Сирень

Ветхий забор отделял  наш огород от сада соседей. Вдоль забора они посадили сирень: белую, тёмно-сиреневую, с крупными цветами, как глаза, махровую, небесно-голубую и синюю с розовым оттенком. Я не знаю, откуда у них процветало такое разнообразие. А в центре их двора возвышался гигантский «букет» из древних стволов сирени. Даже с лестницы невозможно было оборвать её. Вот так и цвела год от года, всё выше поднимаясь к небу. Вокруг неё можно было водить хороводы, только для этого нужно было собрать человек десять, не меньше.
Я периодически влезала на забор, срывала каждого цвета по веточке соседской сирени, и  приносила букет домой. Бабушка смотрела сквозь пальцы на такое безобразие. Помещала букет в вазу с водой и ставила в большой комнате на стол.
Но в этот раз отец стал читать мне лекцию, что нельзя брать чужое, даже если оно оказалось наклонённым на нашу территорию. А я погружала лицо в сирень и делала вид, что мне очень стыдно.
- Сирень обрывать надо, чтоб лучше росла, - заявила мать, подозревая отца в не компетенции.
- Свою, но не чужую, - напомнил отец.
- А где она своя-то? Её вначале посадить надо, а уж потом советовать обрывать. Чего рвать-то? – мать вздохнула и изобразила что-то непонятное руками.
Она уже забыла, что это она говорила, что сирень надо обрывать для её же пользы. Отец растерянно посмотрел на жену.
- И всё же, - отец не мог позволить, чтобы воспитательный момент провалился.
- Повторяешься, - заметила мать.
- На свете есть много чего, что мы плохо усвоили, и что нам следует без конца повторять, - заявил отец.
- Я договорилась с соседями, они саженцами сирени обещали поделиться, - сказала бабушка.
- И где мы её посадим? – вмешался дед.
Про меня, похоже, все забыли. А я не знала, что мне делать с букетом. Бабушка тоже не могла вразумительно ответить деду, где найти место на нашем мизерном огороде для саженцев, которые собирались нам подарить щедрые соседи. Она подошла ко мне, обняла за плечи, посмотрела на букет и взяла его из моих рук. Теперь бабушка погружала лицо в цветущую сирень и улыбалась. Она понимала, что будет не вежливо отказываться от саженцев, выбрасывать тоже нельзя и сажать негде.
- Где у тебя голова была, когда просила у Костиных саженцы? Чем ты думала, моя дорогая? – спросил дед, подойдя почти вплотную к бабе Вере.
А она, улыбаясь, сунула ему под нос сирень.
- Смотри, Пашенька, какая красота, а аромат? Я люблю сирень. Ты же знаешь об этом. Забыл, как обрывал сирень у соседей, чтоб мне приятное сделать, когда ухаживал за мной? Я на седьмом небе была от счастья…
Дед смутился и обнял свою «боевую подругу».
- А мы палисадник перед домом сделаем. Вдоль всего дома под окнами и посадим сирень, - сказала мать. - А Васенька заборчик с дедом Пашей нам организуют. Мы там и цветочки посадим. Здорово я придумала! – похвалила сама себя мать.
Так мой неблаговидный поступок в семилетнем возрасте вылился во благо: палисадник с цветущей в конце весны сиренью под окнами и цветами, которые радовали нас до осени. А через десять лет нашей улицы не стало. На её  месте возвели гостиницу, два девятиэтажных дома, огромный магазин и сквер с фонтаном, а нам дали квартиры в шестнадцатиэтажном доме, что был возведён недалеко от станции на бывшем совхозном поле. Все жители нашей улицы уместились почти в одном подъезде и ещё квартир десять были выделены для них в других подъездах этого же дома.
Бабушка с дедом оказались в однокомнатной квартире на нашем, четвёртом этаже, где мать, отец и я стали жить в двухкомнатной квартире. Теперь нам до станции всего пять минут было идти, а не двадцать, как прежде. Гул проезжающих электричек и поездов, их гудки в разное время суток вписались в шумы дороги, что проходила под окнами.
О былой тишине мы иногда тосковали, но со временем смирились с тем, что есть. Побочный эффект цивилизации – шум, пыль и вырубленные деревья. Даже детская площадка казалась инородным телом среди дворовой пустыни. Зной и ветер, выжженные серо-жёлтые островки травы среди потрескавшейся земли.
Правда, нам обещали со временем посадить деревья и кустарники. Но почему-то не сказали, когда это время наступит. Мой дед отправился в лес, привёз несколько саженцев деревьев и сам посадил под окнами. Его примеру последовали другие жители нашей некогда дружной улицы. Садом наш двор не стал, но зелени оказалось достаточно, чтобы дети могли играть не на солнцепёке.
Песок в песочницу мы тоже завезли сами. То, что там было, песком назвать было нельзя. Отец возвёл несколько деревянных скульптур, сделал избушку на курьих ножках, стол со скамейками и приступил к созданию беседки, когда обнаружилось, материала не хватит. Соседи не остались равнодушными: притащили, кто что мог. Беседка по оригинальности превзошла все ожидания.
Я поступила в институт. До начала занятий можно было отдохнуть где-нибудь на природе, только мне некуда было ехать. Потом напряжённые занятия, зимняя сессия, которую я сдала весьма успешно. А в конце весны вдруг объявилась моя давняя подруга Тонечка.
- Катька! – закричала она, увидев меня в подъезде нашего дома, и бросилась мне на шею. – Здорово, родная.
Я увидела на её глазах слёзы. Это было так не похоже на неё, что я потеряла дар речи.
- Дыши ровнее, - сказала я. – Привет. Какими судьбами в наших краях?
- Да вот к родителям приехала на пару дней. Завтра меня Андрей заберёт. А давай со мной на выходные?
Я молча разглядывала высокую девушку, очень яркой внешности. Её дед был казак. Может, это его гены помогли сотворить такую внешность? Но моя бабушка почему-то говорила, что всё в Тонечке приторное какое-то. «Пересластила» природа. Слишком хороша». И этот акцент на «слишком» меня удручал. Она произносила это, как будто сообщала, что пересолила суп. И расстраиваться, вроде, надо, а с другой стороны это уже факт, с которым приходится мириться. 
Тонечка была года на три старше меня, удачно вышла замуж. Они купили дом за городом. А к родителям, что жили под нами в нашем доме, она изредка приезжала. Так вот перед летней сессией она пригласила меня на выходные к себе в загородный дом отдохнуть.
Я не могла пожаловаться, что слишком устала, но любопытство взяло верх, и я согласилась. Она забежала за мной утром, и мы поехали на машине её мужа в «Цветочный рай», как Тонечка называла свои «угодья». За рулём был Андрей, её муж. Довольно-таки высокий мужчина, спортивного телосложения, с правильными чертами лица. Всю дорогу Тонечка рассказывала о прелести загородного дома, забыв, наверное, что ещё год назад мы с ней жили в собственных домах. Правда, дома бывают разные и участки – тоже.
Тонечка училась на бухгалтера на заочном отделении. В свободное от учёбы время, она занималась в основном  благоустройством дома и участка, который стал своего рода рекламой для желающих оформить участок нестандартно, качественно и не слишком дорого. Она окончила курсы ландшафтного дизайна, очень хорошо разбиралась в цветоводстве. Я думаю, что и здесь без курсов не обошлось. Чем занимался её муж, бывший архитектор, я не знала. Скорее всего, проектировал дома состоятельным людям. А Тонечка благоустраивала их участки. Весьма полезный тандем в профессиональной сфере.
- Приехали! – объявил Андрей, муж Тонечки, вышел из машины, помог выйти жене, потом мне, поставил машину в гараж, а сумку с моими вещами отнёс в дом.
- Сейчас я для тебя организую экскурсию по участку и дому, - радостно сообщила Тоня.
- Может, не всё сразу? – попыталась возразить я.
- Что ты? Потом Андрей шашлыками заниматься будет, мы посидим возле костра, а завтра я хочу тебя в наш лес сводить.
- Ну, дом я вижу. Большой.
- Третий этаж мы хотим под бильярдную обустроить. Пока что два этажа сделали. Потом покажу.
- А куда вам так много? Вы же вдвоём.
- Ну, это сейчас мы вдвоём, а потом дети, внуки. Мы с перспективой строились, - улыбнулась Тоня.
Экзотические цветы на участке, дорожки, альпийские горки, водоёмы, деревья, цветочные арки, кусты и полянки, на которых вот-вот зацветут розы. Садовые качели под пологом из ветвистых роз. Клумбы, грядки, грядочки, беседка, бассейн, сад, огород, теплица, хозяйственное строение. И вновь полянка в окружении деревьев. И везде – дорожки: то по кругу тянутся, то странной геометрической формы, то прямые, как стрела, то полуовалы, то спирали. Участок, как и сама Тоня, тоже был чересчур красив. Всего было слишком много.
Её увлечением можно было восхищаться, но я понимала, что сама бы так ухаживать за растениями не смогла. Не потому вовсе, что была ленива или не любила цветы, просто каждый должен заниматься своим делом. Нет, мне нравились цветы, я получала истинное наслаждение от созерцания их великолепия, от ароматов, исходящих от них, но я понимала, что без труда ничего бы этого не было.
Если честно, я не очень комфортно ощущала себя среди этого великолепия. Сорок с лишним соток земли, дом комфортабельный со всеми удобствами в два этажа и третий под крышей. Рядом – лес, ручей, поля и овраги... Просторы вокруг ещё не были застроены состоятельными людьми, не были вырублены деревья, не скошена луговая трава и не примята машинами.
Экскурсия по дому была больше похожа на экскурсию по музею. В конце концов, мы добрались до гостевой комнаты, где на стуле лежала моя сумка. Потом Тоня показала мне то, что было необходимо знать гостю: где находится ванная комната и туалет.
Вечером нас Андрей угощал шашлыками, приготовленными на мангале, но для гостьи он развёл костёр, возле которого мы сидели и слушали, как потрескивают дрова, как в тишине шумят листвой деревья. Надо отдать должное её мужу, он не утомлял нас разговорами. Я оценила его умение внимать тишине. А потом он затушил костёр, убрал всё и ушёл, предоставив нам с Тоней полную свободу.
Она пригласила меня пить чай на открытую веранду. А к чаю – полный стол сладостей. Тонечка постаралась. Возле этой самой веранды росла сирень. Я вдруг вспомнила свой старый дом, в котором прошло моё детство, сирень под окнами и тихо проговорила:
         -  А ветер будто шепчет
Неслышные слова.
С сиренью этой Вечность
Ко мне на чай зашла.
Напомнила о бренности,
О суете людской
И о великой верности,
Дарующей покой.
Начинало смеркаться. Мы общались с Тонечкой до самой темноты. Я уже собралась отправиться спать, когда моя подруга предложила:
- Пойдем к беседке. Там так здорово ночью!
Я согласилась, и без всякого энтузиазма поплелась вслед за ней. Я не очень понимала её восторгов. Да и комариные песни меня не радовали.
- Подними голову, посмотри на небо. Ты когда-нибудь видела такое небо в городе? – спросила она.
Я нехотя подняла голову и обомлела: с небом происходило что-то странное. Сколько себя помню, оно всегда поражало меня своим величием, бескрайностью. Я всегда раньше ощущала себя микроскопической точкой по сравнению с ним. И вот теперь я стояла с открытым ртом и ничего не могла понять.
Небо стало маленьким, я видела его многослойность, и я при этом ощущала себя совсем по-другому. Будто я стою в большой комнате, где небо – это потолок, только не стабильный, не монументальный, а воздушный, усыпанный звездами. Половина меня в этой комнате, а другая половина вместе с головой в небе-потолке. Да и сами звезды мне казались раньше светящимися точками на темной плоскости, а теперь все было объёмно. Я видела всё в объеме, сама пребывала в нём. Будто я смотрела на небо не снизу вверх, а сбоку, и взгляд мой был на уровне этих звезд. Я была и в небе, и на земле одновременно. Нет, описать это просто невозможно.
«Боже! – подумала я, - как такое может быть?»
Но это было. Правда, объяснения на все «почему?» и «как?» я не находила. Я была потрясена и сказала об этом Тоне.
- Я не вижу того, о чём ты говоришь, - проговорила с огорчением она.
- Ну, как же? Смотри – туманности, скопления звезд, потом слой, похожий на полоску облачности, а потом новый слой и снова звезды, но уже другие, нижние совсем близко к земле, а эти дальше, и их немного, вернее, их меньше, они дальше друг от друга. Таких слоёв очень много. А на самом верху – темнота и одинокие звёздочки, там нет туманностей и скоплений, как в нижних слоях, нет...
- У меня голова разболелась, - пожаловалась Тоня, - я пытаюсь увидеть то, о чём ты говоришь, но этого нет.
- Ты не понимаешь. То, что я сейчас вижу, возможно, никто никогда не видел... Небо маленькое. Это чудо...
- Что значит «маленькое»? - переспросила Тоня, испуганно глядя на меня.
- Не знаю. Это ощущение. Я могу его всё вобрать в себя. Я не знаю, как это передать, - чуть не плача, проговорила я.
- А может, и не надо это никому передавать? Может, это для тебя только? – вдруг осенило Тоню. – Ты лучше посмотри на мой можжевельник.
- На какой? Их же у тебя три... Постой, ты же посадила их в вершины большого треугольника...
- Тогда на меня посмотри, я в центре этого треугольника встану.
Зачем я должна была её разглядывать среди кустов в темноте, я не знала. Хотя светила луна, да и фонарь был за забором. Тонины игры мне были не понятны. Но я не успела что-либо сказать ей, как она побежала к беседке и скрылась в темноте. Я пригляделась и не увидела её.
- Ты где? – спросила я.
- Да здесь же, - услышала я голос Тони.
Я присмотрелась и чуть не села на грядку с розами.
- Ну? – спросила она в то время, когда моя челюсть отвисала всё ниже и ниже: - Увидела меня?
- Увидела, - я затрясла головой, - только что-то странное. Ты не пугайся...
- Ладно, говори. Ты чего головой трясешь?
- А ты бы не затрясла, если бы увидела такое?
- Какое «такое»? – опешила моя подруга.
- Тоня, я нормальный человек...
«Вступление, конечно, аховое, чтобы не напугать подругу. Она, вроде, и не спрашивала меня об этом. Но как-то я должна объяснить то, что вижу. Может атмосфера в её саду создает такой эффект, или что-то в самом пространстве открылось...»
- Вот, стою я, - сообщила я ей очевидный факт, - а там, - я показала рукой в центр того самого треугольника, куда она встала, - там, - повторила я, - должна стоять ты. Освещения от луны и соседнего с домом фонаря достаточно, чтобы хорошо всё видеть... Я с тобой разговариваю, но вижу только твою голову, а вместо туловища - огромный куст, растущий из напольной вазы. Но я знаю, что никакого куста и напольной вазы там нет.
- Как интересно! – воскликнула Тоня. - А если я встану к самому можжевельнику?
Она вновь исчезла на несколько секунд и уже в нормальном виде проявилась возле куста.
- Все в порядке, - вздохнула я, - я вижу тебя нормальную.
В моей подруге просыпался азарт исследователя.
- А если я встану возле клумбы?
Она побежала от куста к клумбе.
- Боже! – воскликнула я, потому что не видела такого никогда.
За бегущей Антониной я увидела светящийся след. По траектории её передвижения оставались светящиеся следы её самой. Дорожка из множества светящихся Антонин тянулась за ней. Я не знаю, как объяснить то, что происходило. И, наверное, не поверила бы, что такое возможно, если бы не видела всё это сама обычным физическим зрением.
Спустя много лет мне в руки попала одна фотография. Мастер смог снять танцующую девушку. У фотографа была прекрасная аппаратура. Так вот, на той фотографии был виден точно такой же след от движения девушки, какой я видела тогда.
- Что ты увидела? – почти прошептала Тоня.
- След от твоего передвижения. Одновременно и начало твоего движения, и само передвижение, и конец... Всё сразу... Будто исчезла протяженность во времени и поэтому ничего не исчезает. Всё есть сейчас, когда нет ни прошлого, ни будущего, а есть только Вечное Настоящее. Множество светящихся Антонин протянулось за тобой шлейфом. И только когда ты остановилась, эта дорожка исчезла. А пока ты бежала, она тянулась за тобой.
- Правда? Тогда я побегаю, - с восторгом выкрикнула Тоня.
Она пробежалась еще несколько раз. Эффект был тот же самый.
- А если я встану посреди беседки, как я впишусь в природу своего участка? – вошла в азарт моя подруга.
- Не знаю, - ответила я.
- Ты посмотри, - посоветовала мне она.
- На что?
- На меня. Я встану в центре беседки, а ты посмотри, что увидишь? – как бестолковой ученице, объясняла Тоня.
Она пошла к беседке, встала в центре её и замерла на мгновение. Я это видела. Но почему-то она не задержалась там. Я увидела, как Тоня медленно «переехала» к краю беседки. Не передвинулась, шагая, к краю, а «заскользила», стоя при этом неподвижно. Ноги её удлинились и встали на землю. Я сказала ей об этом.
- Но я не двигаюсь, я стою в центре беседки, - она потопала ногой по полу для убедительности.
- А что я могу поделать, если вижу тебя перед беседкой на земле, и топаешь ты ногой по ней же, матушке нашей, родной земле.
- Здорово! – воскликнула Тоня.
- Может быть. Не знаю. Я бы не торопилась с определениями. Все это не укладывается в привычные нормы восприятия. Это что-то запредельное. Если бы сейчас кто-нибудь нас услышал, то решил бы, что мы из сумасшедшего дома сбежали, - проговорила я.
- А давай теперь я посмотрю... Встань в центр треугольника из можжевельников...
- Хорошо, - согласилась я.
Тоня встала на моё место возле грядки цветущих роз, а я потащилась в центр этого странного треугольника. Мне стало жутковато. Я поняла, что Тоня ничего не увидит, потому что игра закончилась, время ушло, мы уже устали...
И вдруг Тоня проговорила:
- Слушай, что-то мне жутко стало. Может, хватит? Я не хочу смотреть, я хочу спать.
Я облегченно вздохнула, потому что тоже вдруг ощутила, что глаза мои слипаются от усталости, и я готова лечь спать под любым кустом.
- Пошли домой, - проговорила Тоня. – Только, не рассказывай никому, что ты видела. По крайней мере, сейчас. Может, потом когда-нибудь.
- Хорошо.
И мы сделали вид, что не было этой необыкновенной ночи. Но я понимала, что можно молчать, можно прятать от посторонних глаз произошедшее или, наоборот, пытаться разобраться, проговаривая кому-то, ничего уже не изменится, Событие произошло. А вот как оно повлияло на нас, какие изменения принесло с собой, это ещё предстояло увидеть и понять.
На следующий день Тоня вместе с Андреем решили устроить мне прогулку по лесу. Андрей взял корзину для грибов. Я поспешила сообщить, что не разбираюсь в грибах, так что грибник из меня, как из моей бабушки астроном. Моё сравнение озадачило Тонечку.
- Почему астроном?
- Потому что для моей бабушки нет различий, что там сияет на небесных просторах. Это всё просто звёзды. Так и для меня все грибы – просто грибы.
- Ну и прекрасно, - улыбнулся Андрей. – Гриб от шишки отличить в состоянии?
- Надеюсь.
- Это уже лучше. Я всё равно никому не могу поручить это ответственное задание. Мы идём гулять по лесу. А корзина – это атрибут, чтоб лишних вопросов соседи не задавали.
- Успокоил, - сказала я.
- Что-то я не видел, чтоб ты особенно нервничала по этому поводу, - Андрею было весело.
Либо он проснулся в хорошем настроении, либо заигрывал со мной. Я предпочла думать, что это связано с хорошим здоровым сном, повлиявшим на его расположение духа. Но не смогла удержаться, потому что это было сильнее меня. От характера не избавишься. Звёзды так расположились в момент моего рождения, что влияли на моё красноречие, желание вылезти и острить. А вот удачно или нет, это уже другой вопрос.
- Особенно – это как? Биться головой о стены вашего чудного дома, бегать по дорожкам среди цветников и волосы рвать на себе?
- Это уже буйное помешательство. А нервы заставляют нас нести всякую чушь, вроде той, что я только что услышал.
- Доходчиво. И главное, сразу в цель. Так что вопросов больше нет, - сказала я, улыбаясь.
- Ну, мы идём или до утра будем препираться и вопросы задавать? - проговорила Тонечка.
  В Тонечке проснулась ревность. Как можно было с её данными ревновать мужа к невзрачной, угловатой девушке, не способной на подлость. Последнего она, допустим, не знала. Может, заниженная самооценка привела к странному перевёртышу, когда здравомыслие заблудилось в дебрях эмоций и нарисованных буйным воображением картин? Я взяла её под руку и, глядя в глаза, спросила:
- Может, заведём меня в дебри и бросим, чтоб языком не болтала?
- Господи! Ты, похоже, не исправима, - вдруг улыбнулась Тонечка.
В лесу мы шли за Андреем «гуськом», всё дальше углубляясь в чащу. И вдруг мы оказались на дне пересохшего русла какой-то древней реки. По берегам возвышались деревья, словно из сказки, а на дне лежали валуны разных размеров и цветов, гладких и не очень среди россыпи мелкой гальки, песка, глины и коряг, застывших, словно монументы. Чем дальше мы шли по петляющему углублению, тем величественнее становился лес, и тем сильнее было ощущение, что кто-то следит за тобой из-за стволов деревьев и не хочет пускать тебя дальше. Солнечным лучам всё труднее становилось пробиться к нам.
- А куда мы, собственно, направляемся? – вдруг не выдержала я.
- К древнему капищу, - сообщил Андрей.
- И ты уверен, что нам надо именно туда? Хранители из-за каждого дерева на нас смотрят.
- Шутишь? – спросил Андрей.
- Мне не по себе как-то, - призналась я. – Я лучше здесь посижу. А вы… идите…  там… чудеса…
- С чего ты взяла? – спросила Тоня.
- С сакральными местами лучше не шутить. Нас никто не звал туда. Разрешения мы тоже не спрашивали.
- Там такие камни необыкновенные… с лицами даже есть, - сказал Андрей. – Мне сосед рассказывал.
- А он тебе не говорил, что теперь кричит по ночам. И никак не может отделаться от страха. Чего приволок оттуда?
- А ты откуда знаешь? – спросила Тонька.
- Догадалась.
- Плиту какую-то с надписью, он её у порога положил, - сообщила подруга.
- Отнести обратно её надо. И чем быстрей, тем лучше.
- Он вот уже неделю, как болеет, - начал Андрей.
- Пусть на тележке увозит, если хочет жить, - вдруг резко сказала я и только потом осознала, что сама не понимаю, чьё предупреждение озвучила. 
Вначале произнесла, потом дошло, что сказала. Я резко повернулась и увидела, как мелькнула какая-то тень за деревом.
- Простите нас! - крикнула я и объявила: - Я возвращаюсь. Вы со мной?
- Ну, да, - сказала Тонька. – Я в дизайн хотела вписать необычные булыжники с ликами. Но мне что-то расхотелось.
- Как скажешь, - сказал её муж.
Он помахал рукой кому-то и крикнул:
- Не сердись!
- Кому это ты кричишь? – спросила Тонька.
- Тому, чей покой хотели нарушить, - ответил он.
- Ты его видел? – испугалась она.
- Нет, - сказал он резко. – Всё-всё, пошли.
Чем дальше мы уходили от древнего капища, тем легче становилось у меня на душе. Мы вновь шли по лесу и вдруг набрели на поляну, которая была просто усеяна грибами. Андрей поднял руку с корзиной и спросил:
- Что это?
- Внизу – грибы, в руке – корзина? – ответила я.
- Но так не бывает, - заявил он.
- Ты думаешь, что более нормально, когда корзина стоит на земле, а грибы парят в воздухе? – спросила я.
- Брось юродствовать. Ты же видишь, о чём я. Грибов видимо-невидимо и все белые.
Я вновь увидела мелькнувшую тень возле дерева и сказала:
- Наверное, это благодарность хранителей.
- За что? – спросила Тоня.
- За то, что вернулись, что было принято решение объяснить вашему соседу важность возвращения взятой с капища плиты на место…
- Странно всё это, - сделала вывод Тонечка.
Андрей буквально за пять минут наполнил корзину грибами, и мы продолжили путь. Уже на кухне, когда мы переоделись, умылись и сели обедать, Тонечка вдруг спросила:
- И всё же, откуда ты узнала, что сосед что-то принёс домой с капища?
- Я не знала, но предположила. Человек был на капище, рассказал об увиденном там Андрею. И если ваш сосед что-то притащил оттуда, это могло выйти ему боком.
- Сложно как-то.
- Нет. Это элементарный здравый смысл, - возразила я.
Тонечка промолчала, но я ощутила каким-то неведомым образом, что она пытается связать то, что произошло с нами накануне ночью с последующими событиями. Мне было не до предположений и скоропалительных выводов. Я просто боялась смотреть в ту сторону, и была уверена, что чудесности не были связаны со мной. Мне просто приоткрыли на время завесу, чтобы их показать.
После обеда я стала собираться домой.
- Может, останешься? Андрей не сможет отвести тебя в город сегодня. А завтра нам по делам придётся ехать…
- Нет, - сказала я. – Мне домой надо. У вас же станция здесь недалеко. На электричке доберусь. Как добраться до станции объяснишь?
- Мы довезём тебя. Подожди, - вдруг воскликнула Тонечка, будто я могла убежать, не зная дороги.
Я вопросительно посмотрела на неё и сказала:
- Жду.
Она убежала куда-то, а через некоторое время вернулась с букетом сирени.
- Спасибо, - я обняла подругу и шмыгнула носом.
В полупустой электричке я сидела возле окна с огромным букетом. На душе было почему-то тревожно, а причину тревоги я расшифровать не могла.  На следующей станции напротив меня сел мужчина в сером костюме лет на десять моложе моего отца, достаточно приятной наружности. Мне показалось, что с его появлением откуда-то подул холодный ветер. Я решила, что этот сквозняк из тамбура, куда курильщики периодически выходили курить.
- Сирень? – спросил он.
Я промолчала.
- Да успеешь ты, успеешь, - вдруг произнёс он.
- Куда? – не удержалась я.
- Попрощаться.
- С кем? – насторожилась я.
- С дедом. Пусть мой медальон захватит, - сказал он и пошёл в тамбур.
А оттуда выбежал бледный парень, что выходил курить. Он сел на своё место, и я услышала его голос у себя за спиной:
- Всё, на хрен, бросаю пить.
- Да ты и не пил.
- Не важно. Значит, курить брошу.
- Чего случилось? – спросил его спутник. – На тебе лица нет.
- Представляешь, мужик заходит в тамбур, в костюмчике сером, улыбается и исчезает. Как тебе это нравится?
- Может, ты отвернулся, а он в другой вагон прошёл?
- Ты думаешь, я идиот?
- Я ничего не думаю. Ты чего курил?
- Сигареты, мать твою, не травку же…
Я насторожилась. Со станции я решила вначале зайти к бабушке. Позвонила в дверь.
- Сирень, - улыбнулась она.
- Да, от Тони. А дед где? – спросила я.
- На кухне. Альбом с фотографиями рассматривает. Проходи. Чего замерла возле двери?
Я успокоилась, прошла на кухню, села рядом с дедом и вдруг открыла рот от удивления. Дед рассматривал фотографию того самого мужчины, что подсел ко мне в электричке.
- Я его совсем недавно в электричке встретила. Сел напротив меня. Странный такой. Ахинею какую-то нёс.
- Про медальон? Просил передать, чтоб я захватил его с собой? – спросил дед, грустно улыбаясь.
- Да. А ты откуда знаешь?
Бабушка закрыла рот ладошкой.
- Ну-ну, - сказал дед. – Без паники. Ты иди домой, Катюша. Нам надо с твоей бабушкой поговорить.
А утром бабушка сообщила, что деда не стало.
- Он просил передать вам, чтоб не горевали. Смерть – это всего лишь переход из одного мира в другой. Лет сорок назад его друг детства оказался в больнице. Когда Паша пришёл его проведать, Семён сказал ему, что смерть – это освобождение от страданий, что люди уходят и рождаются вновь, что ему было видение ночью.
- Я умру сегодня, - сказал Семён.
- Но врачи говорят, что операция прошла успешно, - возразил ему Паша.
Семён ничего не ответил, протянул медальон и сказал:
- Когда твоё время придёт, я объявлюсь и напомню, чтоб ты не забыл взять его с собой.
Бабушка сделала паузу и, вздохнув, сказала:
- Мы все здесь гости. От судьбы не убежишь. Так что бесполезно горевать. Да и Пашенька просил вас после похорон посидеть за столом, будто праздник в доме. Чтоб общались, но не горевали.
Отец стиснул зубы. Мать украдкой вытерла скатившиеся слёзы. А я молча обняла бабушку. Через три дня мы похоронили деда. Его могила утопала в сирени, которую принесли соседи. Оказывается, дед тоже очень любил сирень. А потом бабушка объявила, что дед просил сделать родственный обмен. Так бабушка переехала к моим родителям, а я оказалась в однокомнатной квартире.
Ещё один год пролетел среди забот и хлопот. Я успешно сдала очередную сессию. Впереди – летние каникулы, только вот уезжать мне было некуда. Мать на время каникул устроила меня к себе на фабрику убирать цех. Я согласилась. Мне нужно было заработать на зимнюю одежду и сапоги. Со следующей недели начиналась моя трудовая жизнь.
В выходные я решила пойти в парк, вышла из дома и столкнулась нос к носу со своими одноклассницами. Две Нади стояли возле моего подъезда, словно поджидали меня. Они и в школе сидели за последней партой вместе много лет подряд, вместе и в медучилище поступили, а я с оставшимся большинством продолжила учиться в школе.
Мне показалось странным, что они ушли, потому что учились очень хорошо. Одна – с длинной светло-русой косой до колен с огромными голубыми глазами, другая – с тёмно русыми вьющимися волосами до плеч, кареглазая красавица. Одну мы звали Надеждой, другую Наденькой, чтоб не откликались вместе, когда обращались к одной из них.
При всей внешней непохожести они всё же были очень похожи: всегда по-взрослому серьёзны и рассудительны. Я поняла, что они поджидали именно меня у подъезда, потому что знали, что люди с нашей улицы переехали сюда. Я была рада встрече, они, похоже, тоже. Почему они решили проведать  меня в этот летний день, не знаю. Так сложилось.
Мы сели на скамейку во дворе, рядом над клумбой летали бабочки и стрекозы. Они будто специально прилетели к нам. Я узнала, что подружки совсем недавно обе вышли замуж, закончили медучилище. Мы вспоминали наших одноклассников.
- А помнишь Нинку? – спросила Надежда и поправила косу.
- Конечно. Мы же сидели с ней за одной партой, - сказала я, - перед вами. Она в мединститут поступила. Теперь, должно быть, второй курс закончила. Наверное, сдала сессию и отдыхает. А чего она с вами не пришла?
- А ты не в курсе? – спросила Наденька.
- В курсе чего?
Я ощутила некое напряжение, когда разговор зашёл о Нинке. Девушки переглянулись, словно решая, стоит ли говорить.
- У неё мама терапевт, - вдруг вспомнила Надежда.
- И что?
- Да мы сейчас видимся редко. Переехали жить к мужьям. А она с родителями живёт…
- Девочки, что-то вы мне не договариваете. Ну?
Они почему-то вздрогнули от моего окрика.
- Она пить стала. А потом и наркотики появились. Жаль. Это всё Сашка виноват, - сказала Наденька.
- Сама виновата. Где её голова была? Её познакомили с  таким хорошим парнем, а она…
- И что теперь? – спросила я.
- Её мать по блату в какую-то клинику устроила. За большие деньги, чтоб не сообщали никуда.
- И давно она пьёт? – поинтересовалась я.
- Да сразу после школы. А в институте ещё и наркотики прибавились, - вздохнула Надежда.
- Так она вылечилась или нет?
- Держится, вроде. Её родители дом продают. Хотят увезти подальше отсюда, - сообщила Наденька.
В парк в этот день я так и не попала. А потом начались мои трудовые будни, плавно перешедшие в учёбу. Со дня моего знакомства с мужем Тонечки, мы периодически виделись с ним. Он приезжал раз в две недели проведывать родителей Тони или привозил свою жену к ним. Но как-то так получалось, что он «сталкивался» со мной либо в подъезде, либо возле него.
Он радовался, как ребёнок, смешил меня, провожал до станции, если я ехала в институт или до двери квартиры, если я возвращалась. А потом наши «случайные» пересечения участились. И вдруг до меня дошло, что он ищет этих встреч. Наступила дождливая осень.
Как-то утром меня разбудил звонок в дверь. На пороге стоял Андрей.
- Извини, на улице дождь, промок, тебя ожидаючи.
- Зачем? – спросила я.
- Что зачем?
- Зачем ждал? Сегодня выходной, - я посмотрела ему в глаза и вдруг проговорила: - Ты не к родителям Тонечки приехал. Ты из-за меня здесь оказался. Ведь так?
Он смущённо улыбался.
- Впустишь? – спросил он.
- Нет. И не смей больше встречать меня.
- Но…
- Без всяких «но». У тебя жена – красавица. Ты чего надумал? Не смей! – выкрикнула я и захлопнула дверь.
Я села на пол и расплакалась.
«Если я равнодушна к этому человеку, тогда почему плачу? Жалею упущенную возможность? Нет. Андрей мне был симпатичен. Не более того. А что он там себе нафантазировал, это его проблемы».
Я встала, и в это время вновь раздался звонок в дверь. На пороге стояла Тонечка. За то время, что мы не виделись с ней, она ещё больше похорошела.
- Ты? – спросила я, словно передо мной стояло привидение. – Ты же промокла вся. Заходи, - я схватила её за руку.
- Андрей у тебя? – стуча зубами, спросила она.
- Нет. Но он буквально за полчаса до тебя звонил в мою дверь, в гости напрашивался. Я его послала далеко и надолго. За свою резкость прошу прощения перед тобой.
- Спасибо.
Тонечка села на пол и заплакала. Это уже становилось неким ритуалом. Вначале – я, теперь – она. Кто следующий?
- Господи! Вставай, снимай мокрую куртку. Сейчас я чайник включу.
- Он же гуляет от меня. Вначале у него была Нина из мединститута. У неё начались проблемы определённого рода и он, вроде, с ней расстался…
- Девушка стала пить и наркотики…
- Откуда знаешь?
- От девчонок. Похоже, это наша одноклассница. Я с ней за одной партой сидела. Такая тихоня, немного заторможенная, училась, правда, очень хорошо. Мне всегда казалось, что она спит на ходу. Может, и, правда, не высыпалась, занималась много? Её родители репетиторов с десятого класса наняли. Вот же паутина!
- Ты о чём? – спросила Тоня.
- О переплетении судеб.
- А последнее время Андрей зачастил к моим родителям. Ну, я и решила…
- Он встречал меня случайно возле подъезда раз в две недели, провожал до станции и всё. Он рассказывал обо всём на свете. Может, ему выговориться надо было? Я садилась в электричку и забывала о нём, пока он не появлялся снова. Если это были ухаживания с его стороны, то я ничего не понимала вплоть до сегодняшнего дня.
- Прости меня, - прошептала Тонька.
- За что?
- За то, что плохо подумала о тебе.
- Ладно. Чайник вскипел. Держи тёплую кофту. Тебе нельзя простывать.
В дверь опять позвонили. Я подошла к глазку и, вздохнув, вернулась на кухню.
- Там твой за дверью. Что делать будем? Впускаем или отсиживаемся?
- Впусти, - сказала Тонечка.
Я открыла дверь.
- Вопрос какой ко мне иль как? – спросила я.
- Я замёрз, - сказал Андрей.
- Свитер одолжить? – спросила я.
- Чаю горячего дай.
- Ну что ж, воды у меня много, для хорошего человека не жалко.
Он заулыбался.
- А Нина уехала из нашего городка. И уже никогда не вернётся, - вдруг выпалила я.
Он не стал спрашивать, откуда я знаю о ней.
- Я в курсе. Я встречался с ней ещё до знакомства с Тоней. Весёлая компания. Последний курс института. Милая девушка. Было в ней что-то трагичное. Иногда, когда я касался её волос, мне казалось, что это пух цыплёнка. Да и она сама была уж очень похожа на беззащитного цыплёнка. А потом она стала пить. Мы поссорились с ней из-за этого и расстались. Я женился на Тоне. А потом узнал, что в её жизни появились и наркотики. Жалко девчонку, пропадёт. Я с её матерью разговаривал. Периодически привозил деньги на лечение. И всё.
- А почему она тебя Сашей называла?
- Не меня, а парня, который её к спиртному и наркотикам пристрастил. Я Тонечку люблю, - он посмотрел на меня и грустно улыбнулся, - а ты… неземное существо. По отношению к тебе у меня – восторг. Но если бы мы по воле судьбы оказались вместе, я бы не знал, что с тобой делать? Молиться? Получать наслаждение от созерцания? Я бы не смог прикоснуться к тебе. Как и сейчас не смею.
- А зачем тогда?
- Искал встреч с тобой? Не мог удержаться от соблазна видеть тебя. Ну, знаешь, как в храме люди приходят к иконам, покаяться, рассказать, чем живут, чтоб спокойно жить дальше.
- А сегодня?
- Сегодня я голову потерял. Тонечка что-то скрывает от меня. Ты не появилась возле подъезда, как обычно. Это потом я вспомнил, что сегодня выходной. Ты… впустишь меня?
- Впущу. Икона, говоришь? – я вдруг улыбнулась и обняла Андрея. – Там, на кухне, твоя Тонечка. Иди, уж.
Я ощутила благодарность, идущую от него.
 «Ну, вот, всё разрешилось», - подумала я.
Уезжали они в состоянии некой благости. Тоня, наконец, сообщила мужу, что ждёт ребёнка и её тревоги по большей части были связаны именно с этим. Дверь захлопнулась. Я осталась одна в пустой квартире. Можно было облегчённо вздохнуть, порадоваться за подругу. И я пыталась это сделать, но чем больше старалась, тем сильнее ощущала грусть, от которой не могла избавиться.
И тогда я честно призналась сама себе, что мне будет не хватать бесед с Андреем, его шуток и смеха, что я какой-то частью себя, неведомой и загадочной, всё же желала, чтобы кто-то ждал меня у подъезда, радовался, как ребёнок, увидев меня. Я вспомнила, как сияли глаза Андрея при встрече со мной. И вдруг осознала, что этого больше не будет никогда. Не будет тайны взаимодействия, поиска ответов на его не простые вопросы.
Иллюзии рассеялись. Но тогда почему что-то скребётся внутри и хнычет?
«Я боюсь одиночества. Эти встречи создавали иллюзию, что я кому-то нужна. Внимание мужчины было приятно. Но это не любовь. А мне хотелось любить и быть любимой. Но хотеть и иметь – не одно и то же. Всё приходит в своё время, если должно прийти», - подумала я, подошла к окну, за которым лил дождь, а одинокие прохожие под зонтиками пробегали мимо.
И вдруг словно открылось что-то, что позволило стихотворным строкам прорваться наружу. Я взяла ручку и стала записывать:
- Тоска из прошлого в сейчас
В окно дождём ко мне стучится,
А фонаря печальный глаз
На сны ожившие косится.
Картин объёмных карнавал,
Дней прожитых смешенье,
Как будто временной портал
Открыл проход для нарушенья:
Разлуки боль там сладко спит,
И страх не вырос из пелёнок,
А голоса лишённый быт
Вдруг видит мир, что слишком тонок.
Пустые встречи без следа,
Без эха в настоящем споры,
Поступков странных череда,
Тревожащие душу взоры.
Печать неоновых витрин,
Фонарной смуты возрастанье…
И увядающий жасмин,
Хранящий холод расставанья.
Тоска из прошлого в сейчас
В окно дождём ко мне стучится,
А фонаря печальный глаз
На сны ожившие косится…

Я писала и писала, не замечая, как слёзы капают на исписанный лист. Я поставила вначале точку, а потом ещё две, словно подчёркивая незавершённость, закрыла блокнот и бросила его на подоконник.
Мне не стало легче, но появилось ощущение, что что-то изменилось. Словно я вышла из тёмного лабиринта на свет. Закончился период блужданий, пустых надежд и ожиданий.
А за окном нудный дождь пел свою заунывную песню под холодные порывы ветра. Казалось, наступили вечные сумерки, когда невозможно определить день сейчас или уже вечер. Я легла на диван, укрылась тёплым пледом и почти сразу же уснула.
Первое время я выходила из подъезда и смотрела по сторонам. Я не хотела себе признаваться в том, что ждала чуда. Но если бы это «чудо» в облике Тонькиного мужа снова появилось у подъезда, я бы была в большей степени напугана, нежели обрадована.
Слава Богу, что у него хватило здравого смысла не попадаться мне на глаза, пока шторм не превратится в штиль. Думаю, что Андрей испытывал нечто подобное. А потом всё как-то выровнялось, успокоилось, но пространство всё равно оберегало нас, не давая возможности пересечься.
При отсутствии ярких событий день настоящий был похож на предыдущий. Дни сливались в сплошную линию: пародию на безвременье. А потом слезливая осень закончилась, выпал снег, наступила зима, пора экзаменов. И, как ни странно, я ожила: радовалась неимоверной загруженности, заслуженным отличным оценкам в зачётке и строила планы на каникулы.
День сдачи последнего экзамена выдался хоть и морозным, но весьма солнечным. Снег искрился и скрипел под ногами прохожих. Я выбежала из института, размахивая сумкой, и невольно зажмурилась от яркого света. И вдруг услышала:
- Это что? Особый ритуал: ударить сумкой человека, а потом зажмуриться и ждать реакции?
- Извините. Я экзамен сдала, - сообщила я кому-то, кто казался мне всего лишь пятном.
Глаза слезились. Я слишком медленно привыкала к яркому свету, а может, выжидала, что тот, кого я ударила нечаянно сумкой, уйдёт? Вслед за мной из института выбежали ещё две однокурсницы, налетели на меня и рассмеялись. Я открыла глаза и рассмеялась вместе с ними.  Впереди, на приличном расстоянии от нас стоял молодой человек, за нами – двое мужчин что-то обсуждали. На другой стороне улицы какой-то парень помахал нам рукой. Я так и не поняла, с кем из них столкнулась?
Я отказалась идти в кафе вместе с девчонками и поехала домой. Пока шла от станции, любовалась деревьями в снежных шапках. Мысли плавно проплывали, не оставляя следа в моей уставшей от напряжения последних дней голове.
Дверь подъезда приоткрылась, в образовавшуюся щель выглянул Вовка, наш сосед с седьмого этажа. Он был старше меня на год. Через два года после поступления в институт он был вынужден бросить его и пойти работать. На его руках осталась семилетняя глухонемая сестра после того, как родители трагически погибли во время восхождения на очередную вершину. Они были инструкторами, сопровождали группы альпинистов. И однажды просто не вернулись. Кто-то говорил, что они спасли всех, а сами погибли.
Дверь снова закрылась, потом Вовка вновь выглянул в дверной проём и улыбнулся.
- Здравствуй, - сказал он.
- Играем? – спросила я.
Он пожал плечами и, наконец, вышел из подъезда. И почти тут же вновь распахнулась дверь, и я увидела Вовкину сестру. Она молча смотрела то на Вовку, то на меня. Потом сняла ранец, поставила перед собой и улыбнулась.
- Сама тащи, - произнёс Вовка, словно сестра могла его услышать.
Я обратила внимание на едва заметный знак рукой с её стороны, чуть раздражённый - с Вовкиной.  Девочка вздохнула, подняла рюкзак, и почти сразу же он оказался у неё за спиной.
- В школу на дополнительные занятия едем. Она в интернате для глухонемых учится, но я её забираю не только на выходные, но ещё и три раза в неделю. Чаще не могу. А она возмущается, - произнёс Вовка, глядя на меня.
Он молча протянул руку сестре. Она ухватилась за неё, и они пошли по заснеженной дорожке к станции. Я отошла чуть в сторону, пропуская их. Потом открыла дверь подъезда и ощутила, что кто-то смотрит мне в спину. Я повернулась и увидела парня, который стоял возле института.
- За мной шёл? – спросила я.
- Ехал.
- Это я на тебя налетела сегодня?
Он молча кивнул.
- Чего хотим?
Он пожал плечами.
- Извини. Я вышла из тёмного помещения на яркий свет и непроизвольно зажмурилась. Я ничего не видела.
Он молча выслушал моё извинение и улыбнулся.
- Ещё претензии имеются?
- Нет.
- Гора с плеч. Ну, тогда я пошла?
Он вновь пожал плечами.
- Весьма красноречиво. Да ты, брат, оратор, - улыбнулась я и забежала в подъезд.
Начало каникул меня порадовало. Я зашла к родителям. Сообщила о своих успехах, пообедала и отправилась к себе отсыпаться. Утром я проснулась с намерением   съездить в музей. День был морозный, солнечный и, главное, тихий.
На том же самом месте стоял вчерашний «потерпевший».
- Ты что? Всю ночь на боевом посту? Видно, удар сумкой был серьёзней, чем я думала.
Парень засмеялся.
- Да нет. Я живу в соседнем подъезде. Решил прогуляться с утра, а здесь опять ты. У меня отпуск с сегодняшнего дня. Я работаю возле вашего института.
- Дороги убираешь?
- Почему?
- Ну, возле нашего института проходит дорога. И что ты можешь делать на ней?
- Тебя ждать. А работаю я в соседнем здании.
- Но там научно-исследовательский институт…
- Ну, да. Я биохимик. В том году институт закончил. Заведующий кафедрой порекомендовал меня своему другу. Вот так и попал в лабораторию. А сейчас – я свободен, - вдруг выпалил он.
- В каком смысле?
- Во всех, - засмеялся он.
- Тогда приглашаю в музей. Давно собиралась…
- В какой?
- А, - я взмахнула рукой, - по дороге решим.
- Ты математик?
- Почти. Будущий психолог.
- А почему «почти»?
- Просчитывать приходится, - улыбнулась я.
Его глаза сияли, как у Андрея.
- Ты не боишься ко мне прикасаться? – вдруг спросила я.
- Нет. Я что-то должен знать, чего не знаю?
- Один мой знакомый сказал, что я как икона, на меня молиться только можно…ну ещё исповедоваться передо мной…
- А вообще, он в чём-то прав, - парень приблизился ко мне почти вплотную. – Глаза…
- Что с ними не так?
- Божественно красивы, - улыбнулся он.
- Кстати, как тебя зовут? – спросила я.
- Андрей.
Я чуть, было, не сказала, что моего знакомого звали так же, но почему-то промолчала.
- А ты своё имя решила не озвучивать?
- Катя меня зовут… с самого рождения. Мне моё имя нравится.
- Мне тоже. Под руку возьму? – спросил он. – Можно?
- Боишься?
- Сумка хоть и маленькая, но если прицелишься и сразу – в нос…
- Будет не до смеха, - засмеялась я, взяла его под руку и ощутила, как сердце радостно забилось у меня в груди.
- Похоже, нашёл, - прошептал Андрей.
- Чего? – спросила я.
- Не чего, а кого? Тебя, глазастая, тебя…
От его признания у меня внутри что-то сладостно заныло, а голова слегка закружилась. Я почти вцепилась в его руку.
- Не убегу, - прошептал он.
- Зато я могу упасть.
Мне уже было всё равно, в каком музее мы окажемся. Главное, что вместе.
А в электричке какая-то странная женщина, присевшая рядом с нами, открыла рюкзак и достала ветку цветущей сирени.
- Это тебе, - она улыбнулась мне, -  из оранжереи, экспериментальный экземпляр.
- Но сейчас же зима, - озвучила я всем известный факт.
- А у нас в оранжерее – весна. Бери…
Я перевела взгляд на своего спутника:
- Андрей, я же…
- Знаю, из всех цветов больше всего любишь сирень.
Женщина встала и пошла к выходу. А я подумала, что не удивлюсь, если завтра в альбоме моей бабушки увижу её фотографию, а сейчас кто-нибудь выбежит из тамбура с возгласом: «Исчезла»! Но никто не выбежал и не закричал. Женщина просто вышла из вагона на перрон.
Со мной рядом сидел Андрей. Электричка тронулась, за окнами снова замелькали дома, заснеженные деревья и дороги, а я смотрела на подаренную ветку сирени и улыбалась.
 
2014 год