В вечной глухомани

Над горою восе матино настало,
от гимели веет светом заревым;
над селом грачей сонце застало:
порхают они с вентом полевым...

Сизый дым выходит за околицу;
пахнет осени праной от мороси;
старый домик стоит на особицу,
давно забытый людой в пороси.

Во ханице глухой лежит темень,
и ржавые замки висят на дверях:
в горницах живой души немень,
а хозяин срока ломает в лагерях...


На северах за снежными горами,
                где зонами полон край дальний,
бродяга пайку снидает с ворами,
                кимает он под звон кандальный...
Витает под кровом строгой кичи,
                сторицей связан с долей зечной;
пролетают года в тайговой дичи,
                постарел пацан в неволе вечной...


Немало заманов минуло со дня,
когда вышел вон с отчего дому;
потом кони откинула его родня,
стал он скитальцем без никому.

Умотал от села зверей тропами,
по жизни диким вагантом стал;
катал в места разные стропами,
за награйки одиноко он шастал.

С отвагой много падков грачил,
впервые туза поймал за ниткой;
на каторге долго оковы влачил,
но легавые не сломали пыткой...

Пирата никто не ждал за кичей,
но с гордой душой зоны топтал;
на волчьем пути остался ничей,
но на жребий совсем не роптал...


На северах за снежными горами,
                где зонами полон край дальний,
бродяга пайку снидает с ворами,
                кимает он под звон кандальный...
Витает под кровом строгой кичи,
                сторицей связан с долей зечной;
пролетают года в тайговой дичи,
                постарел пацан в неволе вечной...


Сице по этапам вечно кочевал,
годами плавал на юрцах голых;
в сырых казематах он ночевал,
дубаря давал в кандетах полых.

Роками не витал свене застени:
в глухомани его прячет конвой;
кентами вот стали серые стены,
и жальце его покрыло синевой...

Неточно задал тягача на форте,
не смотал от ментов и нароста;
сегда на зоне примет он морте:
по волку давно плачет короста...