молоко

- Это она. Жуешь, хрустишь, по деснам соль, иногда внутри ухает вниз или взлетает. Пырхает и трепещет. Не сова. Что-то. Хлюпающее. Сочащееся. Любовь. Такая штука из рвоты и крови. Почти леденец с корицей. Но нет. Понимаешь? Не понимаешь.

Все начинается с би-ба-бум, пышь, чвок, плевка пены, росы на траве, розовый ручеек после, журчит часы дней, впадает в речку или озеро. Звери лакают и фыркают. Испражняются и лакают. Беременеют кубышки в заводях, желтые и циничные, почти луна но солнце, выкармливают радужных стрекоз, мухи падают в жижу и пожираются, юркие пескарики блестят перламутрами и зубными эмалями, а по берегам слизь, ил и камыши. Топь. Комары и оводы. Месяц за месяцем и чвок – грязь и рвота и головастики в запеченных полднем лужицах. Тошнота.

А красная речка стечет в багровое море. Выпадет в. Иногда. Пур-пур. Пурпур. Не понимаешь, - я пожимаю плечами. В правый висок колотится что-то. Хлюпающее. Багровое.

Чирикают видимые пташки. Шуршат видимые жуки. Две сосны посреди осино-березового шепота протыкают брюхо хмурого неба наискось. Где-то там в безбрежном сером непременно проклёвываются льняные заплатки. Кто-то хочет видеть нас голубыми глазами. Копошащихся в тине, глотающей звезды. У бога нет имени. Он просто таращится. Жует крекер. Иногда щелкает пальцами. Чвок.

И делается среда. После полудня.

Кисельная река, молочные берега. Пряничные домики, карамельные трупики. Шлюх. Плюх. Маргаритки прорастут. Тут. Коричные леденцы. Да но нет.

Это не круг. Или половина. Розовый ручеек. В пурпурное море. Четыре холма плюс яма, желающая стать холмом. Полукругом. Охапка подсолнухов. Шуршат видимые жуки. Поют жучиную песенку. Едят. Кишки.

Зиг зауэр упирается в ее разбитые губы. Одного банг всегда достаточно. Слякоть. Тошнота. Понимаешь?