ж, будем искать. Вряд ли он придумал что-то новое. Значит, начнем с людных точек: не появился ли где новый бомж.

Пахло от бомжа нестерпимо. Поэтому женщина, которая сначала  беспомощно пятилась в его сторону, остановилась и даже сделала шаг навстречу своему преследователю, высокому мужчине в мятом пиджаке, нагло ухмыляющемуся ей в лицо.  Бомж понимающе оскалил гнилые зубы и поуютнее уселся в своей картонной коробке от холодильника. А мужчина в мятом пиджаке продолжал свой монолог:
– Че, сучка, думала спрятаться от любимого мужа?! Так мне всего за бутылку выдали твой новый адрес, на Будапештской. И как это твоя рафинированная мамочка согласилась поменять центр на окраину? Чтобы спрятаться от уголовника? Ты не забудь напомнить этой старой еврейке, что этот самый зэ-ка-уголовник – отец ее внука. Сколько сегодня мальчику, десять? Интересно, что ты ему наплела про меня: летчик-испытатель, подводник?
– Мамы нет уже девять лет, она умерла в том же году, что и твой сын. Он родился больным, не помнишь разве, как ты бил меня, беременную, по животу?
– Мало ли что бывает между супругами, любимая! Ох, напомнила, как соскучился я по бабе за столько лет!! Так что жди, вечером приду. Денег-то дай!
С момента, когда бомж услышал слова «еврейка-мальчик-десять-лет», он насторожился,  и даже кивнул каким-то своим затаенным мыслям. Взгляд его, из отрешенно-мутного, стал вдруг осмысленным. Он быстро поднялся и ушел куда-то, в один из рукавов перехода станции метро «Гостиный двор».
Несколько часов спустя, женщина, которая отшатнулась от бомжа на станции метро, сидела в своей квартире в Купчино, съежившись на диване, ожидая звонка в дверь. Под подушкой узкой девичьей кровати лежал  кухонный нож. Сжатые в ниточку губы  уродовали  ее  тонкое  лицо.  Но  в  черных глазах больше  не было страха, хватит, набоялась. Осталась   только  холодная    решимость.  И все-таки, когда прозвучала резкая трель, сердце ее замерло. На деревянных ногах она подошла к двери, щелкнула замком. Но перед ней стоял совсем незнакомый мужчина. Даже под пыткой она не признала бы в этом парне, с ясными глазами и белозубой улыбкой, того бомжа из перехода.

– Добрый вечер, Женя! Ждете мужа?
– Он не муж мне.  Нам оформили развод, пока он сидел. А кто вы? Из его дружков?
– Из них, ага. Скажите, свидетельство о рождении вашего мальчика сохранилось? Если да, то можете забыть о бывшем супруге. И нож из-под подушки…   выбросите.  Или у вас там молоток?
– Есть все бумаги, но причем здесь ребенок? Что вам от меня нужно? Откуда вы знаете про нож?
– Женя, он не оставит вас в покое. Я могу помочь, но и мне нужна помощь, и еще одному человеку, десятилетнему мальчику.  Вы станете его мамой и уедете в Израиль. У вас, – он улыбнулся, но глаза не смеялись. – У вас пять минут на то, чтобы решиться.  Скажите «да», и эта сволочь исчезнет из вашей жизни, а мы обговорим дальнейшее. Если нет, я уйду, а он проснется и заявится сюда.  Сейчас спит, бедняга, на скамеечке в двух кварталах отсюда.
– Да!!!


       4. Проколотая шина

«Правая задняя шина, блин! Как у мистера-Твистера. Угораздило же меня  прижаться к тротуару: не подлезешь с домкратом!» – Леон,  подложив под колено  толстый журнал, пытался все-таки просунуть железку в узкую щель между накренившейся машиной и высоким бордюром.
– Если отклонить машину, совсем немного, только выровнять, то домкрат, пожалуй, и пролезет. С Божьей помощью, – прозвучал  над ним голос с сильным американским акцентом.
Леон с досадой распрямился. С божьей, чьей  еще! Не с твоей же, ортодокс хренов. Трясешь пейсами над своей книжечкой – вот и тряси себе дальше, а в мирские наши дела не лезь!
Но ортодокс словно не заметил его неприязненного взгляда. Сунул книжицу в карман своего нелепого сюртука и, упершись плечом в выступ кузова, без видимого усилия качнул «Рено» вверх-влево. Леон проворно протолкнул домкрат в расширившуюся щель.
– Спасибо большое, ребе! – пробормотал он. Тот  снова уткнулся в свою книжку. Но остался возле автомобиля.
Затягивая гайки и укладывая инструменты, Леон напряженно думал, что же его смущает в этом нежданном помощнике. Вроде обычный религиозник-ортодокс, их столько развелось в этой части  Ашдода, что и не замечаешь – примелькались. Акцент? Тоже не фокус, среди них бывают и американцы, могут встретиться  и  очень сильные: вон как легко справился с машиной!  Но что точно – не араб, этих он научился чувствовать за километр, пока торчал на сборах в погранвойсках. Неправильный какой-то ортодокс, не хотелось бы оставлять такого без присмотра!
– Может, вас подвезти, ребе?
– Ага, – обрадовался пейсатый. – Вы очень бы меня выручили. – И он ловко нырнул в машину.
Выруливая на шоссе, Леон украдкой  покосился на пассажира. Тот сидел неподвижно, держа молитвенник на коленях. Оп-па! – вот оно что: книжку открывали  в одном и том же месте, близко к середине,  остальные странички нетронуты. Значит, только делает вид, что читает. И сел в машину, даже не спросив, куда она идет…
– Я выйду на перекрестке Гинатон, – сказал ортодокс, словно услышав  мысли   Леона. – Там и расстанемся, вы повернете налево, к себе, в Лод, а я поймаю попутку на Иерусалим.
«Ну, нет! – подумал Леон. – Сначала разберемся, кто ты есть и кем притворяешься, а уж там решим,  поднимешься ли ты в Иерусалим!»

Вариантов было несколько, попутчик мог оказаться террористом, или просто уголовником, или бог знает кем. Значит, вместо Гинатона, высадим парня в полицейском участке. Обездвижить его несложно: резкое торможение и встречный удар тыльной стороной кулака в переносицу, когда инерция бросит его голову вперед.  Ну, и фактор неожиданности штука полезная.
– Вы, наверное, недавно водите машину, – участливо сказал ортодокс, ласково сжав пальцами  плечо Леона. – Расслабьтесь, вы слишком напряжены. Или чем-то озабочены?
– Просто гадаю, откуда вы знаете, где я поворачиваю на Лод. И случайно ли нам по дороге.
– В этом мире нет ничего случайного, – назидательно произнес попутчик. – Все по воле Его, в том числе и наша встреча на дороге.
– И моя проколотая шина? – Леон незаметно увеличил скорость, приняв вправо, выгадывая момент, когда за ними не будет машины, которая могла бы уткнуться  в его «Рено» при внезапном торможении.
Ортодокс   повернулся вдруг к нему всем телом и добродушно улыбнулся.
– Шину проколол я, с Его помощью, конечно. Очень надо было оказаться       вашим пассажиром, Леон.  Нужна  помощь.  Мне и одному мальчику. Считайте, что это «мицва» – богоугодное дело. Мальчику всего десять лет, на его глазах убили родителей, да и в самого стреляли. В сердце.
Он все еще улыбался. Американский акцент куда-то пропал, но его иврит выдавал иностранца.
Леон хмыкнул:
– Знаете, я просто инженер и не занимаюсь богоугодными делами. Не до них, на жизнь надо зарабатывать. А о мальчике заботятся психологи, разве не так?
Он вдруг успокоился. Обычная израильская паранойя, видеть террориста в каждом чудаке. Хорошо хоть, не рубанул беднягу по переносице, как задумал. Он перевел дыхание и попытался расслабить правую кисть. Но рука не слушалась, словно онемела.
– Это я вам  ее  отключил, чтобы не геройствовали,  – сообщил незнакомец, все с той же улыбкой наблюдая за его потугами. – На шоссе резкие движения опасны. Так мы поговорим?
Леон плавно сбросил скорость, и остановил машину на обочине, неловко орудуя левой рукой. Внезапная беспомощность напугала его и разозлила. Вот же прицепился этот непонятный тип! – с его странной осведомленностью, с его неясными целями, с этой сволочной понимающей улыбкой.
И рука, тяжелая, непослушная, отвлекала и мешала сосредоточиться.  Поэтому последующие его действия были глупыми: из неудобной позиции левая рука метнулась к кадыку незнакомца, с одновременным ударом лбом, в переносицу. Но тот как-то уж очень легко отодвинулся, и движения Леона из грозных стали смешными. Но ортодокс не смеялся. Разве что, добродушная улыбка его превратилась в удивленную:
– О-о, факью! – вырвалось у него.
«Ага,  парень, перескочил на родной язык», – злорадно  подумал Леон, довольный уже тем, что хотя бы в этой мелочи переиграл незнакомца. Он даже улыбнулся, вспомнив популярный шпионский роман из юности, где говорилось, что, рожая, любая женщина зовет маму на родном языке. Инстинкты, брат. Но чего тебе надо, факер сраный, что ты пристал, как банный лист к заднице!?
– Чего ты от меня хочешь? – спросил он незнакомца по-английски. На этом языке он до сих пор изъяснялся легче, чем на иврите, несмотря на пять лет пребывания в стране.
– Not so much indeed: just your life (Не слишком много: твою жизнь), – по мефистофельски ответил тот.
– Всего-то!? – широко улыбнулся Леон. – Бери, она мне самому надоела. Что дашь взамен?
– Не слишком много: твою жизнь, – невозмутимо повторил незнакомец.
– Дело за малым, – улыбка Леона стала издевательской. – За моим согласием. Скажи, у вас там, в америках, не знают, что можно заставить лошадь войти в воду, но заставить ее пить... извините?! А в моем случае ты нарвался на мула, слышал об их упрямстве? – сдохнет, а пить не будет.
Он откинулся на сидении. Рука по-прежнему не слушалась, но испуг прошел. В самом деле, как этот странный американец может его к чему-то принудить? – что возьмешь с нищего репатрианта, одинокого как перст. Но этот кент хотя бы не террорист, и то, слава богу! – ну, а то, что псих, так мало ли их на земле обетованной.
В кабине «Рено» наступило молчание. Ортодокс также расслабился, уронив руки на колени, сдвинув свою нелепую шляпу на затылок. Казалось, он обдумывает слова Леона. Так прошло минут пять, наконец, он спохватился и заявил:
– А ты мало изменился, парень.
– А ты знавал меня раньше, есть с чем сравнивать? Может, у нас было общее детство в каком-нибудь вашем  Техасе? Тогда надо бы выпить за встречу!
Незнакомец снова коснулся его плеча:
– Поехали, твоя рука снова в порядке. Только не дерись, ладно?
Леон не шелохнулся,  даже не попытался шевельнуть кистью.  С чего бы это он будет подчиняться этому типу? Нет уж, дружище, поедем, когда я это решу. А я еще не решил. Но, может, он меня с кем-то путает, с тем, кого действительно знал раньше, где-то в своих америках?
Словно прочитав его мысли, американец качнул шляпой:
– Я  тебя ни с кем не путаю. Да и что здесь путать: Леонид Томин, прибыл в страну в девяносто пятом, с женой Льюдмила. У русских трудные имена. Она здесь бросила тебя почти сразу же, ради богатого старожила. Ну, Льюска с детства была расчетливой стервой. Еврей, как средство передвижения – кажется, так говорили у вас, в Ленинграде?
Ты работаешь в захудалом гараже, чинишь моторы и коробки передач, короче, сделал не самую блестящую карьеру для бывшего ведущего инженера.  Зарплата, думаю, минимальная.  Все так, или я  в чем-то ошибся? И еще: я не шпион и не террорист, вы все параноики по этому поводу. Но я затеял здесь очень серьезный и очень личный бизнес, а ты идеально подходишь мне в помощники. Заодно откроешь некоторые перспективы для себя. Согласен?
– А зачем ты приплел какого-то мальчика?
– Мальчик как раз основа моего плана. Они всего полгода, как приехали из Ленинграда, он и женщина, которую считают его мамой. Не устроены и очень растерянны. Она,  во всяком случае. Поэтому, для начала ты переедешь в Ришон, где они сейчас живут.
Ага, так я тебе и разогнался куда-то переезжать! Словно ты уже получил мое согласие, пень американский. Твои планы, сам и переезжай. И Леон зло усмехнулся:
– Считай, что я уже в Ришоне! Что еще? Тебе шнурки не погладить, часом? – бросил он незнакомцу.
– Нет, спасибо,  – ответил тот. – И ты уже принял мое предложение, только пока еще сам этого не осознал. Но нам пора, – и он неожиданно перешел на русский:    –  Ты ехай, Леха, ехай!
– Что-о?!! – Леон медленно протянул ожившую руку и сорвал с ортодокса его нелепую шляпу.  –  Коля Петров, это ты? Петрик! Сволочь рыжая! Я покажу тебе: «Ехай, Леха!», что ж ты, гад,  битый час разыгрываешь мне тут Мефистофеля?! Слушай, а ведь не знаю, рад я тебе или нет, ведь столько воды утекло с тех пор в Березине.


        5. «Гений дзюдо»

Леон плавно вырулил на трассу и набрал скорость.  Некоторое время ехали молча, но он был уверен, что думают про один и тот же день, из детства. В единственном кинотеатре их городка шел тогда японский фильм «Гений дзюдо», первый, наверное, в те времена, о восточных единоборствах. Не было в городе мальчика, который не посмотрел бы эту ленту многократно, не было двора, где ребятня не отрабатывала бы подсмотренные в кино приемы, вывихивая друг другу руки. Тогда-то Колька и предложил: махнуть на лодке на ту сторону Березины и рубиться там  вдвоем, на пустынном берегу, без помех. Выгребали от пристани к мосту, против течения, и Леха сочинял стих об их дружбе, какой она будет во взрослости. А Коля обещал поставить этот стих на музыку и сыграть на гитаре. Стих получился быстро,  Леха взялся за весла, выжидательно поглядывая на Петрова. Но тот  нагло подложил под спину скатанную валиком Лехину рубашку и лениво тренькал что-то школьное, словно забыв про обещание.
– Ты ехай, Леха, ехай! – я музыку потом сочиню, – cказал, с подленькой ухмылкой, гад ползучий. Леха отыгрался, когда причалили, два раза подряд шлепнув Кольку на песок киношным приемом.
Но оказалось, что мальчики на берегу не одни, за ними наблюдал этот столичный красавчик, который возник в их городке неделей раньше, на открытой танцплощадке. Выбрал тогда чью-то подружку, а когда обиженный кавалер с дружками подстерег его в переулке, он очень легко, картинно, раскидал всю шайку, к восхищению подглядывающей ребятни.   
Он подошел к мальчикам, дружелюбно улыбаясь, держа в руке туфли, легко ступая по золотистому песку босыми ногами.
– Парни, вы видите только внешнюю часть приема, и таким образом далеко не продвинетесь. У японцев дзюдо это не борьба, а образ жизни. Вот ты, Леня, что хотел сказать этим своим броском?
– Какое там сказать! Я просто хотел повалить Кольку. А вы можете нас научить?
– Еще как! Если хотите, начнем прямо сейчас.
Через несколько дней после этого урока на берегу,  элегантный тип уехал. И увез с собой Колю. В суворовское училище, как Петров сказал друзьям на прощанье. Леньке было немного обидно, что его не позвали, но все быстро забылось, да и друг детства вспоминался очень редко. И появление его, через столько лет, да еще и такое странное, не обрадовало.
– Коля, как я теперь понимаю, тот тип забрал тебя в мамелюки. Как, бишь, его звали?  Что-то связано с полком  Игоревым.
– У тебя хорошая память. Юрием Олеговичем его зовут. В больших чинах  теперь. Хороший человек, ищет меня повсюду, поговорить хочет, спросить о том, о сем. Потом убить. Вот я и маскарадничаю в чужой стране. И насчет мамелюков ты угадал. Ну, об этом тебе лучше не знать, дольше проживешь.

Когда подъехали к перекрестку Гинатон, Леон вопросительно глянул на Петрова. Но тот крепко спал, надвинув на лоб свою смешную шляпу и устало уронив  руки на колени. Губы его были плотно сжаты, а от крыльев носа к уголкам рта пролегли глубокие складки. Леон взял левый поворот, к своему дому.
            
 
       6. Сын олигарха.  Самолет

– Ой, милочка, вы даже не представляете себе, куда летите. Для ленинградки эта страна покажется такой провинцией. А школы! – ваш мальчик пойдет, наверное, в класс «далет» – четвертый. У меня внучка в четвертом, никакой дисциплины, математика на нуле. Это же катастрофа!!!
Сосед по самолету болтал непрерывно, красочно описывая ужасы жизни в Израиле, и это никак не улучшало подавленное настроение Евгении.
«Боже, что я с собой делаю!  Ни языка, ни знакомых, и с этим странным несчастным ребенком. Ох, Женька, пропала ты!» 
Она покосилась на мальчика, который равнодушно листал цветной самолетный буклет, не обращая внимания на болтовню старика. «Как замороженный, бедняжка». 
К  ним  подошла  красивая  стюардесса, спросила о чем-то, приветливо улыбаясь.  Евгения старательно пыталась ее  понять, даже  что-то пролепетала, но, кажется, ее беспомощный английский был иностранным для англоязычной стюардессы. Мальчик отложил брошюру  и ответил девушке. Он говорил свободно, тихим, уверенным голосом. Благодарно улыбнувшись ему, стюардесса упорхнула.
– Какая предусмотрительная у тебя мама, мальчик! Конечно, после языковой спецшколы, ты не пропадешь, – старик-сосед  посмотрел на Евгению с уважением.  А ей вдруг стало  не страшно. И она отчаянно улыбнулась соседу:
– Не так все плохо, дедушка! Прорвемся.
– О, теперь и я верю, что прорветесь, – старик показал в ответной улыбке ровный ряд фарфоровых зубов. – Знаешь, девочка, у меня много знакомых, и я поспрашиваю насчет работы на первое время. Как зовут вас?
– Гордон наша фамилия. Евгения и Александр. Саша.
– Добро пожаловать на Землю обетованную, Женя и Саша!


        7.Сын олигарха. Школа

– Да что же это творится! Разве вы еврейские дети! Ну, простая же задача, ну мне самой за вас стыдно.  Почему, из всего класса, верный ответ только у  Гордона. Но что за странный способ решения у тебя, Алекс!?  А какой жуткий иврит!   Алекс, тебе придется переучиваться.  Скажи родителям, что тебе срочно нужен частный учитель языка, – и математичка, забыв о мальчике, стала диктовать классу следующий пример.
Результат оказался таким же. Молодая учительница, раздраженная несообразительностью  учеников, а еще больше тем, что сама не понимала, как у этого новенького получается правильный ответ, сорвалась:
– Бени Алон, Дани Гринберг, вы же способные ребята! Что за отношение?  Почему эти "русские" серьезнее относятся к учебе?!  Неужели не понимаете, что если так продолжится, то через десять лет эти Гордоны будут вами руководить!
Прозвучал звонок. Класс взорвался привычным грохотом, зашелестели и зашуршали укладываемые учебники, зашлепали по плитам пола заскучавшие мячи.  Саша Гордон застегнул ранец и медленно направился к выходу. Не хотелось домой. Хотя и в школе было неуютно и непривычно: с трех лет родители нанимали ему частных учителей, самых лучших.  Суета и бестолковость школьной жизни оглушили бы его, если бы не жуткие события последних месяцев, и эта эмиграция, под опекой печальной беспомощной женщины, называющей себя его мамой.  Все, происходящее вокруг, воспринималось, как сквозь пелену тумана, отстраненно, словно не он, а  другой мальчик оказался в чужой стране, среди шумных, часто бесцеремонных людей, так отличающихся от тех, к кому он привык.

– Не спеши, гений.  Так тебе очень хочется нами руководить? Может, заранее потренируемся? Дани, поклонись будущему начальнику! И улыбайся, тебе же приятно кланяться сыну дешевой проститутки  и уборщика, – Бени Алон преградил Саше путь к выходу и озабоченно спросил, заглядывая в глаза. – Я ведь правильно определил, чем занимаются твои родители?
– Дай пройти, – Саша говорил медленно, не заботясь об акценте, но стараясь быть точным в грамматике. – Дай пройти, мне не интересно с тобой общаться.
– Почему это тебе не интересно с нами разговаривать? – Дани Гринберг  стал рядом с другом. – Думаешь, нам с тобой интересно? Тоже мне, принц! Прикатили на все готовое, полмиллиона нахлебников, да еще и нос дерут. Но мы поставим тебя на место, сын суки.
– Потому и неинтересно, – ровным голосом ответил Саша, не замечая оскорблений. – Вы оба старше меня на два года, а развиты, как третьеклашки и повторяете бред, который слышали дома. Дайте пройти!
– Ну, руси масриах (вонючий русский), ты сам напросился! – Подскочив к мальчику, Бени сильно толкнул его в грудь растопыренной ладонью.
Толчок отшвырнул мальчика к стене, но он не упал. Потревоженная рана отозвалась резким жжением. Обидчики снова двинулись к нему, и опасность словно пробудила в нем навыки, полученные когда-то,  в прошлой жизни, от японца-воспитателя. Ослабевшее, но тренированное тело  само вспомнило необходимые движения. Стряхнув с ног легкие сандалии, он чуть присел и, выпрямившись на правой ноге, левой нанес  быстрый и точный удар в грудь Бени. Затем последовал пируэт, и  Дани шлепнулся на пол от такого же удара. 
Оставив на полу ошеломленных противников и свой ранец, Саша скрылся в туалетной комнате.
– Вы получили по заслугам, правда? – оказалось, что они были не одни в коридоре опустевшей школы. Одноклассница Анат, улыбаясь, наклонилась над ними. – Оба живы? Если да, то посмотрите, что он так долго там делает. Может, ему нужна помощь? Слышите, шумит вода в умывальнике?
– Если тебе интересно, посмотри сама, сказал Бени, силясь не заплакать. – Не бойся,  писсуары от  двери не видны.
Анат чуть приоткрыла дверь туалета и отпрянула.   
– Ты что, ударил его ножом?
– Нет, толкнул ладошкой. А что?
– У него кровь на груди. Он прикладывает мокрую бумагу...

Мальчик вернулся из школы позже обычного,  вежливо поздоровался, в ответ на ее всегдашнюю робкую улыбку и протянул сложенный листок бумаги:
– Женя, вас вызывают в школу.
– Зачем? Ты что-то натворил?
– Я, кажется, подрался. Но я не хотел, простите, что из-за меня у вас неприятности.

У директорского кабинета Евгению встретила женщина в очках, аккуратно одетая:
– Вы Гордон? Вызваны к директорше, да? А я Людмила. Льюда, как они говорят. Мне велено переводить на русский ту чушь, что будет нести эта стерва. Ну, и ваши блеющие ответы. Уж простите, но после таких бесед мне всегда хочется повеситься.
– А что ей от меня надо?
– О! Ваш малыш замахнулся на самое святое, ведь родители Алона и Гринберга – главные спонсоры в классе. Обучение у нас, конечно, бесплатное, но вы скоро почувствуете, сколько оно стоит. Так вот, чтобы им угодить, эта недоучка постарается наказать вас как можно больнее. Самое страшное – когда вмешиваются социальные службы: они  могут и отнять ребенка у родителей, не получает, мол, адекватное воспитание. Такое случалось, и бедные мамы просто не могли понять, что происходит. А на хорошего адвоката нужны деньги. Хоть мне и противно это говорить, но постарайтесь не злить ее, может, обойдется.

Назначено было на одиннадцать утра, но директорша появилась минут на сорок позже. Не извинившись за опоздание, и даже не поздоровавшись, кивком пригласила их в кабинет.  Она была в свободных брюках-шароварах и мешковатой кофточке. Обе кисти  смуглых красивых рук были схвачены широкими инкрустированными браслетами.  Она не предложила женщинам сесть и не присела сама, давая понять, что не намерена тратить на них много времени.  Речь директорши была плавной, звучала мелодично, и ничем не напоминала тот иврит, с которым Евгения сталкивалась на рынке, в супермаркетах, на работе. Ее пятиминутный спич «Льюда» перевела одной фразой:
– Заученный трендеж о том, как они строили для нас эту страну, и как бывает обидно, когда мы не спешим вливаться в великую еврейскую культуру. Но трекает красиво, по-книжному.
Удивленно приподняв тонкую бровь на краткость перевода, директриса спросила, кем была Евгения в стране исхода. Евгения ответила, что преподавала в консерватории, историю музыки.
Хозяйка кабинета удовлетворенно кивнула:
– Другого ответа я и не ждала. Кого ни спросишь, ответит, что был главным инженером или ведущим хирургом. Ты вот – профессорша в консерватории. А ребенка своего воспитать не можешь: неразвит, злобен, калечит одноклассников. Откуда  такая агрессия, может, его избивают дома? – дети, вроде бы, заметили у мальчика на груди следы побоев. Впору пригласить социального работника. Ну, так что гверет (госпожа) профессор на это скажет?

«Гверет профессор» ответила не сразу, борясь с противным ощущением тошноты,  вызванной страхом. Так она не боялась очень давно, с тех пор, когда посадили мужа, державшего ее в этом страхе постоянно.
Значит, у нее хотят отнять мальчика, ее мальчика. Странно, только сейчас дошло, как она успела привязаться к нему.  Ладно, пусть попробуют! Страх вдруг прошел, будто его и не было.
Евгения  выпрямила спину, решительно прошла вглубь кабинета и уселась в мягкое кресло.
– Переводите, Людочка, не упуская ни одного слова. И скажите, что то, что она услышит сейчас, прозвучит и в суде, если он состоится. Напомните, что комиссия перевела мальчика на два класса выше, именно потому, что он более развит, чем ровесники, искалеченные преподаванием в ее школе. И если он отстает в иврите или ТАНАХЕ, о которых даже не слышал год назад, то и эти предметы освоит очень быстро, потому, что умеет учиться. Еще скажите, что если мальчик дал отпор тем, кто его пытался унизить, то это не злобность или агрессия, а результат правильного воспитания будущего мужчины. Скажите, что та математичка, натравившая мальчишек-одноклассников на моего Сашу – шовинистка и дура. И должна быть наказана. Или, может быть,  «гверет директор» разделяет ее взгляды и методы? Переводите!
– Ой, мамочки! Да она же меня уволит! А и хрен с ней, Женечка! – и Людмила неторопливо, четко, стараясь сохранить Женины интонации, повторила на иврите ее речь. И, закончив, уселась рядом с Евгенией, вызывающе глядя на начальницу.
Но та умела держать удар. Медленно прошлась по кабинету, постояла у окна, выстучала по стеклу длинным ногтем какую-то музыкальную фразу, потом неожиданно улыбнулась:
– Я склонна считать инцидент исчерпанным. Математичка либо объяснится с классом, либо будет искать другую работу. Вам, Льюда, спасибо за красивый перевод. Вы у меня, кажется, пять лет? И ни одного повышения, да?  Но это мой прокол,  мы его исправим. Что еще? Мальчики помирятся сами, это лучше не форсировать. – Она помолчала минуты две-три, затем вдруг протянула руку:
– Коль ха кавод (мое почтение), гверет профессор, рада была вас узнать! Я искренне. У вас все получится в этой стране: вы умеете держать спину прямой.


       8. Джентльмен в «Рено»

Прикупить бы еще и груш, мальчик их любит. И цена заманчивая, не зря на рынке в это время слышна  русская речь. Продавцы спешат распродать товар до прихода субботы, все к вечеру стремительно дешевеет. Тоже, кстати, перешли на русский, ишь, как орут: «Все за шекель!! Все за шекель!!!». Но сумка становится неподъемной.  А  топать по жаре минут сорок. Евгения вздохнула. Продавец заметил ее колебания, по-змеиному улыбнулся и пододвинул к ней плод, нарезанный  дольками, пробуй, мол. Попробовала,  обреченно кивнула, и сумка потяжелела еще на пару килограммов, а то и больше: продавец щедро перевесил, по-прежнему улыбаясь.
– О, да вы скупили у них полрынка! Давайте, помогу донести груз до вашей машины,  –  худощавый мужчина в светлой тенниске и шортах,  перехватил у нее сумку. – Где вы припарковались?
– Я пешком, это недалеко, – сказала Женя. – Тем не менее, спасибо за добрый порыв! Верните мне мои покупки.
– Нет, неловко получится. Позвольте уж быть сегодня джентльменом до конца. Там за углом моя машина, – он улыбнулся, но как-то принужденно, криво.  – Не беспокойтесь, я не маньяк на охоте. Вам куда? Направляйте меня, я в Ришоне новичок.
– А в стране?
– Целых пять лет, старожил, можно сказать. Но навыки юного тимуровца еще сохранились, как видите. – И он распахнул перед ней дверцу белой «Рено».
Медленно выруливая по узким улицам, Леон размышлял, как продолжить знакомство, едва начавшееся. Женщина явно не настроена на контакт. В лучшем случае, позволит донести тяжелую сумку до подъезда или до лифта. Чем же ее зацепить? Сволочь  Петров, активно участвуя в покупке квартиры и составлении бизнес-плана,  категорически отказался помогать в деле охмурения Евгении.  Мол, не юноша, справишься.
– Вы москвичка? – спросил, хотя знал от Петрова, откуда она. – Приехали, наверное, недавно. С семьей?
–  Нет, я ленинградка. Приехала с сыном, полгода назад. Приспосабливаюсь понемногу. Язык, правда, дается трудно. А без языка... сами знаете. Не забыли, верно, за эти годы, каково это? Здесь поверните налево,  и почти сразу еще налево.
–  О, ленинградка! – притворно обрадовался Леон. – Так мы почти земляки: я учился в Питере. Здесь налево нельзя – кирпич. Повернем на светофоре. Я помню, конечно, что это такое, без языка первое время.  Это значит уборки, уход за стариками,  случайные подработки здесь и там. Угадал?
–  Ага. И еще мытье посуды в ресторане. Только я от них ушла, как раз сегодня. Поняла, что потеряю руки, – она показала ему распухшие красные кисти. – Хоть и знаю, что музыкантом мне здесь не работать, а рук все равно жалко. – Женщина виновато улыбнулась: – Придется искать другую работу. Но мы приехали, очень вам благодарна.
Леон свернул на стоянку, но не спешил открывать дверцу машины, сделал вид, что задумался, что-то взвешивает. Она сама невольно подсказала ему повод продолжить знакомство, якобы случайное:
– Знаете, кажется, у меня для вас что-то есть, – он говорил медленно, словно все еще сомневаясь. – Я только-только переехал в Ришон, квартира огромная и сейчас выглядит, как Авгиевы конюшни. Если бы вы согласились попробовать себя в роли Геракла.  Сколько вам платили в ресторане?
–  Пятнадцать в час.
–  Вот суки! О, извините! Я дам тридцать, а вы превратите холостяцкую берлогу в приличное жилище. Соглашайтесь, вас мне сам бог послал! – (Бог, кто же еще!) Правда,  вместе с богом пришлось целую неделю ловить подходящий случай.
Евгения  повернулась к нему, окинула быстрым внимательным взглядом. Что-то здесь не то: мужик рассказывает про авгиевы конюшни, но одет аккуратно, чисто выбрит, и рубашка на нем свежая. С другой стороны, для интимных целей он выбрал бы молоденькую. Все-таки она спросила:
– Речь идет только о работе по дому?
Леон досадливо сморщил нос:
– Я понял, о чем вы. Знаете, с тех пор, как меня бросила жена, я приобрел стойкую аллергию на всякие амурные явления. И улыбнулся ехидно: – Вас это не разочаровало? Ну что, тогда по рукам?  Меня зовут Леонид, Леон.
– Евгения. Очень приятно. Когда можно приступить к работе?


      
 9. Искусство охмурения

– Ничего себе парень накручивает! – восхитился Леон. – Двенадцать бассейнов на такой скорости. Такое ощущение, что его обучал чемпион по плаванию.
– Можешь не сомневаться, так оно и было, – ответил Петров. – Мальчику нанимали  самых лучших учителей, с самого нежного возраста. Родители словно предчувствовали, что  парень рано останется  один на один с жизнью. То же и с языками.  Они много перемещались: Мюнхен, Париж, Лондон – и  в каждой стране отдавали его в тамошний садик или школу и нанимали местных воспитателей. Очень надеюсь, что и с химией его знакомил профессионал высшей пробы. В моих планах это ключевой момент.
Петров сладко, с хрустом, потянулся и кивнул в сторону Евгении, задремавшей в шезлонге, пока ее мальчик  «накручивал» в бассейне:
– А  как у тебя с ней?
– Производственные отношения, –  равнодушно ответил Леон. – За месяц ни разу не вспомнила, что она женщина, а я мужчина. Рыба замороженная. Даже на этот поход в кантри-клаб согласилась при условии, что я вычту его стоимость из ее зарплаты.
Петров криво усмехнулся:
– Ну, ее-то можно понять, ведь сексуальный опыт этой женщины начался с изнасилования в парке.
Леон изумленно уставился на него:
– Тебе  это откуда известно? 
– Подслушал их беседу в метро, с тем  самым насильником, он стал потом ее мужем. Милая  такая беседа, душевный такой ублюдок, ее бывший одноклассник. Она забеременела после того случая, ну и уступила слезам матери, как же, такой скандал в благородном еврейском семействе, ребенок без отца! К счастью, муженек очень быстро оказался в тюрьме, чуть ли не через полгода. Но, полагаю, успел внушить ей стойкое отвращение к особам мужского пола.
– А ты не заговариваешься, Петров!?  Как-то не вяжется эта душещипательная история с европейскими столицами и профессорами-воспитателями для мальчика.  Их  не из тюрьмы ли ему нанимали? – Леон не понимал, почему ему так неприятно слышать о судьбе этой женщины, и сам удивился злому сарказму своего вопроса.
Николай понимающе улыбнулся и положил руку ему на плечо:
– Cool down, lad, be easy! (успокойся!).  Сын Евгении  умер, едва родившись. Ее часто избивали, беременную, вот и  сказалось. Это совсем другой мальчик,  я  ведь говорил  тебе.
Леон глубоко вздохнул. Друг детства нравился ему все меньше. Каким надо быть циником, чтобы, зная историю этой женщины, использовать ее втемную в какой-то своей игре!
Петров вдруг подмигнул ему:
– А ведь Юрий Олегович когда-то не ошибся, выбрав именно меня, из нас двоих. Ты, Леха, слишком сентиментален. А я логичен. Судьба этой дамы была предопределена: тот ублюдок, вернувшись из тюрьмы, забил бы ее до смерти. А до того жила бы в страхе, как тварь дрожащая. Я же предложил ей альтернативу, и она ее приняла.
– Так вы знакомы? – изумился Леон. – Мне показалось, что Евгения считает тебя моим партнером из Америки,  едва говорящим по-русски. Вы виделись в Ленинграде?
– Да, но я изменил внешность и голос. Да и она была тогда так напугана, что не узнала бы самого близкого друга. Так что я по-прежнему твой американский партнер, и вашим языком не владею, увы.
Он хитро усмехнулся, и стал вдруг удивительно похож на того мальчика в лодке, подло заныкавшего мелодию к Лехиному стиху о дружбе. Леон невольно улыбнулся ему в ответ:
– Слышь,  Петрик, а ведь я не позволю тебе манипулировать этой парой, если мы, по твоему плану, станем семьей. И приемы твои хитрые не помогут. Что тогда?
– А ничего! – улыбка так и осталась на лице Петрова. – Просто может оказаться, что планы этого мальчика вдруг совпадут с моими. Ты и тогда будешь нам мешать?
Леон ненадолго задумался. И  сказал серьезно и медленно:
– Тогда не буду. Но и вслепую играть в твои игры тоже не буду. Учти это.
– Женя! – вдруг громко окликнул он, – перемещайтесь в тень, солнышко здесь не безобидное. Хотите пить?
Он запустил руку в белую сумку-холодильник и извлек три запотевшие бутылки с пивом.
– О, спасибо! Я совсем разнежилась здесь, –  она благодарно улыбнулась, принимая от Леона  пластиковый стакан. – Мне вдруг почудилось, что отдыхаю на  Крестовском.
Леон осторожно, самыми кончиками пальцев, коснулся покрасневшей кожи на ее плече: «На Крестовском  солнышко ласковое, не сравнишь. А вот местное, мне кажется, уже сыграло с ней  злую шутку».  Он поспешил к киоску и вернулся с тюбиком.
 
– Номер четырнадцать, мне сказали, в самый раз для тех, кто уже подгорел. Ну-ка, Женя, подставляйтесь! – и, заметив, как она вся сжалась, как побелели губы,  сменил тон, с полушутливого на жесткий. – Успокойся и расслабься! Я не хочу остаться без помощницы в доме, и  не причиню тебе вреда. – Он снова перешел на  «вы»: – Спереди обработаете себя самостоятельно, но спину доверьте специалисту.

Осторожно втирая крем в ее тонкую кожу, он поймал себя на том, что хотел бы, чтобы процесс затянулся. Впервые за последние годы, с того самого момента, как стерва-Люська натянула ему нос, он испытал нежность к женщине. Именно к этой, покорно и настороженно подставившей ему плечи.
И Евгения, закрыв глаза, прислушиваясь к легким быстрым движениям его пальцев, впервые в жизни ощутила касания мужчины желанными. Озадаченная непривычными ощущениями, и пытаясь это скрыть, она хмыкнула:
– Мы с вами, кажется, смутили вашего мистера Николсона:  бедняга сразу   же сбежал со своим пивом в беседку. Все американцы до такой степени щепетильны? – она отняла у Леона тюбик и благодарно ему улыбнулась. – Вы так заботливы, босс!
– Да он просто испугался, что пива на всех не хватит, вот и сбежал в кусты со своей бутылкой, – Леон тоже был немного смущен, и попытался скрыть это за напускным ерничеством. – Они и негров там у себя, небось, линчуют.
А Петров уже вел мальчика от бассейна, укутав его плечи полотенцем   и негромко беседуя с ним по-английски.   
– О чем они? – тихонько спросила Евгения?
– Я не все слышал и не все понял, но, кажется, Питер Николсон предлагает вашему сыну прокатиться в институт Вейцмана, у него там знакомый яхтсмен заведует лабораторией полупроводников. Но к чему  это?  Да и рано, парню еще нет даже одиннадцати.
С неожиданной для нее самой гордостью, Евгения возразила:
  – А знаете, Леон, мальчик давно уже  читает книги по физике и по химии из университетского    курса. Только не на  иврите, этот язык он пока знает слабо.
«Химия, хм, – подумал Леон. – И Петров что-то говорил о химии. Где же здесь ключик? И что в этом мальчике такого, чтобы стать джокером  в колоде Петрова?»
Он обратился к Евгении, которая отложила тюбик и с запоздалой осторожностью запахнулась в халат:
– Женя, сегодня  в Тель-Авиве, на Дизенгоф, дают Девятую с ораторией, я очень ее люблю.  Вы приглашены, согласия я не спрашиваю, и просто заеду за вами в семь вечера.  Принимается?
– Ага. С радостью и благодарностью.
– Благодарить не за что, я ваш босс и забочусь о культурном уровне своих кадров.
                ***
       10. Сын олигарха. Армия, «Шайетет 13», коммандос

Фонарик на шлеме командира мигнул три раза, два коротких,  длинный – приглашение к акустическому контакту. Сблизившись, бойцы по обычаю соприкоснулись ладонями. Командир, Дани Гринберг, условным жестом показал: всплываем. Оказавшись на поверхности, сдвинув загубник, сообщил:
– Нас снесло на сто метров севернее.  Очевидно, течение более сильное, чем рассчитали в штабе. Пока доплывем, снесет еще. Я решил не корректировать направление, не будем терять силы на борьбу с водой, пройдем по песку: ночь безлунная, пляж пустой. Осталось меньше километра. За мной! – и его голова снова исчезла под водой.

Десять последних метров по мелководью – самая неприятная часть пути: вода уже не скрывает и не защищает. Но и это преодолели-проползли, стараясь зарываться в рыхлый, под тонким слоем воды, песок, как можно глубже. Выбравшись, оба по очереди перекатились на берег, метров на тридцать, почти бесшумно, только глухо щелкнули взведенные по ходу предохранители автоматов. Пляж был совершенно пуст. Дани навел инфракрасный прибор на прилегающие к нему кусты, особенно на те, что росли напротив намеченного места, от которого их снесло течением. Медленно, очень внимательно просканировал весь сектор, затем осмотрел пляж, от кустарника до кромки воды.
– Все чисто, парень.  Проверь оборудование, через две минуты  бросок к намеченной точке, там залечь и осмотреться, – шепот командира вдруг прервался: его напарник предостерегающе поднял ладонь. – В чем дело,   Гордон?
– Те дюны, взгляни:  они расположены по дуге, словно сектор обзора или обстрела, – Алекс указал стволом автомата на тревожащее место, – видишь?
– Нервы, Гордон, нервы. Мне тоже мерещилось всякое в первом рейде,  успокойся. Готов?
– Кен, ха мифакед! (да, начальник) – и Алекс пробормотал: – Значит, и лодка мне почудилась? – он кивнул  в сторону моря, где черное пятно на фоне черных волн бесшумно неслось к берегу.
– Замереть! –  выдохнул командир. – Стрелять по моей команде во все, что движется!

Солдаты увидели, как резиновая лодка уткнулась в песок как раз в том месте, где они сами должны были выйти на берег. Двое мужчин в темной одежде выскочили на ходу, и мощным отработанным рывком выдернули ее на пляж.  Дани наблюдал за их слаженными движениями в прибор ночного видения.          
Гордон  настроил в их сторону направленный микрофон. Но пришельцы работали молча,  уложили весла на дно лодки, вытащили из нее рюкзаки, приладили их у себя на спине и, пригнувшись, скорым легким шагом  двинулись к кустарнику, в сторону старой мечети.
Но они не прошли и пятидесяти метров. Дюны, на которые Алекс обратил внимание, вдруг ожили, распались. Из-под тонкого слоя песка  выкатились фигуры шести  вооруженных мужчин,  упругая  теплая тишина взорвалась треском  выстрелов  и криков  «Аллаху акбар!».  Пришельцы были убиты в первые же секунды, но по ним  всё стреляли. Кричали про аллаха и стреляли.

Солдаты вжались в рыхлый влажный песок, думая об одном и том же: «Что, если бы нас не снесло течением...».  Стрелявшие прекратили огонь, но не спешили подойти к трупам, все галдели зло и торжествующе. Гордон  внимательно вслушивался в их крики.
– Операция сорвалась, возвращаемся, – прошептал Дани. – Укладывай оборудование, Гордон, пока они там веселятся, только без шума!
– Они ждали именно нас, – задумчиво пробормотал Алекс. – Значит,  знали, где мы выйдем на берег и подготовились.
– Не может быть, – неуверенно ответил Дани. – Об этом рейде известно только шестерым, утечка исключена. Даже капитан «дабура» получил приказ за минуту до того, как мы появились на борту.
– Утечка существует, – возразил Алекс. – Кто-то в штабе сдал нас арабам, мы не можем сейчас просто уйти. Надо, чтобы хамасовцы подумали, что в ловушку заманили именно их людей! Дани, их всего шестеро, и они очень удобно стоят. Те трое, что со стороны моря – мои. Целься в голову. Огонь!!!
Дани среагировал мгновенно, четыре одиночных выстрела прозвучали как  короткая автоматная очередь. Двое оставшихся в живых боевиков растерянно завертели головами, вскинули оружие, но было поздно. Еще два, слившихся в один,  выстрела, покончили и с ними. 
– Вперед, – громко приказал Дани, и солдаты быстро, но осторожно приблизились к месту боя.
Быстро проверив, что все хамасовцы мертвы, они занялись первыми двумя убитыми. Заглянув в их рюкзаки, Дани присвистнул:
– Наркотики. Гордон, нас спасло простое совпадение, по времени и месту. Все! Возвращаемся.
– Нет, командир! – голос Алекса звучал твердо. – Мы должны взять с собой этих двоих, и хорошенько спрятать. Тащим их к лодке, по дороге я объясню, что надо делать. Вперед, командир, пора уносить ноги. А про субординацию поговорим у себя на базе, если доберемся живыми.
– Кен, ха мифакед! (да, начальник) –  командир группы насмешливо вытянулся
перед подчиненным, но тут же принял серьезный вид. – Давай, Гордон, работаем по твоему плану, только быстрее, пока вся эта мразь не набежала на выстрелы! Хватай вот этого, он  крупнее. Ну! К лодке, бегом!!!

Спустя несколько мгновений,  на пляже остались только тела вооруженных боевиков, а лодка скользнула в море и стала невидимой – черная  в черной мгле. Алекс предложил затопить ее за старым волнорезом, привязав к торчащим прутьям арматуры, чтобы убитые  контрабандисты не всплыли.  Командир не согласился: до встречи с катером, который подберет их в море в  двух милях от берега, оставалось три часа. «Замерзнем, пока дождемся, а в лодке теплее, даже с таким грузом». Но, подумав, принял предложение Алекса: подняться на катер надо было, по возможности, скрытно. Решили протянуть время, затаившись на том же волнорезе, заодно понаблюдать издалека за  проклятым местом, на котором уже через четверть часа  засуетились люди, освещенные фарами автомобилей, раздалась беспорядочная стрельба в сторону моря, взлетели осветительные ракеты. В намеченное время бойцы натянули маски, традиционно соприкоснулись ладонями и бесшумно скользнули в воду, на встречу с «дабуром» – быстроходным катером  военно-морских сил Израиля.
 

     11. Сын олигарха.  Коммандос. Психология, млин!

Полковник службы безопасности «шин-бет» был в гражданской одежде, носил очки и лысину и смотрелся странно на базе морских коммандос. Но ориентировался, как у себя дома. В палатке психологической реабилитации, где, как ему сказали, отдыхала группа Гринберга, звучала негромкая музыка, кажется, что-то из Вивальди. Дани и Алекс, до пояса обнаженные, молча лежали  на узеньких топчанах для пациентов, разглядывая матерчатый потолок. На вошедшего даже не взглянули. Он невозмутимо уселся между ними на складной стул  и подтянул к себе тумбочку, на которой стояла тарелка с фруктами. Выбрав самое большое яблоко, повертел его в руке, надкусил, потом вернул обратно. Всмотрелся в усталые лица:
– Давайте знакомиться, парни. Я из «шабака», полковник. Зовут меня Рони. Кто из вас Гринберг, и кто Гордон?
– Рони, не рассказывай, пожалуйста, что ты совсем не заглядывал в наши личные дела, – лениво, даже не повернув головы, ответил Алекс. – А там и фотографии и прочее.
– Там же вы в рубашках, а здесь голышом, – отшутился полковник. – Ну, представьтесь командиру, хотя бы из вежливости!
– Лейтенант Гринберг!!! Старший сержант Гордон!!! – отчеканили бойцы, не изменив, тем не менее, позы.
– Можете снова лечь, – милостиво разрешил Рони, улыбнувшись. – И не тянитесь вы так передо мною, ничего, что я начальник, расслабьтесь!
 
Ребята оценили шутку, улыбнулись ему в ответ. Дани приподнялся на локте, Алекс сел на своем топчане, положив руки на колени. Они дрожали, и он крепко сцепил пальцы. Полковник отвел глаза: бойцы измучены донельзя, но дело есть дело.
– Парни,  есть два вопроса. Первый: вы отказались воспользоваться каналом связи с "дабура",  и сказали командиру при встрече, что в штабе "шайетет-13" завелась птичка, которая поет арабам о наших планах. Второй: у вас был приказ открывать огонь лишь в том случае, если будете атакованы. Почему вы не ушли тихонько, как только поняли, что миссия провалена. Почему ввязались в бой, вопреки приказу?!
– Это из-за меня, – негромко сказал Алекс, простодушно глядя полковнику в глаза. –  Мой первый боевой рейд, я испугался и нажал на курок.
– А почему вы решили, что засада была именно на вас? Может, это была  обычная полицейская операция против контрабандистов.
– Три фактора, – ответил Дани. – Точное время и точное место нашей высадки, и главное: стреляя, они кричали «смерть евреям!»,  а контрабандисты были арабами. Их бы просто арестовали. У нас есть звукозапись. И снимки.
– И вы, бедняжки, так перепугались, что шестью выстрелами уничтожили шесть боевиков, с расстояния более сотни метров. А перед этим не забыли включить направленный микрофон. А после боя еще и сфотографировали всех убитых, – полковник сочувственно кивнул. – Да, я понимаю. С испугу и не такое натворишь. Но довольно шутить! Вы ведь спрятали этих несчастных, чтобы подставить того, кто подставил вас, а? Арабы решат, что он их обманул, и будут мстить. – Рони встал, посерьезнел. В его голосе больше не слышалось благодушие: – Парни, вы лезете не в свое дело. Разоблачать, затевать всякие конспирации, кого-то подставлять – задача службы "шин-бет".  А вы, за такую самодеятельность, будете наказаны.
– А пошел ты! – чуть слышно, но с сердцем пробормотал Дани и одним гибким движением оказался на ногах, лицом к лицу с офицером. – Ваша "шин-бет" прозевала ублюдка в самом сердце элитного подразделения, в группе планирования операций. Нас только чудом не перестреляли, как этих бедняг с героином. А ты перед нами спектакли разыгрываешь. Сам сходил бы в этот гадюшник.
– Хаживал, – спокойно ответил Рони и, повернувшись к Алексу, который успел снова улечься на спину, спросил: – Гордон, ведь это твоя идея затопить лодку? И ты, наверное, думаешь, что вычислил этого, как вы его называете, ублюдка.

С протяжным вздохом, почти со стоном, Алекс снова поднялся, встал рядом с командиром, пожаловался ему:
- Дани, ну что это за жизнь такая: Встань-ложись! Встань-ложись! И чего я не попросился в джобники?! (от английского – джоб, работа, служба не в боевых частях)
Но, обратившись к полковнику, ответил серьезно, медленно и четко выговаривая каждое слово, будто ставя метки:
- Этого ублюдка я просто знаю. То есть, перед операцией, конечно, ублюдком его не считал.  Хотя, и вычислить его было бы совсем не сложно. Он-то сам себя таковым не считает – идеологический противник военщины-оккупации, чего-то там еще. К сожалению, в последние годы, кто-то усердно разводит-выращивает таких типов, даже в армии.
– И что ты задумал? – полковник внимательно разглядывал круглый шрам на груди Алекса, как раз напротив сердца. – Ведь   задача ваша состоит в том, чтобы доложить нам и забыть об этом деле. Разве не так?
– Кен, ха мифакед! Именно так. И вы отдадите этого блондинчика под суд. А у него мама крупный адвокат, папа журналист. Пресса взвоет, получим нового героя левого движения. Никто и не вспомнит, что из-за него нас едва не нашпиговали пулями. Полагаю, что и информацию он передал через папу, чего проще:  координаты, время высадки и сколько нас. А тот, без задней мысли, в дружеском разговоре, случайно обронил эти данные арабскому коллеге. Я читал, что похожим образом, в сороковых годах прошлого века, пронацистский идеалист из чиновников Ее Величества сдал  английских резидентов офицеру из гестапо, своему знакомому. Намерения у него были вполне невинными: не хотел войны. И ребят замучили.
– Так что, самосуд устроим или аварию?
– Ты плохо о нас думаешь, Рони! Просто позволь нам с Алексом пообщаться с этим мальчиком, если хочешь, даже в твоем присутствии, – сказал лейтенант   Гринберг  и добавил, – это будет спокойная, доброжелательная беседа о математике. Я давно подыскиваю выпускника Техниона, для работы в моей будущей фирме.
Полковник задумался, время от времени рассеянно поглядывая на шрам на груди солдата, потом вдруг легко коснулся его пальцем:
– Парень, ты сказал, что это было твое первое боевое задание. Но это ведь след от пули. Пистолетная, на излете. Вот, взгляни! – он расстегнул рубашку. Круглый след, напротив сердца, был в точности таким, как у Алекса. – В меня стреляли  с восьмидесяти метров, из «магнума». А откуда это у тебя?
– Я не знаю, – растерянно ответил Алекс. – Это у меня давнее, сколько себя помню, лет с десяти, наверное...
– Точно, с десяти, – вступил Дани. Эта рана была свежей, когда я толкнул тебя в шестом классе, тогда еще кровь пошла. Правда, откуда это у тебя, Гордон?
Алекс отрицательно помотал головой:
- Понятия не имею. И не хочу об этом думать. Даже не знаю, почему. Но мы говорили о том лейтенантике из отдела планирования…  Рони! – так нам можно с ним побеседовать?
Полковник кивнул.
- Только благожелательно, как обещали. Через полчаса. Посмотрим, что из этого выйдет. Да, наденьте маски и спортивные костюмы. Вам сейчас принесут.  Уходя, он обернулся, – Странная у тебя отметина, Алекс, очень странная!

«Лейтенантик» откинулся на кресле, костяшками больших  пальцев помассировал веки. – «Надо заказать больший экран, зрение садится, глаза болят!»
Хотя, что тут лукавить, глаза болят просто потому, что не сомкнул их этой ночью. Лежал на спине и смотрел на светящиеся зеленые цифры настенных часов, ощущая себя рядом с теми незнакомыми коммандос, бугаями, умеющими только убивать. Вот они натягивают маски, соприкасаются ладонями и уходят под воду. Вот «дабур», получивший неожиданный приказ, резко сбавляет ход и ищет еле различимый маячок в открытом море. Как медленно меняются цифры на часах! А! – катер уже в намеченной точке напротив Газы, и его незаметно, как и поднялись, покидают две черные фигуры. Вот они движутся с заданной скоростью, в заданном направлении, сверяясь по приборам. Семьдесят две минуты под водой. Так медленно ползут эти семьдесят две минуты! Есть, прошли и они. Сейчас эти двое выкатываются на берег, по ходу взводя оружие, осматриваются. Все должно быть чисто: у арабов было достаточно  времени, чтобы замаскироваться. Та-ак, первые шаги туда, к развалинам старой мечети... Ого! – он так вжился в образ этих коммандос, что просто физически ощутил их ужас, когда они услышали выстрелы, их боль, когда пули входили в их тела.
                ***
…Полсуток спустя, вспомнив эти ощущения у себя в кабинете, он зябко поежился: « Да, с таким воображением   нечего делать в армии. И в этой проклятой стране».
Вздрогнув от телефонного звонка, он улыбнулся – вот оно, подтверждение его мыслям! В армии должны служить толстокожие, а интеллигентным парням с улицы Алленби, здесь и вправду делать нечего. Он поднял трубку:
– Лейтенант Шульман слушает! – и брезгливо ощутил, как вспотели подмышки.  «Что это, ведь я совсем не потливый.»
Он узнал голос Ясмин, толстушки из канцелярии начальника базы.
– Габи, забеги сейчас к нам, забери свою почту!
– Может, завтра? Я занят. Что, ваши бумажки не подождут?
– Бумажки подождут, это я соскучилась, – он почувствовал на расстоянии, как Ясмин кокетливо улыбается. – Ну же, иди ко мне, мотэк шели (мой сладкий)!
– Иду, – он привычно собрал со стола бумаги, спрятал их в сейф. Дверь кабинета мягко щелкнула за его спиной кодовым замком. Когда он вышел из здания, маленькая солдатка из группы электронной поддержки поколдовала над этим замком секунды две-три, скользнула в кабинет и почти сразу оттуда вышла.
Открыв входную дверь канцелярии, Габи увидел начальника базы, склонившегося над плечом Ясмин и что-то ей диктующего. Он приветливо улыбнулся Габи и протянул ему руку:
– Шалом, лейтенант! Я как раз собирался с тобой связаться.
– Кен, ха мифакед! Я слушаю, – неприятный  холодок пробежал по животу.
– Здесь ребята-оперативники пришли посоветоваться, что-то по топологии, это же твоя сфера. Прими их прямо сейчас, у себя, объясни что надо.
– Кен, ха мифакед! – он только сейчас заметил двух рослых парней в масках и спортивных костюмах,  робко переминающихся с ноги на ногу у входа. – Что ж, пойдемте в мой кабинет!
Габи повел их к себе, держась поодаль, чувствуя как он, невысокий и хилый, проигрывает от такого соседства. К счастью, по дороге им не встретилась ни одна девушка. Но, за своим рабочим столом, лейтенант почувствовал себя гораздо увереннее.
– Что у вас за проблемы, ребята?
– Чисто математические, командир, – ответил один из них, тот, что был чуть повыше. Есть нестыковка между расчетными данными и тем, что оказалось на маршруте.
Габи встал, проверил, как плотно прикрыта дверь, выглянул в окно.
– Напиши мне здесь, о каком маршруте вы говорите, – сказал он, протягивая солдату блокнот и карандаш.
– Что за мадридские тайны? – удивился тот. – Мы же у себя на базе. – Тем не менее, он записал на листочке требуемый номер.
Лейтенант задумчиво вертел блокнот в руке. Это был тот самый маршрут, который он пережил ночью.  И значит, что именно эти парни прошли его и остались живы! И это же значит, что засады не было, арабы не поверили информации...  придется все повторить. Но хватит ли у него сил пережить еще одну такую ночь. Да, о какой ошибке мямлят здесь эти костоломы? Уж не они ли будут учить математике его, выпускника Техниона!
– Ну, и что здесь, по-вашему, не так!? – грубо спросил Габи. – Я отвечаю за каждую секунду и за каждый метр. Скорее всего, вы где-то не соблюли график и, естественно, ищете крайних.
– Зачем так категорично, командир! – примирительно сказал второй костолом, скромно примостившийся на краешке стула. – Давай лучше пройдемся по точкам и сверим часы. И все прояснится.
– Нет проблем, – успокоился Габи. – Он повернул к ним экран компьютера и начал называть по памяти координаты точек и время их прохождения, гордясь блестящей памятью, поглядывая на гостей со снисходительной усмешкой.
– А вот отсюда, пожалуйста, подробнее, – вмешался Алекс. – Здесь начинается сильное прибрежное течение с юга на север. Поговорим о нем?
– И это учтено, – кивнул Габи. – Именно поэтому точка икс-4 сдвинута на восемьсот двадцать метров южнее. С учетом течения, пловцы по плавной дуге окажутся напротив цели в заданное время. Вот расчеты. Скорость течения на входе в зону, для  этого времени года, практически не изменилась за три года измерений.
– А в самой зоне, и что там с глубиной? – спросил Алекс, уважительно рассматривая хитроумные формулы. – Когда ее измеряли в последний раз? В этом году было много восточных ветров, могло надуть отмели. И надуло. Мы ведь измерили по дороге. – И он по памяти нанес на чертеж новые значения, рядом с отмеченными.
– Причем здесь глубина! – возмутился лейтенант. – Вы-то плывете всего в метре под поверхностью воды. Что это, по сравнению с несколькими  десятками метров глубины?!
– Это физика, командир, – вздохнул Алекс. – Один итальянец, кажется, Бернулли, утверждает, что, в силу закона непрерывности, скорость возрастает там, где уменьшается глубина. И он прав, несмотря что итальянец. Поэтому нас снесло вот сюда, – он указал на карте точку, где они с Дани выбрались из воды.
– И... что? – хрипло спросил Габи, тут же мысленно выругав себя за несдержанность.
– А ничего,  даже хорошо, что так получилось, – сказал Дани, лениво потягиваясь. – Боевики ждали нас в расчетной точке, хотели застрелить. А так мы их застрелили. Но это военная тайна, командир. И пришли мы, чтобы когда-нибудь, из-за такой ошибки в прокладке маршрута, ребятам не приходилось шлепать по песку босиком пару сотен лишних метров. Ну, так мы пошли? Пока, командир, до следующего рейда!
В двери Алекс обернулся: 
– В будущем, пожалуйста, введите поправку на  глубину. И считайте по формуле, я нарисовал ее там, на карте.
 


      12. Сын олигарха. Коммандос. Еврейская мама

Солдаты вернулись в свою музыкальную палатку. Рони уже ожидал их, поглядывая на экран небольшого монитора, на котором был виден только что оставленный ими кабинет, где «лейтенантик» так и сидел перед компьютером, глядя в никуда остановившимися глазами.
– У парня проблемы, а? – сказал полковник, кивнув на экран. – Вот уж кому не позавидуешь: мести террористов он теперь боится больше, чем разоблачения с нашей стороны. Сейчас он одурел от страха, но когда придет в себя, начнет искать способ реабилитироваться. Передаст по своей цепочке версию о том, что вас снесло, что засада как-то себя выдала, и вы расстреляли ее с той точки, где вас не ждали. Это легко проверить по гильзам.
– А гильзы они там не найдут, – сказал Алекс. – Мы их подбросили в другом месте, именно в том, где нас подстерегали.
Полковник присвистнул, оглядев девятнадцатилетнего парня с искренним восхищением: одно дело тщательно спланировать операцию, но совсем другое – все предусмотреть в боевых условиях.  Дани посмотрел на него умоляюще:
– Командир, я вижу, что пытка бессонницей – это самый любимый способ работы в «шин-бет»? Мы целую ночь купались в море, и стреляли из ружья, потом занимались твоими делами. Шел бы ты отсюда, а? Мы падаем от усталости.
Рони ехидно усмехнулся:
– Ухожу. Пока, ребята. Если вам и правда ничего от меня не надо, – и полковник  нарочито медленно повернулся к треугольной брезентовой двери-пологу.
– Ты это серьезно, командир? – спросил Алекс, и голос его дрогнул. – Мы же знаем правила: еще три дня запрета на любое общение вне базы, включая телефон. Наши  мамы  с ума сойдут.
Офицер протянул ему мобильник:
– Всего по три слова, под мою ответственность. Этот аппарат нигде не зарегистрирован.
Дани  Гринберг  вдруг  громко   хмыкнул и произнес загадочную для  полковника фразу:
– А ведь та  дура-математичка, из шестого класса, была  права, Гордон! – на что Алекс ответил  скромно:
– Ма  питом?  (что  вдруг?) – ведь   пока еще  ты командуешь мной!               
– Вот именно, что пока! – беззлобно буркнул  Дани,  но Алекс  его не  слышал, торопливо набирая номер на запретном аппарате.
Конечно, мальчик избаловал ее регулярными звонками, и десять дней молчания если и не свели Евгению с ума, то здоровья душевного не прибавили. В ночь с четверга на пятницу она не сомкнула глаз ни на минуту. Сердилась на Леона, расталкивала его, тормошила. Требовала немедленно позвонить в армию и выяснить, где их сын. Если ты бегаешь ежегодно в милуим (на сборы), так ты же всех там знаешь, тебе  скажут! Боже, ну почему мы позволили ему записаться в «крави» – боевое подразделение. Любая попытка Леона урезонить ее и успокоить встречалась яростными упреками в равнодушии. А когда он, утешая, нежно привлек ее к себе, вообще взорвалась, как он может ласкаться, когда их мальчик где-то ползает под пулями (бедняжка даже не подозревала, как близка к  истине на этот раз). А все потому, шипела она, упершись кулачками ему в грудь, что Алекс ему не родной, вот когда Лёка пойдет в армию, посмотрим, куда денется его выдержка! А так, где ему понять сердце матери!
К утру оба были измотаны донельзя, пришлось подтянуть резервы: пятилетняя Лиора, которую все называли Лёка, не пошла в садик, и был вызван по телефону мистер Николсон.
Появившись у них, Коля Петров мгновенно оценил обстановку, но не стал никого успокаивать, а потребовал завтрак и, усевшись в кресло, похлопал себя по колену, на которое Лёка тут  же взобралась с восторженным писком. Обняв дядю Пита за шею, она принялась делиться с ним своими проблемами, на смешной смеси иврита и английского. Он  слушал ее совершенно серьезно,  возмущаясь и восхищаясь на английском, который она, привыкшая к многоязычию, прекрасно понимала. Потом начал показывать, как мягко спрыгнуть с кресла, и тут же продемонстрировал на личном примере. Леон наблюдал за ними, вспомнив  про девочку Катю в далеком Петербурге, а Евгения упрекнула,
– Вот так и мальчика обучал всяким глупостям,  он  и  возомнил себя сильным!
– Я научшил его art of survival, искусству выживать, – объяснил мистер Николсон. – Он останется целый там, где не останутся другие. And where is my breakfast,  Женья, где мой завтрак? Я вымру как мамонт!
– Не получите ни крошки, пока мне не позвонят! – ультимативным тоном объявила Евгения. Она стояла посреди комнаты, скрестив на груди руки, не выспавшаяся,  измученная, но женственная и прекрасная даже в своем гневе и отчаянии. – Даже Лёка ничего не получит, вот!
Мужчины восхищенно смотрели на нее. Петров коротко пожал плечом:
– Значит, позвонят прямо сейчас, just now. Не будет, что я умер of starvation, с голоду.
И в этот миг раздался звонок. Евгения схватила трубку:
- Да, Сашенька... да, сыночек... ой,  а за что!? Я не переживаю, сиди там, конечно, сиди! Целую!.
Она торжествующе посмотрела на мужа и его друга, по ее лицу текли слезы:
– Такое счастье! Наш мальчик просто в военной тюрьме, он что-то там натворил и наказан. Вот в чем дело! И он жив и здоров.  Узник Сиона, вот!
Мужчины переглянулись, а Лёка звонко сказала: – Дядя Пит, ты не сегодня умрешь с голоду. Мама, а нас с папой ты тоже покормишь?


       13. Наташа. Хорошие новости

Секретарша оценивающе оглядела посетительницу: милая, но не красавица, тридцатник с плюсом, одежда-прическа... хм, явно не бизнес-леди, но и не похожа на рядовую сотрудницу ни одного из многих предприятий босса. Отшить, что ли? Юрий Олегович добрый человек, но лимит просительниц на сегодня исчерпан. Перенаправим-ка мы ее к замам, благо их достаточно,  дармоедов.

– Изложите кратко суть вопроса, и я решу, кто из помощников Юрия Олеговича вас примет. Дней через десять. – Она придвинула к себе блокнот.
– Вопрос серьезный, и мне кажется, что ваш босс предпочтет  заняться этим делом лично, – предположила незнакомка. В ее улыбке не было и тени искательности, голос звучал спокойно. – Я попросила бы доложить прямо сейчас. Моя фамилия Петрова, служба технической информации.
Секретарша едва было не съязвила, что ей, мол, все равно, Петрова ты или Сидорова, сказали тебе через десять дней, вот и жди! – но посетительница улыбнулась ей так доброжелательно, держалась так уверенно, что девушка решилась нажать на красную кнопку селектора,
– Юрий Олегович, к вам Петрова из технической информации...
Она не договорила фразу, а тяжелая дверь уже распахнулась, и босс, улыбаясь, дружески обнял эту Петрову за плечи и повлек в кабинет.  Оглянувшись, велел:
– Олечка, принеси нам чаю и черный шоколад, швейцарский. – И, обратившись к гостье, спросил, – я правильно помню твои пристрастия, Наташа?
Олечка озадаченно посмотрела им вслед. Босс искренне рад этой Петровой, это видно. Но почему он подобрался, словно хищник, не решивший, прыгнуть или убежать. Один раз видела его таким, когда к ним заглянул Василий Семенович, бывший министр. Но то министр, хоть и бывший. А это женщина... шоколад любит. Странно.
– Чудесно выглядишь, Наташенька! Как дела у Катюши? – приветливо расспрашивая гостью, хозяин кабинета  настороженно ждал, что она сейчас скажет о том, что Коля  нашелся, либо как-то дал о себе знать. И когда она заговорила об «Л-12», он и не включился сразу, испытав только странное облегчение от того, что она пришла по другому поводу.
 Но…  «эль-двенадцать»!? Та, из-за которой он просыпался под утро, и уже не мог сомкнуть глаз. В свое время он скупил за гроши, через подставных лиц, конечно, все предприятия убитого Шухова,  и они работали, как швейцарские часы: покойный магнат был не только техническим гением, но и великолепным менеджером.  Только лаборатория по выпуску «Л-12» крутилась вхолостую. Те же люди, то же сырье, загружаемое в ту же аппаратуру, тот же тайминг в технологическом процессе. И получаемый на выходе продукт внешне не отличается.  Но…
– Мы прокачали ЭТО через масс-спектрограф, сделали полный химический анализ. Все абсолютно идентично вашей «Л-12», но это не эл-двенадцать. В нем НЕТ ДУШИ, уважаемый директор. Это дерьмо никак не влияет на кристаллы, а вот «Л-12» повышает подвижность носителей заряда, – таково было заключение эксперта, которому заплатили не только за исследование, но и за молчание. Ведь на эту присадку рассчитывали и десятки крупнейших электронных фирм, и родная оборонка. Хорошо еще, что при Шухове успели произвести ее лет на десять вперед. Договоры регулярно возобновлялись, и лаборатория годами впустую гоняла технологический процесс. А счастливый наследник империи Шухова просыпался в холодном поту, при мысли о том, что произойдет, когда запасы кончатся.
– Я случайно наткнулась на эту статью, – продолжила Наташа. – Потому что она числится среди студенческих работ. Они там даже не заявляют, что могут конкурировать с нашей «Л-12», и природа воздействия у них иная: у нас каталитическая, у них, похоже, волновая. Но мне показалось, Юрий Олегович, что вас это может заинтересовать. Когда вы пригласили меня на  работу, я поняла, что эта тема  ключевая, – она несмело подняла на него глаза: – Я не ошиблась?
Юрий Олегович успел овладеть собой, его вопрос: – И где же этот студент? – прозвучал почти равнодушно. Но женщина  не смешалась. С явным удовольствием откусывая от черной плитки горького шоколада крошечные дольки, рассказала, что студент находится  в Израиле, а его работа опубликована тамошним институтом Вейцмана, и считается неоконченной, несмотря на хороший отзыв одного из крупнейших электронщиков Силиконовой долины.
– Хорошо бы послать туда наших экспертов, – задумчиво проговорил Юрий Олегович. – Посмотреть, что наваял этот парень, если им это будет позволено.
– Я запрашивала институт Вейцмана. Сказала им, кто мы, намекнула, что ищем стоящие идеи, чтобы их спонсировать. Перечислила несколько их разработок, якобы для нас интересных, и среди них вскользь упомянула работу этого студента. Его зовут Гордон, Алекс Гордон. Мне ответили, что охотно примут наших специалистов и покажут все эти проекты. Они, конечно же, хорошо знакомы с вашим концерном, и сочтут за честь с ним сотрудничать.
Юрий Олегович смотрел на Наташу с искренним восхищением. Куда делась растерянная женщина,  та, несчастная, беспомощная,  потерявшая мужа?  Он тогда предложил ей эту работу просто по записи в ее дипломе: «Химия на английском». Чтобы держать в поле зрения. Ведь если Петров жив, то куда он денется, даст ей о себе знать...
Наташа улыбнулась: – Я изменилась, да? Может, познакомимся заново? – Петрова Наталия Викторовна! А не просто вдова вашего друга-воспитанника Коли.
– Ага, – согласно кивнул он. – Очень приятно! А ты знаешь, как похорошела за эти годы!? Такие волосы в нашей с Колей полесской деревне называли богатыми. И кожа у тебя чудесная. Не смущайся, я могу так говорить, и притом бескорыстно, есть неписаное правило: жена моего друга-воспитанника для меня младшая сестра.  А ты еще и прекрасный работник, Наташа! –  И отставной полковник - нынешний магнат вкрадчиво предложил:
– А не довести ли тебе это дело до логического конца!? Знаешь, я решил: готовься в командировку в Израиль. Лучше тебя вряд ли кто разберется, стоящая это работа или так, пустышка.
– Но я не могу! Кате шестнадцать, знаете, что это за возраст! И учеба, выпускной класс все-таки. Как ее оставить?
– Катю возьмешь с собой. Девочка погреется на солнце, поест фрукты. Я распоряжусь, чтобы  оформили вас обеих. И ни в чем там себе не отказывайте, вы представители крупного концерна. А учебу она наверстает.
Проводив гостью через приемную, Юрий Олегович широко улыбнулся озадаченной секретарше и велел принести коньяк в большом бокале.
– И себе, Олечка, возьми вина и конфеты. Мы с тобой выпьем за успешную миссию этой дамы. Выпиши ей командировку в  Тель-Авив, на две недели, бизнес-классом. Она поедет с дочкой. Подготовь приказ на премию, тысячи на две-три долларов, вряд ли им есть что надеть...



       14. Спорная песенка. Петров и гитара

Петров, впервые за все годы их дружбы, пришел в гости без приглашения, только позвонил за полчаса. Хотя   любил у них бывать, и Евгения это знала. Приходил, смотрел, улыбаясь, нахваливал ее угощение. Возился с детьми. Благодаря ему маленькая Лека трёкала по-английски так же свободно, как и на иврите. Короче, был своим среди своих, рыжий, беззаботный, нахальный. Но не в этот вечер. Женя сразу же это почувствовала и, когда он, принужденно улыбаясь, расположился в своем любимом кресле, она подошла и положила прохладную мягкую ладонь ему на лоб:
–  Something wrong, Peter? (что-нибудь неладно?) – Он поцеловал ее руку и, мотнув головой, ответил по-русски. – Все ладно, Женья, просто забота. Дай мне гитару, пли-из!
Леон молча разлил виски  в три стакана и наблюдал, как Петров перебирает струны, прислушиваясь, ни на кого не обращая внимания. Как давным-давно в лодке, в те времена, когда не притворялся американцем и чисто говорил на родном языке.  Казалось, он нащупывает мелодию, которая срезонирует с его настроением. Ага, нащупал:
               
Once there were green fields,
Kissed by the sun.
Once there were valleys,
Where river used to run…

– Что это за песня? – спросила Евгения, когда Петров перевернул гитару струнами вниз и небрежно поставил на деку стакан. – Она просто чудесная, но, мистер Николсон, уберите виски с инструмента, вы же на нем играли!
– Американская, очень давняя. Я слушал ее мальчиком, когда у нас дома был граммофон, который заводили ручкой. Вам нравится, Женья? – но стакан он не убрал, а кивнул Леону, – Fill it again, please (налей)!
Евгения выдернула у него гитару, едва не пролив виски, (Петров ловко подхватил стакан) и заявила:
– Это наша песня, и не про речку в зеленых лугах, а про город детства! Ее пела Эдита Пьеха, вы слышали про такую певицу? Вот, послушайте, – и струны зазвучали уже под ее пальцами:

Где-то есть город,
Тихий, как сон...

Ей совсем не было обидно за любимую песню, тем более что на английском языке, в исполнении Питера, она ей очень понравилась. Но, вызвав гостя на спор, надеялась улучшить его подавленное настроение:

Мы не приедем,
Напрасно не жди,
Есть на планете
Иные пути,
Ласковый город,
Поверь нам,
И прости...

Затея удалась. В разговор встрял Леон, объяснив, что эту песню Пьеха услышала в Париже и попросила поэта Рождественского сделать перевод.
Тогда мистер Николсон возмутился тем, что слова перевраны, а музыку просто сперли, и потребовал еще виски в качестве компенсации. И вдруг, совершенно не в тему, объявил, что его приятель, доктор Бейкер, известил, что работой их сына заинтересовались, и даже готовы ее спонсировать. После соответствующей экспертизы, конечно. И эксперты прилетают завтра, такие вот дела.
– Так это же чудесно! – просияла Евгения. – Я всегда знала, что наш мальчик самый талантливый на свете.
– И откуда эксперты? – осторожно спросил Леон.
Николай протянул ему распечатку.  Леон развернул сложенный вдвое лист и прочел вслух:
- Петрова Наталья Викторовна, отдел технической информации Северо-Западного производственного объединения, Санкт-Петербург. Петрова Катерина, студентка. Так... прилетают завтра из Пулково,  так... отель "Дан" в Тель-Авиве. – Он обменялся с Петровым быстрыми взглядами, и тот еле заметно кивнул.
– А разве не Бейкер должен их встретить? – спросила Евгения, ничего не заметившая. –  Это же его тема, он у Сашеньки научный руководитель, и он всегда говорит, что ищет грант на продолжение исследований.
– Доктор Бейкер ушел сегодня на Кипр, на своей яхте. Презентацию проведет его ассистент, который ровно ничего в этом не смыслит, – сообщил мистер Николсон и добавил, усмехнувшись: – Типикал израильский пофигизим. Правда, говорят, что у вас, у русских, the same – такой же. Он сделал мне  call – звонок, чтобы я встретил этих леди, и еще один call в институт, чтобы выписали permissions  (разрешения) и обеспечили визит и демонстрацию прибора. Но сам сбежал, да. Хренин пекарь! (бейкер – пекарь по-английски)
– Хренов, – машинально поправила Евгения, отметив про себя, что Николсон, который за эти годы сильно улучшил свой русский, сегодня чаще вставляет английские слова и искажает русские. – Но в чем проблема, Питер? У мальчика как раз «региля» (солдатский отпуск), с завтрашнего вечера и на четыре дня. Он и покажет свою разработку. А к пофигизму и необязательности в этой стране пора бы уже привыкнуть.
Леон поддержал жену и даже вспомнил расхожую притчу о том, что если немец обещает подумать о заказанном приборе, то прибор у него давно готов. Но если израильтянин кричит, что заказанный прибор у него уже три месяца стоит на полке, то он зачастую даже не знает, о чем идет речь.
И тут же, без паузы, Леон спросил, не против ли мистер Николсон, если они с Женей поедут вместо него в Бен Гурион, встретить русских леди – землячки все-таки, интересно же. Петров милостиво согласился, благодарно сжав Леону запястье, когда Женя отвернулась.






    15. Ленинградки на Ближнем востоке. Еврейская семья            

– Мама, а ведь нас встречают! Этот твой булочник оказался джентльменом! Посмотри, во-он та пара с плакатом! – зоркая Катя углядела их, как только  оказалась в центре круглой площадки зала для встречающих аэропорта Бен-Гурион. «Natalie and Katherine Petrov»,  разве это не мы!?
– Катерина, ну почему «булочник»?  И перестань указывать пальцем, это неинтеллигентно! – наставительно заявила Наташа, близоруко щурясь, высматривая  в огромном зале плакат с их именами.
Катя дернула плечом:
– Ну, так в словаре написано, что Бейкер это булочник, пекарь. А интеллигенты, к твоему сведению, мамочка, в наше время не выживают! – И, взяв на себя управление тележкой с чемоданами, Катя направила ее  в сторону пары с плакатом,  к высокому мужчине в светлых брюках и тенниске и его спутнице, черноглазой, стройной, очень красивой.
– Hello, Mister Baker! Hello, Lady! I’m Nataly. Happy to meet you! – Наташа старалась выговаривать  слова, как их учили, много лет тому назад, на их нелепом химико-английском факультете института имени Герцена.
– Здравствуйте, Наташа, здравствуй, Катя, – ответила женщина, дружелюбно улыбаясь. – Мистер Бейкер, к сожалению, в отъезде и попросил, чтобы мы вас  встретили.  Мы родители того мальчика, чья работа заинтересовала вашу фирму. Сам он в армии, но вечером будет дома, бэ эзрат ха Шем! – с божьей помощью. Нас зовут Женя и Леон, и мы просто рады вам как землякам, мы ленинградцы. Леша, ну! Бери чемоданы, ты так рассматриваешь гостью, что уже смутил ее. Что она подумает об израильских мужчинах!
К вечеру того же дня Наташе стало казаться, что она знакома с этой парой всю жизнь. Их отвезли в отель, расположенный над Тель-Авивской тайелет – набережной, затем покатали по Тель-Авиву. На пляже Ришон ле Циона обе петербуржанки, изголодавшиеся по ласковому солнышку и теплой воде, до одури плескались в море,  вместе с Женей. Леон на время оставил их, сославшись на срочную работу,  и вернулся, чтобы выдернуть их из воды, почти насильно, и покормить в небольшом вкусном прибрежном ресторанчике «Франческа». Потом наблюдали, как огромное оранжевое солнце медленно приближается к поверхности моря, на линии горизонта.
– Ой! Сейчас оно коснется воды и зашипит, и поднимутся клубы пара, – громко прошептала Катя и гордо воскликнула: – Все! теперь я знаю, как получаются облака!
– А сейчас к нам! – объявила Евгения. – Будем пить чай и ждать Алекса. У него всего три дня отпуска, распланируете работу, а потом  он отвезет вас в отель. Согласны?
– Ну, если мы вас не стесним, – засомневалась Наташа, но Катя, прямая и непосредственная, прервала ее:
– И ничего не стесним! Я хочу увидеть, как  израильтяне живут в своих квартирах. И знаю, что тебя смущает! – Она обратилась к Леону. – Мама боится, что наше общение как-то нарушает этику экспертизы, что вы нас очаруете, и это повлияет на ее решение. Но ничего не повлияет, мама человек неподкупный. Я вас предупредила, вот!
– Что ж, сорвался наш коварный замысел, – посетовал Леон. – Давайте тогда расценивать это приглашение, как простую вежливость по отношению к землячкам. Только заедем сейчас в продленку, за нашей малышкой. Я тоже предупреждаю: это милое создание – настоящая гремучая змея в облике девочки.
Первое, что сделала маленькая «гремучая змея», оказавшись в машине, это, протянув руку, коснулась Катиных волос:
– Такие светлые! настоящие? девочка, ты Барби, да? я тебя люблю! – Лёка бесцеремонно вскарабкалась на колени гостьи и полностью завладела ее вниманием. – А у тебя есть тайна? У меня целых две!
Несмотря на неподдельно теплый прием, на вкусные пирожные к чаю и дружелюбные улыбки хозяев,  Наташа всей кожей ощущала тревожное напряжение, исчезнувшее мгновенно, как только скрипнула входная дверь.
– Сашенька! Наконец-то! – выдохнула хозяйка. А Наташа улыбнулась промелькнувшей мысли: «идише мама».
Рослый юноша в форме, с автоматом на ремне и огромным солдатским мешком-китбегом в ногах,  настолько не отвечал ее представлению о талантливом студенте, что она смешалась. Но рассмотреть парня внимательнее  просто не успела: из детской с радостным писком выскочила Лёка и, воспользовавшись китбегом, как трамплином, подпрыгнула и обхватила ручками его загорелую, сильную шею, повиснув на ней. Женя шагнула к сыну, коснулась его щеки и отступила, слепо улыбаясь.
«Типичная еврейская семья, как мне рассказывали, как я представляла», – подумала Наташа, наблюдая эту сцену. 
– Ой, мама! Израильский агрессор, настоящий, с ружьем! – появившись в дверном проеме детской, Катя зачарованно, во все глаза смотрела на солдата. Он улыбнулся ей, придерживая ладонью спину притихшей сестренки, и Катя сказала скорее себе, чем ему, растерянно, тихо:
– Ты много раз снился мне, вот такой, да...
Леон подошел, осторожно снял оружие с  плеча сына, подхватил за ремни солдатский мешок и унес все это в боковую комнату. Вернулся почти сразу, чем-то встревоженный,  но заметила это только Наташа, наблюдательная от природы.
А юноша шагнул к Кате и серьезно сказал:
– И ты мне снилась. Я знал всегда, что ты именно такая.
– Да что же это такое! – растерянно воскликнула Евгения. – Ведь Саша совсем не влюбчивый.
– И Катя тоже, – пробормотала Наташа и вдруг спохватилась: – Эй, ребята! Вы хоть не забывайте, что Катерине нет еще семнадцати!
Маленькая Лиора скользнула на пол и гордо прошла в детскую, мимо Кати, горько упрекнув ее на ходу:
 – А я тебя так любила! Жених и невеста, фу! – Посмотрев ей вслед, Алекс ответил Наташе, улыбнувшись каким-то своим мыслям:
– Так и мне еще трубить почти год в армии. Главное, что мы встретились. Вы к нам в гости, из России? Надеюсь, мы не родственники...  пока.
– Саша, а ведь Наталия Викторовна приехала к тебе, – сказал Леон. –  Это по поводу той статьи в «Technical review». Она эксперт от «Норд-Вест электрик», и будет определять, стоит ли им инвестировать в твой проект. С Бейкером согласован план презентации, но  сам он уехал.
– «Норд-Вест», ага, – рассеянно ответил солдат, не отводя глаз от Катиного лица,  продолжая говорить с ней:
– А еще я чувствую, что всегда тебя знал и всегда любил. Это судьба, что вы приехали ко мне. Но я не хочу быть невежливым с твоей мамой, извини.
И, повернувшись к Наташе, заговорил серьезно и раздумчиво:
– Ваша фирма ведь производит, кроме прочего, и  «Л-12», правда? И поэтому моя работа интересна вам, как конкурентная? Я не помню, чтобы мы искали инвестора, разве что профессор Бейкер предпринял какие-то шаги, пока я в армии. Тем не менее,  завтра же покажу установку в работе.  Я полагаю, что у вас с собой есть образцы, на которых планируется проверить эффективность идеи. Так? – Наташа кивнула, пораженная одновременно и точностью суждений юноши и внезапным преображением Кати, которую не наблюдала такой беспечно-счастливой со времени исчезновения ее отца. – Но завтра будет завтра, – продолжил Алекс, – а пока,  добро пожаловать! И, простите, но если мама меня сейчас не накормит, то некому будет проводить презентацию, и некому будет любить вашу Катю всю жизнь.


     16. Ленинградки на Ближнем востоке. Deja vu (дежавю)

Закинув руки за голову, лежа на широкой «королевской» кровати, глядя на ослепительно белый потолок, Наташа пыталась разобраться в своих ощущениях, в том, что преследовало ее все время, пока Алекс вез их в гостиницу. О, вспомнила как это называется, «дежавю», вот! Ощущение, будто все, что с тобой происходит, уже было, да! Это началось с того самого момента, когда Алекс, свежий, с влажными после душа волосами, уже не в форме солдата, а в нормальных брюках и тенниске, усаживал их в машину.
Дело в том, что давно-давно, в прежней жизни, ее муж точно так же прислушивался, как просыпается мотор, крепко держа руль левой рукой, а правой легко его поглаживая. Что,  трогая с места, он сперва чуть поворачивал влево, затем вправо, проверяя, как машина слушается руля. А когда Алекс, выходя на шоссе номер один, на полной скорости вписался в крутую петлю развязки так плавно и уверенно, что пассажирки даже не почувствовали дискомфорт, то Наташе показалось, что за рулем ее Петров. «Вот и не верь при этом в переселение душ! И в то, что в мистической этой стране случаются странные вещи. Катька-то как преобразилась, светится вся!»
– У вас довольно  своеобразная манера вождения, Саша. Этому учат в армии? – осторожно  спросила она. – Я могу судить: Катин отец был профессионалом.
– Нет, обычная школа вождения, и обираловка, кстати, у нас в Израиле. Но когда мне выдали права, то мои манеры шлифовал папин друг и партнер по бизнесу, американец. – Алекс немного помолчал и добавил. – Он многому меня научил. И в институт Вейцмана привел, когда мне было лет десять-одиннадцать.  Дело, наверное, в том, что своей семьи у него нет. И даже Лека давно считает его родным. А она у нас привереда.
Звонок телефона вывел Наташу из задумчивости. Она потянулась было к сумочке за мобильником, но это был  аппарат отеля.
– Мадам Петрофф? – и последовала длинная  и совсем непонятная фраза, на  английском.
– Да, да! Я, я, yes! – засуетилась, совсем растерявшись, Наташа. – Speaking,   connect, please!
– Не мельтеши, Наташенька, все нормально! – зарокотал в трубке знакомый голос Юрия Олеговича. – Как устроились, Бейкер вас встретил? Что-то выяснила о той статье? Я понимаю, первый день за границей, у тебя еще голова кругом идет, но все же?
Несмотря на его нарочито спокойный, неторопливый тон, Наташа почувствовала,  с каким нетерпением он ждет ответа. Вспомнились неясные смутные слухи-разговоры, шепотом, о таинственной лаборатории по производству «Л-12», которая якобы только делает вид, что работает, но крутится вхолостую, потому что утерян главный технологический секрет. И возникло вдруг, прямо сейчас, в шикарном номере заграничного отеля, щемящее ощущение, что эта эль-двенадцать как-то связана с исчезновением или смертью ее Коли. Возможно, потому, что этот мальчик-солдат своей манерой вождения и, может, еще чем-то неуловимым, напомнил ей мужа.
– Все нормально, Юрий Олегович, нас встретили, – Наташа решила не вдаваться в подробности. – А завтра, на презентации, они обещали обработать на этой их установке  наши образцы.
– Наташа! У тебя там расписана методика измерений и контрольные точки на образцах. И ожидаемые результаты, если эта их штука дает эффект «Л-12». Если это сработает, – здесь он на секунду запнулся, волнуясь. – Если это сработает, Наташа, – он овладел собой и продолжил обычным тоном. – Я бы сказал, что в этом случае все только начинается. Успехов! Как там Катя, где она?
– Катерина в порядке, гуляет сейчас по набережной. Спасибо за звонок, Юрий Олегович! – Наташа положила трубку и снова откинулась на подушку, пытаясь собраться с мыслями.
Катерина в порядке, гуляет сейчас по набережной, в чужой стране, с парнем, о самом существовании которого не знала всего три часа назад.
И она, Наташа Петрова, почему-то чувствует себя здесь комфортно, и спокойна за свою Катьку, которая, кажется, влюбилась впервые, и счастлива и светится и льнет к этому своему большому мальчику. Чудны дела твои, Господи!
Щелкнул замок, и Катя на цыпочках вошла в комнату.
– Эй, не осторожничай! Я еще не сплю, – сказала Наташа, но дочка только улыбнулась, продолжая двигаться плавно и бережно. – Катерина, что с тобой?
– Тс-с, я так полна счастьем, что боюсь расплескать! – И тут же, противореча сама себе, Катя бросилась плашмя на кровать и зарылась лицом в волосы матери. – Мамочка, он такой! Он такой!!
«Ну вот, – печально сказала себе Наташа. – Недалек день, когда я останусь одна». И спросила строго и чуть ревниво: – Целовались?
– Нет, что ты! – возмутилась дочка. – Зачем? Ходили ладонь в ладони, и нам было хорошо. Так хорошо! И разговаривали. Ой! – спохватилась она, – это я все время разговаривала. Он теперь думает, что я трещотка легкомысленная, слова не дала ему сказать. А какая у них красивая набережная ночью! Называется тайелет.  Эй, мама, ты плачешь?
– Это от усталости. Давай, беги в душ и спать! Завтра с утра презентация. Не забывай, Катюша, что мы здесь на работе!


      17. Что у трезвого на уме...

– Три зарубки, говоришь? – Петров сморщил   нос. – Ну, учитывая, что у главного его врага таких зарубок множество, это не так уж плохо для начала. Детские штучки, конечно: рисовать звездочки на фюзеляже, делать зарубки на прикладе. Это пройдет. – И он подмигнул Леону: – Эй, ты чего насупился, Леха?! Давай-ка лучше еще по одной. За боевое крещение нашего солдата.
Леон посмотрел на новую заставку на компьютере своего друга-партнера, на полупустую бутылку виски, улыбнулся промелькнувшей мысли о том, что бывает у пьяного на языке, и подставил бокал. Но Петров ехидно хмыкнул:
- Ни хрена не выйдет, приятель! Я не раскис, и лишнего не скажу, не надейся. И девочек своих сотру с экрана, – он кивнул в сторону компьютера. – Я себе время назначил, ровно в двенадцать сменить заставку. И я ее сменю. А ведь хороший снимок получился, а?  С двух метров, мне показалось, что даже узнал ее запах.  У меня сердце остановилось,  был момент!

С двух метров?! Вот это маскировка! Леон готов был поклясться, что Петрова не было в аэропорту, ведь если его все еще ищут, то вряд ли упустят такой случай, как Наташин приезд за границу. Но Коля рискнул.  Еще бы, девять лет разлуки, как не рискнуть. Леон поежился, представив, что кто-то оторвал его от Евгении хотя бы на год. Порвал бы гада в клочья!  Но что это там Николай ляпнул про главного врага Саши?
Петров с усмешкой наблюдал за ним и, казалось, читал его мысли. Потом заговорил.
– В Бен-Гурионе  за  Наташей не следили, Значит, Юрий Олегович никак не связывает мое исчезновение с  «Л-12». Считает, наверное, что русскому в Израиле затеряться сложнее, чем в Питере. Логично. Ведь и я не мог предположить, что он заделается предпринимателем и наймет  Натку в эксперты.
– А что такое эль-двенадцать? – спросил Леон. – И Саша вчера упомянул об этой штуке, когда знакомился с Наташей и Катей. Так что же это: прибор, электронный модуль, идея? И как ты с этим связан, можешь сказать, наконец?
– Могу, Леха, могу. Об этой, как ты ее называешь, штуке я услышал от Сашиного отца, незадолго до того, как его убили. Ты сказал как-то, что не согласен играть в мои игры вслепую. А игра начинается серьезная, взрослая. Сколько там до двенадцати, пять минут?
Леон поднялся и молча вышел из комнаты, которая в огромной холостяцкой квартире  Николая служила кабинетом, а зачастую и спальней: рядом с книжной полкой стоял узкий диван. Пусть Петров побудет со своими девочками на экране еще пять минут.
Когда он вернулся, на дисплее Колиного компьютера, вместо лиц его любимых, красовалась прежняя картинка: Манхэттен до падения башен-близнецов. А сам  мистер Николсон общался с Женей по телефону, и его русский язык был почти правильным.
– Не проблема, Женья, но пусть Алекс возьмет мою машину, ему дальше ехать. А я все равно не сяду за руль, твой благоверующий сделал меня пьяным от виски, и мы выпьем еще. Ключи внутри, он знает, где. Have a good time!
Положив трубку, он поднял глаза на Леона:
– Что ждешь, наливай! – и продолжил с ожесточенным удовлетворением. – Демонстрация прошла успешно,  результаты посланы в Питер по факсу и  электронной почтой, там тоже удовлетворены. Алекс сейчас увозит Катюшу на север, а Женя покажет Наташе Иерусалим. Потому им нужны две машины.
Вот сейчас можно сказать, что игра началась. Большая игра, Леха!
– Против Олеговича?  Это у него много зарубок? Не к этой ли драке ты готовил моего парня восемь лет подряд? и какие там зарубки: символические на совести, или на пистолете, боевые?  – Леон сильно сдавил пальцами плечо Николая: – Петрик, а может, не заваривать эту кашу? У Алекса только начала налаживаться жизнь, даже влюбился в твою дочку, между прочим. На хрена ему эти твои войны!  Хочешь поиграть в Монтекристо, так играй сам. Женька не переживет потерю второго сына, ты это хорошо знаешь!
Петров удивленно посмотрел на друга:
– Леха, ты разве не понимаешь, что не мы с тобой поставили эту кашу на огонь, много лет назад? И не по нашему рецепту она варится. Пока не по нашему. – Он легко поднялся, взял оба полных бокала и направился к дивану. – Давай-ка, дружище, посидим рядком, поговорим ладком. Пришло время.
– Так вот, – продолжал Николай, – я довольно многому учился в ведомстве Олеговича, не к ночи будь помянутого, и постиг там, среди прочего, одну интересную философскую модель…
– Обучали  там  тебя,  как  я  понимаю, – ехидно заметил Леон, – людоведению  и душелюбству, а философия шла факультативом?
– И этому тоже, – легко согласился Петров. – Причем философия была весьма существенной частью указанных тобой наук, да и не только она. Но ты не перебивай, пожалуйста, а то и впрямь разбудишь во мне душелюба, не ровен час. Так вот, я заметил, что у человека, у любого из нас, есть почти неодолимая тяга сделать то, чему его обучали.  И чем лучше он обучен, тем эта тяга сильнее, и тем менее существенна для него расплата за содеянное. Например, классный боксер лезет в чемпионы, нарываясь на все более сильных противников, получая все более тяжелые плюхи, зная, что закончит болезнью Паркинсона. Но он заточен на это, и его не остановить. Эту нехитрую философию хорошо знали те, кто обучал нас, мальчиков, отобранных Юрием Олеговичем в мамелюки, как ты однажды заметил. В элитный отряд для особых поручений на благо Родины. Так нам говорили. Или для защиты интересов определенной группы людей, причем нестандартными способами. В любой точке глобуса. Так я сообразил сам, однажды и вдруг. Ты представляешь, Леха, какую власть приобретает человек, в распоряжении которого есть такой отряд?
– И как случилось, что ты это сообразил? – Леон встал с диванчика, снова наполнил бокалы по знаку Петрова, но вернулся к нему, заглянув прежде на кухню.  – Заедай свой виски хотя бы сыром! – ведь пьянствуешь с утра на пустой желудок. А, главное, как Олегович не сообразил, что ты сообразил?
– А мы с ним, можно сказать, дружили семьями, – ухмыльнулся Николай. – И он даже усмотрел во мне личную преданность. Как же, вытащил меня на свет божий из нищей семьи, дал специальность, обеспечил квартирой в Ленинграде. Ты ведь помнишь, кем были мои родители?
– Помню, – кивнул Леон. – Мама твоя убирала в школе, а папа, кажется, был грузчиком на судоверфи. Но нищими вы не были, и даже считались среди соседей очень интеллигентной семьей. Хотя,  Олегович этого мог и не знать. Наверное, сработали ключевые слова: уборщица-грузчик?
– Мне нынче кажется, – задумчиво протянул Петров. – Мне кажется, что не всегда они  были грузчиком и уборщицей. Тогда я не думал об этом, хотя кое-что  было странно даже мальчику, каким я в то время был: их манера разговаривать, странные книги дома, странные темы бесед. Над ними висело что-то, какая-то опасность. Может, потому так легко отпустили меня в то «суворовское училище». Папа только сказал на прощанье:
– Старайся быть больше, чем кажешься. И просчитывай  наперед тех, от кого зависишь.

Я это запомнил, оказалось полезным, ага. А может и спасло меня  раз-другой.
Он  резко поднялся с дивана, смачно, с хрустом потянулся, поглядел сверху вниз на задумчивое лицо друга.
– Эй, ты, на палубе!!! Выше нос! – все ведь нормально, совсем как в давнем твоем стихе, на который я заныкал мелодию. Как там было, дай-ка вспомнить:

« Мы встретимся,  мы обязательно встретимся,
 Вот только какими? И как?
 Возможно, мы встретимся
 Словно мы – дети всё,
 А, может, как два старика

 Когда-то мы, будучи вовсе щенятами,
 Всерьез поклялись не стареть,
 Покуда сдержали с тобой эту клятву мы
 Будем держать и впредь,

 Чтоб, встретившись,
Прямо и просто друг другу мы
 Могли посмотреть в глаза
 Те же щенята, но битые вьюгами
 Чтобы могли сказать:

   Я тот же, плевать, что седой! А морщины –
          Такая, брат, ерунда:
   Мужчины, которые вправду мужчины,
     Мальчишки, и  навсегда!»

– Продолжать? – Петров снова уселся на диван и подмигнул Леону, улыбаясь так же нагло, как когда-то в лодке. Леон отрицательно мотнул головой:
– Не надо. Однако, память у тебя, Петрик! Ты и ее скрыл от  Олеговича? Сумел показаться меньше, чем был? Я сам давно позабыл тот детский стих, а ты и слышал-то его всего один раз. Но рассказывай дальше, если не передумал! Пока все это напоминает повесть-экшн, про то, как выполняя заказы мафии, вы считали, что защищаете Родину. Но что открыло тебе глаза?
– Случай, конечно. И все та же философия: вдруг поймал себя на том, что живу ожиданием очередного задания. Ты читал про ассасинов, Леха?
– Это про тех, которые с радостью шли на смерть, по одному кивку ублюдка-хозяина? Но их ожидала награда: 72 девственницы-гурии в садах Аллаха. Тебе это надо?! – спросил, усмехнувшись, Леон тоном местечкового еврея. – И что  за случай такой?
– Во-во! Так я и подумал, зачем мне гурии, когда у меня Наташа. С другой стороны, умереть по заданию Родины – сладко и приятно. Но, ради неясных для меня тогда целей Юрия Олеговича и его хозяев, это дудки!  А цели эти мне разъяснил один парень, из наших, из мамелюков. Воспитанник того, кто курировал спецгруппу еще до Олеговича. Мы пересеклись случайно, я тогда только начал обучение, а парень уже заканчивал. Олегович этого не знал, или не придал значения. Как ты только что сказал, мне удалось скрыть, что у меня абсолютная память на лица, – Николай забрался на диван с ногами, уткнулся подбородком в колени, и добавил тусклым, осипшим вдруг голосом: –  И вот, как-то однажды, наш Олегович  показывает мне его фото, лет на двадцать старше, естественно, и велит найти и исполнить. Хитро исполнить, авария там или инфаркт. При этом поясняет мне, простодушно так, что акция, в принципе, профилактическая: объект знает так много, что если чего надумает, ущерб может быть колоссальным. "В многой мудрости много печали", – это он мне тогда Экклезиаста процитировал, а я подумал, что еще два-три задания – и во мне столько мудрости накопится, что кому-то поручат исполнить меня. Я предпочел с тем парнем договориться, мы имитировали его смерть в аварии, позаботились даже, чтобы это попало в газеты. А жертва аварии устроилась в Штатах и, благодаря ей, я сегодня мистер Питер Николсон. С ним же мы просчитали систему будущих заданий Олеговича, в которых все чаще мафиозное превалировало над государственным.
– Судя по тому, что ты в бегах, – съязвил Леон, – мудрости в тебе накопилось достаточно, и Олегович уже поручил кому-то о тебе позаботиться?
– Ага, – безмятежно согласился Николай. – Даже дважды, в первый раз после того, как я выполнил акробатический этюд возле Кандагара, добывая для босса какие-то документы. Для моего прикрытия он пожертвовал целой группой ребят из «Альфы».  Вот  с теми документами на руках я почувствовал себя уж слишком мудрым. Потому был настороже. И лично вручил их Олеговичу. А его посланец, который должен был меня зачистить и забрать добычу, остался в горах. Юрий Олегович вполне сохранил лицо при встрече, и был мне рад, даже наградил. Но я понял, что следующая работа будет последней, и сыграл на опережение, кое-что предпринял. – Он откинулся на подушках дивана и кивнул на бутылку: – Плесни, дружище, там как раз по одной осталось!
Петров испытующе посмотрел на Леона, задумавшись, взвешивая, что можно рассказать,  дабы многая мудрость не стала для друга смертельной. Леха, конечно, мужик не слабый, но школы-то у него никакой, хоть и считает себя крутым пограничником, когда бегает на сборы. Да и как расскажешь о встрече с Сергеем Шуховым, который, как он просчитал, станет следующей целью.
                ***
…Эффектно появившись тогда в кабинете олигарха, чертившего что-то в блокноте за огромным столом (как же, просочился через охрану, через оба кольца!), он был встречен презрительным взглядом Сергея:
– Добрались все-таки. Эту бы настырность, да на благие цели! Но у вас свои взгляды на благо. Стреляй, тварь, и выметайся отсюда!– Шухов поднялся из-за стола и сделал шаг навстречу убийце. Николай даже не потянулся к оружию, а сказал негромко и сочувственно:
– Хреново выглядишь, брат. Вон, какие мешки под глазами! До тебя добрались, да. И шансов – ноль, тебя заказала не банда, а система. Видно, встал поперек дороги кому-то там, наверху.
Сергей криво улыбнулся:
– Им нужны не столько мои деньги, сколько влияние. И как раз здесь кто-то из твоих хозяев серьезно прокололся, только не сразу это поймет. Но вернемся к цели твоего визита: дашь несколько минут написать записку жене и сыну?
Петров покачал головой:
– Их заказали тоже. Кто-то хочет напугать других, таких как ты. А заодно, избежать проблем в будущем.
Он увернулся от олигарха, мгновенно собравшегося и молнией метнувшегося к нему, и закончил:
– Стоять!!! У нас нет времени на драку. Быстро говори, что я могу для тебя сделать!
– А что ты можешь? – Сергей  все еще был,  как взведенная пружина. – И чего хочешь, заработать?
– Могу спасти твоего сына. Заметь, про жену не спрашиваю, ее смерть будет чем-то вроде эвтаназии, разве не так?
 Олигарх печально кивнул:
– Так. Рак поджелудочной в четвертой стадии. Неизлечим. Но откуда ты знаешь? Вижу, хорошо подготовился.  И что ты можешь сделать для сына?
– Имитировать его убийство перед камерами. Денег твоих мне не надо, у меня свои счеты с заказчиком. – Петров в нескольких словах сообщил обреченному олигарху о своих планах. – Но мы заговорились, это покажется подозрительным, когда специалисты будут анализировать видео. Пойдем, брат. «Аве Цезарь...»
– Пошли. Спектакль состоится в гостиной, как я понимаю? По дороге сообщу тебе кое-что важное, –  Сергей  говорил спокойно и властно, словно не его  вели сейчас на убой. Петров восхищенно на него взглянул, и Шухов, заметив это, кивнул печально:
– Ага, брат, от таких мужиков, как я, Россия избавляется в первую очередь, в смутные времена. Но давай ближе к делу: ты слышал что-нибудь про «Л-12»?

Через несколько минут, в гостиной олигарха и произошел тот жуткий расстрел перед камерами, который потом обсуждал Юрий Олегович в кабинете своего министра. А для Петрова, и для Наташи с Катей, и для бедного недостреленного мальчика началась новая жизнь.
Леон внимательно смотрел в лицо задумавшегося друга, и когда Николай, наконец, заговорил, остановил его жестом:
– Не надо, Петрик! Мне кажется, я и сам додумался до того, что ты собираешься сказать. Ты как-то замешан в убийстве Сашиной семьи, а самого мальчика сумел спасти. В него стреляли ослабленным патроном, так? – Петров кивнул. – И заменили на труп другого, да? В Питере в то время умирало очень много беспризорных детей. Тело, я полагаю, тоже прострелили в области сердца, а потом затруднили опознание. Я так и подумал, но так же могли подумать и эксперты? И все равно риск был большим, мальчик мог умереть от болевого шока, такой удар в область сердца!
– Когда я ослепил камеры, – сообщил Николай, – то выстрелил в стену как раз на уровне груди десятилетнего мальчика. И вход пули пометил его кровью, оттуда-то и брали анализ ДНК. Получилось, как будто пуля прошла насквозь, после такого не выживают, тебе любой врач скажет. А шока не было: я ввел мальчика в заторможенное состояние, когда и пульс и давление еле-еле поддерживают жизнь. Тогда все воспринимается как во сне, даже выстрел в сердце.
– А его родители?
– Мать была под наркотиками, она умирала от рака.
– А отец?
Петров не ответил. Друзья долго молчали. Наконец, Леон спросил:
– Но что дальше, Коля? Как и что ты расскажешь Саше, ведь мне кажется, что он совсем не помнит о своей жизни до появления в Израиле. Тоже твои штуки?
– Так оно и есть, не помнит, – согласился Петров. – Но это не мой гипноз. Своего рода психологический барьер, защитная реакция здорового организма. Однажды он вспомнит все разом, вот это вот и будет настоящим шоком. Но Алекс очень сильный парень, он выдержит. Эй, ты что, Леха?!
Леон вскочил, сделал несколько бесцельных кругов по комнате, вернулся к Петрову, наблюдающему за ним все с той же усмешкой, которую он ненавидел:
– А что потом, Коля, что ты задумал? Чего ты хочешь от нашего Алекса?!
– Не мельтеши, Леша, успокойся! – Петров тоже поднялся и мягко взял друга за руку. – Задумал не я. Его отец предвидел возможность покушения, а он был не из христосиков, но из тех, кто возвращает удары. Не заболей тогда его жена, не дал бы себя убить. В чем состоит его план, я не знаю, он хранится в одном из банков Цюриха, а ключ – ладонь его сына и код, который, как он мне сказал, мальчик обязательно вспомнит. И как-то здесь замешана эта штука – «Л-12». Как именно, не спрашивай, тоже не знаю. И слушай, может, откроем еще пузырь со скотч-пойлом, а? – такие разговоры не должны проходить всухую!
Николай нырнул в кухню и вернулся оттуда, неся на вытянутой руке очередную бутылку виски. Усмешка уже не кривила его губы, глаза были печальными и серьезными.
 – Леха, дружище, не смейся, но я вижу перст божий в том, что мальчик в своих исследованиях нашел метод, как-то связанный с этой чертовой эль-двенадцать, и они потом сами на него вышли. Ты понимаешь? – теперешний Наткин начальник – заказчик убийства семьи твоего мальчика! Ну как здесь не уверовать в чудо! Только бы Алекс на своей нынешней службе сохранил в целости этот ключ, свои ладони.


       18. Сын олигарха, очередная драка

На этот раз опасности подвергались не только ладони Алекса. Тут дал бы бог вообще унести ноги!
Глубокой ночью, Дани Гринберг вывел четверку морских коммандос к намеченной точке на африканском побережье. По данным разведки, всего в двух километрах от места высадки, ночевал караван грузовиков, набитый боеприпасами для ХАМАСА – щедрый дар революционного Ирана. Сначала все удалось, машины были помечены, и утром неизвестный беспилотник сделает из них гоголь-моголь. Но вот незаметно скрыться, увы, не получилось,  к берегу прорывались с боем. Отход прикрывали лучшие стрелки, Дани и Алекс. Охранники стреляли неожиданно метко, и Алекс вскоре понял причину, услышав после одного из своих удачных выстрелов, родной певучий мат. Бой был очень коротким, но одной из последних пуль был серьезно ранен командир. Взвалив его на плечо, Алекс, пригнувшись, быстрым шагом направился к кромке воды.
– Гордон, только не оставляй им меня живым, слышишь! – хрипел Дани.
– Да я бы с удовольствием, только дура-математичка сказала, что я еще должен тобой покомандовать, – огрызнулся Алекс. – Так что молчи, береги силы!
Перевязав друга на берегу, Гордон взял руководство группой на себя. Было решено, что вся пятерка вернется вплавь на корабль, который уже спешил им навстречу, из пятнадцатимильной нейтральной зоны. Ждать на берегу было нельзя, вряд ли бой прошел незамеченным, скоро здесь будет полно солдат. Погрузив командира на надувной плотик, коммандос вошли в черную ночную воду. Гребя изо всех сил, чтобы быстрее удалиться от берега, подталкивая рукой плотик с бесчувственным телом, задыхаясь от напряжения, Алекс думал о светловолосой девушке Кате, с которой он обязательно должен встретиться, и о Дани, которому он не успел рассказать о своей любви. И если Дани сейчас умрет, то ничего о ней так и не узнает.


        19. Прыжок в прошлое
 
Сын появился дома неожиданно и надолго,  но Евгению это не обрадовало: он  был, по словам мистера Николсона, flat exhausted, то есть, вымотан и пуст, как проколотая шина. Чем приходить на такую «регилю», упрекнула она, лучше сидел бы у себя в части, а то и в военной тюрьме, как прошлый раз. Но Алекс даже не отшучивался, лежал пластом на диване либо бегал в больницу «Тель ха шомер», где, по его словам, валялся с бронхитом его сослуживец Дани, бывший враг-одноклассник. Оживал только вечером, общаясь с Катей через компьютер. Он просто светился при этом, и его пальцы касались клавиатуры нежно, а голос был таким, что маленькая Лёка плакала от ревности. Но то же происходило и на той стороне линии, как рассказывала Наташа, с которой Евгения подружилась и часто беседовала по телефону. После их знакомства в аэропорту прошли-пролетели три месяца, Наташино начальство вело какие-то переговоры с доктором Бейкером, он даже собрался с ответным визитом в Петербург. Алекс к этим делам был равнодушен и, казалось, ценит разработанный им метод только за то, что благодаря ему познакомился с Катей. Да ему и некогда было: эта «региля» оказалась первой  после той, когда он демонстрировал Наташе работу системы в институте Вейцмана. Тогда он не смог даже проводить Катю в Бен-Гурион, так получилось, что она провожала его на поезд. И снова был огромный мешок-китбэг и ружье, и другие солдаты на платформе, и девушки-солдатки, с автоматами и такими же китбэгами. Солдатки, улыбаясь, смотрели на светловолосую девочку-подростка, приникшую к ключице высокого загорелого сержанта.  На этой платформе такие картины были не в новость.

Но на пятый день отпуска все изменилось, Саша вернулся из больницы веселый, энергичный и голодный.
– Все путем, мама. Был у Дани, его бронхит локализовали, теперь начнется выздоровление!
– Сашенька, это тот самый Дани, из-за которого меня когда-то вызывали в школу? А теперь вы друзья, да. Но ты странно за него переживаешь, как за брата. Вы так сдружились в армии?
– Ну, мама, это, скажем, простая субординация, или даже врожденное чинопочитание. Ведь Дани Гринберг мой командир, – засмеялся сын. – Но он хороший командир, так что я забочусь только о себе. А то навяжут какого-нибудь служаку, и он все оставшиеся полгода будет меня муштровать.
Евгения радостно хлопотала на кухне, такое счастье, ее Сашенька дома, и снова здоров и весел. А то валялся на диване, весь измученный и мрачный, бука букой, не подойти, не заговорить. Сейчас мы тебя покормим, мама приготовит самое твое любимое. Нет! – мы устроим на радостях шикарный обед для всех! Сейчас позвоню папе, и пусть приведет Питера, я испеку для него главный яблочный пирог, apple-pie.
А пока, может, посмотришь пакет от Бейкера, он сказал - важный. Что за пакет? – Ну я ведь показывала тебе в первый день отпуска, но ты был таким... посмотри там, на пианино, толстая такая папка, коричневая. Он сказал, это про фирму, где работает Наталия Викторовна, они предлагают какой-то контракт.
Алекс поморщился: какой может быть контракт, если ему служить еще, как медному котелку, целых полгода! А потом, он не собирался сразу впрягаться в штатскую жизнь:  ведь Дани комиссуют, как только вылечат его простреленное легкое. Ну и махнуть с ним вдвоем в какую-нибудь Бразилию, месяца на три. Как многие израильтяне после армии, налегке. С другой стороны, эта фирма, как там ее, «Норд-Вест», она ведь находится  в Петербурге, городе его Кати! Надо все-таки посмотреть, что доктор Бейкер накопал, он мужик обстоятельный и взвешивает свои решения очень тщательно.
Забравшись с ногами в огромное плюшевое кресло в отцовском кабинете, Алекс открыл твердую коричневую обложку кляссера, набитого разными документами, от свежих распечаток  до давних пожелтевших газетных вырезок и фотографий.

Не прошло и часа, а мужчины уже шумно ввалились в квартиру, размахивая огромным букетом роз и синим пластиковым мешком-авоськой, в котором что-то загадочно позвякивало. Петров сделал отчаянную попытку прорваться в кухню с разведкой, но Евгения была настороже, попытка сорвалась, и он ретировался, едва не схлопотав ложкой по лбу.
– А где Алекс? – спросил Леон, бережно поймав в объятия жену, преследующую нетерпеливого мистера Николсона. – Мы ведь удостоились этого приглашения в его честь?
– В твоем кабинете, – ответила Евгения, нежно вернув ему поцелуй. – Изучает материалы по «Норд-Вест», что передал ему Бейкер. Да! – я закатила пир в честь нашего солдата, иначе вы оба, друзья-алкоголики, – она покосилась на звякающую сумку. – Иначе вы не попробовали бы вкуснятины!
Она не заметила, как при ее словах о «норд-весте» мужчины враз посерьезнели и переглянулись.
– Что ты говорил недавно насчет  перста божия?! – прошептал Леон. – Кажется, я начинаю в это верить...
Когда друзья вошли в кабинет, Алекс не сидел уже вольготно в отцовском кресле, а стоял,  рассматривая пожелтевшие газетные фотографии, разложенные на просторном рабочем столе. Леону были совершенно незнакомы на этих снимках те, кто стоял на фоне Кельнского собора или в группе специалистов в белых халатах возле какой-то технологической линии.
– Это из той папки, что собрал Бейкер? – спросил он, подвинув к себе разворот немецкого журнала с фотографией молодой красивой пары. – Смотри, ведь там, за ними виден Спас-на-крови, еще в лесах. Значит, этому снимку лет пятнадцать. А фирме Норд-Вест всего десять лет, как говорила Наташа. Тогда причем здесь эти люди на канале Грибоедова?
– Это мои прежние родители, – просто сказал Алекс. – Они из твоего времени, папа. Вам не случалось где-то пересечься? – Леон отрицательно покачал головой: – Нет, ничего о них не слышал. Наверное, я был уже здесь, когда о них писали.
– Случалось  мне, и даже close enough (достаточно близко), – заявил вдруг мистер Николсон, переведя взгляд с фотографии на юношу, удивленно поднявшего бровь. – А в  последний раз незадолго до accident, до трагедии.
В кабинете воцарилось молчание. Леон с отсутствующим лицом перебирал бумаги в папке профессора Бейкера. Петров уселся на высокий стул для посетителей и простодушно смотрел то на Алекса, оставшегося стоять в глубокой задумчивости, то на бессмысленные движения Леона.
Первым заговорил Алекс, не обращаясь ни к одному из них, размышляя вслух. В бумагах Бейкера сообщается, что «Норд-Вест» возникла на базе предприятий олигарха  Шухова, погибшего с женой и ребенком в автомобильной катастрофе. Так как предприятия остались бесхозными, то многочисленные клиенты на родине предпринимателя и за рубежом выразили беспокойство, главным образом из-за продукта «Л-12», прочно вошедшего уже в технологические процессы. Правительство выступило гарантом, объявило тендер, и таким образом возникла фирма «Норд-Вест», которая успешно продолжает дело покойного Шухова. Так пишут, да. Но катастрофы не было, а было покушение, я помню, как в нас стреляли…
Потом я оказался в Израиле с мамой Женей, потом она познакомилась с папой. Потом папа подружился с мистером Николсоном. То есть, была цепочка многих и странных случайностей. Но, Питер! – мне кажется, что некоторыми случайностями управлял ты. Зачем? И ты сблизился с моей новой семьей, чтобы не упускать меня из виду, разве не так? Полагаю, это поручение Сергея Шухова.  А заодно он попросил тебя давать мне уроки «art of survival» – искусства выживания, это чтобы я не повторил его судьбу?
Петров отрицательно покачал головой.
– Ничего не помогло бы.  Никакое искусство.  No chance. Дело в том, что его взяла на мушку Система, которая всегда добивается своего, вопрос времени. А времени у вас не было. Твоя мать умирала, оставались недели или даже дни. Сергей знал, что очередное покушение состоится в любую минуту. Он многое умел предвидеть.  Да, он оставил message для тебя.  Что в нем, не знаю. Это в Цюрихе, в одном из банков. Ключ – отпечаток твоей ладони и пароль, который ты вспомнишь, как он сказал.
Алекс пожал плечами.
– Понятия не имею о пароле, но если он сказал... А про мамину болезнь я вспомнил, вот прямо теперь. Она в те дни меньше меня целовала и часто плакала. Я вообще очень многое вспомнил в течение последнего часа. Что ж, надо ехать в Цюрих, у меня еще две недели отпуска.
– А разрешение от Армии? – спросил Леон, озадаченный спокойным, деловым, обыденным тоном обоих. – У тебя всего-навсего «региля»,  мальчик! (региля – солдатский отпуск в израильской армии)
– Ну, я завел такое знакомство, что разрешение не проблема, – усмехнулся Алекс, набирая на мобильнике номер. – Ты же знаешь, папа, нашу израильскую поговорку: «Когда есть связи, протекция не нужна».
И он сказал в телефон: – Рони, это Гордон. Есть просьба...

Дверь кабинета резко распахнулась, и маленькая Лиора, торжественная и нарядная, выступила на середину комнаты
– Има амра (мама сказала) тащить вас всех, all King’s men – все войско короля, в dining room – в столовую, на обед, послищенный… ну! devoted, в честь того, что мы все ее любим!!!
Выпалив эту речь, которую явно заготовила на кухне, но, увы, не донесла, запутавшись в языках, Лека сочла торжественную часть законченной, а себя свободной от условностей этикета. Боднув отца головой в живот и с визгом увернувшись от его объятий, она чинно подставила щечку для поцелуя дяде Питеру и мигом очутилась на руках у брата, крепко обняв его за шею. Оглядев всех сверху, вдруг сказала озадаченно:
- Но если мы все любим маму, то значит мы все "all Queen’s men", люди королевы. Am I right, Питер? (я права?)

Сидя во главе стола, Евгения с легкой счастливой улыбкой наблюдала, как едят ее мужчины, когда идиллию нарушила неугомонная Лека.
– В мире нет справедливости, – сердито прошептала она, забравшись к маме на колени. – Ты всегда меня ругаешь, что неаккуратно ем, а Саша закапал рубашку красным соусом, и ничего!  Ой, имеле! (мамочка), что с тобой?! Ну закапал, подумаешь, я сама застираю, правда!
Крепко прижав к себе малышку, Евгения прислушивалась, как глухо заныло ее сердце, в то время, как на белой рубашке ее сына, напротив его сердца, проявлялось красное пятно, как это часто случалось десять лет тому назад...


       20. Цюрих. Персона грата

Николсон сказал, что машину можно не брать: от отеля «Хоттинген», в котором Алекс заночевал, до узкой, неприметной улицы, где располагался банк, было не более получаса ходьбы. Оказавшись в просторном зале, он замялся, не зная, которая из конторок ему подходит. На выручку пришел немолодой чиновник, спросивший, чем может быть полезен. Алекс показал ему листочек из блокнота, на котором Николсон записал что-то вроде абонентского номера.
– Следуйте за мной, пожалуйста! – сказал служитель, направляясь вглубь помещения. Постучав в одну из неразличимо похожих дверей, он кивнул: – Вам сюда. Удачи! – И ушел.
Дверь бесшумно отворилась. Высокий седой мужчина скользнул по лицу посетителя быстрым взглядом и, взяв у него записку, приветливо улыбнулся.
– Добро пожаловать, господин... – он сделал выжидательную паузу.
– Гордон, Алекс Гордон, – представился юноша.
– Признаться, я ожидал услышать другое имя, – швейцарец поднял бровь. – Но если вам угодно называть себя так...  Будьте добры, приложите сюда вашу ладонь! Когда вы делали это в последний раз, она была значительно меньше, не помните? А я помню. И вы были, конечно, не один. Меня зовут Курт, кстати. Это имя у вас с чем-то ассоциируется? – мужчина улыбнулся губами, глаза оставались серьезными. – Прекрасно, благодарю вас! Совпадение девяносто процентов. Вас интересует состояние счетов?
– Для меня оставлено здесь сообщение, – возразил Алекс. – Оставлено давно, десять лет назад. Наверное, существует секретная ячейка. Вы сказали – Курт?  Да, конечно: горы, снег, много солнца и боль в коленке. Но лицо ваше я не помню, простите.
– Не удивительно, тогда я не был седым, – кивнул собеседник. – Все верно, мы пригласили ваших... ну-у, тех, с кем вы были, на лыжный курорт в Интерлайкен. Как ВИП-клиентов.  Я сопровождал. И вы тогда сильно ушибли  коленку на зеленой линии. Но к делу! Такая ячейка существует, и отпирается она двенадцатизначным кодом. Надеюсь, вы его знаете? – увидев огорошенное лицо Алекса, Курт ободряюще улыбнулся. – Там есть подсказка, вроде бы кадр из какого-то фильма, мультипликационного. Наверное, тот, кто кодировал, знал, что этот фильм наведет вас на догадку. Если нет – извините. И другой попытки не будет, таковы правила.  Счета вас точно не интересуют? Суммы значительные, даже по нашим меркам, советую взглянуть.
Алекс покачал головой. Деньги. Еще одна часть прошлого, которое с недавнего времени начало влиять на его жизнь, такую, казалось бы, налаженную. Как и тогда, в Питере, когда судьба грубо вломилась в его детство и вышвырнула, полуживого, беспомощного, в чужую страну. Но сегодня-то он уже не мальчик. Он солдат.
 «Сердце вдруг
  Зажглося жаждою борьбы»
Ага, молодому израильтянину стали вдруг понятны чувства Лермонтовского монаха, тело напряглось до звона в ушах. Он улыбнулся банковскому чиновнику: – Курт, сначала мы справимся с кодом. Это где-то глубоко внизу, если я правильно помню. А потом поговорим. И о деньгах и о лыжах. Я ведь по-прежнему у вас числюсь ВИП-клиентом, разве не так?

Лифт опускался так долго, что Алекс поинтересовался, сделав испуганное лицо и округлив глаза:
– Скажите, Курт, эти ваши секретные ячейки не в Австралии? Минуты две назад мы прошли центр Земли, я почувствовал!
Курт промолчал и открыл тяжелым ключом массивную дверь, расположенную напротив остановившегося лифта, через узкий длинный коридор. 
– Это здесь, – сказал он. Чувствуйте себя свободно, помещение полностью изолировано. Через полчаса вам принесут кофе и круассаны. Когда понадоблюсь, нажмите кнопку под табличкой «Директор».  Директор – это я. Удачи!

Сейф был сработан не позднее, чем в девятнадцатом веке, если судить по рельефной готической надписи в правом верхнем углу стальной дверцы и древнему наборному полю: такая старая добрая механика, двенадцать рубчатых рукояток с окошечками для цифр. Алекс бездумно повернул одну из них и  вздохнул: вспомнилось  многое, очень многое, но  ничего,  похожего на код, тем более – многоразрядный.
И «подсказка» оказалась более чем странной – кадр из рисованного фильма, где старик в прусском костюме, при шпаге и в буклях с косичкой, развалился в кресле подле камина. В ногах у него длинная собака-такса с грустной мордой. Ну и что? При чем здесь коды и сейфы? Абсолютно ничего не приходит в голову, никаких ассоциаций. Хоть бы уж кофе  принесли! С круассанами: вдруг очень захотелось есть.
Кофе он получил только через полчаса, как Курт и обещал. В огромном термосе, что не удивительно: за время бесконечного спуска в лифте «hot кофе» может запросто превратиться в «ice кофе» (хот-горячий, айс-ледяной). Зато круассаны были в двухэтажной мельхиоровой корзиночке, где первый этаж служил для подогрева, судя по крохотным, еле теплящимся свечам. Было вкусно, тепло и удивительно тихо. Сейф поблескивал тусклой сталью, еще более таинственный и недоступный, чем полчаса назад. Алекс тупо сидел перед ним, вертя в пальцах пустую фарфоровую чашку. Собака с картинки смотрела на него печально-понимающе, словно хотела сказать: «ну и влип ты, приятель!»
Что же может здесь служить ключом? – собака, шпага, камин? Или сам этот прусский барон?
БАРОН!!! Ну конечно! Это же Мюнхгаузен, старый романтичный враль. И картинка из мультика о нем. Любимого мультика его детства. Папа тогда предложил принять эти сказки всерьез и просил мальчика расчитать, какой скорости барон должен достичь, чтобы запрыгнуть на пушечное ядро и не отбить себе попу. И какой толщины должен быть стебель фасоли у основания, чтобы барон мог взобраться по нем на луну. Славный барон! – как ловко он отбивался от пиратов, которых потом спас от гигантской рыбы:
 
           «Да, пираты остаться могли бы
             В животе удивительной рыбы!
             И я знаю, что этот урок
             Им пойдет обязательно впрок!»

Ах, Мюнхгаузен! Храбрый, правдивый, скромный. Победитель турок и пиратов. И был еще мультик про пиратов-математиков. Алекс осторожно поставил чашку на стол. Ну-ну! – только не спугнуть догадку, только бы вспомнить. Кажется, горячо! Да! Мы смотрели видео в этом самом подвале, и пираты из того же или похожего мультика, пели свои гениальные арифметические куплеты:
               
          «Пятью восемь – сорок пять,
            А почему не десять?!
            Не могу никак понять,
            Пусть меня повесят!»

Оно!!! Пять-восемь-четыре-пять-один-ноль! Пиратики вы мои любимые, вот и первые шесть цифр. Что вы там пели дальше?

           «Трижды девять – двадцать пять,
             А зачем не тридцать?!
             Не могу никак понять,
             Легче утопиться!»

Три-девять-два-пять-три-ноль! Алекс решительно повернул рукоятки. Зажужжала пружина, раздался мягкий щелчок, толстая массивная дверца плавно открылась...

Через три часа он нажал кнопку под табличкой «Директор».  Курт появился не сразу, сначала зашла пожилая служительница, убрала посуду и удалилась, сказав, что герр директор сейчас спустится, подождите пожалуйста.
Герр директор взглянул на открытый сейф, на серебристый кейс в руке юноши, поднял глаза на осунувшееся, похудевшее лицо и мягко положил на плечо Алекса тяжелую руку.
– Я хочу, чтобы вы знали, Алекс, что с вашими родителями меня связывали не только деловые отношения. А значит, здесь, в Цюрихе, у вас и  банкир,  и друг, учтите это.
– Спасибо, Курт.  Отец написал мне о вас. И о том, что его отношения с вашим банком не засвечены. Но про это, – он виновато улыбнулся. – Про это мы поговорим потом,  господин директор. А пока мне надо прийти в себя, кое-что обдумать. Что, если нам встретиться завтра в Интерлайкен? И... у вас есть другой выход из здания? А еще я хотел бы переложить материалы в другой кейс, неприметный: этот, наверное, был в моде десять лет назад.
– Конечно, – кивнул Курт. – Кейс вам сейчас принесут. Мы встретимся вот на этой лыжной базе. – Он протянул Алексу голубой плотный конверт. – Вам придется снова воспользоваться лифтом, но зато вы выйдете на улицу в квартале отсюда. Я очень рад снова сотрудничать с Шуховым. До завтра, господин Шухов!

 
      
            21. Лунная дорожка

Рейс «Цюрих – Тель-Авив» прибыл за полночь. Алекс, хотя и пообещал родителям сообщить о прилете, чтобы они заехали за ним на машине, но не стал их будить и направился к таксистам, ожидающим пассажиров на втором уровне терминала.
– Гордон?! Какая встреча! Пойдем, подброшу до Ришона, – полковник Рони, в джинсах и легкой, несмотря на весеннюю ночную прохладу, рубашке, взял его за локоть, улыбаясь от уха до уха. – Это не совсем по пути, но почему бы не прокатиться со старым другом.
– Мне очень повезло, Рони, – Алекс улыбнулся ему в ответ. – Мне повезло, что у тебя есть хобби: околачиваться в районе Бен-Гуриона всякий раз, когда я возвращаюсь из Швейцарии. И на такси экономия, и удовольствие от приятной беседы...
– А ты часто  оттуда возвращаешься? – Рони прищурил глаза. – Направо, сержант, направо, вон к той белой Тойоте, под знаком «Стоянка запрещена»!
– Из Цюриха в Бен-Гурион – в первый раз. Но кто может знать? – Алекс выдернул из-под резинки «дворника» полицейский рапорт и через капот протянул его Рони, который небрежно скомкал голубую бумажку и метко швырнул ее в урну. – Так чем обязан, ха мифакед?
Полковник не ответил. Выведя машину за пределы аэропорта на скоростное шоссе, повернул направо. Промелькнул первый указатель на Ришон ле Цион, затем другой, но он продолжал гнать по пустой дороге, сбросив скорость только на южном въезде в Тель-Авив. Ловко и уверенно маневрируя по узким улицам Яффо, подкатил к порту. Вскоре они сидели на веранде крохотного ночного ресторанчика, за шатким столиком, освещенным только яркой луной.
– Предлагаю сделку, – заявил Рони, поглядывая на новенький черный кейс, который Алекс ни на секунду не выпускал из рук. – Так вот, я угощаю тебя рыбой, которую умеют по-настоящему готовить только здесь, и не спрашиваю, что у тебя в этом чемоданчике. А за это ты расскажешь, как и зачем оторвался от моих ребят в Цюрихе, идет?
– Так это были твои люди! – облегченно рассмеялся Алекс. – Они не виноваты, Рони, я до этого момента не был уверен, что за мной следят. Оторвался просто на всякий случай, притворился спортсменом, из тех, что бегают по аллеям за здоровьем. И взял хороший темп, попробуй угнаться за парнем из 13-й шайетет!
– Но ты полагал, что за тобой могут следить. Кто, почему? – Рони наклонился вперед. –  Я-то просто велел нашим людям в Цюрихе позаботиться, чтобы с тобой  ничего не случилось. Потому, что выбил для тебя разрешение на эту поездку под свою ответственность. Так кого же в Швейцарии мог заинтересовать израильский студент-турист, Алекс?
Алекс глянул вниз, на лунную дорожку, гладкую вдалеке, волнистую возле волнореза и распыленную в брызги на камнях, прямо под ними. Пахнул предутренний ветерок, Рони поежился, и юноша заботливо укрыл плечи командира своей курткой, так выручившей его в зябкой мартовской Швейцарии. – Дело в том, командир, – сказал он, – что этим  туристом-студентом могли интересоваться русские. Точнее, уже заинтересовались его исследованием; они пятнадцать лет монополисты в одной из технологий,  могут держать за кадык полмира, и хотя та студенческая работа – лишь слабая тень этой технологии, хотят наложить лапу и на нее. Ведут переговоры с профессором Бейкером. Так это все представлялось  до вчерашнего дня.
– А как получилось, что ты вышел на их технологию, и что же изменилось вчера, Алекс? –  начал Рони, но замолчал, наблюдая, как пожилой официант, наверное, сам хозяин ресторана, ловко расставлял тарелки с салатиками вокруг длинного овального фарфорового блюда на проволочном каркасе. Аппетитно пахнущая большая рыбина подогревалась свечами, установленными на этом каркасе снизу. – Спасибо, брат, – сказал он официанту по-арабски. – Принеси нам по большому бокалу белого вина. Но такого, чтобы под стать этой рыбе! 
«Снова свечи!» – подумал Алекс, вспомнив, как подогревались круассаны в том глубоком подвале в Цюрихе, и подставил тарелку под кусок рыбы, который Рони отделил для него широким, похожим на треугольную лопатку, ножом.
– Это вышло случайно, – начал он, пробуя рыбу и жмурясь от удовольствия, –  мы с Бейкером ставили один опыт, где очень сильные токи шпарили в очень малом объеме, причем  на очень большой частоте. Такое мог выдержать только полупроводник, обработанный присадкой «Л-12», которую  придумали и делают в России. Но они отказались продать нам даже малую толику, в Израиль вообще ее не продают, принципиально. Вот мне и пришлось найти иное решение, и оно сработало: материал выдержал.
– Скромный человек сказал бы «пришлось ИСКАТЬ решение», – съязвил Рони, –  но тебе, сержант, самоуверенности не занимать! А Бейкер, конечно, тут же поместил публикацию об этом подвиге, и по ней они вышли  на ваш институт? – Он попробовал вино, одобрительно кивнул и продолжил: – Но если твое решение, как ты говоришь, незначительно по сравнению с их технологией, то зачем им было связываться с Бейкером?
– Нет у них никакой технологии, вот в чем дело! Только это – страшная тайна. Десять лет назад их мафиози убили автора и присвоили его предприятия, включая линию по производству «Л-12». Но секрет процесса он унес с собой. Вот они пока что и распродают старые запасы, ну и ищут все, что может навести их ученых на решение. И суетятся, потому что запасы эти на исходе, а у них много договоров, внутренних и международных. Пойдут санкции, штрафы за срыв проектов. А так как в этой присадке заинтересованы оборонка и космос, то полетят головы. В прямом смысле. Поэтому они хватаются за любой шанс: вдруг этот студент не случайно набрел на частное решение, вдруг оно может дать ключик к общему!
Рони присвистнул: похоже, что Гордон случайно разворошил серьезный муравейник! Или не случайно? – если судить по биографии солдата, с которой он внимательно ознакомился перед их первой встречей. Ведь даже косная израильская школа учла одаренность парня и записала его на два класса выше. А чего стоит восторженный отзыв Бейкера! И странное совпадение: десять лет назад убили того русского – и десять лет этой пулевой метке на груди Алекса, как сказал тогда его напарник, Дани. Надо бы завтра – о, уже сегодня! навестить его в госпитале.
Он так и не притронулся к своей порции. Некоторое время мужчины молча смотрели вниз, где мелкая волна дробила лунные блики. Потом встретились взглядом, и Алекс кивнул:
– Да, Рони, эту присадку придумал мой отец, и даже сделал на ней состояние. И нас убили, всю семью, его, маму, меня. Но я почему-то выжил и оказался здесь. И даже обо всем надолго забыл. Но судьба, вроде бы, решила продолжить эту игру, – он грустно усмехнулся. Но Рони не принял шутки и усомнился:
– Думаешь,  судьба,  сержант?
– Она самая, не сомневайся, командир, – прищурился Алекс. – У моих теперешних родителей есть хорошая песенка из их юности:
   
     «Судьба меня швыряла,
      И сам я не святой:
      Толкал ее плечом на поворот…»

Рони покачал лысой головой. Многолетняя служба в госбезопасности приучила его воспринимать настороженно всякие совпадения и случайности, особенно значащие случайности, такие, как, скажем, вот эта: технология, из-за которой убили отца, через годы сводит сына с убийцами. Сказка и только! Здесь скорее чувствуется чей-то расчет, холодная сильная воля. Но что втягивает в эту игру его самого, полковника "шин-бет"? Мало ему своих, служебных, забав? Особенно теперь, когда  он ведет хитрую многоходовку с арабами, через того самого трусливого лейтенантика, которого раскрыли, кстати, Гордон и его напарник.
– Два вопроса, сержант, – голос полковника, холодный и  сухой, не допускал возможности отшутиться или уйти от прямого ответа. – Два вопроса. Первый: как случилось, что круг замкнулся? Кто готовил тебя много лет к тому, что тобой заинтересуются те самые люди? Эта версия о случайности не лезет ни в какие ворота, уж очень все гладко совпало, так не бывает. И второй: я тебе зачем-то нужен, иначе я не услышал бы того, что услышал, вряд ли ты рассказываешь такие истории каждому встречному. Ну, так что же изволит приказать солдат срочной службы своему – и не своему даже! – полковнику?
Алекс послушно кивнул и начал с ответа на второй вопрос. Но ответ был таким, что  офицер, привыкший иметь дело с любыми видами человеческого поведения, едва удержался от возмущенного восклицания. Он только нарочито медленно взял свой бокал и, осушив его до дна, поднял до уровня глаз, рассматривая Алекса через стекло, как диковинное животное. Нет, ну какова наглость! – даже подумать о том, что он,  полковник службы безопасности, поможет солдату «откосить» от армии за целых три месяца до положенного срока. Так вот, парень, считай, что мы незнакомы и добирайся-ка ты до своего Ришона пешком! Он выложил деньги, прижал их бокалом и поднялся.
Юноша, как ни в чем не бывало, перевалил широким ножом на свою тарелку оставшуюся рыбу и тоже поднял бокал.
– Твое здоровье, командир! Счастливого пути! Рыба действительно классная, вот в этом ты хорошо разбираешься, да!
Рони, который дошел уже до края веранды, резко обернулся:
– А в чем это, по-твоему, я  разбираюсь плохо, сержант!? – на что получил ответ, действительно наглый:
– Об этом поговорим в машине, я только доем, ладно?
В секунду полковник вновь оказался возле Алекса и выдернул его из-за стола с силой, неожиданной для его комплекции и возраста.
– Доешь в следующий раз, парень. В машину!
Алекс покорно последовал за ним, с деланным сожалением оглядываясь на стол. «Вот клоун!» – возмущенно подумал Рони, но промолчал и только, включив зажигание, велел:
- Говори, сержант!
– Извини, командир! – тон Алекса вдруг изменился, на осунувшееся,   повзрослевшее лицо словно набежала тень. – На меня вдруг обрушилось столько информации о моей погибшей семье, что остается либо ерничать, либо плакать. Но плакать мне не положено по статусу: сержанты не плачут. Так что поговорим о деле. Тебе знакомо такое понятие: «End User»? Вряд ли, ты же не технарь. А вот у Бейкера это понятие вызывает гипертонический криз. Это хитрый такой рычаг европейской двойной морали, когда с Израилем не делятся современной технологией, что довольно-таки болезненно в век промышленной интеграции. И нам приходится делать восьмерки в воздухе, чтобы получить то, что нашим врагам преподносят на тарелочке, иногда даже бесплатно. На «энд-юзер» сослались и русские, когда отказались продать Бейкеру немного «Л-12».  Наши, конечно, как-то добывают все эти технологии, через третьи руки, или сочиняют собственные. Но сколько усилий и унижений! А сегодня я могу, при твоем содействии, поставить эту линию у нас, или в месте, нам подконтрольном, причем более эффективную, с моей доработкой. А чтобы эта банда в Петербурге не мешала, я разорю ее дотла. Отец предусмотрел такую возможность. Ну что, командир, ты мне поможешь? Я должен побывать в Петербурге вместе с Бейкером. Недели через три, сразу же после рейда на север.
 
Рони сбросил газ. Машина медленно катилась по пустому ночному шоссе. Алекс по-прежнему бережно держал на коленях маленький черный кейс. «Интересно, что в нем?» – подумал полковник, но  спросил о другом:
– Гордон, я знаю об этом задании. Этот рейд на север – очень опасный. И если тебя подстрелят, то немного стоят все твои слова о технологии на благо страны и прочие красивости. Я могу затребовать тебя в "шабак" и обеспечу командировку в Петербург, но не разумнее ли сделать это прямо сейчас и не рисковать, а?
Алекс глубоко вздохнул и почти серьезно объяснил:
– Понимаешь, Рони, мне очень давно предсказали, что я буду командовать вместо Дани Гринберга, так могу ли я упустить такой случай? Не беспокойся, меня не подстрелят. Судьба, конечно, временами любит зло пошутить, но она не расточительна. Да и не дура же она: устроить столько совпадений и удачных случайностей – и закончить игру арабской пулей?! Потом, солдаты верят в меня, как верили в  Дани, значит, рейд будет удачным.

Рейд оказался удачным. И рана не опасной: та самая арабская пуля прошла под ключицей навылет, не задев кости. У Алекса хватило даже сил самостоятельно доплыть до катера. Так что пострадала только мама Женя, не сомкнувшая глаз у его постели, пока ее мальчика  два дня держали в госпитале. Все! Ни в какую армию она его больше ни за что не отпустит.
От нее не ускользнули перемены, которые произошли с ним в последние месяцы. Евгения инстинктивно ощущала, что странная озабоченность мужа, и вдруг исчезнувшая шутливая безалаберность Николсона, и это внезапное повзросление сына как-то связаны.  Но страшно не было, с ней ее мужчины, непонятные, но большие и сильные: ее муж, ее сын, ее мистер Николсон. Никогда больше она не станет робким, запуганным существом, каким была в Ленинграде. И нет того Ленинграда, и они сейчас поедут в Санкт-Петербург. Сашенька и Бейкер – по приглашению в этот норд-вест, а она и Леша – просто в гости. К Петровым, Наташе и Кате! А Питер обещал присмотреть здесь за делами и за Лиорой. Правда, он пока укатил срочно в свою Америку, там вдруг прорезались какие-то дела, но к их отъезду вернется.  Боже, как она соскучилась по городу своей юности! – и вроде бы не была там счастлива или хотя бы спокойна, а вот нате вам! – соскучилась.


        22. Лицедейство

Юрий Олегович нажал кнопку селектора:
– Оленька, главного технолога ко мне! И передай  Наталье Викторовне Петровой, из отдела технической информации,  что я прошу ее встретить   этого профессора из Израиля с его помощником, и проводить их до отеля, а если попросят, то и покатать по городу, а завтра привезти сюда к нам, на головной завод.  Все расходы ей оплатят.
В ожидании технолога он мерил быстрыми упругими шагами свой огромный кабинет, прикидывая, расчитывая, надеясь. Инстинкт опытного охотника говорил ему, что  визит этих парней из института Вейцмана может оказаться очень полезным. И давнишний эксперт, назвавший когда-то продукцию линии «дерьмом без души», сказал, что тот, кто сумел получить эффект, похожий на действие «Л-12», способен, пожалуй, определить, чем больна их нынешняя бесплодная система. Конечно,  надо правильно все разыграть, пусть думают, что нас интересует только их установка, а производство им показывают просто из вежливости, как почетным гостям. Экскурсию начнем с других, успешных участков, потом остановимся возле эль-двенадцатой, будь она неладна, столько крови выпила! Там устроим заминку, задержим их возле линии, даже оставим одних, пусть обменяются мнениями между собой, камеры и микрофоны уже спрятаны в потаенных местах…
Он размышлял вслух, поглядывая на подоспевшего главного технолога, проверяя по его реакции верность своих суждений. Да, кстати, нужен умный парень, владеющий ивритом, а то вдруг гости станут обмениваться репликами на этом языке.
– А потом, Степаныч, поведешь их в ресторан и осторожненько, умно вытянешь информацию, которая, возможно,  решит наши проблемы. – Он зло и ехидно усмехнулся: – Не сумел за столько лет найти решение, так сумей его украсть, понял?!
– Понял-то я, понял, – проворчал специалист. – Но не верю я, что эти евреи могут что-то найти, тем более, вслепую. Мы же не скажем им, что эта наша система вроде яловой коровы, мычит, но не телится. Здесь мистика какая-то, Юрий Олегович! Ведь все как при Шухове, мы не изменили ни одной секунды в процессе, ни одного градуса…
– Хватит!!! – оборвал его босс. – Ты мне все эти годы только про мистику и твердишь.  А мне нужна «Л-12», потому, что через полгода  на складе не останется ее ни грамма. Ты представляешь, чем это грозит нам всем? Ступай, готовься!
На этот раз плакат с именами не понадобился, встретились, как родные. Наташа сердечно расцеловалась с Женей и Леоном, а Катя просто молча приникла к груди Алекса и замерла в его объятиях. Бейкер, которому достались только приветливая улыбка и рукопожатие Наташи, с легкой завистью лишнего на чужом празднике наблюдал за теплой встречей «этих русских».  Евгения разрядила  небольшую неловкость, заявив, что будет у него личным гидом, так как все остальные – старые ленинградцы, и в объяснениях не нуждаются. Ведь Наташу и Катю не смутят комментарии на иврите, правда?
Но уже на первых километрах, в маршрутке ‘Пулково - Сенная площадь’, она растерялась: все было неузнаваемо. Наташа пришла ей на помощь, и, компенсируя свой бедный  английский милой улыбкой, охотно давала пояснения, радуясь искреннему восхищению Бейкера. Увлекшись, она не заметила, как погрустнела и притихла Евгения, как Леон приобнял жену за плечи, успокаивая. А молодые люди так и не проронили ни звука, просто сидели рядом, держась за руки, ничего не видя и не слыша.
Назавтра утром, поручив Евгению и Леона сонной, усталой, но сияющей Кате,  Наташа поспешила в гостиницу, к Бейкеру и Алексу, чтобы проводить их  в «Норд-Вест».  Алекс, накануне допоздна бродивший с Катей по городу, выглядел, тем не менее, свежим, улыбался рассеянно и мечтательно и, по мнению профессора, совсем не годился для сегодняшнего делового визита.
Гостей из Израиля встретил главный технолог.  Секретарша Оля сказала, что Юрий Олегович в отъезде, простодушно шепнув Наташе, как старой знакомой, что не понимает, в чем дело.  Ведь босс явно, очень-очень заинтересован и многого ждет от этого визита.  Вчера, например, больше часа держал у себя этого Василия Степановича, технолога. Инструктировал, наверное. Так этот седой загорелый мужик – он и есть ученый из Израиля? А он еще ничего, правда, Наталия Викторовна, вон как плечи развернуты! Интересно, он женат? А этот юноша с ним, наверное, его студент или практикант. Так вы будьте у себя, в техотделе.  Степанович покажет им наши технологии, потом им заказан стол в ресторане, потом, как велел босс, вы вернете их в гостиницу, а если захотят, повозите по городу.  Или хотите, чтобы я их отвезла, а?

Им повезло завоевать доверие русского технолога почти сразу, в самом начале осмотра. Немудрено: здесь пользовались тем же оборудованием, что и в цехах высоких технологий Израиля. Бросив беглый взгляд на систему автоматического контроля изделий, Бейкер и Алекс обменялись двумя-тремя короткими фразами на английском, причем Бейкер пожал плечами и обратился, было, к следующему прибору. Но главный технолог коснулся руки Алекса:
– Вас что-то смутило? – он уже знал, что студент свободно владеет русским языком. – Если не секрет, то что именно?
– Ну, какие секреты! Просто у вас здесь обратные токи великоваты для этого вида приборов, так ведь? – дружелюбно спросил Алекс. – Хоть они и не вылезают за рамки  допуска, но вас, как технолога, должны смущать. А профессор говорит, что, наверное, неэтично с нашей стороны соваться со своим мнением.
– Ну что вы! Мы с благодарностью примем любые разумные замечания. Все верно, токи завышены, – взволнованно сказал Василий Степанович. – А вы разве можете сказать, в чем здесь дело?
– Да. Эту систему разрабатывали в Кремниевой долине, когда были в расцвете те самые технологии, в честь  которых эта долина и получила свое название. И система прекрасно проверяла кремниевые кристаллы, удерживая их вот этими электромагнитными захватами, – Алекс улыбнулся: – Потому, что те кристаллы, Василий Степанович,  были почти равнодушны к магнитным полям. А ваши теперешние полупроводники реагируют, из-за эффекта Холла. Нам кажется, если вы поставите вакуумные захваты, то неприятности уйдут.
Они медленно переходили от системы к системе, обмениваясь репликами, то профессиональными, то просто дружескими. Лед недоверия был, кажется, сломан окончательно. Они  приближались к главной цели – линии Сергея Шухова…

А всего два часа спустя, Наташа сопровождала Бейкера и Алекса на Невский, в  служебной машине, которую выделил Юрий Олегович.  Профессор  был радостно возбужден, искренне восхищался чудесным городом, даже попросил водителя ехать медленнее. Он то и дело обращался к Наташе за комментариями, всегда получая исчерпывающий ответ. Алекс, напротив, был грустен и задумчив.  Как странно устроена человеческая психика: он мог бы сейчас восстановить до мельчайших подробностей все связи и устройства только что увиденной им системы, когда-то созданной его отцом, но вот вызвать в памяти живой образ отца или матери не удавалось ни сейчас, ни прежде, ни разу за эти десять лет.  Этот  Василий Степанович, сказал, между прочим, что работает здесь технологом уже двенадцать лет, значит, работал и с Шуховым. Расспросить бы его.   Толковый мужик, даже неприятно было устраивать перед ним спектакль возле «Л-12». Да и Бейкера неловко использовать вслепую, но вел  он себя просто великолепно.  Только бы сработало! Николсон ни мало не сомневается в успехе, но ему-то откуда знать ментальность русских мафиози? Он так и не объяснил, где и когда познакомился и даже подружился  с отцом. Может, ему случалось охранять Шуховых во время их визитов в Штаты, там и сблизились? Ведь случайному человеку не доверяют ни таких секретов, ни таких денег… 

В это же время главный технолог рассказывал Юрию Олеговичу о том, как прошла встреча-шоу с иноземцами. Он казался раздосадованным: чудо не случилось.  Эти парни легко и непринужденно давали ценные замечания во время экскурсии, а вот как раз возле  эль-двенадцатой смешались и сникли.  Особенно молодой.
– Я знаю, – усмехнулся босс. – Ты тогда отошел к телефону, как и планировалось, а они остались возле линии одни и не стеснялись в выражениях. Студент сказал своему шефу, что, по его мнению, мы им пудрим мозги и к их приезду нарочно установили самые неэффективные параметры. Или скрываем какой-то прибор, который этот бардак компенсирует.  Как я понял, сама линия ему уже не интересна, но обидно, что их принимают за дурачков. Это в нем играет юношеское самолюбие, да еще и  помноженное на южный темперамент. Бейкер с ним согласился, хотя и не с такой горячностью, старый ученый волк все-таки. Как и ты. – Последние слова Юрий Олегович произнес неприятным вкрадчивым тоном и продолжил. – Так что же ты, наш старый ученый волчара, скажешь об этих странных параметрах, а?!
– А то и скажу, – желчно ответил Василий Степанович. – А то и скажу, что с этими странными параметрами мы когда-то наштамповали продукции на десять лет вперед, и не зеленому студенту-недоучке судить, что эффективно, а что нет. Тем более вот так, с одного взгляда. Просто этот парень пыжится перед своим профессором, может, о стипендии хлопочет. Он и в ресторане никак не мог успокоиться, все рисовал на салфетке, каким, по его мнению, должен выглядеть график процесса.
– И где же эта салфетка? – насторожился шеф.
–   Он ее потом скомкал и выбросил в корзинку, там ей и место, – ответил технолог. – Я же видел эти его выкладки.  По-моему, они просто наивны.
– Ну, уж нет, Степаныч, это ты просто наивен. Хорошо, что там, в ресторане, нашлись люди поумнее тебя.  Вот она, эта салфетка. – Босс нажал кнопку селектора: – Олечка, сделай нам с этого лоскутка пять копий! Аккуратнее его разгладь, пожалуйста, и не  порви! А ты, – он жестко посмотрел на возмущенного технолога. – А ты не ерепенься, и по этому лоскутку переделай процесс. Я не технарь, но чую нутром, что здесь что-то есть.  Иди, работай! О результатах звони немедленно, в любое время дня и ночи.


 
       23. Счастливая случайность?

Звонок и прозвучал глубокой ночью.  Голос технолога был глухим, растерянным.  То, что произошло, противоречило всему его опыту, его знаниям, просто здравому смыслу. Но результаты говорили сами за себя, и они были просто великолепными: линия работала. Впервые за все эти десять лет продукт был активен. Мистика какая-то.
На этот раз слово «мистика» совсем не рассердила шефа, наоборот, он радостно засмеялся.  Сердечно попрощавшись с технологом, он снова поднял трубку телефона и набрал заветный номер. Бывший министр, до сих пор оставшийся фигурой более могущественной, чем многие нынешние, не стал тратить время и слова на поздравления, а сразу же перешел к делу:
– Так, Олегович, сантименты потом.  Ты уж не поспи, а представь мне утром список тех, кому мы в последнее время отказали в поставках, я сам расставлю приоритеты. Утром и поговорим.   И, – добавил Василий Семенович со знакомым сарказмом, – и не забудь, полковник, поставить свечку ангелу-хранителю своему. Поверь, есть за что! –  Он хмыкнул и отключился.

Держа трубку во вспотевшей руке, Юрий Олегович криво усмехнулся, он очень хорошо помнил давнишние слова министра о том, что восстановить линию эль-двенадцать – дело его жизни в самом прямом смысле. И знал, что не случись нынешняя удача, то его сначала обобрали бы до нитки, заставив выплатить все штрафы по сорванным договорам, а потом просто убили. Нет человека – нет проблемы.
«Какая «Л-12»? Ах, соглашение с Юрием Олеговичем? Так его уже нет, извините!»
Остаток ночи он работал с документами, составляя требуемый список, в котором оказался и институт Вейцмана. В позапрошлом году они получили отказ и были вынуждены искать альтернативу. Удачно получилось, как по заказу! Бывают же счастливые случайности!
Утром Василий Семенович принял его в том же кабинете, где много лет назад они вдвоем  смотрели «кино».   Он казался очень серьезным и настороженным.
– Юра, как раз в счастливые случайности я и не верю, – его голос звучал сердечно, как никогда прежде, а взгляд был почти просящим. – Подумай, вспомни все детали, нет ли здесь подвоха.  Кто эти израильтяне, как ты на них вышел, что представляет собой этот твой технолог, что связывало его с Шуховым, кроме работы?   Слушай,  тащи-ка ты его сюда, пошли за ним машину.  А мы с тобой пока попьем кофе, и ты подробно все расскажешь, поищем причинно-следственные связи.  Ведь если мы возобновим все договоры о поставках, то  нужна полная уверенность, что линия снова не выкинет фортель.
За чашкой кофе Юрий Олегович рассказал, как Наташа, просеивая техническую информацию, наткнулась на статью  в ‘Technical review‘.  Как давно он знает Наташу? – да лет пятнадцать, если не больше.
Когда поручил ей искать все, связанное с «Л-12»? – лет восемь тому, когда понял, что свои специалисты тычутся вслепую и вряд ли разберутся. Нет, здесь подвох невозможен.  Была ли та статья написана для нас, как приманка? Вряд ли: вот их заказ на очень небольшое количество присадки, только для лабораторных опытов, видите, ему два года. Получив отказ, они выкрутились, нашли способ.  И написали о нем. Да и кто в мире знает, что у нас есть эта проблема?  Точнее, была эта проблема! – он победно улыбнулся.  Убеждая хозяина кабинета, он убеждал и себя.
Беседа с усталым, обескураженным технологом ничего не прояснила. Глядя на них красными, воспаленными глазами, он отвечал на вопросы глухим, равнодушным голосом. Да, он признает, что линия ожила, но до сих пор не понимает, каким образом, потому что подсказанные этими евреями параметры не являются определяющими, хоть убей!
– Так верни их прежние значения и посмотри, что получится! – нетерпеливо вскричал Василий Семенович. – Чего проще, все сразу увидишь.
– Ага! – свирепо огрызнулся технолог. – А без вашего совета я не сообразил бы, господин начальник! Так вот, с этого я и начал.  И линия сразу же сдохла.
Юрий Олегович почувствовал слабость в коленях:
– Как это – сдохла?!
– Так и сдохла, –  буркнул технолог. – И снова заработала, как швейцарские часики, когда я все восстановил, по графику этого пацана.  Но вы, – его голос вдруг охрип от внезапной догадки. – Вы же их пригласили, значит, на что-то рассчитывали. Это связано с недавней поездкой Наталии Викторовны? И с образцами, что она привезла, да? Но там волновой метод, я читал ту статью.  Ничего общего.
– А скажи, – осторожно спросил «господин начальник». – Скажи, они там, у себя, могут поставить такую линию?  Особенно теперь, когда видели нашу в работе.
– Нет смысла, – уверенно мотнул головой Василий Степанович. – Это же годы исследований только по исходным материалам.  А за это время технология уйдет вперед. Вообще, мне показалось, что их больше интересует наше контрольное оборудование.  Этот Бейкер здорово в нем разбирается, подсказал нам кое-что…
Когда технолог ушел, бывший министр  улыбнулся бывшему полковнику:
– Юра, у нас, как я понимаю, нет проблем с этими многолетними исследованиями, их ведь давно проделал Шухов?  Давай-ка, дружище, поставь  рядом  с  этой  линией еще одну.  Если,  конечно, ты уверен в ней. Будем наверстывать.  Тем более что у нас километровая очередь заказчиков. Твоих израильтян, кстати, я из нее вычеркнул.
– И что мне с ними теперь делать? Не хочется, чтобы они сообразили, как важен для нас этот их визит.  Да и тот их заказ, двухлетней давности,  вряд ли сегодня актуален. – Юрий Олегович почесал переносицу. – С другой стороны, хорошо бы не упускать этого Бейкера из поля зрения, мало ли?
– А ведь ты прав, Олегович!  – согласился собеседник. – Тем более, что, получив «Л-12» от нас, они не будут искать способы добыть ее самостоятельно. – Он зло ухмыльнулся. – Поступим, как англичане, которые всегда дают оружие обеим сторонам конфликта: у меня как раз в начале списка стоит Иран. Так что не повредит, если и твои израильтяне получат, на этот раз, малую толику эль-двенадцатой, можешь даже сделать для них скидку.
   

           24. Эти русские. Салат «оливье», гитара…

– Все! – объявил Бейкер и выставил перед собой руки, ладонями вперед, в знак протеста. – Слишком много прекрасного, я боюсь, что отупею и просто перестану это воспринимать адекватно. А еще, – он драматически понизил голос. – Я сделал научное открытие, вот оно: все эти гениальные произведения, картины, здания, мелодии – они не только дарят нам часть души художника, но и впитывают наш восторг, нашу любовь.  Они не бескорыстны!  Не зря верующие говорят о силе намоленных икон.  Милая Наташа! Может, вы проводили бы нас с Алексом до обычного скверика, усадили на обычную, не золотую скамейку, и мы просто подышим, не захлебываясь от восторга. Простите, но этот ваш Петергоф меня добил!
– Разве? – невинно спросила Наташа и продолжила с иезуитской улыбкой: – Но у нас еще запланированы Исаакиевский собор, и Казанский, и кое-что на Дворцовой… – но увидев неподдельный испуг на лице профессора, она  расхохоталась. – Не бойтесь, Джимми, сегодня вас больше мучить не будут, а будут кормить и развлекать в домашних условиях. Мы все сейчас едем к нам! Праздновать вашу победу, ведь босс подписал ту заявку на поставку «Л-12» институту Вейцмана.
Бейкер вздохнул с таким видимым облегчением, что все расхохотались, и он тоже. В этой теплой русской компании так приятно одинокому человеку чувствовать себя своим и счастливым.
– На нас не рассчитывайте, – заявила Катя, сжимая ладонь Алекса обеими руками. – Мы с Сашей уходим бродить-гулять.  Я покормлю его где-нибудь в городе.
У Наташи все было готово к приему гостей.
– Потанцевала ночью у плиты, а? – понимающе шепнула ей Евгения.
– Так все равно не спалось, ждала Катьку-гулену, – улыбнулась Наташа. – Но мне в радость: столько лет  в нашем доме не было гостей, не накрывала на этот стол! Нам с дочкой хватало и кухонного.  Даже на Новый год. – Она вдруг запнулась и озабоченно шепнула: – Женечка, ты не отвлекла бы Джима на несколько минут, мне надо посоветоваться с твоим мужем, ладно?
Но Бейкер и сам искал возможности посекретничать с Евгенией.  Он выглядел растерянным и смущенным. И точно такой же сделалась Евгения, как только они пошептались. Комически прижав руку к подбородку, она повела Джима на балкон, а на его вопрос, что это за жест, объяснила, что от его слов у нее, как выражаются русские, просто челюсть отвисла, а ведь мог и инфаркт-инсульт случиться.  Эй, Джимми, вы это серьезно?!
– Так о чем вы хотели спросить, Наташа, – начал Леон, но вдруг смешно сморщил нос и, приняв пророческую позу Вольфа Мессинга, продолжил таинственным шепотом: – Смотрите мне в глаза, и я угадаю, так… раз, два, три… есть!  Вас смущает, не покажется ли доктору Бейкеру ваше угощение не кошерным, так?  Успокойтесь, он сначала яхтсмен, потом ученый, и только потом немножко еврей.   Я-то с ним не очень знаком, но наш общий друг, который часто выходит с ним в море, говорит, что Джимми легкий человек, с ним приятно выпить, попеть под гитару. Сами увидите.  А если у вас водится дома что-нибудь семиструнное, то и услышите.
Наташа благодарно кивнула и достала из шкафа зачехленную гитару.
– Только она не звучала много-много лет.  Наверное, совсем расстроена.
Леон смотрел на инструмент остановившимися глазами, к горлу подкатил ком. На этой гитаре тренькал когда-то его друг Колька.  И тогда в лодке – тоже. А на тыльной стороне должно быть пятнышко от ожога, черно-коричневое на желтом, похожее на звездочку с лучиками. Это он, пятиклассник Лешка, положил гитару на уголек от костра. Колька тогда так расстроился, что заплакал и полез драться…   
Леон быстро перевернул инструмент: так и есть, пятнышко на месте. Он погладил пальцем бугристую обожженную поверхность.
– Что с вами, Леня? – тревожно спросила Наташа. – Можно подумать, что вам знакома эта гитара.
– Ну что вы, откуда! – спохватился Леон. – Просто вспомнилось студенческое, походное.  Я бы удивился, не окажись там такое пятно. Пели же у костра до одури и кидали инструмент куда угодно, в том числе и на угли. Давайте ее сюда, Наташа! Женька настроит, все-таки она у нас профессионал.
Наташа протянула ему гитару, не сводя пытливых глаз с его смущенного лица.  «Бог мой, что я за слюнтяй!» – обругал он себя, но нашелся: – Понимаете, Наташа, мы, евреи, слишком уж сентиментальны. – И улыбнулся виновато и смущенно.
Вечер удался.  Закончив сервировать стол, Наташа переоделась.  Вечернее платье шло ей так, что гости захлопали в ладоши.  Она мило смутилась:
– Ну что вы, ребята! Пощадите! – я целых сто лет не принимала друзей в этом доме.

 Евгения, незаметно для других, сжала своими сильными пальцами локоть Бейкера и снова шепнула ему то же, что сказала накануне:
– Эй, Джимми, вы это серьезно?
Джим Бейкер впервые оказался на русской вечеринке, но чувствовал себя вполне уютно. Разговаривали на английском.  Женя с Наташей сначала запинались, подбирая слова, но когда вся компания немного захмелела, эта проблема исчезла. И он уже не чувствовал себя лишним на чужом празднике, как накануне в аэропорту.  Не чинясь, принял настроенную гитару из Жениных рук и спел мягким баритоном на иврите песенку о крышах Тель-Авива. Леон перевел для Наташи: «Если не найдешь меня сейчас – так потом уже можешь и не искать…».  Гитара перешла к Евгении, и в квартире Петровых снова зазвучали песни прежних лет. На этот раз Леон, единственный из них, который не пел, ибо фальшивил бы немилосердно,  переводил уже для Бейкера. Но когда зазвучала мелодия «Темной ночи», Богословского, Евгения спохватилась:
– О! Эту песню прекрасно перевел на английский один из наших друзей. – И обратилась к мужу: – Леша, на этот раз разрешаю тебе подпевать, я не помню весь английский текст.  Но берегись, если сфальшивишь! – И она снова склонилась к струнам:

…Trust in your love,
My devoted, my fairy girlfriend.
This belief in the darkness of night
Is my guard in the fighting…
Happy and brave,
I am easy among burning land
For I know that you meet me all right
When I'll come flat exhausted
 
Верю в тебя,
Дорогую подругу мою,
Эта вера от пули меня
Темной ночью хранила.
Радостно мне,
Я спокоен в смертельном бою,
Знаю, встретишь с любовью меня
Что б со мной не случилось

Бейкер осторожно взял гитару из ее рук и низким, глубоким голосом повторил:

Happy and brave,
I am easy among burning land
For I know that you meet me all right
When I'll come flat exhausted

Мелодия прозвучала поразительно точно. В ответ на удивленно поднятую бровь Евгении, он усмехнулся:
– В какой еврейской семье ребенка не заставляли терзать музыкальный инструмент!
– Но вы прочувствовали эту песню как солдат, который прошел сквозь эту «burning land»! – заметила Наташа.
– А кто в Израиле не солдат? – с горечью ответил он. – В семьдесят третьем мы с одноклассниками досрочно сдали экзамены на «багрут» – аттестат зрелости, и призвались в мае. А в октябре уже приняли бой на Голанах.
Наташа ласково провела нежными прохладными пальцами по его щеке и звонко предложила:
– Ребята, давайте еще выпьем! У меня есть старый армянский коньяк, я его не выставила, потому что бутылка уже почата. Но теперь мне захотелось именно этого коньяку. – Она достала из буфета ту самую бутылку, которую давным-давно откупорили Петров и Юрий Олегович, чтобы выпить за упокой души Сергея Шухова. – Выпьем за то, что я узнала вас всех.  Боже, как мне бывало одиноко! – ее голос дрогнул, она виновато улыбнулась.
– Я сейчас, простите! – И с бокалом в руке Наташа вышла на балкон. Бейкер поймал взглядом вызывающую улыбку Евгении и поднялся.
– Успеха, солдат! – прошептала она.
– О чем это вы, заговорщики? – спросил Леон, когда Бейкер вышел. – В чем ты ему желаешь успеха?
– В счастливом браке с Наташей, – она удивленно взглянула на мужа. – Эй, Леша! Ты чего это так напрягся, уж не строил ли сам на нее планы, коварный изменщик? – Но его лицо было таким, что Евгения стала серьезной. – Что неладно, Леша? – Джимми ведь не женат, а? Что не так? Или ты не заметил, что они очень нравятся друг другу.  Сейчас он делает ей предложение, и Наташа  согласится, надеюсь.   Несправедливо, когда такая милая женщина тратит свои лучшие годы в одиночестве.  Давай выпьем за них, Лешка!
Леон поднял бокал и грустно усмехнулся:
– Давай, Женька, лучше выпьем за господа Бога, который иногда такое с нами вытворяет! – Пусть Он нам будет здоров!
Кажется, Леон всполошился зря: на известие о предстоящем браке Наташи с Бейкером, его странный друг отреагировал почти равнодушным:
– Совет им да любовь! – И ни слова больше. Леон подозрительно прищурился: что он, притворяется, рыжий черт, бравирует стоицизмом, или все и вправду перегорело? Вполне возможно: человек, которого много лет натаскивали на то, чтобы убивать и умереть по приказу, не может позволить себе глубокой привязанности. Бедный Петров, бедный мистер Николсон!
Но Коля совсем не считал себя бедным.  Его командировка в Штаты прошла удачно. А если визит Алекса и Бейкера  в «Норд-Вест» удался тоже,  если Юрий Олегович заглотил наживку, то игра началась!  Пусть только крючок войдет поглубже. Так что же там было, в этом самом норд-весте?  Ах, да, Леха и сам ничего толком не знает, он ведь просто гостил в Питере.  Жаль, Алекс ни о чем  не успел рассказать, прямо из аэропорта его забрал в армию какой-то Рони, уж не тот ли, что помог взять отпуск. Кажется, армия решила выжать из парня все, что возможно, за месяц до дембеля. А Бейкер остался в России, оформлять брак, завтра Евгения должна взять для него в МВД бумаги о том, что он холост, и что Наташа не станет очередной любимой женой в его гареме. Но они еще напляшутся здесь, с местными глупыми и средневековыми законами о браке и гражданстве. Петров злорадно ухмыльнулся: смотришь, Наташе и гиюр придется здесь принимать.


       25. Под звездами

Ветер сменил направление, и стаксель – узкий треугольный парус, потерял упругость, беспомощно заполоскался. Леон пошарил взглядом вокруг себя, ища, чем закрепить штурвал, в это время скрипнули деревянные ступеньки крутого трапа, и в люке показалось Катино лицо.  Ее пушистые светлые волосы казались нимбом в лунном свете. 
– Я подежурю с тобой, дядя Леша, можно? – она сразу усвоила израильскую манеру обращаться на «ты» к  взрослым. – Такая красивая ночь, а они все спят, и мама, и Саша, и Джимми. 
– Я тебе рад, Катя, – ласково улыбнулся Леон. – Тем более что ты появилась из каюты как нельзя вовремя: подержи руль, пока я перекину стаксель, видишь, как он обвис! Наш курс сто тридцать,  при каждом отклонении плавно доверни в ту же сторону, пока не выровняется.
Убедившись, что девушка привыкла к штурвалу, он занялся парусом, освободил одну из веревок и, накинув вторую на блок, сильно потянул.  Поймав ветер, стаксель натянулся с мощным глухим хлопком,  яхта накренилась и побежала резвее.  Катя восхищенно ахнула:
– Шесть узлов, дядя Леша, шесть с половиной, ура! – и спросила, – как ты думаешь, завтра уже будем на Кипре, то есть, сегодня, ведь уже за полночь?
Леон пожал плечами:
– Я ведь, как и ты, впервые на яхте. Думаю, если ветер продержится, то доберемся даже к полудню, осталось не более семидесяти миль. Эй! – всполошился он, – матрос Катя, немедленно вернись на курс! Ты отклонилась на двадцать градусов к западу.  Зазевалась?
– И ничего не зазевалась, – обиделась Катя. – Видишь вон те две звезды, что запутались у нас в вантах? Там, где самая верхушка мачты! Они, бедняжки, даже стукаются друг о друга, слышишь? Сейчас я выведу кораблик из-под них, и мы опять станем  на курс сто тридцать.
– Это созвездие Ориона, – сообщил Леон. – Две из трех центральных звезд.  Только ты опоздала, и они успели ободрать друг другу бока. Так что верни мне штурвал, а то  потом астрономы не разберутся. И капитан Джимми запутается  и рассердится. А он страшен в гневе.
– Ага, – кивнула Катя. – Так страшен, что ходит перед мамой на задних лапах.   Он, кстати, сказал мне, что такое небо можно наблюдать только с палубы и только в открытом море. Говорит, что звезды нависают и звенят над волнами. А луна всегда молчит. Седой, а такой романтичный!
Лицо девушки вдруг стало серьезным. Глядя мимо Леона, чуть покачиваясь, чтобы удержать равновесие, она спросила тусклым, нарочито равнодушным голосом:
– Скажи, дядя Леша, это – надолго? Знаешь, каждый раз, когда бьет полночь, я вся сжимаюсь в комок, от страха, что карета рассыплется в тыкву, лошадки станут мышами-крысами, а главное, возле меня не будет Саши.   Почему так трудно привыкнуть к счастью?
– А ты не думай, девочка.   Живи здесь и сейчас. – Он погладил ее холодную на ветру руку. – Мы здесь, в Израиле привыкли жить именно так, и благодарны судьбе за каждый хороший день. А что будет, пусть будет!  Почему не надеяться на лучшее!?
Они замолчали, думая каждый о своем, под шуршание ветра в снастях и плеск волн, разрезаемых белой яхтой, быстро скользящей по тяжелой темной воде.  Катя мечтательно улыбалась, а Леон перебирал в памяти события прошлой недели. Все началось, как обычно, с телефонного звонка. Женя вошла в его кабинет, улыбаясь, протягивая ему мобильник.
– Бейкер, – сказала она.
– Не Бейкер, а Бейкеры! – прозвучал в телефоне смеющийся голос Наташи. – Пора привыкать: мы вчера расписались в ЗАГСе, на Васильевском.
В разговор вмешался Джимми и сообщил, что они только из аэропорта, но вечером собирают друзей,  в честь… ну просто собирают друзей. То есть, ленинградская компания, плюс Лёка, и плюс Николсон.  Ждем в семь, возражения не принимаются!  Питеру уже звонили.
– И… что? – осторожно спросил Леон.
– Как что? – удивился Джимми. – Он поздравил меня и сказал, что, конечно же, придет.  Разве  может быть иначе, мы давние приятели!
Евгения и Леон никогда прежде не посещали холостяцкую квартиру Бейкера, а  по рассказам Алекса, она была похожа на жилище Николсона: просторно, чисто и неуютно.  Но на этот раз, по словам того же Алекса, квартира преобразилась от одного только присутствия Наташи,  правда-правда, ребята, здесь стало теплее на сердце. В назначенное время собрались все, ожидали Николсона. Леон нервничал, и злился на себя за это.  Лёка взобралась к брату на руки, и с высоты ревниво поглядывала на Катю.  Та притворно огорчилась и ушла на кухню, звякать там посудой вместе с матерью и тетей Женей. Лёке очень хотелось туда же, но она осталась в салоне с мужчинами, в ожидании прихода дяди Пита. Не в его правилах опаздывать, странно.
В дверь, наконец, позвонили, и появился Петров, с виноватой физиономией, с красивым букетом в одной руке и замысловатой бутылкой в другой.
– Ох, извините, ребята! Пришлось подождать, пока Танюша составит из цветов это произведение искусства, а Жан притащит ром из рундука на своей яхте. Теперь главное не перепутать: даме бутылку, имениннику цветы, правильно? Но где же невеста, Джимми!?
Счастливый Бейкер обнял за плечи появившуюся из кухни Наташу:
– Darling, meet  Peter Nicolson, the best friend of mine!
Принимая букет, Наташа вежливо улыбнулась и протянула Петрову руку: – Друзья Джимми – мои друзья! – произнесла она на своем тяжеловесном английском. – Он много рассказывал мне о вас, о том, какой вы классный яхтсмен. Катюша, познакомься с мистером Николсоном! – и, пока Катя пожимала Петрову руку, Наташа внимательно посмотрела в глаза Леону, вжавшемуся в стенку. «Ну вот, заимел себе врагиню!» – уныло подумал тот, но Наташа вдруг озорно ему подмигнула, и у Леона отлегло от сердца.
Петров подхватил на руки вертевшуюся у его ног Лёку и шагнул в салон, тем самым непринужденно закончив ритуал знакомства. На его лице уже играла всегдашняя беззаботная улыбка, и он кивал секретам и новостям, которые Лёка спешила вышептать ему в один присест, перемежая важные, из жизни ее садика, с обыденными, общегосударственными.
Оставшись ненадолго в прихожей наедине с Леоном, Наташа улыбнулась ему:
– Не заморачивайтесь, Леша, все путем! – И серьезно добавила: – Все давно перегорело, я долго была вдовой Коли Петрова, теперь я жена Джимми Бейкера и, представьте себе, вошла во вкус. А ваш мистер Николсон мне нравится, веселый такой.  Я уверенна, что мы все будем дружить. Знаете,  Джимми предлагает сходить на его яхте на Кипр. Прямо на той неделе. Давайте с нами, Леша! Согласны?
– Давайте. Я давно мечтаю покататься на яхте.

И сейчас, в открытом море, наблюдая рядом с Катей яркое звездное небо, он вспомнил тот вечер, и ту непостижимую невозмутимость, как Наташину, так и Петрова, и пробормотал известные когда-то строчки Николая Тихонова:

           “Гвозди бы делать из этих людей:
             Крепче бы не было в мире гвоздей”

-   О чем это ты, дядя Леша? – поинтересовалась Катя.  Леон прочел ей всю «Балладу о гвоздях». Девушка покачала головой, повторила строчки:


    «…Адмиральским ушам простукал рассвет:
          Приказ исполнен. Спасенных нет.
          Гвозди бы делать из этих людей:
          Крепче бы не было в мире гвоздей…»

– Вы своеобразными увлекались стихами, ваше поколение. Много пафоса, мало поэзии, но, как ни странно, впечатывается в память. Знаешь, я заметила, что из плохих стихов часто получаются хорошие песни. А вот многие ваши ивритские песни, –  вдруг заметила она ехидно, – это просто перевод-перепев русских. Джимми иногда  поет их маме, а она делает вид, что слышит впервые. Так трогательно.

Алекс возник на палубе бесшумно, как привидение. Он был босиком, в белых шортах, с большим полотенцем на загорелом плече.
– Моя смена, папа, – сказал он,  и обратился к Кате: – А вы, госпожа беглая пиратка, приподнимите, пожалуйста, эту деревяшку и найдите под ней судовой журнал. Спасибо. – Он погрозил ей пальцем и записал, как положено, курс,  точное время и координаты. Принимая у него назад толстую тетрадь, Катя ловко куснула его за палец. Алекс жалобно сказал: – Жаль, что отменили галеры. Кое-кто у меня поворочал бы веслом!
Леон медлил уходить вниз. Катя взяла у Алекса полотенце и, пробравшись под вантами к носу яхты, улеглась на палубе, лицом к звездам.
– Не вздумай кувыркнуться в море, – крикнул Алекс ей вслед. – За хорошей, послушной девушкой я, может, и прыгнул бы. Но это не ваш случай, леди!
Катя только небрежно отмахнулась.
– Не удалось толком поговорить, папа. О наших с Джимми подвигах в той конторе, в «норд-вест». Они ведь нас пригласили с умыслом. Рассказать? Только я нырну на минуту в кубрик, за пивом. Тебе, как всегда, «Туборг»? – и Алекс легко скатился по трапу вниз.
– Думаю, что о главном я догадался сам, – кивнул Леон, одобрительно наблюдая, как сын легко, двумя пальцами отщелкнул зубчатые крышки пивных бутылок. –  Я так понял, что главная изюминка и потенциальный источник доходов «Норд-Веста», эта эль-двенадцать, у них не работала. А вы с Бейкером ее снова запустили, и все счастливы. А пригласили вас туда потому, что твоя студенческая работа оказалась похожа, и они надеялись, что вы им случайно подскажете выход из тупика. И все это было как-то предусмотрено Сергеем Шуховым, как ответный удар в случае покушения.  Верно? – Алекс согласно улыбнулся и показал большой палец. – Значит,  нордвестовцы сейчас начнут интенсивно закупать сырье, заключать контракты, расширять производство. А потом это вдруг рухнет, на этот раз навсегда. И похоронит под обломками новых владельцев. Но скажи-ка, Саша! – неужели за десять лет они не нашли в России парня, способного разгадать секрет? Существует же методика «reverse engineering», когда система разбирается до винтика, и эксперты определяют все параметры. 
– Не в этом случае, папа. Здесь дело не только в химии, но и в резонансах. Там есть такие декоративные деревянные панели, в которых спрятаны генераторы. А уж они запускаются вот этими часами. Если ты заметил, я вернулся с ними из Цюриха. Так что reverse engineering вряд ли поможет. Разве что экспертом будет еще один Шухов. Но ты все правильно понял. Кстати, параллельно мы строим свою линию, в Аризоне. В отличие от русских, лицензионную. Там у Николсона живет старый,  надежный друг.  «Наверняка это тот мамелюк, которого Петрик не застрелил», – подумалось Леону. Вслух он спросил:
– А деньги?
– Деньги из банка в Цюрихе, того самого, где для меня были оставлены документы.  Но все быстро окупится, – Алекс печально усмехнулся. – Так уж получилось, что швейцарским банкам всегда было выгодно работать с Шуховыми.
Беседу мужчин прервала Катя, ей стало скучно, одной под звездами, и она вернулась к ним, ловко цепляясь за ванты. Боднув Алекса лбом в плечо, она отняла у него бутылку, попробовала и сморщилась:
– Как горько! – Но тут же глубокомысленно заметила, – хорошо, что горько, счастье должно быть с горчинкой, так умные люди говорят.
Под восхищенными взглядами мужчин, она самоотверженно допила все пиво, царственно помахала им рукой и спустилась в каюту.
– А когда, по твоей программе, линия умрет? – продолжил разговор Леон. – И ты же не рассчитываешь, что  нынешний владелец «Норд-Вест» так легко сдаст все, из-за чего пошел когда-то на преступление. Ты понимаешь ведь, Саша, что мы раздразнили опасное змеиное гнездо.
Алекс кивнул. Ему очень понравилось это отцовское «мы». Он сообщил Леону, что линия окончательно станет в сентябре. Они с Николсоном прикинули, что это самое болезненное для «Норд-Веста» время: конец отпусков, оживление в промышленности. Фирмы будут требовать поставок, пойдут санкции. Нордвестовцам будет не до мести, впору спасать собственную шкуру: они ведь за это время, в эйфории, что система работает, наверняка много чего и много кому наобещают. А у нас уже будет готова альтернатива, и все их клиенты об этом узнают. И начнется другая игра, не по их правилам. А захотят расквитаться, – Алекс усмехнулся, и Леон узнал ту самую усмешечку Коли Петрова, которую терпеть не мог. – А захотят расквитаться, так и у нас есть к ним незакрытый счет.
Слушая сына, Леон вспомнил «философию» Коли Петрова о том, что человек непроизвольно стремится выполнить то, на что он  был «заточен». 
– Будь осторожен, мальчик, – наивно попросил он, коснувшись руки Алекса, спокойно лежащей на штурвале. – Ты не один сейчас. У тебя Катя и… мама.
– Все путем, папа, – улыбнулся юноша. – У меня вы, мои родные. И еще много чего. Есть что защищать, и я к этому готов. Застать нас врасплох им не удастся.   А пока будем жить, здесь и сейчас: знаешь, мы с Катей снимем квартиру, как только я демобилизуюсь, в июле. Она начнет учебу в университете Тель-Авива, а я вернусь в институт Вейцмана, буду лепить докторат. Пригодится. Ты уж, пожалуйста, подготовь маму.


        26. Сыр в мышеловке

Крючок вошел глубоко. Так глубоко, что Василий Семенович с трудом узнавал бывшего подчиненного в решительном, энергичном руководителе, в которого превратился Юрий Олегович сразу после отъезда израильтян. Он лично отбирал кадры для постройки второй линии, форсировал возобновление старых договоров о поставках «Л-12» и заключение новых, участвовал во всех производственных совещаниях. Десять лет неуверенности и страха остались позади.  Словно и не было бессонных ночей,  бесконечных подсчетов, надолго ли еще хватит продукции, и как объяснить потом ее исчезновение, как вывернуться.  Но сейчас  линия работала четко, хоть и с минимальной загрузкой: почти не осталось исходных материалов.   Ведь прежде не было смысла заказывать их, пока все крутилось впустую, для отвода глаз, перемалывая одно и то же. А теперь пришлось помотаться по химическим заводам, возобновляя договоры. Ингредиенты оказались неожиданно дорогими, но Юрий Олегович смело брал кредиты, зная, какие деньги готовы платить ему за «Л-12» крупные фирмы. Все окупится, не зря покойный Шухов стал мультимиллионером всего за пять-шесть лет. Жаль только, что не нашлись эти мультимиллионы, чувствовал, наверное, что его взяли на мушку. Но линия осталась, линия жива. А значит, будут и деньги! Заживем не хуже иных олигархов.
– Если все получится, Юра, ты заработаешь не только деньги, но и влияние, ведь «Л-12» позволяет держать за кадык многих серьезных людей, – кивнул Василий Семенович, выслушав очередной неофициальный доклад. – А это иногда важнее богатства. Иной статус, полковник, совсем другое мироощущение, элитарное.
– Все получится! – уверенно заявил будущий олигарх, но министр его словно не слышал, а задумчиво продолжил: – Вот и теперь, ты каким-то образом меняешь статус. До недавнего времени ты был просто убийцей, завладевшим имуществом жертвы. Очень неприглядная позиция, неважно, что ты лично не стрелял. Мало того, Юра, ты – убийца-неудачник, не  умеющий воспользоваться награбленным. У нас в стране, как ты знаешь, удачливый преступник часто внушает своего рода уважение. А скажи-ка, хоть сегодня можно узнать, кто заказал тебе именно Шухова? Ведь акция была настолько бессмысленной и вредной, что я теряюсь в догадках. 
Полковник усмехнулся и, взяв со стола визитную карточку министра, написал имя на обратной стороне.
– Ого! – воскликнул тот. – Серьезная личность, вот уж не думал. Хм, как ты полагаешь: возможно, с его точки зрения устранение Шухова как раз не бессмыслица, ведь развалины Грозного еще дымились?  Это ты не ведал, что творишь. Он же, как я теперь понимаю, помог тебе выкупить шуховские предприятия; откуда у тебя, простого полковника, нашлись бы деньги? А заметь, Юра, как все-таки бог шельму метит: он ведь пережил Шухова всего на год и умер страшно. Думаю, что вместо обещанных 72х девственниц, ему в их раю досталось вдвое больше, за страдания. Тебе повезло, некому было возвращать долги. Да не дергайся, я тебя не подозреваю, его резали свои. А вот не он ли похитил твоего «танцора»? – это многое бы объяснило, в том числе и странные неполадки с линией. Помнишь, были неувязки во времени, когда анализировали видеозапись убийства? Ладно, полковник, богатей себе на здоровье, только выдавай продукцию и никого больше не убивай. Хотя, – он зло усмехнулся, – исполнителей-то у тебя не осталось, «танцор» ведь был последним из твоих воспитанников. Разве что сам решишься тряхнуть стариной.  Иди, Олегович, и хорошо бы нам больше с тобой не встречаться!
Встретиться пришлось. Всего через полгода, и в самый разгар эйфории: склады были заполнены сырьем, которого хватило бы на производство огромного количества «Л-12», и вторая линия была уже почти готова, и Юрий Олегович приезжал на работу в новом «Бентли», приезжал из нового же особняка. Был присмотрен еще особнячок, совсем, правда, не новый, но в том и фишка: замок в Ройстон, в сорока минутах езды от Кембриджа – чем не домик для убийцы-неудачника!? По расчетам, все расходы должны были покрыться всего за четыре-пять месяцев работы линий на полной мощности. А потом начнем богатеть по-настоящему. И примерим на себя тот самый иной статус, то элитарное мироощущение, о котором так красиво рассказал Василий Семенович.
Все обрушилось настолько внезапно, что на первый звонок – предвестник беды, Юрий Олегович просто не среагировал. Когда на утренней планерке  ему сообщили, что на линии ведутся ремонтные работы, он позвонил главному технологу.
– Привет, Степанович! Не знаю, что ты там чинишь, но не жмись, покупай самые качественные детали, – его голос был благодушным, барственным. – Мы наконец-то получили сырье, все сразу. Будешь у меня отдуваться за десять лет простоя! – Он довольно хмыкнул и добавил ободряюще: – Все окупится, дружище, я для начала удваиваю твою зарплату. Доволен?
Технолог молчал. Шли минуты. Технолог молчал. Когда молчание стало невыносимо тяжелым, босс прохрипел:
– Опять, Вася?!
– Опять, – тускло ответил Василий Степанович. – Все в точности, как в апреле, до приезда тех гастролеров.  Говорил же я вам, что все эти параметры-хренаметры  полная туфта. Здесь дело в Знании, и оно у них есть. А вот у нас его нет. Такие  дела, босс!
– Но они же не притронулись буквально ни к чему! – проревел босс. – Даже близко не подошли, только смотрели. И ты сказал, что их больше интересовали совсем другие приборы, наше контрольное оборудование, так? И там они еще что-то подсказали…  тоже, скажешь, туфта?
– Там не туфта, – все тем же мертвым голосом ответил специалист. – Все по делу, и даже очень грамотно. А здесь мистика какая-то. Словно эти израильтяне вдохнули душу в нашу систему. Им не впервой…
– Что значит, не впервой?! – встрепенулся полковник. – Ты что-то знаешь, говори!
– Знаю, – согласился Василий Степанович. – Я теперь много о них читаю, о евреях. У них в средние века жил один раввин, в Праге. Так он умел вдохнуть душу в глиняного колосса, которого слепил для защиты Старого города. И тот оживал и действовал. А когда надо было, раввин просто забирал душу назад. И колосс этот, Голем его звали, снова становился безжизненной куклой. Вам это ничего не напоминает, шеф?
– Не умничай! – грубо оборвал шеф. – Скажи прямо: ты можешь что-то сделать?
– Я технолог, а не маг, и колдовать не умею. Думаю, линия остановилась навсегда.
Некоторое время Юрий Олегович тупо смотрел на умолкший телефон. Умом он еще не постиг всю тяжесть катастрофы, но сердце ныло: все кончено, пришла беда. Деревянными пальцами он набрал следующий номер. Внимательно выслушав, бывший министр коротко бросил:
– Давай ко мне, мигом!
Тот же кабинет, тот же длинный стол….  И даже секретарша, прежняя, только на десять лет старше, улыбнулась ему вежливо, но без обычной сердечности. «Дурная примета» – подумал он, усаживаясь напротив министра, кивнувшего не ему, а секретарше:
– Сообразите нам… ну, знаете, что требуется  для мужской беседы, бокалы пусть будут большие, круглые! И подготовьте видео.
Молча потягивая коньяк, мужчины снова, в который уже раз, просмотрели обе записи: ту, давнюю, которую министр назвал когда-то «кино», и новую, зафиксировавшую каждое движение израильтян во время их экскурсии. Наконец, экран погас.  Василий Семенович двумя пальцами подержал на весу пустую бутылку и спросил:
– Ты что-нибудь заметил, полковник?
– Ничего нового, – мотнул головой Юрий Олегович. – Все это уже тысячу раз смотрено-пересмотрено. А вы  увидели что-то подозрительное?!
– Не знаю, – задумчиво ответил собеседник. – Почудилось, наверное, спьяну. Ладно, проехали! Я ведь почему тебя сейчас позвал? Не помочь, тебе уже не поможешь, Юра. И не советовать, все и так ясно: тебе нужно исчезнуть, пока об этом не позаботились другие. Просто,  когда ты позвонил, то сказал правильную фразу: «У меня  проблемы…», все верно, проблемы не у НАС, а у тебя. Ты был хорошим бойцом, признаю. Но олигарх из тебя не получился, увы. На всякий случай, знай, что все твои счета блокированы. У тебя осталось намного меньше,  чем ничего, потому и беги, пока не поздно. Семья как-то выживет, надеюсь. Дочке, конечно, придется учиться на родине. Ты ведь планировал отправить ее в Кембридж, а? и домик присмотрел в окрестностях, я знаю. Не судьба, Юра.
– Но что же все-таки случилось? – пробормотал Юрий Олегович, почти пропустив мимо ушей слова министра о деньгах. – Все так удачно складывалось...
– Это твои убитые мстят тебе, полковник, – сказал министр, когда дверь за неудачником захлопнулась. Он снова взял со стола пульт и включил обе записи одновременно, сравнивая лица: Шухова в кресле, за минуту до выстрела, и Алекса возле линии «Л-12». Кивнул каким-то своим мыслям, и погасил оба экрана.


       27. Ружье на стене, первый акт

Но, выйдя в приемную, Юрий Олегович преобразился. На его умном красивом лице появилась странная улыбка, скорее мечтательная, чем растерянная. Меньше всего он был похож сейчас на неудачника, получившего от судьбы очередной пинок. Дружелюбно подмигнул озадаченной секретарше и скрылся за тяжелой дверью.  К себе в офис вернулся не сразу, долго кружил по городу, за рулем хорошо думалось.  Велел Олечке, не заметившей в поведении шефа ни малейшей перемены:
– Главного технолога ко мне! – и, снова  улыбнувшись каким-то своим мыслям, добавил: – И принеси нам коньяк и две рюмки.
Василий Степанович был мрачен, держался вызывающе и агрессивно, но босс, напротив, был спокоен и настроен как раз дружелюбно. Предложил технологу коньяку,  заботливо подвинул вазу с конфетами и нарезанное на дольки яблоко.  Потом включил видео. В полном молчании смотрели и слушали. Когда израильтяне подошли к «Л-12»,  Юрий Олегович остановил картинку, снова наполнил рюмки. 
– Как, по-твоему, мастер, кто в этом дуэте главный? – спросил  уважительно. – Я почти уверен, что один из них прекрасный актер, а другой просто подыграл ему вслепую, даже не зная, что делает.
– Вы хотите сказать,   что это они запрограммировали нынешнюю поломку? –  опешил мастер.  – Так они ведь даже не коснулись ничего, прошли мимо. Юрий Олегович, но зачем тогда  им понадобилось оживить линию?! Получается, они знали, что система сдохнет, как только наберет обороты? Нет, в любом случае, не  может сопливый  студент играть главную роль! Хотя... – он запнулся, всмотревшись, и поджал губы.
– Что «хотя»? – насторожился шеф. – Говори-говори, каждая мелочь важна!
– Вам не довелось общаться с покойным Сергеем Ивановичем? А я с ним  два года работал. Так вот, – голос мастера дрогнул. – Этот студент показался мне сейчас очень на него похожим. Но они же погибли тогда всей семьей, в той катастрофе?! Я даже помню снимок в газете, их машина – в лепешку. Там никто не выжил бы.
– Так, говоришь, похож?
– Встреть я его на улице, не сказал бы, – размышлял вслух технолог. – Но возле этой линии… знаете, что такое ассоциативная память? Похож, да.  Неужели малыш уцелел? Сережей его звали, Сергей Сергеевич. Одаренный мальчишка, легко говорил на европейских языках, читал химию Глинки, лекции Фейнмана. Понимал их лучше, чем  многие взрослые технари. Но не гений, слава богу. Просто им рано стали заниматься. И всерьез.
– Плохо быть гением? – удивился шеф. – Но ты говори, Степанович, говори!
– Что ж хорошего! – рассудительно продолжал технолог. – Гении, они все психические, на грани фола. А этому я, по просьбе Шухова старшего, рассказывал кое-что из специальности. Мальчишка схватывал с полуслова, но не опережал, понимаете, о чем я? И совсем не псих, спокойный. Так что могу судить. Да, Юрий Олегович, признаю, ошибся: он главный!
Отпустив технолога, Юрий Олегович не погасил экран, а долго вглядывался в лицо юноши на фоне линии «Л-12». Так, много лет назад, он вглядывался в фотографии людей, которых ему было велено «исполнить». Тело налилось знакомой силой, глаза сузились. Он не решил еще, как конкретно, но этому студенту он вернет удар. Не зря древняя военная наука не велит оставлять подранков. Он и не собирался, мальчишка выжил каким-то чудом. Петров не промазал, но контрольный выстрел лишним не будет.
Юрий Олегович поднялся из-за стола одним медленным гибким движением, словно кобра распрямилась перед броском.
Министр ошибся, когда заявил, что «танцор» был его последним  боевиком. Последний ждет задания, на которое он заточен, которое воспримет, как подарок, чего бы это ему не стоило. Психология, ребята, штука странная, но работает.




       28. Ружье на стене, акт второй

Бытовку сантехников можно было принять за клуб по интересам, если бы не  спецодежда обитателей и не грубый стол с тисками, в углу аккуратной комнаты. Шестеро парней расположились за другим столом, двое из них играли в шахматы, четверо писали «пульку».
Юрий Олегович несмело остановился у двери. Его человек, сидящий лицом к входу, бросил на вошедшего равнодушный взгляд и вернулся к игре.
– Есть проблемы, хозяин? – приветливо спросил пожилой сантехник, по-видимому, бригадир. – Если заказ, то вы припозднились, контора закрыта. Если авария, то поможем, конечно, но завтра снова придете сюда, оформить.
–  Да я справлялся в конторе, – робко возразил посетитель. – Дело в том, что у меня импортная сантехника, и заказ не стандартный. Может, как-то решить вопрос частным образом, в ваше нерабочее время?
– А, ну тогда вам поможет Изя,– кивнул мастер, возвращаясь к шахматной доске. – И ему кстати, а то заигрался: прикупает туза на мизере!
– Поможете, Изя? – Юрий Олегович обратился к худощавому темноволосому преферансисту, насмешливо глянувшему на него снизу вверх, сквозь очки, ладно сидевшие на крупном носу.
Сантехники дружно рассмеялись, а блондин, сидевший лицом к двери, приподнялся.
– Это я у них Изя, а очкарика зовут Иван Андреевич. Ну что ж, хозяин, поехали к вам, покажете мне свою импортную обновку!
На улице блондин почтительно протянул руку.
– Рад вас видеть, товарищ полковник.  Думал, вы уже забыли обо мне, или считаете старым, и списали, не только формально.  Едем к вам или ко мне?
– К тебе, Паша.  Как случилось, что они знают твой псевдоним? – строго спросил полковник.
– Так  совпало. Прознали в кадрах, что маму звали Анна Израилевна. Вот и прилепили кличку. Мне не мешает, это не по злобе, сами понимаете. – Он неопределенно улыбнулся.
Юрий Олегович кивнул: обозвать «по злобе» этого добродушного с виду парня и не сделаться после этого калекой проблематично. Он сам когда-то писал на него характеристику и отметил холодную взвешенную жестокость, хорошо скрываемую под внешней простодушной  добротой.
Квартира сантехника поразила полковника дорогой, со вкусом подобранной мебелью, чистотой, мягким светом.   Пока он наблюдал, как хозяин ловко готовит ему коктейль, в душе шевельнулось сомнение: как отреагирует на ключевую фразу: «Есть работа, Паша!» человек, у которого, вроде бы, все устроено, все благополучно.
Тем более что формально он действительно был списан. Так уж получилось, группа, к которой его подключили, попалась в ловушку, примитивную, но роковую: ребята выполнили задачу и были на обратном пути, ушли скрытно, их даже не преследовали, сумели оторваться, казалось. На последнем этапе заночевали в заброшенном, полуразвалившемся домике на окраине кишлака. Там и нашли тщательно спрятанную бутылку дорогого виски. Непьющий Паша был послан разведать тропу для завтрашнего броска. Когда вернулся, все было кончено, трое бородатых мужчин наблюдали, как за глиняными осыпавшимися стенами горят их враги, зарезанные сонными и беспомощными. Двоих моджахедов он убил далеко от домика, а третьего привел назад и расспросил.  Оказалось, группу ожидали, и бутылка с начинкой была не случайной, а полученной от того, кто их сдал. Огонь еще пылал, и потому он, с присущим ему хладнокровием, проделал над мусульманином те же манипуляции, что бородачи проделали над его друзьями, и подбросил его в горящий дом. Для круглого счета: на задание ушли пятеро, в домике найдут пять обгоревших изрезанных трупов.
Таким образом, у Юрия Олеговича оказался неучтенный боевик, награжденный посмертно, по-прежнему готовый выполнить очередное задание. Готовый ли?! Живет хорошо, непыльная работа, веселые друзья-коллеги…
– Не сомневайтесь, товарищ полковник, – понимающе улыбнулся Паша, протягивая бокал с умело смешанным напитком. – Все это (он обвел взглядом обстановку квартиры) – туфта! Я боялся только одного: вы так и не появитесь и не скажете, что есть работа. Пока я в форме, и пока могу. Наверное, такие ощущения у одинокой красивой женщины, годы идут, а она не востребована.
– Есть работа, Изя, – к Юрию Олеговичу вернулась уверенность. – Сложная работа, за бугром, в Израиле. Надо очень аккуратно исполнить одного парня. Так, чтобы никто не усомнился, что это несчастный случай. Я сейчас покажу тебе небольшой фильм, где он играет главную роль. – И он щелкнул замками своего кейса.

Когда экран погас, Юрий Олегович протянул Паше пустой бокал:
– Классно получилось, смешай еще! Сам по-прежнему пьешь только водичку?
– Ее, родимую, – ответил Паша. – Спиртное меня не заводит, – он криво усмехнулся, и полковник почувствовал холодок под сердцем. Он давно понял, что «заводит» добродушного сантехника, но тот успокоил: – Все путем, без приказа я ни-ни. Хотя, бывает, столкнешься на тротуаре с агрессивными товарищами, сейчас их много развелось, и за несколько секунд мысленно уложишь всех.  И ведь какая странность: они это чувствуют и сразу тушуются.
Полковник кивнул и вернулся к теме. Когда-то «Изю», благодаря пунктику в  анкете, готовили к работе в Израиле, теперь это может пригодиться. Под ту же старую легенду есть и деньги в одном из тамошних банков. Спешить не надо, вживайся, осмотрись, вспомни язык. Если сделаешь все чисто, можешь там и остаться, это задание последнее.
– Все будет тип-топ, товарищ полковник! – заверил Паша. – Утоплю вашего  Бейкера, как щенка, комар носа не подточит. Несчастный случай, с кем не бывает.
– Бейкер мне и на фиг не нужен, пусть живет! – всполошился полковник. – Ты утопи этого студента. Утопи его нежно, как умеешь. Сообщишь о выполнении, и забудь обо мне. У меня свое задание, очень долгосрочное. Ну что, Изя? Давай выпьем за твою удачу! – И они чокнулись, бокал с чистой водой звякнул о бокал с алкогольным коктейлем.


       29. Феникс, штат Аризона, январь

Где-то в пятидесяти милях от Дамбы Гувера Алекс остановил машину и
выключил зажигание. Горячий сухой воздух не успевал охладить воду в радиаторе. Курт ослабил узел галстука, помедлил, и решительно его сдернул. Его элегантная белая рубашка потемнела подмышками. Он сердито посмотрел на юношу:
– Признайтесь…  Алекс, – он снова, как всегда, словно запнулся перед тем, как назвать имя. – Эту поездку по пустыне, наверное,  можно рассматривать, как маленькую месть, а? За ваши страдания в том бесконечно глубоком лифте, когда спускались в подвал моего банка. Никогда не любил свой Цюрих, но теперь начинаю ценить его за серый климат. У вас в Израиле такое же пекло в январе?
– У нас прохладнее.  Да и для этих мест такая жара нетипична. Не сердитесь, Курт, солнышко уже пошло вниз. Через полчаса выскочим на скоростную трассу, а ехать по Аризоне ночью – редкое удовольствие.
– Ага.  Если за эти полчаса нас не сожрут вон те грифы. Жуткое ощущение, они ведь кружат именно над нами, а этот, большой и наглый, потирает в предвкушении лапы и роняет слюну нам на капот, – Курт усмехнулся и, порывшись в сумке-холодильнике, достал две жестянки с пивом. – Давайте выпьем, чтобы им было вкуснее. Хорошо, что у Гувера сообразили запастись свежим льдом. – Перед тем, как отпить из жестянки, он плеснул холодную жидкость себе за ворот.

Это был очередной визит Алекса в Феникс, где Николсон и его американский друг поставили усовершенствованную «Л-12». А банкир Курт, авантюрист с рафинированными манерами и внешностью, впервые собрался посмотреть, что построено на его деньги и уже дает немалую прибыль.
Дав мотору немного остыть, они выскочили на быстрый хайвэй-95, и до Феникса добрались уже без приключений, если не считать недолгой остановки в индейской резервации, где Курт накупил сувениров и за пять долларов безуспешно пытался попасть томагавком в дощатый раскрашенный щит. Алекс с улыбкой наблюдал за его потугами.
– Хватит ухмыляться! – разозлился Курт. – А самому показать класс  слабо?
Алекс пожал плечами и, протянув банкноту команчу в пестрой одежде вождя, взял томагавк и два ножа. Уронив ножи под ноги, повертел в пальцах топорик и вдруг  коротким замахом вогнал его точно и глубоко в самую середину щита.  Потом быстро нагнулся, и ножи вонзились рядом с томагавком. Похлопал ошеломленного вождя по шнурованному плечу и пошел к машине. Индеец и Курт переглянулись, и швейцарец почему-то сказал ему:
– Извини, друг!
– А у нас гости, – сообщил Николсон, после того как обнял Алекса, который торжественно представил ему банкира. – Команда из России. С внеочередным заказом, думаю даже не для себя, а кому-то их тех, кого они подвели в прошлом году.  Сейчас они как раз в конференц-зале. Господину Курту, да и мне, я думаю, не стоит им показываться.
 Заседание вел главный экономист предприятия. Он очень корректно заявил, что фирма, конечно, заинтересована в договорах, особенно таких крупных. И что мы охотно бы взяли и этот заказ, но существуют обязательства, уже принятые, и их надо выполнять, ведь мы новички на этом поле и только строим себе имя. Но, господа из России! – главная проблема в том, что у нас просто недостаточно исходных материалов, их надо заказывать на химзаводах.
Русские внимательно выслушали перевод и стали негромко совещаться между собой. Алекс сидел за длинным столом в группе американских специалистов, ничем от них не отличаясь, разве что возрастом. И с таким же ненавязчивым любопытством, как и соседи, наблюдал за русской делегацией. Верховодил у них, как это было заметно, седой мужчина с уверенным голосом и спокойным взглядом голубых глаз. Он и заявил, что до того, как на их собственной линии случилась авария, у них накопилось очень много тех самых материалов, готовых к обработке, и что они готовы их уступить за половину стоимости. Если, конечно, и вы пойдете нам навстречу.
Главного экономиста явно заинтересовало предложение русских, но решал, как видно, не он.  Объявили получасовой перерыв.
С чашкой кофе в руке Алекс вышел на дворик-патио и остановился возле огромного уродливого кактуса, напоминающего колючую трехпалую ладонь.  Он решил не вмешиваться в решение администрации. Николсон и его напарник Генри точно знают, что и когда делать.  Прежде всего, они выяснят, для кого гости  заказывают «Л-12», это и определит дальнейшую политику.
 
– Я хотел бы поговорить с вами, господин Шухов, – прозвучал по-русски у него за спиной уверенный голос, – меня зовут Василий Семенович.
Алекс медленно повернулся, поднес чашку к губам и сморщил нос.
– Вы не находите, Василий Семенович, что  кофе у американцев просто отвратительный? – В руке у седого русского была точно такая же чашка. – Если только вы не против, – продолжил Алекс, – сейчас угощу вас  вкусным, израильским. Я привез с собой.
Василий Семенович  покорно отдал юноше свою чашку и молча наблюдал, как тот извлек из шкафчика в стандартной кухоньке стеклянную банку с этикеткой на иврите, как разогрел чашки перед тем, как засыпать кофе. Полторы ложечки, и половину ложечки сахару. Чуть приподнял бровь, но Алекс пояснил.
– Не удивляйтесь, я ведь технолог, вот и наблюдал, как вы смешивали ингредиенты, когда готовили себе первую чашку. А теперь попробуйте. Есть разница?
– Еще какая! – благодарно кивнул седой. – Хоть это и не моя область, но я убежден, что хороший технолог не может не быть и отличным поваром. Верно?
– Похоже на то, – кивнул Алекс и глянул прямо в глаза собеседнику. – Так о чем вы хотели бы поговорить с господином Шуховым?  Ведь это спонтанное желание: мы с вами пересеклись здесь совершенно случайно.  И я попросил бы пока называть меня Алексом.
Они снова вышли во дворик и присели на скамеечку, возле того самого трехпалого кактуса.
Василий Семенович ответил не сразу, с явным удовольствием смакуя кофе и рассматривая Алекса с неприкрытым любопытством. Юноша был прав, эта встреча была совершенно непредвиденной, но, в общем-то,  просчитываемой: фирма в Аризоне заявила о себе  почти сразу после катастрофы в «Норд-Вест», а это могло быть частью одного плана.  Но ведь он почти мальчик, чуть за двадцать… значит, кто-то действует за его спиной. Кто?  Не «танцор» ли, пощадивший ребенка, но расправившийся с его родителями? Так танцор похищен и, скорее всего, убит.  Тогда кто же? Ведь тот, кто переиграл Юрия Олеговича, наверняка хорошо его знал.  Спросить бы полковника, но тот  исчез внезапно и без следа, скрывшись и от кредиторов и от властей.  Профессионал, мастерство не пропьешь. 
– Пожалуй, вы правы, господин Шухов, – казалось, Василий Семенович решил проигнорировать просьбу Алекса, или этим обращением он хотел придать беседе определенный акцент. – Встреча наша здесь и сейчас непредвиденна, поэтому я не вполне решил, что вам сказать. Пока ограничусь предупреждением: тот человек, который управлял «Норд-Вестом», исчез, как только обанкротился, он объявлен в розыск, но не в этом дело. Возможно, он готовит ответный удар. Реакция на вашу невинную шутку, скажем. Об этом я и хочу предупредить. Он исключительно опасен, когда-то он был лучшим бойцом специальной службы, потом руководил группой. Будьте внимательны!
– Спасибо, – спокойно ответил Алекс. – Я, конечно, очень вам благодарен за предупреждение, признаться, неожиданное; ваши-то мотивы должны быть иными: всего год назад ваша позиция с «Л-12» была  куда выгоднее, чем сегодня. Или вы знали о том, что линия «Норд-Веста» не работает, а продукция вот-вот закончится? Но все равно, пытаетесь помочь иностранцу.
– Какой вы иностранец! – нетерпеливо отмахнулся Василий Семенович. – Для меня вы русский, из Шуховых.  Хотите простенький тест? – он вытащил блокнот и вырвал два листочка. – Напишите здесь, что пришло вам в голову при виде, скажем, вот этого кактуса. И я напишу. И сверим.
Когда сравнили листочки, он торжествующе рассмеялся. У Алекса было написано: «Марс, Аэлита, Петроград», а у него: «Аэлита, Лось, Марс».
– Вот видите, Шухов, несмотря на то, что я в три раза старше, мы с вами росли на одних книгах и думаем на одном языке. В отличие от очень многих нынешних россиян, кстати.  Так что, – он посерьезнел, – мой мотив очень прост: помочь соотечественнику, пусть бывшему. Но полчаса истекли, вернемся к будням. – Он поднялся и уже в двери обернулся:
– Рад был познакомиться с вами лично, господин Шухов! Мы еще встретимся, я уверен.


      
    30. Ружье на стене, акт третий. Выстрел

Павел чуть довернул направленный микрофон, присыпал песком крошечную треногу. Звук стал чище, яснее.  Классная штука: берет на добрую сотню метров так, словно объект совсем рядом.
Апрельское солнышко  было нежным и ласковым, но он не снял рубашку: белокожий, как большинство рыжеватых блондинов, он не любил подставляться даже под такие слабые лучи, кожа краснела моментально.  На полудиком пляже Пальмахим звучала, в основном, русская речь.  Немногочисленная публика кучковалась на пригорках, маленькими шумными группами.  Купались немногие, но студент из фильма Юрия Олеговича был в их числе,  так что осталось только  терпеливо ждать.   Поймаем  подходящий  момент и утопим тебя, парень.  Исполним нежно и аккуратно, комар носа не подточит.  И начнем думать, как жить дальше, задание ведь последнее.   Может, действительно, стоит остаться здесь, завести семью, в конце концов.  Сколько можно жить бирюком, перебиваясь случайными кратковременными связями.  Признаться, на эту мысль его навела удивительно милая атмосфера в семье объекта. За пару месяцев Павел разобрался в путанице их отношений, правда, смущал немного этот большой рыжий американец, который каким-то образом был главным другом им всем, включая маленькую Лиору. Один разговор, пойманный тем же узконаправленным микрофоном, совсем было сбил его с толку: оказавшись наедине с рыжим, русская жена Бейкера почему-то назвала его Колей. Да и он ей ответил  на чистом русском, без тени акцента. Жаль, что не удалось тогда дослушать, пришла Евгения. Но это их заморочки, точнее, их теперешние заморочки. Когда он исполнит студента, все в этом ладном коллективе пойдет кувырком. Но об этом он умеет не думать. О беде, которую принесет людям, к которым даже привязался, наблюдая. В конце концов, все мы смертны. И Алекс мог утонуть сам по себе: здесь, на Пальмахим, такие сумасшедшие течения. Хорошо бы все произошло сегодня, пляж почти безлюдный, вблизи только эти четверо, студент с подружкой и его родители…
О, внимание! Ключевая фраза: «пойду, поплаваю». Вот он, момент!
Павел поднялся медленно, лениво, вопреки пулеметному стуку сердца о ребра. Скользнул к берегу, где в песке были закопаны два небольших баллона с дыхательной смесью, трубка, очки. Все это он нацепит на себя под водой; спокойно, все успеется, этот Алекс всегда плавает по одному маршруту, там его и подождем. Ну – с Богом!
Алекс увидел аквалангиста впереди, под собой, метрах в десяти. Мужчина, казалось, спокойно поджидал, когда  пловец окажется над ним.  Но что искать аквалангисту над каменистым пустынным дном, и зачем ему маленькие баллоны, рассчитанные на двадцать минут максимум?  Дружище, а не меня ли ты здесь караулишь, демонстративно выставив перед собой безоружные руки? А тело-то собранно, как перед схваткой, знаем, проходили, я сам такой. Уж не первый ли это  привет из «Норд-Веста»!?
Юноша продолжал неторопливо плыть на запад, от берега. Очки сильно ограничивали угол зрения, но наклонив голову чуть сильнее, он увидел, как враг приближается  сзади-снизу, не показываясь на поверхности.
«Изя» уже не скрывал намерений. Оказавшись рядом с жертвой, но по-прежнему оставаясь под водой, он протянул сильную руку, словно желая обнять пловца, и положив ладонь ему на затылок, пригнул голову вниз. Алекс покорно скользнул в глубину. Немного озадаченный отсутствием сопротивления, «Изя» продолжал увлекать жертву ко дну, привычно отсчитывая секунды. Но что это, почти минута без дыхания, а студент не реагирует! Убийца сам стал дышать глубже, это случается всегда, если наблюдаешь, как кому-то не хватает воздуха, затем он чуть поднырнул, повернулся, заглядывая Алексу в лицо: что он там, уже помер от страха? И – подставился: в момент, когда из клапана выбулькнули пузырьки воздуха, буквально на вздохе, Алекс одним точным движением вырвал трубку из штуцера, и Павел непроизвольно вдохнул морскую воду. Задохнувшись, пытаясь откашляться под водой, корчась от невыносимой боли в легких, он устремился вверх. Сквозь слезы и взбитую его беспорядочными движениями воду, он увидел промелькнувшее мимо сильное тело. Оказавшись на поверхности, он так и не смог вдохнуть, но перед тем, как потерять сознание, почувствовал, что студент толкает его в направлении берега. «Не успеет, задохнусь», сквозь боль и удушье спокойно отметил «Изя» и позволил себе отключиться, оставив бесплодные попытки продышаться.  «Не успею, задохнется», – подумал Алекс, изо всех сил толкая бесчувственное тело к берегу.
– Хочешь заслужить медаль за спасение на водах? – раздался вдруг родной голос совсем рядом. – Но кто это, Саша, и откуда он взялся, ты же был один в море!?
– Как ты вовремя, папа! Приподними его на секунду! – Леон приподнял Павла над собой, и Алекс сильно хлопнул его ладонью по спине. Из носа и рта  утопленника хлынула вода, и он сделал судорожный вдох.
– Теперь выживет, аквалангист хренов! Он караулил меня, хотел аккуратно утопить, под несчастный случай.
Мужчины энергично поплыли к берегу, толкая перед собой  белотелого гостя с прикрепленными на поясе бесполезными баллонами, за которыми тянулась, извиваясь, черная трубка. На песке, у кромки воды, тревожно суетились Катя и Евгения. Догадливая Катя размахивала мобильником, Женя держала наготове большое полотенце. Выдернув Павла на сушу, Алекс умело, отработанным в армии способом, начал делать ему искусственное дыхание. Мрачный Леон отстегнул баллоны и задумчиво вертел в руке ремень, прикидывая, как связать аквалангиста прежде, чем тот очнется. Алекс одобрительно ему кивнул, и когда «Изя» задышал самостоятельно, они перевернули его на живот и стянули локти за спиной. Алекс попытался набрать номер, но пальцы плясали, не попадая на кнопки. Он протянул мобильник Кате, лицо которой стало таким же белым, как и у Павла. Женя накинула сыну на плечи теплое полотенце и обняла его, согревая и успокаивая.
Рони отозвался мгновенно, словно ждал звонка.
– У нас гость, Рони, – буднично сказал Алекс, он снова овладел собой. – Не из двоюродных (так израильтяне иногда называют арабов), но возможно по твоей части. Сейчас он обездвижен, но поспеши. Мы на Пальмахим, дикий пляж, в ста метрах к югу от беседки. – Он оценивающе глянул на могучую фигуру «Изи» и добавил: – Парень серьезный, приезжай с друзьями.
Очнувшись, Павел не сразу открыл глаза и даже придержал дыхание, хотя больше всего на свете хотелось набрать полную грудь волшебно вкусного воздуха, пропитанного йодистым запахом моря. Он лежал на боку, локти были крепко стянуты сзади.  Судя по голосам, все четверо стояли близко, едва ли не прямо над ним. Он чуть приподнял веки: ага, еще не все потеряно. Тренированное тело оживало быстро, наливалось знакомой злой силой. Ближе всех к нему стояла Катя. Вот тебя-то, девочка, нам и надо! Это будет даже эффектнее, чем просто утопить студента, тот потом сам утопится, с горя. И Юрий Олегович будет доволен, сто процентов! Все получится, все отработанно: рывком подтянуть колени к животу, резко качнуться – и он уже на ногах. «Изя» открыл глаза и встретился взглядом с Катей. Произошло примерно то же, что случалось недавно на улицах Петербурга, когда он проходил сквозь стаи агрессивных молодчиков, мысленно разделывая их под орех, и они это чувствовали.
Катя покачнулась и села на песок. 
– Что с тобой, тебе плохо, девочка? – над ней встревоженно наклонилась Евгения. – Давай отойдем, ты переволновалась!
– Тетя Женя, я сейчас видела, как он меня убивает, – прошептала Катя. – Он словно бы  ударил вот сюда. – И она ткнула пальцем себя в грудь, под сердцем.
– Ну что ты, милая, он связан, – вступил Леон. – Ты в безопасности. Просто отойди немножко в сторонку и успокойся!
– Да ну?!! – издевательски прохрипел Павел, одним движением вдруг оказавшись на ногах. И перед тем, как Алекс снова швырнул его на землю длинной подсечкой, он ударил, словно выстрелил, пяткой, в точку пространства, где было Катино сердце за минуту до этого. – Ни хрена вы, ребята,  не в безопасности, пока я жив, – сказал он, уже оказавшись на песке. – Девочка права, сами видите. Но жить будет долго, раз ее сейчас не убили.
– Не пугай, утопленник! – Леон наклонился над ним. – Тем более что как раз сегодня не твой день.  Не справился с мужчиной, так размахиваешь ногами перед девочкой? Но как тебя угораздило напасть на Алекса именно в воде? Или твой босс Юрий Олегович  забыл, что такое «команда 13»? – Леон произнес это имя неожиданно для себя, по внезапному наитию. – Или он намеренно послал тебя на верную смерть, зачем?
– Ты служил в «шайетет 13»? – изумленно спросил Павел, повернувшись к Алексу, сидящему рядом, на корточках. – Этого шеф явно не знал. Он называл тебя студентом, да ты и на видео выглядел, как ботаник, тощий и бледный. Такого утопить – самое то! А что вы не поделили? Давайте поговорим, пока меня не забрали ваши волкодавы. Ты ведь им звонил?
Алекс бросил на отца одобрительный взгляд. Почему бы не разговорить пленника, который уже косвенно подтвердил имя заказчика. Он показал пальцем на отметину под левой ключицей:
– Я только оправился тогда от этой раны, отсюда и бледность. А счеты у меня с твоим шефом давние. Ты что-то слышал о Шуховых?
– Слышал. И ни на секунду не поверил в автомобильную катастрофу. Тогда на олигархов охотились, как на оленей. Значит, и наша контора опустилась до такого! Но ведь Шуховы тогда все погибли?
– Не все. Ваша контора прозевала подранка.
– Быть того не может. Разве что исполнитель задумал сохранить подранка, как ты говоришь. А теперь получается, что Олегович зачищает концы, – горько усмехнулся Паша. – Знаешь, я даже рад, что не убил твою девочку. Но ты, я вижу, где-то успел получить еще одну рану, посвежее.  Пистолетная пуля, на излете? Вон как кровоточит.
– Это давняя, – устало ответил Алекс. – Память о первом знакомстве с твоим шефом. Так и кровоточит много лет, когда перенервничаю. А ты меня сегодня немножко разволновал.
Павел деланно стушевался, ернически изображая искреннее раскаяние, и тут же предсказал, что им предстоит  еще много волнений, в самое близкое время: шеф известен тем, что наметив цель, не отпускает ее. Как бульдог. Так что салфетки придется держать при себе все время, съязвил он, с завистью наблюдая, как Катя нежно прикладывает к груди жениха влажную ткань. А ведь следующий посланец Олеговича может оказаться удачливее.
– Не окажется, – отмахнулся Алекс. – Юрий Олегович давно не у дел, мало того: он  полгода,  как в розыске, у вас в стране. Он и тебя-то, думаю, снарядил в путь от себя, а не от конторы. Так что, парень, ты служишь не  родине, а неудачнику.

Взвизгнули тормоза. Знакомая Алексу белая «Тойота» резко остановилась недалеко от них, качнувшись на амортизаторах. Рони появился в сопровождении двух рослых парней: внял предупреждению. 
Полчаса спустя, когда эти парни усаживали в машину одетого и закованного в наручники “Изю”, незадачливый убийца окликнул Алекса, которого Рони дотошно расспрашивал в этот момент о случившемся:
– Слышь, студент! – когда Алекс подошел близко, он продолжил вполголоса, не желая, наверное, пугать Катю и родителей юноши. – Похоже, что у шефа и вправду не осталось бойцов, но тем хуже для тебя, он заявится сам. Олегович всегда идет до конца. А уж ему-то в нашем деле не было равных. Так что берегись!
– Пусть заявится, –  глухо ответил Алекс. – Это у меня к нему незакрытый счет.  А что он боец, не влияет. Наш с ним случай из тех, о которых в старину говорили «Суд божий». А ты, давай, катись отсюда! Привет Петербургу!
– Они что, отпустят меня? – недоверчиво спросил «Изя». – Что тебе сказал этот  лысый? А главное, что ты ему сказал?!
– Что ты сдулся, несмотря на то, что строишь из себя супермена. Его службе ты неинтересен, а в полицию я не побегу, хоть это по их части. У тебя  обратный билет еще не просрочен, все путем. В эту страну тебя больше не впустят, надо было хорошо себя вести. Этот лысый сказал, что на твоем месте сменил бы дату возвращения, а по прибытию в Питер, просто исчез бы. Твой шеф вряд ли простит тебе неудачу. Ладно, бывай здоров, пловец!

Сидя в белой «Тойоте» между двумя молчаливыми амбалами и мрачно поглядывая на загорелую лысину их начальника, который, несмотря на плотное движение, лихо закладывал вираж за виражом, Павел ощущал непривычную тоску. Не от того, что в течение последнего часа он едва не убил и едва не стал убитым. К этому он привык, подумаешь! А от того, что навсегда покидает эту страну, к которой успел привязаться, как и к семье, которой едва не принес большую беду.


            31. Мамелюки
 
– Терпеть не могу утренние звонки, – проворчал Петров, прикрыв микрофон пальцем и обращаясь к мужчине, сидящему рядом с ним, в низком плетеном кресле. – Они всегда предвещают всякие хлопоты. – Он вернулся к телефонному собеседнику: – Я все понял, Леша. В любом случае нашему ленинградскому другу необходимо время на подготовку. А значит, подготовимся и мы. И ему снова не отломится. Все нормально, через неделю прилечу, поговорим. Пока!
– Ленинградский друг, это Юрий Олегович, так? – спросил мужчина в кресле и мрачно усмехнулся. – Старый вождь выкопал топор войны? Но тот респектабельный русский, он же сказал  Алексу, что нашему бывшему боссу нечем и, главное, некем воевать!  Что там случилось, Коля?
Они сидели в тени, на западной веранде его двухэтажного дома, перед круглым столиком, тоже плетеным, на котором стояла корзинка с фруктами. Два высоких запотевших бокала  с апельсиновым соком  были полны, друзья отдыхали после субботней утренней пробежки и еще не остыли.
Петров задумчиво вертел в руке мобильник. Пожал плечами: нет, он не думает, что тот русский гость соврал. Скорее, Юрий Олегович и от него сумел утаить  своего последнего бойца. Он передал собеседнику рассказ Леона о покушении на Алекса, и о прощальном предупреждении аквалангиста.
– Как, по-твоему, Генри, насколько это серьезно? – Николай всегда называл друга только его американским именем, русское осталось там, в прошлом. Как и прошлая судьба. Генри ответил не сразу, взял со стола бокал, приложил к потному лбу. Потом резким движением выплеснул содержимое на траву.
– Никак не уймется, гад! – зло буркнул он и громко позвал: – Энн, дарлинг! – в проеме двери появилась женщина, приветливо кивнувшая Николаю. – Энни, bring us, please, you know what! (принеси нам, пожалуйста, сама знаешь что).
Женщина сморщила точеный носик, но повиновалась: на столике появились два узких стакана с виски, причем жидкость даже не покрывала кубики льда, которые торчали, как верхушки айсбергов.
– It’s early morning, isn’t it, – (но ведь слишком рано), – напомнила она.
– Doesn’t matter, – жестко сказал Генри. – The same, honey!  Just no water no ice, but double and twice! (Не важно, милая. Давай то же самое, но без воды и безо льда, только дважды удвой дозу!)
Энн кивнула и на этот раз принесла целую бутылку. Уходя, она наклонилась и подставила мужу щеку для поцелуя. Петров наблюдал за ними со смутной улыбкой.
– До вечера будет сердиться: виски с утра, это же вопиющее нарушение порядка, орднунг, – проворчал Генри. – И ведь американка в пятом поколении, они сбежали от нацистов в тридцатых, а немецкая любовь к порядку никуда не делась. Вы, евреи, очень уж переимчивы к обычаям наций, среди которых живете.
– Какой я тебе еврей! – удивился Петров. – Хотя, конечно, тебе виднее, ведь мои документы для Израиля фабриковал ты лично. – И он ехидно усмехнулся.
– Ага, – жалобно сказал Генри. – Делаешь человеку добро, а он тебя этим непременно попрекнет, при первом же случае. Скажи спасибо, что не подверг тебя обрезанию!

Они ерничали, подразнивая друг друга, избегая разговора о главном, о том, что только что развалились планы Петрова на будущее: поставить рядом, в Нью Ривер, такой же домик с бассейном и уродливыми кактусами, и бегать субботним утром, со старым другом, по тихим паркам северного района Феникса, штат Аризона. И в будни, с тем же другом, заниматься увлекательнейшим бизнесом, реализуя идеи Алекса. Идеи, дающие странную власть над материей. А может быть, еще и повезет: встретить и поселить в этом домике женщину, похожую на Женю, и родить с ней девочку, похожую на  Лёку…

Генри вдруг резко поднялся и ушел в дом, оставив Николая одного. Правда, ненадолго: вскоре появилась Энн, присела рядом, улыбнулась:
– Салют, Питер! Мне велено тебя развлекать, выпьем? – она лихо разлила виски по стаканам. – Что смотришь, вспомнил про орднунг? Так все равно, день полетел кувырком. Похоже, что вам позвонили из ада. Я хорошо знаю Генри, и давно не видела его таким озабоченным. – Энн ласково прикрыла его руку своей: – Все обойдется, вы справитесь. Я никогда не встречала таких мужчин, как ты и мой муж. Вдвоем вы скрутите самого черта!
«Нет, милая, на этот раз скручивать черта мне придется в одиночку», – подумал Петров, откровенно любуясь красивым лицом американки. – «Эта война моя, и только моя».
Генри вернулся не скоро, солнце успело подняться так, что им пришлось передвинуть столик, вслед за исчезающей тенью. Энн уступила мужу кресло и деликатно ушла в дом. Оценив ее неуверенную походку,  Генри усмехнулся:
–  Ага! И после этого кто-то утверждает, что он не еврей. Мало вам того, что споили русский народ, так теперь и за американок принялись! Абсолютно в вашем духе, тебе это любой скинхед охотно объяснит. – И вдруг, словно в пику только что сказанному,  попросил: – Плесни-ка, дружище!
Он посерьезнел, и четкими точными фразами изложил Николаю, что успел нарыть за небольшое время, пока тот спаивал американский народ в лице Энн. Их бывший шеф действительно в розыске, он исчез, не дожидаясь банкротства фирмы. Персонаж под кличкой «Изя» числился среди бойцов Олеговича, но погиб на задании много лет назад. Хотя Алекс говорит, что его знакомый из «шабака» называет аквалангиста именно так. Вот, кстати, фотография этого блондина.
Бросив на снимок беглый взгляд, Петров хмыкнул.
– Он и есть «Изя».  Значит, не убит, сумел выбраться, а Олегович, похоже, об этом не доложил, решил придержать его в личном резерве. Я знаю этого парня, страховал его во время одной акции. Классный профессионал, хладнокровный, быстрый.  Немного слишком жестокий.  Молодец Саша, справился с таким волчарой!
– А откуда эта странная кличка? Внешность-то вполне Есенинская, – поднял бровь Генри. – Думаю, что если Юрий Олегович послал такого профи на простую, с его точки зрения, акцию,  то других бойцов у него просто больше нет.
– Я интересовался. Маму этого парня звали Анна Израилевна.
– О как! Значит, по вашим правилам, у него больше прав на репатриацию, чем у твоего воспитанника. Думаю, его изначально готовили к работе в Израиле, но что-то не склеилось, – предположил Генри. – А теперь наш бывший шеф об этом вспомнил.
– Не больше, – возразил Николай. – Шухов был женат на еврейке с библейским именем Лия.  Это в ее честь «Л-12»:  двенадцать лет их брака.  А насчет «Изи» ты прав, думаю.  И, насколько мы с тобой знаем Юрия Олеговича, он не только запросто укроется от любого розыска, но и сделает все, чтобы вернуть удар. Заметь, как четко он выделил, кто главный в паре «Бейкер-Алекс». Придется работать на опережение.
Генри допил свой виски, налил еще. Невесело усмехнулся, оценивая свои чувства. Он прекрасно понимал, что собирается предпринять Петров, его единственный на этой Земле друг. И  как мало он сам может здесь помочь.  Хотя… не так уж мало. Он всмотрелся: грим, пожалуй, не понадобится, последние десять лет изменили лицо Николая до неузнаваемости. В молодости его охотно называли рыжим, но не из-за цвета волос, нынче почти седых, а из-за конопушек на носу, возле глаз. А теперь и они не видны под аризонским загаром.  А вот их бывший шеф наверняка изменил внешность; помнится, его способности к мимикрии удивляли. Но здесь Петрову и карты в руки: хорошо зная методы своего учителя, он составит его будущий портрет, не проблема.
– По-твоему, Олегович уже знает о неудаче аквалангиста? 
– Если и нет, то скоро узнает. Вряд ли они поменяли систему, помнишь: заходя на цель, поставить, как говорят программисты, флажок.  И выполнив задание, его сбросить.  А если флажок завис, понятно, что «Акелла промахнулся».
– Да помню я,  – досадливо проворчал Генри. – Пытаюсь прикинуть, сколько у тебя есть времени.  У него два основных варианта: приехать в Израиль туристом или влюбиться в одинокую еврейку, сидящую на чемоданах. Я выбрал бы второй вариант, он дает больше свободы маневра, да и хорошую крышу по завершении миссии.  Он же, как я помню, мужик обаятельный, не чета нам с тобой.
Солнце, как ему и полагается в Аризоне, стало припекать уже по-настоящему. На веранде снова появилась Энн и забрала бутылку: завтрак на столе, съешьте хоть что-нибудь и можете пьянствовать дальше. Друзья неохотно перебрались в дом,  и женщина, поняв, что они озабочены всерьез, тактично исчезла, оставив перед ними по тарелке с жареным беконом и яичницей.
Генри не притронулся к еде. Он снова разлил виски по стаканам и, наблюдая, как друг уминает завтрак, проговорил, словно бы про себя:
– Коля, а тебе не кажется, что наши русские друзья не сильно напрягаются поймать Олеговича? – он медленно выпил и с сожалением посмотрел на опустевшую бутылку. –  Уж не пасет ли его на коротком поводке тот самый  респектабельный седой товарищ, который так доброжелательно беседовал с Алексом.
– Я как раз об этом думаю, – ответил Петров. – И еще о том, почему из всех  способов устранить Сашу, они выбрали самый нелепый: утопить боевого пловца. Я не помню ни одного случая, чтобы наш бывший босс не продумал акцию до малейшего нюанса.
– Набери-ка Израиль, – велел Генри. – Тон его из дружеского вдруг стал повелительным. –  Пусть они попросят своего знакомого из  «Шин-бет», чтобы  ни в коем случае не выпускал из страны этого Изю. Он видел тебя и значит, твой светлый образ не будет для них сюрпризом, когда приземлишься в Пулково. Что-то мне говорит о том, что Изя – жертва пешки в большой игре. И что даже Юрий Олегович не самая главная фигура на доске. Коля, я полагаю, что они ждут нашего ответного хода, и что кто-то, вроде того респектабельного мужика, строит  свою игру. А цель простая – чтобы эль двенадцать работала  у них, и для них. «И серый волк им верно служит…»
Но Леон, выслушав их доводы, с ними  не согласился:  если русским нужна линия, то им нет смысла убивать Сашу, а убивали его всерьез. Так что, скорее  всего, это была попытка мести со стороны владельца рухнувшего Норд-Веста. «Изе», конечно, придется ненадолго задержаться, это верно. А прокол с играми на воде тоже объясним: Павел на первом же допросе сказал, что это была его идея – «утопить студента», а Олеговичу просто оказалось недосуг выяснить, что «студент» в свои двадцать лет успел не только выучиться, но и отслужить в спецназе. Ведь на основательную разведку у бывшего полковника нынче нет ни средств, ни кадров.  Тем не менее, Павел, который ведет себя очень лояльно, предупредил, что  на  тропе войны Олегович чрезвычайно опасен.
– И что «студент», – спросил Николай. – Он хоть понимает, что ему просто повезло, что идет взрослая игра, и что следующий ход Олеговича может оказаться более продуманным?   И как там, кстати, обе наши девушки, свидетельницы купания? Напуганы?
– Знаешь, нет, не напуганы,  – ответил Леон озадаченно. – Женя, как тебе известно, уверена, что ее мужчины, включая тебя, самые сильные в мире и справятся с любой угрозой. А Катя… ее трудно понять, она счастлива, но все время, и до этого случая тоже, вся в тревоге, что еще немножко, и волшебная сказка закончится, пробьет полночь и карета станет тыквой. Ей надо привыкнуть к тому,  что все в порядке: эта страна – ее страна, этот мальчик – ее мальчик, и что так и будет. А вот с Сашей все сложнее. Он вбил себе в голову, что судьба сведет их с Олеговичем, лицом к лицу. И случится между ними суд божий,  как по Лермонтову, если помнишь, –  у опричника Кирибеевича с купцом Калашниковым? Не понимает, молодой дурень, что при разборках такого рода, боженька обычно спит.
Петров повертел в руке умолкнувший телефон и вернулся к столу. Посмотрел на полную тарелку Генри, пожал плечами и подвинул ее к себе. 
– У меня всегда повышается аппетит перед очередной командировкой, – объяснил он другу, усмехнувшись, уминая холодную яичницу. Он вдруг успокоился: не будет никаких божьих судов, что за сантименты! Юрия Олеговича надо опередить.  О чем это говорит Генри? – слепить несколько ожидаемых портретов бывшего шефа, вычислить его местонахождение и передать кредиторам, которые его ищут. Пусть,  мол, разбираются сами.  Хм, остроумно. Но и  рискованно: Олегович наверняка попробует откупиться от них, предложит им Алекса, расскажет о возможностях парня. Сам он, конечно, уже оценил их, или ему подсказали.  Джимми Бейкер сказал, что у «Норд-Веста» очень толковый технолог, способный правильно сориентировать шефа.  И тогда опасения Генри сбудутся: на Алекса начнется организованная охота.  Значит,  Олеговича надо остановить сейчас.   А это может сделать только он, знающий все повадки своего бывшего босса. 
– Генри, пусть твои люди займутся вторым вариантом. Думаю, что Олегович уже влюбился в одинокую будущую репатриантку подходящего возраста, и даже успел спасти ее от нападения в парке, или совершить иной подвиг. Он умеет действовать быстро, – Петров говорил медленно, словно рассуждая вслух, но Генри видел, что все уже решено и, слушая друга, набрасывал в уме план действий. – Как только мы с тобой его вычислим, я сразу же вылетаю в Россию, – закончил Петров.
– Заглянешь по пути в Израиль?
– Нет, – решительно мотнул головой Николай. – Долгие проводы, лишние слезы, зачем? Вернусь туда, когда исполню нашего друга.
– Когда бедняга попадет под машину или схлопочет какой-нибудь инфаркт-инсульт, – уточнил Генри. – Другого не дано, Коля, запомни. Никому не нужен международный скандал. Над твоей  легендой я поработаю, есть определенные наметки. И над своей, в качестве запасного варианта, если инфаркт случится с тобой. Мы-то знаем, что Юрий Олегович «умеет много гитик».  И хорошо, что он не числит нас с тобой среди живых. Иначе наши шансы немногим отличались бы от нуля.


     32. Цветы запоздалые.  Сделка

Людмила приоткрыла дверь кабинета, приглашая следующего пациента. Она терпеть не могла дежурного клика «Следующий!!!», полагая, что доверие между ней и посетителем определяется уже самыми первыми секундами контакта. Вошедший, широко улыбаясь, протянул ей цветок, темно-красную розу на очень коротком стебельке. Улыбнувшись ему в ответ, психолог указала на просторное кресло: «Усаживайтесь удобнее, и будем знакомиться. Вы расскажете, что вас волнует, а я попробую применить свои знания и опыт, чтобы помочь».
Пока мужчина устраивался в уютном кресле, Людмила отметила для себя его основные данные, как основу для будущей работы с ним, как с пациентом.  Прежде всего, от него не пахло ни потом, ни дезодорантами. Чисто выбрит, ухожен. Ясный взгляд, белые ровные зубы. Просто эталон сорокалетнего преуспевающего мужчины. Это плюсы. Теперь минусы: глаза слишком ясные, зубы слишком ровные. Каждое движение выверено до миллиметра. И это странное  напряжение, которое ощущаешь, находясь рядом с ним. Словно электрическое поле  вокруг эбонитового заряженного шарика, на школьном уроке физики. Усевшись напротив, Людмила отметила, что непроизвольно держится на расстоянии, большем, чем обычная дистанция между ней и пациентами. Даже теми, от которых воняет  потом. Странно. Но послушаем, что его к ней привело.
– Что скажете, доктор, – какой ровный, уверенный у него голос! – Вы ведь уже сделали какие-то выводы.  Но признайтесь, вам все равно невдомек, что могло привести к вам меня, такого, скажем,  благополучного.
– Подумаешь, бином Ньютона! – легко ответила Людмила. – Все, что вам нужно, это, во-первых, выговориться, причем не просто выговориться, а именно перед тем, кто поймет. И потом выслушать от профессионала то, что вы и сами о себе знаете, вы ведь очень неглупый человек. Для начала познакомимся, меня зовут Людмила Игоревна. 
– Очень приятно. А я Нефедов, Виктор Сергеевич, у нас с вами простые русские имена, – при этих словах Людмила чуть заметно подняла бровь. – Знаете, я хотел бы, чтобы вы сейчас рассказали мне обо мне. Каким вы меня видите.
О, это уже просьба о помощи! Ну что ж, попробуем. Начнем с детства? Или, может, с самого трудного, с того, как непросто его жене: он ведь наверняка идеальный муж и сильный любовник. Сколько лет бедняжка терпит свои благодарные оргазмы и его нежную заботу?! Нет-нет, не будем спешить, мы же не знаем, как он умеет держать удар. Подойдем издалека, поговорим о комплексе младшего брата. Или недолюбленного сына? Или коротышки, но у него-то рост нормальный. И все-таки, что и кому вы всю жизнь доказываете, господин Нефедов! В пику чему, вопреки каким обстоятельствам, вы такой идеальный?
Людмила умело вела их негромкую беседу, словно бы ни о чем, то об их городе, то об эпизодах из старых фильмов. Разговор затянулся, и с каждой фразой заряд эбонитового шарика таял, рассасывался в воздухе. Первопричин его проблемы они так и не коснулись, но в этом, кажется, уже и не было особой нужды.
– Вы хороший профессионал, доктор, – благодарно улыбнулся Виктор. – Мне действительно стало легче на душе. Как это вам удалось: с первого визита подобрали ключик? Смею думать, что мой случай не очень типичный. К вам ведь чаще приходят неудачники.
– Я вспомнила своего папу, – улыбнулась в ответ Людмила. – Он был офицер, артиллерист, проектировал противотанковые ракеты. И однажды рассказал мне, для чего они иногда приваривали к идеально-аэродинамическому корпусу ракеты безобразную нашлепку. Нелепое такое крылышко. Оно вносило беспокойство в полет, словно сбивало с накатанной колеи, ракета не засыпала на маршруте, и более чутко реагировала на сигналы оператора. Что-то в этом роде. Так что, живите с крылышком, Виктор!
– Какая же вы умница! – искренне восхитился он, вставая. – И знаете, доктор, что особенно приятно? То, что вы наша, синеглазая и русая. Так надоели эти специалистки с кудряшками и носатые профессионалы! Слава богу, их почти не осталось в нашей стране, умотали за бугор. Когда у нас следующий сеанс?
Людмила рассмеялась вслух: вот оно! Какой там комплекс младшего брата или коротышки! – все значительно проще.
– Нет, дорогой господин Нефедов. Мы с вами закончили. Я, знаете ли, скоро уматываю за бугор, к тетушке в Израиль. Зов крови, как говорят. – Она доброжелательно улыбнулась ему: – А чтобы вашему следующему психологу не пришлось тратить дорогое время на поиски первопричины ваших проблем, можете подсказать то, до чего мы с вами так удачно докопались сегодня: ваша проблема – это комплекс полукровок! Самый гадкий из комплексов этого рода, но, к счастью,  бывает далеко не у всех. А кто же это вас так подвел, неужели  дедушка!? И ведь именно поэтому вы в детстве никогда не приглашали друзей к себе домой, угадала? Счастливого выздоровления!
Он задержался у двери, что-то обдумывая, глядя в пол. Потом поднял на нее глаза:
– Людмила Игоревна, а что вы называете выздоровлением? И скажите, – его ясные глаза чуть прищурились. – И скажите, разве вы сама не полукровка? Разве вам никогда не хотелось запрятать, как можно глубже, ту вашу часть себя, которая не русская, которой вас может попрекнуть каждая мразь.
– Я не делю себя на части. Может, именно  поэтому и уезжаю туда, где не попрекнут. Где не будут измерять лицо циркулем, как в Германии при нацистах. Вы ведь часто думаете и об этом, правда? – Она вызывающе улыбнулась и добавила: – А вот той частью меня, которая русская, я буду гордиться. Просто гордиться.   Будьте здоровы, Виктор, поправляйтесь!
Нефедов медленно закрыл за собой дверь, но Людмила почувствовала, что он не уйдет, будет ждать ее на ступеньках у входа, благо ждать недолго, рабочий день закончился. Такие мужчины не любят многоточий.  Но чем тут ему поможешь, если недостаточно  того, что уже сказано.
 Она вышла, неопределенно улыбаясь, вертя в пальцах темно-красную розу на коротком стебельке, охотно подставив лицо влажному осеннему ветру. Две мужские фигуры шагнули ей навстречу одновременно, с обеих сторон. Небрежно сунув цветок в руки одному из них, она порывисто повернулась к другому, приподнявшись на носки для поцелуя.
– Выпроводила всех пациентов? – спросил он, взяв ее лицо в ладони.
   Едва их проводила,
   Красотка поспешила
   К любимому, который
   Давно ждал за углом,–

ответила-пропела Людмила куплет из песенки Глории. Ее голос, высокий и чистый, звенел счастьем.
– Уже любимый? – удивился мужчина, все еще не выпуская ее лицо из рук, но как-то незаметно подвинувшись так, что оказался спиной к Нефедову. – Вот это прогресс, я горжусь собой. И тобой… любимая.
Людмила встретилась взглядом с Нефедовым. Он печально улыбнулся, пожал плечами и побрел вниз по ступенькам.
– Вот уж не подумал бы, что Витя Нефедов ходит к психологу, – пробормотал мужчина. – Да-а, слаб человек. Догадываюсь о его проблемах, но не хочу озвучивать. А тебя спрашивать бесполезно, врачебная тайна, верно?
– Мог он тебя узнать? – тревожно спросила Людмила. – Если да, то он опасен, очень. Это я говорю тебе, как психолог.
Мужчина улыбнулся.
– Он знает меня вот таким, – он чуть отодвинулся, посерьезнел. Людмила вдруг ощутила, как останавливается ее сердце: вроде ничего не изменилось в его лице, но это было лицо совсем другого человека, старше лет на десять, властное, незнакомое. Ей показалось, что он и вырос на несколько сантиметров и одновременно погрузнел. Но уже в следующее мгновение он обрел свой прежний облик. – Ну и как, можно меня узнать? Только не говори, что я оборотень.
***
Они познакомились всего три месяца назад, на курсах иврита, на улице Рылеева.  Людмила посещала их без определенного намерения, скорее, как психолог.   Интересно же, если жизнь все-таки посадит ее на тот самолет, то какие люди будут ее окружать. Да и удобно: ее квартира в пяти минутах от метро «Чернышевская», и курсы там же, рядом. Рассеянно выписывая, справа налево, странные буквы чужого языка, Людмила незаметно изучала соседей. Результаты не обнадеживали, то ли цвет нации уже покинул эту страну, то ли ей не повезло: серенькие, закрытые, настороженные. Их нелепые, тупые вопросы раздражали  даже терпеливого преподавателя. Если вам за пятьдесят, господа, и вы здесь не добились успеха, то вам уже незачем знать, как звучит на иврите «бизнес-план», а вот как пишется и произносится «метла-совок», знать полезно, особенно кандидатам и докторам наук. Итак, пишем справа налево МА-ТА-ТЭ – метла!
– Хватит вам этих глупостей говорить! – одернула преподавателя вульгарно раскрашенная дамочка. – Израиль это такая страна, где еврей всегда может заработать свежую копейку. Там вам не здесь! – И она гордо повела головой, которую украшали негустые волосы, почему-то лиловые.
Людмилу передернуло. Этот провинциальный апломб, эта тупая уверенность…
– Этот провинциальный апломб, как и эта тупая безаппеляционность, свойственны публике определенного уровня, у всех наций, – словно подслушав ее мысли, тихо сказал ей мужчина, который обычно что-то записывал, сидя в углу, где-то сзади, и никогда не задавал вопросов. Вдруг он оказался в этот момент рядом с ней. – Только у вас, евреев, это и виднее, и больше раздражает.  Вы словно всегда под увеличительным стеклом.
– А что же вы здесь с нами, евреями, сидите? – спросила она. – Раздражаетесь? На мазохиста вы не похожи. А вот на человека, который прячется, пожалуй  да, похожи.
– Это так бросается в глаза?! – с деланным испугом прошептал он. – Но идея хороша, признайтесь: спрятаться-укрыться в Израиле, женившись на еврейке, как на средстве передвижения. Способ, конечно, не нов, но при хорошем исполнении сработает.
– Если найдете подходящую дуру, – холодно обронила Людмила, окинув его внимательным взглядом. Хм, если ее догадка верна, и мужчина действительно скрывается от кого-то, то страха он, тем не менее, не излучает. Напротив, у него поле сильного, цельного человека. По нынешним временам, штука дефицитная.
– Уже нашел, – спокойно сообщил он. – И даже не дуру: ведь вы, скорее всего, умница.
Людмила резко поднялась и, извинившись перед преподавателем, покинула  аудиторию. Она была уверена, что странный собеседник последует за ней, но этого не произошло. Не появился он и на следующем занятии, и только через неделю встретил ее у подъезда. С букетом роз. Удивившись сама себе, она отметила, что рада этой встрече.
Так все и началось. Да – авантюрист. Да, от кого-то скрывается. Но умный, уверенный, сильный. Первый настоящий мужчина в ее тридцатишестилетней истории. Они расставили точки над «i» в первый же их вечер.
– Это сделка, – прямо сказал он. – Я получаю легитимность моей жизни в стране Израиль, а ты избегаешь беспомощности и нищеты первых лет, и, таким образом, общения с теми, от кого тебя коробит. Я не шпион, и не принесу нашей новой родине вреда, мне просто нет до нее дела. А пользу, – он хитро усмехнулся. – А пользу мы ей принесем, если родим сына-солдата или красавицу дочь. Если ты в меня влюбишься и забудешь о том, что я намного старше.

                ***
– Можешь точно показать, где ты вчера его видел? – безразличным голосом спросил Василий Семенович, повернув к Нефедову плоский дисплей, с картой города. – Говоришь, неузнаваем? Но ты все-таки уверен, что это он, как же так?
– Вот здесь, на ступеньках, – Виктор Сергеевич ткнул пальцем в экран. – Я уверен. Пять лет тому назад Юрий Олегович читал нам лекцию о спецслужбах и об искусстве перевоплощения.  И тут же, без всякого грима и париков, становился то старым евреем, то жлобом из подворотни, то ботаником. Поразительно, знаете! Один из образов точно совпал с тем, что я видел сегодня.   А его женщину зовут…
– Зовут и зовут! – прервал бывший министр. – Плевать мне, как ее зовут. Но вот что интересно, Витя, ты послушай: у тех кредиторов, которые его особенно интенсивно искали, чтобы наказать, вдруг возникли такие неприятности, что им стало как-то не до него. Понимаешь меня? А это здание я знаю, здесь находится кабинет одной психологини, очень талантливой. Модная, по нынешним временам, тенденция – советоваться с психологом.  Совсем, как у американцев.  Ты меня действительно понял, Нефедов? Кстати, ты ведь верующий, так? Я знаю, что у католиков не принято препятствовать тому, что называется “Суд божий”. А как с этим у вас, у православных?

               
   33. Мамелюки. В Петербург!

В конце аллеи показались два силуэта, черные в слепящих лучах неутомимого солнышка Аризоны, едва выглянувшего из-за горизонта, но уже рьяно принявшегося за работу. Энн улыбнулась и выкатила на веранду плетеный столик.  Бросила кубики льда в бокалы с апельсиновым соком. Повесила на спинки плетеных стульев большие полотенца.  Обычный субботний утренний ритуал.   Но что-то ей подсказывало, что Питер Николсон скоро уедет, а бегать по утрам в одиночку ее муж не станет. Жаль, в этом ритуале есть своя прелесть, когда мужчины вбегают на веранду, стаскивают мокрые от пота майки и, с полотенцами на сильных плечах, ведут негромкую беседу, прикладывая время от времени ледяные бокалы к разгоряченным лбам. Почему-то по таким утрам, наблюдая за ними, она особенно ощущает себя женщиной.
– Этот тип, твой муж, сегодня дважды сбивал меня с темпа! – пожаловался ей Петров, целуя подставленную щеку. – Вы не поссорились? Энни, запомни: с пятницы на субботу никаких нервов, никаких разборок, тренировка – это святое! Так о чем ты все время порывался мне промычать на бегу, Генри?
Генри подождал, пока Энн деликатно покинет веранду и буднично сообщил, что есть информация из России: Юрий Олегович действительно выбрал вариант женитьбы на репатриантке, уже нашел подходящую еврейку и даже поселился  в ее квартире, около метро «Чернышевская», помнишь, где это? Внешность, кстати, изменил.  Столкнешься на улице, не узнаешь. Если, конечно, не изучить твой портрет-заготовку, из тех, что мы послали в Питер, моим людям. Ту, где он моложе и стройнее себя настоящего.  Вот научиться бы! Энн любит стройных. Но к ее вкусам и пристрастиям мы еще вернемся,  а вот визит мистера Николсона в Петербург стоит обсудить. Так ли он необходим теперь, когда мы знаем, с кем и в каком обличье Олегович появится в Израиле?  Алекс, вроде, в хороших отношениях с каким-то начальником  из «Шабака», ведь так? Ну и передать им все данные, пусть занимаются, это ведь по их части.
Петров невесело усмехнулся:
– Дружище, я не так соскучился по Петербургу, чтобы перечеркнуть все свои, да и твои планы, только ради свидания с ним.  Но, – он серьезно, пристально посмотрел в глаза собеседнику. – Но уверен ли ты, что он эмигрирует именно с этой девушкой, а не с другой, и притом, в этой, а не в иной маске? Юрий Олегович не из тех, кто кладет все яйца в одну корзину,  у него наверняка припрятаны две-три козырные карты в рукаве.  Так что, каштаны из этого костра нам придется таскать своими руками.   Давай-ка еще раз шлифанем мою легенду, по пунктикам!
– Давай, – обреченно вздохнул Генри и громко позвал: – Энни, милая, принеси нам еще по бокалу сока. И побольше льда, пожалуйста!

    34. Цветы запоздалые. Кода

Эмиграция. Какая, на фиг, эмиграция! Да, конечно, Людмила ходила по каким-то инстанциям, сдавала какие-то документы. К немалому ее удивлению, вдруг оказалось, что она замужем за Юрой уже почти пять лет. Во всяком случае, об этом говорила выцветшая печать в паспорте. Юрой ли? Он говорит, да, его зовут Юрий. Должно же быть в их отношениях хоть что-то подлинное, так пусть будет имя.  И потом, смеется он, нежно ее целуя, разве каждый, прожитый ими вместе, день, не стоит целого месяца? – вот и набираются пять лет. И каждая ночь, добавляет она, со счастливым блеском в глазах. 
На этот раз ей не мешала даже ее проклятая профессия, из-за которой почти каждый второй мужчина представал перед ее глазами словно прозрачным, с его больным эго, с его немощью, зачастую упакованной в стальные мускулы, с его трусостью, иногда спрятанной за надрывной удалью. Будь эти качества в Юре, она их заметила бы.  Но он, кажется, был сделан из особого материала.   Вот и не влюбись в такого! Умный, тонкий, внимательный без навязчивости, щедрый.  Однажды заявил, что если все сорвется, и она окажется одна в чужой стране, то вот этого банковского счета в Тель-Авиве хватит на то, чтобы купить квартиру и открыть свой кабинет психолога.
– Зачем мне твои деньги без тебя! – возмущалась Людмила. – И что может сорваться? Милый, ты правда только скрываешься от киллеров-кредиторов, или у тебя в Израиле есть какая-то тайная миссия? Тогда я тебе не попутчица, несмотря на всю мою любовь.
– Вот это я уважаю у евреев, – сказал Юрий Олегович искренне. – Странная преданность стране, в которой они не были и не жили. А уже любят. Очень  своеобразный патриотизм, глубинный. Не волнуйся, радость моя, ничего плохого против этой страны я не замышляю, разве что поселиться там  с тобой.
                ***
В такой вечер пройтись пешком – настоящее удовольствие.  Особенно после Мариинки.  Но когда на человеке новые туфли, которые жмут немилосердно, то удовольствие становится сомнительным. Людмила храбро прохромала почти квартал и запросила пощады.
– Я охотно нес бы тебя на руках  до самого дома, – сказал Юрий. – Но, боюсь, что не все нас правильно поймут.  Так что, будем ловить такси или бомбилу. Вон тот «Фиат» под фонарем, он населен, вроде, но водитель досматривает пятый сон. Разбудим?
Одним беглым взглядом из-под седых бровей, водитель оценил и ее хромоту, и ее красоту, и ее концертную нарядность. И возраст кавалера, естественно. Поэтому цена, которую он назвал, была несуразной.  Но Юрий только рассмеялся, протягивая деньги:
– Давай, старый пират, заводи мотор!
Старик включил зажигание и, пока мотор прогревался, легко погладил пальцами баранку руля. Людмиле показалось, что рука Юрия, на которую она опиралась, при этом на мгновение напряглась. Усевшись сзади, они сразу же обнялись, не обращая внимания на шофера, который, впрочем, больше ни разу на них и не глянул, пока «Фиат» не вкатился на улицу Рылеева. Юрий подождал, пока Людмила со стоном надевала туфли, подал ей руку, помогая выйти. Она вдруг ощутила в ладони теплый металл ключа от своей квартиры, его ключа.  «Фиат» почему-то не спешил уезжать, терпеливо пофыркивал мотором. В ответ на ее удивленно поднятую бровь, Юрий улыбнулся, но это не была его обычная нежная улыбка. И поле, то, что она называла полем человека, – оно звенело адреналином, готовностью к схватке.
– Пусть так и будет все, как задумано, – сказал он. – Улетай, радость моя. И все у тебя получится!
Коснувшись губами ее  щеки, Юрий шагнул назад и как-то вдруг оказался рядом  с  шофером, машина сразу резко взяла с места, и на полной скорости исчезла за ближайшим углом, взвизгнув на повороте тормозами.  «Куда они, там же «кирпич», – сказала она вслух сама себе.  И  равнодушно отметила: – Ну и кирпич, теперь все равно».
 
               
   35. Старые знакомые

– Нарушаешь, Петров! – ворчливо сказал Юрий Олегович. – Разучился водить,  или  так сильно торопишься выяснить отношения?
– Так ваша ведь школа, товарищ полковник! – возмутился Николай, проскакивая перекресток на красный свет. – Я хорошо помню: хочешь оторваться от возможного преследования, ныряй под «кирпич»! Осторожнее, – предупредил он, заметив подозрительное движение пассажира. – Эта машина подготовлена к нашей встрече, всякие иголочки в сидениях, могут вдруг уколоть.  Все, как вы когда-то учили!
– Кто меня заказал, Коля? Я это к тому, что у меня есть что предложить. Ты можешь это им передать, перед тем, как мы друг друга убьем-покалечим…
– Предложить? Вы имеете в виду того мальчика, технолога  из института Вейцмана? – одобрительно сказал Петров. – Хороший план. Значит, поняли на что он способен. Что ж, если выманить его сюда, да взять в оборот, да заставить работать на вас, то очень быстро можно вернуть деньги. Тогда зачем же вы пытались его убить?
– Первый импульс, знаешь! – Полковник словно оправдывался, удивленный странной осведомленностью  того, кого считал боевиком, очень хорошим, но не более того. – Спонтанная реакция на то, что этот мальчик вдруг сбил меня с ног. Он, кстати, и твой крестник, если хочешь знать: это младший Шухов, тот, которому ты прострелил сердце.  Но забыл про контрольный выстрел.
                ***
«Ай да Нефедов! Ай да наблюдательный сукин сын!» – подумал, усмехнувшись, Василий Семенович, изучая изображение на экране. И решительно сказал в трубку: – Это он. Осторожно пометьте его, чтобы не потерять из виду, когда они покинут театр, и можно брать, как только подвернется случай. Хорошо бы выманить его за город. Но пока поставь людей возле подъезда, где живет  эта дама, и держи наготове все мобильные команды.  Все время будь на связи! – И министр вернулся к компьютеру, на этот раз к тонкому женскому лицу на той же фотографии.
Сообщение о тесной туфельке и случайном «Фиате» насторожило его, особенно когда наблюдатель сообщил об огромной сумме за короткую поездку. Похоже, что полковник почувствовал слежку, и намерен скрыться на той же машине, как только доставит даму домой. Рыцарь хренов!
Когда ему доложили, что «Фиат», нарушая все правила движения, устремился за город, он запретил преследование, но велел блокировать все проселки на предполагаемом маршруте.

«Фиат» мчался уже за чертой города, обгоняя на шоссе немногочисленные машины, затем свернул на проселок и плавно остановился.  Петров повернулся к пассажиру: «Приехали».
– Вижу, – кивнул Юрий Олегович.
– Что видите? – удивился Николай, но тут же досадливо хмыкнул: на дорогу из-за деревьев плавно выполз большой черный джип с погашенными фарами.
Воспользовавшись его замешательством, Юрий Олегович нанес резкий, хлесткий удар левой рукой в горло, но Петров успел отшатнуться. В следующее мгновение полковник почувствовал острую, нарастающую, невыносимую боль в груди. И уже не слышал, как Петров, наклонившись над ним, повторил: «Ваша школа, шеф, уж извините!»


             36. Бумеранг

С жалким, испуганным лицом, цепляясь за дверцу, Николай вывалился из машины и неуклюже, по-стариковски побежал к джипу, нелепо размахивая руками…

– Допрыгался, ковбой хренов! – пробормотал Василий Семенович, выслушав по телефону доклад командира группы захвата. – Не те твои лета, полковник, да и не та уже сноровка – угонять машины. Вот и схлопотал себе инфаркт!
Он распорядился доставить больного в ближайшую клинику, может, еще успеют спасти. И никаких тамошних дежурных врачей, поднимите с постели нашего ведомственного кардиолога.
Жаль Юру, конечно, но сам виноват: сидел бы тихо. Видел же, что я его осторожно прикрываю.  Ладно, взяли без жертв, и на том спасибо.  Кстати, о жертвах, что там со стариком-шофером?
– Сидит на траве возле своей машины, причитает. Руки трясутся, – доложил офицер. – Убогий такой дедуля. Испуганный. Говорит, подрядили его возле театра на коротенькую ездку, но за хорошие деньги. А как только баба из машины вышла, пассажир озверел и велел гнать за город, все угрожал. А потом вдруг  за сердце схватился, вот они и свернули на проселок.
– Испуганный, говоришь?
– Так точно! – командир что-то понял и продолжил изменившимся голосом, медленно. – Ему бы сейчас водочки, для успокоения, граммов сто-двести. Чтобы руки на баранке не тряслись. И пусть шкандыбает себе домой.  Так мы угостим деда?
– Не скаредничай! – так же медленно ответил собеседник. – Отжалей не менее трехсот и проследи, чтобы выпил. До капли. Потом поможешь дедушке сесть за руль…

– Все трясешься, дедуля? – Главный из джипа участливо наклонился над Петровым. – Ну, успокойся, тебя же никто не винит, что так вышло. Этот твой пассажир, он что-то говорил по дороге?
– Да ничего особенного! Сначала был веселый такой, старым пиратом обозвал, когда я цену заломил. А как не заломить, не станет же он жмотиться  перед молодой красивой бабой! Здесь, сынок, даже не надо быть психологом. – Петров попытался насмешливо хмыкнуть, но получился жалобный всхлип. – А когда девка вышла из машины, так ему словно шлея под хвост. Погнали сначала под кирпич, потом два раза на красный! А у меня за сорок восемь лет вождения  ни одного прокола!
– Ладно-ладно, старый, давай-ка примем по сорок капель! Русское лекарство от всех бед помогает, – и в руках человека из черной машины вдруг оказались бутылка и стакан. – Пей, говорю! – добавил он негромко, но таким тоном, что Петров, начавший что-то невнятно бормотать про больную печень, покорно принял стакан и, давясь, выпил до дна. Так же безропотно осушил и второй стакан.
– О, наш человек! Легче стало, правда? А теперь можно за руль – и шпарь к своей бабке! Доедешь-домчишь с ветерком!

Парни из джипа молча наблюдали, как «Фиат», виляя, лихо выбрался на трассу. Дедуля повернул, было, на встречную, но опомнился и, игнорируя сплошную разделительную линию,  помчался в сторону города.
– Минут через десять его окончательно развезет, – задумчиво сказал один из них. – А движение к Питеру сейчас довольно плотное. Вряд ли доберется живым.  Что ж, двинемся потихоньку и мы. Осторожнее, врач сказал, главное – не растрясти больного.
Некоторое время спустя, когда они плавно проезжали мимо смятого, дымящегося «Фиата», он назидательно заметил коллегам:
– Вот, ребята, к чему ведет пьянство за рулем!
                ***
Скатившись в кювет, подальше от разбитой машины, Петров распластался на земле, прижавшись к ней всем телом, как Антей. Вот и все, миссия выполнена, вроде.  Можно и домой, тем более что пришло время разобраться, что он считает своим домом: ту холостяцкую квартиру в Ришоне  или будущий домик в Аризоне. Ладно, об этом подумаем на трезвую голову. А пока – аккуратно снять грим, почиститься, и в город. Боже, как хочется домой! – совсем не важно, куда.  Главное – скорее! И не забыть, да.  Но о чем это он велел себе не забыть, когда ему сунули в руку стакан? Уже забыл, вот чертова водка! Соберись, Петров, это должно быть важно! Да, вот оно: «Василий Семенович» – так называл по телефону своего начальника парень из джипа. Но точно так же, и с теми же уважительными интонациями, много лет назад обращался к начальству и Юрий Олегович, когда докладывал о его, Петрова, возвращении из Афганской командировки.  И так же назвал себя тот респектабельный тип в Аризоне, когда разговаривал с Алексом. В тот раз это пролетело мимо ушей, мало ли совпадений.  Даже не вспомнилось. Но сегодня! Значит, не кредиторы подослали тех ребят в черной машине. И, значит, игра не закончена, возвращение домой придется отложить.  А жаль, право, жаль.

                ***
– Шеф, доктор привел его в сознание, но ненадолго. – Парень из черного джипа озадаченно хмыкнул в телефонную трубку. – Чем-то этот инфаркт очень разозлил нашего эскулапа. Я выслал за вами машину, вдруг захотите поговорить с клиентом, перед тем, как он снова отключится.
– Спасибо, лейтенант, я спускаюсь! – Василий Семенович выплеснул в раковину недопитый кофе и направился к двери. Славный парень этот лейтенант, надежный, предусмотрительный. Совсем, как Юра когда-то, очень давно. А теперь Юра лежит бревном в загородной больничке, а наш доктор на него злится. Такие вот дела.

Кардиолог неохотно пожал протянутую ему руку. Его улыбчивая, тактичная доброжелательность, знакомая по ежегодным профилактическим осмотрам, куда-то исчезла. Он молча наблюдал, как посетитель облачается в предложенный медсестрой застиранный белый халат, затем кивнул ей:
– Милая, погуляй полчаса, попей чаю. Мы уж здесь сами. – И он распахнул дверь в палату, где на единственной узкой койке тяжело, неровно дышал больной. Он был в сознании и встретил их виноватой улыбкой.
В палате была единственная табуретка, на которой бесцеремонно расположился врач. Василий Семенович остался стоять, положив руку на никелированную спинку кровати.
– Что неладно, доктор? – спросил он. – И что с ним, действительно инфаркт?
– Он самый, – ворчливо ответил врач. – А у этого парня так даже и не первый. Я ведь прав, Юрий Олегович? Только от предыдущих инфарктов страдали другие, а ты,  можно сказать, был их автором? Я всю жизнь верил, что в мире работает закон бумеранга. Даже если через годы и поколения. – Он вызывающе поднял голову: – Я сделал все, что мог. Остальное они знают лучше меня, и больной и тот, кто его заболел, если можно так выразиться.
И врач вышел из палаты, плотно закрыв за собой дверь.

– Тебя что, пытались убить, Юра? Но кто, когда?!
– Старик из «Фиата», – впервые заговорил больной, хрипло, с трудом выдыхая каждое слово.
– Ну, так его уже нет, разбился на обратном пути. Ребята влили в него бутылку водки, а усаживая в машину, помогли пристегнуться, сам знаешь, как… Что, думаешь, он все равно выбрался? – Василий Семенович заметил на губах больного странную улыбку.
– Не сомневаюсь. Это был «танцор», помните, вы его так назвали. А ему все их штуки с водкой и заклиненными ремнями – как слону дробина!  И знаете, я теперь думаю, что это он как-то влиял на жизнь  Шухова-младшего после покушения.
Василий Семенович выхватил из кармана телефон, но больной остановил его протестующей гримасой:
– Я сам их спровоцировал, послал  человека, чтобы убил Алекса. Последний из моих воспитанников, некто «Изя», он числится погибшим, но выжил. Хороший профессионал, но даже у него не получилось. – Юрий задохнулся и, кажется, снова потерял сознание.
Врач словно почувствовал, вбежал в палату, засуетился над больным, но тот открыл глаза, заговорил, стараясь успеть:
– Этот кретин из джипа называл вас по имени, значит, танцор постарается установить, что нас связывает, и не опасны ли вы его подопечным. – Юрий помолчал, собираясь с силами. – Лучше бы оставить их в покое, шеф, попытаться развязать этот узел мирно. Пошлите ему сигнал, что топор войны закопан.
– Но как?! Юра, я ведь и сам предполагал с ними сотрудничать, прежде, чем ты снова вломился, как медведь! Я даже навел первые мосты. Они же русские, и русскими останутся, будь они там хоть трижды евреи! И эта лояльность может сработать во благо, пусть даже через сто лет. А теперь? Даже если этот дед не сгорел в «Фиате», то искать его и бесполезно, и опасно, и неизвестно – где!
– Ну, я на его месте предположил бы, что вы будете расспрашивать Люду, обо мне и моих намерениях. Возле нее он и будет кружить. Не забудьте, школа у нас с ним одна, – Юрий печально улыбнулся. – Даже инфаркту нас с ним учил один и тот же старый китаец. Хорошо учил, как видите.
Он попытался сказать что-то еще, но не смог, задохнулся. Врач решительно выставил посетителя из палаты.
– Теперь он отключился надолго, – проворчал он. – Чудо еще, что столько держится.  Удивительно мощный организм. Не спрашивайте, о его шансах на выздоровление я  знаю не больше вас. Эти их китайские фокусы каким-то образом  вызывают спазм коронарной артерии. 
Вернувшись к себе, Василий Семенович долго рассматривал  фотографию последней женщины полковника. Нет, он, конечно, не будет расспрашивать эту  Люду. И искать «танцора» тоже не станет. Да и незачем, пазл сложился, все ясно. Надо только продумать, как подать танцору знак, что топор войны закопан. Так, кажется, предложил Юра.  Но об этом подумаем потом, ночь уже на исходе, и суеты нынче было много, а суета мне и не по чину, и не по возрасту.  Только вот глянуть перед сном на снимки, сделанные недавно  в  Фениксе, штат Аризона…
 
                ***
На кожаном диванчике, напротив кабинета Людмилы Игоревны, ожидали своей  очереди всего два пациента, мужчина и женщина. Петров  прошел мимо них по коридору, скользнув равнодушным взглядом по табличке с расписанием часов приема, по картинке, наклеенной в правом верхнем углу двери. Странная картинка: скамейка на фоне большого уродливого марсианского кактуса, а на ней два индейских вождя раскуривают трубку мира. 
Не ускоряя шаг, он вышел под моросящий холодный дождь. Натренированная память восстановила в воображении подробности этой картинки, такой нелепой для кабинета психолога. Послание было ясным и предназначенным только для него: эти кактус и скамеечка находятся во дворике их офиса в Фениксе, в лице старого вождя чуть-чуть, ни на йоту более, чем надо, угадываются черты Василия Семеновича, младший чуть-чуть похож на Алекса. Трубка мира, говорите? Ну и ладно,  и мы хотим того же.
Что ж, теперь можно домой, а то задержался здесь. Может, Генри не успел еще отправить то письмо, с нотами, а то Лешка расстроится зря. Николай устало улыбнулся: пора и в самом деле приткнуться куда-нибудь, сколько можно греться возле чужих каминов, не мальчик уже. И женщина, такая, как Женя у Лёхи, как Энн у Генри, как Натка у Джимми, в конце концов! – ведь есть же она на свете, женщина для него, для Коли Петрова.


                37. Шапка Мономаха

– Дальше не идем, Алекс, начинай снижать сигнал! – странным, отрывистым, совсем не свойственным ему голосом велел Бейкер. – А на половинной мощности вырубай на фиг эту факинг машину.  Давай, мальчик, что ты медлишь? Мы с тобой увидели сейчас, что идея верна, даже более чем верна, можно хоть завтра подавать на Нобелевскую премию. What else?! (Что еще?!)
Алекс удивленно смотрел на перекошенное лицо Джимми, обычно такое доброе, простое, всегда готовое ответить улыбкой на любое проявление дружбы. 
– Но мы не выжали из нее даже малой доли того, на что она способна, я это чувствую. – Алекс протянул руку к панели управления, но все еще не спешил выполнить просьбу учителя. – Джимми, неужели тебе не любопытно узнать, что она может?
– Мне-не-любопытно! – отчеканил профессор. – Угадай, что меня радует в эту самую секунду, Алекс? Ну, кроме того, что мы с тобой добились результатов.
Алекс ответил не сразу. Плавно снизил напряжение, улыбнулся тому, как неохотно поползли вниз показания амперметров, вздохнул и решительно выключил систему. В тот же момент благодарно разгладились жесткие складки у губ Джимми.  Профессор равнодушно отвернулся от прибора, над которым они так  азартно работали целый год и, через специальный тамбур, прошел к раковине, в соседней от лаборатории комнате, стаскивая с себя на ходу рубашку. Подержал голову под холодной струей и, не вытираясь, нарушая все правила содержания электронных залов, вернулся к Алексу. С мокрыми волосами, со стекающими на грудь струйками воды, он казался сейчас не старше своего ученика.
– Мне кажется, – задумчиво произнес Алекс, отключая измерительные щупы и аккуратно укладывая их в коробку. – Мне кажется, Джимми, тебя радует, что мы отпочковались от института и, значит, не обязаны докладывать о сегодняшнем опыте, я прав? – Бейкер кивнул, и юноша продолжил. – Ты считаешь, что эти результаты, которые мы получили сегодня, нам не по разуму?
– Скажем, не по культуре. Тупые институтские бонзы помчатся докладывать политикам о «технологии, способной изменить баланс сил…», а политики – такие же суетливые дилетанты и позеры, несдержанные на язык, начнут этим глупо размахивать. Что поделаешь, нам всего шестьдесят лет, а Уинстон Черчилль  или Бенджамин Дизраэли может появиться в стране только через пару-тройку веков, при грамотной политике. Культура, в широком смысле этого слова, вещь не привозная. Ее надо взращивать, и культуру дипломатии в том числе. Боюсь, что если мы поспешим опубликовать эту работу, то просто навредим стране. Мы с тобой сегодня слепили то, что  оценить и, тем более, грамотно использовать, пока некому. – Бейкер горько усмехнулся, отметив про себя, что не так давно, всего две войны тому назад, с восторгом побежал бы демонстрировать их работу, как перед военными, так и перед политиками. Он повзрослел к своим пятидесяти. А вот Алекс, ему-то всего двадцать… Профессор испытующе глянул на своего студента.
Но Алекс, казалось, не воспринял всерьез ни пафос старшего коллеги, ни его доводы.  Только спросил, пока переодевались, чего ради, в таком случае, они   безвылазно торчали здесь целый год. Нобелевка? Да фиг с ней! – там всего-то миллион до налогов, да они только на одной, модернизированной «Л-12», за год заработают больше. Но, вместо этого каторжного сидения в лаборатории, можно было проводить больше времени с Наташей и Катей…
Джимми хотел было возмутиться, как можно называть каторжным сидением радость творчества, но вовремя понял, что мальчишка просто поддразнивает его. Домой добрались молча, они теперь жили по соседству: Наташа была на пятом месяце беременности, и Катя старалась чаще у нее бывать.  Поэтому юная пара сняла небольшую квартиру через улицу от Бейкеров. Паркуя машину, Алекс попросил: – Джимми, вы не пригласите нас сегодня на ужин?! И моих родителей тоже.  Лёку можете не звать, она сама придет.
– Конечно. Наташа будет очень рада, – Бейкер понял, что у парня созрело определенное решение. – Приходите к семи часам!
После ужина разделились: дамы, включая маленькую Лёку, устроили себе сладкий стол, а мужчины собрались в большом кабинете Бейкера. Джимми извлек на свет божий бутылку старого виски и узкие стаканы, но пока никто из них не притронулся к спиртному.
– Что-то случилось, парни, – спросил Леон. – Вы оба, мне кажется, нынче какие-то торжественные. Так в чем дело?
– Мы получили результаты, – будничным голосом сообщил Алекс. – Вполне нормальные результаты.  И разобрали установку. Джимми объяснит, почему.
Выслушав, Леон долго молчал.  Потом обратился к Алексу.
– Я, мне кажется, правильно тебя понял, мальчик. Что ж, с Николсоном и его напарником я это, пожалуй, подниму.  Все равно наш здешний бизнес надоел мне до тошноты.
– Эй, русские, о чем вы?! – возмутился Бейкер. – Что за конспирация за моей спиной и в моем кабинете! – Он разлил виски по стаканам и обратился к Леону, чокнувшись с ним. – Ты зря называешь его мальчиком, дружище.   Интересно и приятно наблюдать, как вы понимаете друг друга без слов. Мне кажется, что и я вас  понимаю.  Сейчас  озвучу: дело в том, что в этом веке, как и в прошлом, идет гонка технологий. И те же идеи часто возникают параллельно в нескольких местах, как у Ньютона и Лейбница или как у Маркони и этого вашего Попова. А значит, мы не можем остановить свой проект. Иначе он возникнет у других, и неизвестно, в какие руки попадут результаты. Да, мы можем пока его не показывать и доводить где-то в надежном месте. Алекс, ты ведь думаешь об Аризоне? Но наши тамошние друзья, Генри и Питер, совсем не технари. Технарь, и по слухам, неплохой, это Леон, твой отец. Думаю, что на первых порах там пригожусь и я. Тем более, мы решили, что рожать Наташа будет в Штатах. У меня двойное гражданство, то же самое не помешает и нашему мальчику. One never knows…
– «Нам не дано предугадать», – кивнул Леон. – Так когда-то, очень давно, сказал русский поэт, Тютчев:
            …Нам не дано предугадать,
             Чем наше слово отзовется…
– Красиво звучит, – согласился Джимми. – Только в нашем случае это не слово, если я верно понял ваш русский, а дело. Значит, решено. Мы с Наташей уезжаем в Аризону, к Питеру. Она будет рожать сына, а я начну проектировать новую линию. Для тебя, Леон, этот Генри – друг Николсона, сделает рабочую визу, у меня сложилось впечатление, что он может организовать все на свете. Что еще?
– Многое, – вздохнул Леон. – Очень многое. Но мы, надеюсь,  справимся. Давайте, наконец, выпьем и все обсудим, неспешно и тщательно.

Через час количество виски в бутылке значительно убавилось, зато был начерно составлен план действий. Алекс слетает в Цюрих, чтобы обеспечить финансовую поддержку проекта. Он почти не сомневался, что Курт охотно вложит деньги в перспективную разработку, и он надежен, как… да, как швейцарский банк. У Бейкера очень кстати не использован годовой академический отпуск. Он и Наташа переедут первыми. Леону понадобится некоторое время на то, чтобы свернуть здесь бизнес и подготовить к переезду Женю и Лёку. Ничего страшного, если ребенок пойдет на год-полтора в американскую школу. Катя, конечно, останется с Алексом. Здесь другая проблема: девушка неожиданно для всех решила пройти гиюр, стать еврейской невестой. Заявила Алексу, что их свадьба будет только под хупой и никак иначе.
– Что это на нее нашло? – удивился Леон. – Наша Катерина вдруг уверовала?!
– Так это же Катя! – в голосе и улыбке Алекса было столько нежности, что оба собеседника переглянулись. – У нее очень трудно проходит адаптация, особенно среди ровесников в университете. Для нее гиюр это challenge – вызов. И она его пройдет. А мне не привыкать: сколько себя помню, женщина в нашем доме зажигала субботние свечи. Учебе это не мешает, нашим отношениям тоже: не родился еще раввин, способный управлять Катиными поступками. Так что пусть себе читает Тору и ныряет в микву!
(гиюр – принятие еврейства, хупа – свадебный шатер у евреев, миква – бассейн для омовения)
– Пусть! – улыбнулся Леон. – Пусть и в нашей семье будет своя Рут-маовитянка. Но вернемся к вашему прибору. Предстоит делать заявку на патент и оформить лицензию на изготовление. И еще, я думаю, придется его закодировать, причем, надежнее, чем когда-то закодировали эль-двенадцатую.  Впереди море работы, ребята!

Мужчины снова подняли стаканы. Все трое хорошо знали, что предстоит как раз такое, перед чем вся работа и все административные хлопоты могут показаться детскими играми. Но ни одному из них даже в голову не пришло улыбнуться и заявить с тягучим местечковым акцентом: «Ребята, оно нам надо?!»
    
 38. Наивная мелодия
– Счета, реклама, счета, счета, реклама, так надоела эта реклама, – бормотала Евгения, сортируя почту. –  А это послание  из Аризоны.  Для Леши.  Как странно, Питер обычно пользуется электронной связью, он же у нас товарищ современный, хоть и рыжий. Ми-илый, тебе письмо! – громко позвала она. – Из Америки, не иначе, как от Николсона.
– Лучше позвонил бы! – проворчал Леон, взяв у жены конверт. – А то я забыл уже его наглый голос.  Но это не его почерк, Женя! – Он опустился в кресло, держа нераспечатанное письмо в задрожавших пальцах. – Открой сама!
Евгения решительно вскрыла конверт и звонко засмеялась:
– Не бойся, трусишка! Ничего с твоим собутыльником не случилось, это письмо не от него.  Чья-то шутка, на безграмотном русском: «Все нормально, все будет нормально.  Ты ехай, Леха, ехай!»  – она хмыкнула, ну и словечко! – и куда это ты «ехай»,  милый? А еще здесь две строчки нот, какая-то мелодия, для гитары.  Наивная, простенькая: ля-ля, ля-ля-ля-ля-ля.  А знаешь, Леша, в ней что-то есть, даже хочется сыграть.  Я не нужна тебе сейчас?
                ***
– Все будет нормально, – заверил его Петров тогда, три  месяца назад, во время его тревожного звонка в Аризону. – Это  я тебе обещаю.  А я, как ты знаешь, всегда выполняю обещания.
– Так уж всегда? – усомнился Леон и съехидничал: – А как же мелодия, что ты обещал сочинить, но заныкал. Много-много лет тому назад.   И не сочинил, нет!
– Кто сказал, что нет! – возмутился Коля. – Та музыка придумалась сразу же, в лодке.  Но, уже тогда я решил не показывать ее тебе, пока что.  Успеется, какие наши годы! А вот как останется жизни с гулькин нос, всего на одно дыхание, тогда, Леха, ты и получишь заныканные ноты, обещаю.
За тонкой стеной звучала гитара. Женя и присоединившаяся к ней Лёка, без слов, на «ля-ля-ля», мурлыкали понравившуюся им незамысловатую мелодию. Ту самую, которую Коля Петров не забыл прислать, когда жизни осталось всего на одно дыхание.   Леон подпел, негромко, фальшиво, сдавленным голосом:

    «…Мужчины, которые вправду мужчины, -
          Мальчишки.  Везде и всегда».

И виделось ему, сквозь пелену слез под прижмуренными веками, наглое лицо с рыжими конопушками на коротком носу, и слышался ломкий мальчишеский голос: «Ты ехай, Леха, ехай!»
      August, 14, 2013