Шапка сновидений
(из неопубликованной книги снов)
Вечер был напоен дурманящим запахом акации. За столиком в небольшом дворе старого дома на Молдаванке собрались несколько соседей, вышедших «подышать ароматом». Почти все, они знали друг друга с детства. Кое-кто недавно вышел на пенсию и никак не мог привыкнуть к сидению дома. Общение во дворе немного заменяло недавние рабочие дни с их неожиданными, а порой крутыми поворотами. Тишина, наступавшая в такие тёплые вечера, располагала к чему-то таинственному. Разговоры велись тихо и не торопливо. Порой они прислушивались к беседе сидевших на скамье. Она стояла под единственным, уцелевшим со времён войны, деревом посреди двора. Оттуда, как и в далёком их детстве, доносились рассказы о страшилках и необычных случаях из жизни. Громкий и тяжёлый вздох разрушил мирное вечернее равновесие. Все настороженно примолкли. Может случилось что. Трудные теперь времена.
– А кто скажет, что предвещает сон? Странная жизнь пошла и... странная вещь эта шапка... Давно уже. Этот старый белый берет из синтетики... хм. Растянулся до размеров разве что головы инопланетянина. Теперь зашпиливаю, чтобы не закрыться им до шеи. Стоило мне перед сном только надеть его на голову - сразу начинало… мерещиться. Берет этот на нашем домашнем наречии – ночная шапка. Исправно служит, как утепление для драгоценной, но на беду гайморитной, моей научной головы. При «здоровой комнатной температуре» 10-12 градусов на первом этаже, эта мера необходима. На работу следовало приходить по возможности здоровой, чтобы благополучно продолжить жизненные испытания подвалом, невниманием начальства, ропотом подчинённых и вечной нервотрёпкой, по поводу и без, в городском транспорте. Так вот, в те счастливые мгновения единения с тишиной, когда прекращалось лошадиное топанье и пьяная брань этажом выше; затихало назойливое хлопанье дверей; прекращалось музыкальное сумасшествие в доме и округе, я укладывалась в постель в полном «боевом» морозостойком комплекте и… надевала шапку.
Блаженство, какое-то тягучее преддремотное марево окутывало сразу, отделяя слух и зрение от всего мира. Перед внутренним взором начинали возникать картины – радужные, лёгкие, окрашенные сочно в неимоверные, чистые цвета, иногда совершенно немыслимых сочетаний. И всё это кружилось, наплывало крупным планом, как в кино. При моём желании рассмотреть детали, оно либо расплывалось, либо резко сжималось в интенсивнейший цветной луч, уходящий в неизведанную чёрную бесконечность. Бывало картины теряли свою красочность, но поражали сменой невообразимых форм пятен различных оттенков от белого до чёрного. После прелюдии, картины почти всегда складывались в какие- то реальные и конкретные образы людей, животных, пейзажи. Всё в сложной динамике, невероятных ракурсах и колоссальной скорости смены событий. Резкий звук где-либо в доме, или на улице, спугивал видения. Если шапка не съезжала с головы, всё восстанавливалось вновь и чаще всего с того места, с которого прервалось. Но особенно неприятны были такие моменты, когда гостями шапки были образы ушедших в мир иной близких и любимых. Волнующие мгновения таких свиданий с ними, обычно радостными, неунывающими, с сияющими улыбками, омрачались внезапным осознанием невозвратимости прошлого и острой тоской по невозможному. Картины и образы теряли цвет и начинали искажаться до такой степени, что сердце останавливалось в леденящем ужасе. Инстинктивно отбрасывая всё это, я порой сбрасывала шапку с головы и оказывалась лежащей в постели в темноте холодной квартиры с прикрытыми, но ещё не успевшими крепко уснуть глазами. Но, если уснуть в таких случаях всё же удавалось, сон был тягостным и чёрно-белым. Сны порой снились очень яркими и запоминались во всех подробностях. Они легко переносили меня в разные страны и эпохи, превращали, как в сказке, сопровождали чудесами. Бывало, события развивались столь странно и впечатляюще, что невозможно было устоять перед соблазном кому-то рассказать о них. Вот и теперь не дают мне покоя некоторые из последних.
Ну, слушайте!
Как обычно, надев шапку и насмотревшись игры света и цвета, я собиралась было уснуть, но тяжёлая ночь выталкивала почему-то из дома. До сих пор не могу понять, что это было. Было ли во сне, или наяву, и было ли…
Вроде бы улица, а вернее мой нынешний двор, были абсолютно пустынными и тёмными, как это и должно быть в глубине ночи. Было холодно. Двор я преодолела быстро, так и не встретив ни души. На углу проспекта и улицы, ведущей в степь, остановилась, почувствовав какую-то неясную тревогу. Чернота ночи поражала. Ни единой звёздочки на небе, ни одного огонька в окне, куда ни глянь. Вместе с тем, совершенно непонятно каким образом и откуда лился серый призрачный сумеречный свет. Он был везде: над крышами домов, торчащих, как пальцы в небо; над деревьями, хило растущими вдоль улицы; над пустым, изуродованным, загаженным бассейном. Построенный в виде запятой, или скорее кляксы, он был брошен строителями среди этих высотных пальцев на сиротское существование. Призрачный, зыбкий, слабый, шедший неизвестно откуда, свет вдруг высветил в черноте молчаливый поток фигур. Они спешили вниз по улице от остановки автобуса на углу проспекта. Казалось, эта река должна была грохотать, так оживлённы были жесты идущих. Но вокруг царила тишина глухой ночи.
Тени! Да, конечно, это были только призраки – лишь оставшиеся отражения от тех, что проходили здесь в часы пик. Стало страшно. Холод сковывал теперь не только тело, но и душу. Скорее! Скорее убежать от безмолвных, но таких живых и пугающих фантомов. Но ноги не двигались. Сердце бешено забилось. Я огляделась вокруг, ища спасения, но увидела только разлитое мерцание, чёрный бархат неба и скелеты высоток в обозримой округе.
Вдруг осенила мысль – взлети! Приподнявшись на цыпочки и вытянув вперёд руки, я внезапно осознала, что вес исчез, и я легко воспарила над землёй. Сначала немного – всего сантиметров на тридцать. Потом, убедившись, что летать я могу, резко взмыла над головами теней. Серые фигуры фантомов всё большим потоком и всё более оживлённо, как будто влекомые какой-то единой целью, стремились по улице. На мой взлёт отреагировали только двое, подняв на мгновение безликие и безглазые овалы вверх. В их внимании ко мне чувствовалась угроза и я, набрав полные легкие, рванулась ввысь наискосок к угловому дому. Страх всё ещё сковывал и тянул вниз, как неожиданно я почувствовала, что-то затрепетало за моей спиной. Мне показалось, большой белый плащ, но скорее огромные крылья, взметнулись сзади на моих плечах. Сразу стало легко. Я летела всё выше и выше -10й, 12й и вот уже 16й этаж… Но сумеречный свет исчез и я уже не видела внизу снующую толпу безликих. Я всё же не могла избавиться от страха перед ними.
То ли желание преодолеть страх, то ли желание попытаться понять что же есть они, заставило меня снизиться. Я слетала, быстро теряя высоту, переходя на бреющий полёт. Когда над землёй осталось метров пять, неведомая сила заставила меня сделать несколько кругов внутри пространства между моим домом и высотками. Меня несло, и сопротивляться этому было бесполезно. Приблизившись к своему подъезду, я намерилась было скрыться в его спасительной глубине, но пролетела мимо, увлекаемая будто водоворотом. Второй круг был уже, а на третьем я вдруг увидела со своей высоты что-то тёмное и очень маленькое в середине двора. Оно подпрыгивало каждый раз, когда я пролетала над ним. Снижаясь на очередном круге, я с ужасом поняла, что то, за моей спиной, начинает терять упругость и местами обвисать. Внизу, у земли, серые сумерки становились всё плотнее. Только близкое к падению моё состояние и всё ещё существовавшая возможность парить позволили увидеть, что прыгал ребёнок. Худой, бледный, болезненный ребёнок! Он вновь подпрыгнул из густого тёмного тумана, пытаясь дотянуться до покрывал, свисающих с моих плеч, но не достал. На мгновение овал его лица с закрытыми веками осветился рассеянным светом и от осознания увиденного, я потеряла не только высоту, но и силы.
О, боже! Это была я. Вернее не я, а моё измученное детство. Оно беззвучно кричало, показывая на меня поднятой вверх ручкой и пытаясь привлечь внимание снующих в своих заботах и всё спешащих теней. Невероятным последним усилием мне удалось увернуться от него. Двор вдруг показался пустынным и я вылетела на улицу. Там толпились призрачно подсвеченные фантомы. Я летела над их головами, почти касаясь их, пытаясь, но не имея сил взлететь выше, а они не видели меня. Они поворачивали пустые овалы друг к другу, оживлённо, но беззвучно обсуждали что-то на ходу, размахивая руками. Снижаясь, я видела, как мелькали иногда пустые глазницы и открывались тёмные отверстия ртов без губ. Вдруг я поняла – Маски! Как в Венеции на карнавале. Заученные, допустимые, принятые и признанные всеми движения и жесты. Коды известны и лиц не надо. Внутри нет ничего. В сущности - видимость жизни. От этого понимания стало так тяжело, что я стала на землю. Это было роковой неизбежностью, но и огромной ошибкой. Крылья за спиной обмякли, опустились и превратились в рядовой светлый пыльник.
И тут меня заметили!
Чувство этого внимания было таким жутким, что я похолодела. Толпа остановилась и, наконец, с прорвавшимся криком – Это она!- кинулась ко мне, сжимая кольцом. Передние уже размахивали руками перед самым моим носом, а задние теснили их, пытаясь дотянуться тоже. Я стояла в центре этого кошмарного кольца, как белая ворона в ночи. Беззащитная и задавленная я не ждала свободы. Ураганом проносилась жизнь, а внутри меня бешено стучал вопрос – Почему?- Внезапно толпа расступилась. Из моего двора вышло то, что так было похоже на меня в детстве. Оно протянуло ко мне ручки и двинулось навстречу. Я знала ещё из детских тайных поверий, встреча с собой это – конец. Во сне ли, или наяву, я вытянула руки над головой, и …потянулась. Почти реактивность, последовавшего за этим, моего стремительного взлёта оставила ошарашенную толпу далеко внизу с поднятыми вверх слепыми глазницами масок. В средине недавнего кольца неподвижно лежало голодное и больное детство. Меня несло к горизонту, где между небом и морем полыхал зелёный луч. Он резко разрезал пространство, и я открыла глаза. Была глухая ночь.-
1988год
Свидетельство о публикации №214111200110