Капитан Брамы книга вторая - Два мира

 Два мира


Это был большой человеческий город, очень большой. Увиденное его потрясло. Пейзаж вокруг напоминал мрачные иллюминации Кургана Тьмы. Пестрый знал, что находится сейчас почти в самом центре города. Около него мельтешили человеки, много человеков, очень много! Человеки вели себя так, будто наелись плесени Забвения.
Одни из них скрывали лица под низко опущенными капюшонами и темными платками. В этом маскараде они чем-то напоминали агентов с Кургана, когда те принимают зримый образ – те же капюшоны и темные шлейфы вместо лиц. Другие были затянуты в одинаковые темно-синие и черные костюмы, с какими-то латами, как у гномов. В руках у них были щиты, на головах каски.
Над улицей клубился густой черный дым. Был день, но казалось, что на землю опустились глубокие вечерние сумерки. Всюду горел огонь, грубый злой огонь, что и выталкивал из себя клубы дыма. «Агенты Кургана» метали этот огонь в людей с щитами, касками и в латах. Те в ответ стреляли по толпе какими-то шариками, из шариков выходил ядовитый сизый дым. Но силы были неравны. «Агенты Кургана» постепенно оттесняли «закованных в латы» к дому, объятому огнем.
Пестрый увидел, как один из сосудов с огнем упал прямо на человека «в латах». Огонь тут же охватил ему голову и спину. Человек сорвал с себя каску и закричал, корчась и пытаясь сбить пламя. Его боль тут же передалась Пестрому. Страж задохнулся, упал на брусчатую мостовую, беззвучно открывая рот. Оранжевая стена огня рухнула не него прямо с черных небес, и он проснулся.
Но огонь так и стоял перед глазами, сквозь его оранжевые языки смутно проглядывала небольшая комнатка в доме Капитана. И крик продолжал звучать в ушах. Только теперь голос был ему знаком – это кричала Раорира.  Огонь пришел сюда, прямо из его сновидения.
Пестрый выбежал во двор и едва не сел на землю от отчаянья. Полыхала пристройка с Золотым Веретеном. Огромные языки пламени с треском и гулом пожирали крышу зыбкого деревянного строения. Пестрый вспомнил сосуды с огнем из своего сновидения. Кажется, человеки называют их коктейли… еще какое-то слово, впрочем, сейчас не важно. Видимо, один из таких коктейлей и угодил прямо на пристройку. В любой момент может произойти одно из двух – обвалится крыша и погребет под собой Золотое Веретено, или огонь перекинется на сам дом.
Что делать? Спасать дом или спасать Золотое Веретено? Нелегкий выбор. И на помощь никто не придет. Хоть село рядом, но завеса Раориры делает свое дело. Если огонь и виден с окраины села, то, скорее всего, его примут за самый обычный костер в ночной степи. И Холм далеко. Надеяться не на кого.
Раорира погрузилась в безмолвный разговор с Серебряными Деревьями на Холме. Где-то вдалеке раздался гул грома. Пестрый смутно подумал об Отшельнике (да, он бы мог помочь) и распахнул двери пристройки. Он принял решение – надо спасать Веретено.
В лицо ударили клубы едкого дыма. Огонь забушевал с новой силой. Закрыв лицо рукавом, Пестрый шагнул внутрь пристройки и тут же скрылся в дыму.
Дальнейшее он помнил смутно. Помнил, что Веретено в густой дымной пелене напомнило ему едва различимую золотую ниточку. Помнил, как почти теряя сознание, отыскивал на ощупь главный кристалл, вмонтированный в стену. И отыскал, вывернул его. А затем окончательно погрузился в черное забытье. 
Очнувшись, он почувствовал прохладные струи воды, что текли по его лицу. Совсем рядом грохотал гром. Чьи-то горячие, сильные руки бережно подняли его, повели в дом. Пестрый с трудом дышал, каждый вдох давался с болью и кашлем, ужасно болела голова, глаза застилал липкий белесый туман, вызывающий тошноту. Его уложили в постель. Дали какой-то напиток. Пестрый погрузился в глубокий сон без сновидений.
Проснулся он оттого, что услышал, как кто-то зовет его, называя по имени на родном языке. Пестрый медленно открыл глаза и увидел Отшельника. Он сидел у окна в легком, плетеном кресле. Лучи Солнца падали на копну волос на его голове, отчего казалось, что над головой золотая радуга.
Отшельник внимательно посмотрел на Пестрого и рассмеялся.
Минут через десять они пили чай. Отшельник, помешивая ложечкой мед, говорил:
– Это был поджог. Бутылка с зажигательной смесью упала прямо на крышу. Было еще три или четыре бутылки. Но они не долетели, они даже толком не загорелись. А одна – точно на крышу. Пристройка сгорела подчистую, но Золотое Веретено ты спас. Герой, герой!
– Все же, насчет поджога, – сказал Пестрый, – это ясно, я тоже так подумал. Но как же тогда завеса Раориры?
– А что завеса Раориры? Завеса не создает физическую преграду, ты это знаешь. Преграда возникает исключительно внутри ума; ну и на эмоциональном уровне. Внутри ума преграда действует как отвод мыслей, переключая мышление на что-то другое. А на эмоциональном уровне возникает тревога, беспокойство.
– Это я знаю, – грустно вздохнул Пестрый, – но ведь поджигатели как-то прошли.
– А вот тут самое главное, – Отшельник отхлебнул чай, сладко зажмурился. – Итак, для того чтобы пройти преграду, надо максимально погасить ум и отключить эмоции. Тогда Раорира бессильна. Но тут же растет другой вопрос: как можно, товарищ Пестрый, с отключенным умом действовать целенаправленно? Куда-то вообще идти? Оказывается, можно! Если телом управляют извне. Как куклой. В идеальном смысле это, как человеки говорят…
– Зомби! – воскликнул Пестрый и закашлялся.
– Точно, зомби, – Отшельник засмеялся и похлопал Пестрого по спине. – Ну, друг мой, ты прекрасно в человеческий образ вжился. Молодец! Только не кашляй, береги себя. Итак, зомби. Вот и подобрался ключик к ларчику.
Отшельник яростно сверкнул глазами, прошелся по комнате и снова сел.
– Поджигатели были смертельно пьяны, они едва стояли на ногах. То есть, были близки к состоянию зомби. Еще удивительно, как они вообще попали в крышу. Ну, а кто управлял этими бедными куклами, думаю, не секрет. Пришельцы с Кургана. Гораздо интереснее, кто их нанимал. А нанимал местный голова сельсовета.
– Для Капитана это плохо, – сказал Пестрый, – Он же начальник села. И в сговоре с врагами.
Отшельник молчал, задумчиво смотря поверх Пестрого.
– Надо учесть это слабое место в нашей обороне.
– А может, хватит прятаться! – с жаром воскликнул Пестрый. – Не пора ли помочь человекам, не пора ли осуществить обещанный союз?
– Хм, друг, как ты себе это представляешь? – Отшельник задумчиво гладил бороду, – я вижу ты хорошо вживаешься в образ человека, но, кажется, начинаешь, как и они, спешить, или, если еще точнее, дрыгать ногами там, где надо остановиться и спокойно все взвесить. М-да, я это знаю, я жил...
– Друг Отшельник, может быть, я дрыгаю ногами на ровном месте, может быть! – горячо возразил Пестрый, – но мне тяжело смотреть, как люди страдают, мучают друг друга, а мы тут прячемся со своими дарами, как пришельцы Кургана, как преступники.
Отшельник не спеша допил чай. Пронзительно глянул на Пестрого, глаза его метали молнии.
– Я знаю, что ты видел в последнем сновидении, я читал ночью твои сны. Тебя сильно смущает, то, что ты видел, и поэтому ты торопишься.  Но такое бывает далеко не во всех больших человеческих городах. Но бывает. Бывает и хуже… Нельзя сказать, что только одна власть пришельцев и растет в человеках. Скорее, очень зыбкое, очень шаткое равновесие. Решающий момент. И пришельцы как никогда желают власти. Однако будущее перед ними предательски двоится. Можно взять власть быстро, с помощью большой войны, но тогда мало кто останется в живых и не над кем будет властвовать. Обычным же путем идти слишком долго, и исход пути как всегда непредсказуем. Поэтому они пробуют итак и этак. Провоцируют конфликты, но не везде, на отдельных территориях. А остальные территории, через страх, пытаются ускоренно подтолкнуть к себе в объятия. Человеческие ученые, с подачи пришельцев, уже придумали название этому ядовитому ростку – управляемый хаос.
Отшельник задумался.
– М-да, товарищ и друг, все как никогда висит на волоске. А мы тут отсиживаемся. В этом ты прав. Я думаю, здесь мы будем менять наши планы. Однако спешить нельзя: промажем – погубим союз. И не забывай, что один из наших даров у нас похищен. Ну да ладно.
Отшельник встал, положил руку на голову Пестрому. Рука была легкая и горячая.
– Выздоравливай. До скорой встречи.

***

Дмитрий наслаждался неподвижностью. Телесная неподвижность давала ему незнакомое ранее ощущение покоя и внутренней силы, непередаваемое чувство единства со всем, что его окружало.
Он не был совсем неподвижным, он медленно рос. В движении роста проявляло себя неизменное стремление к Солнцу – высшей цели, высшего смысла пути. Он видел Солнце как ослепительную, величественную сферу, заключающую в себе три равные сферы. Каждая из сфер вмещала в себя две остальные, сферы были совершенно различны и едины, одновременно. Каждая из них содержала в себе свой неповторимый блеск и являлась неразделимой частью целого. Рядом с Солнцем светили три яркие звезды, они будто венчали Солнце короной.
Дмитрий не только видел Солнце, он еще и слышал его. Каждая из сфер производила неповторимый, чудесный звук. Все вместе сливалось в величественную симфонию, не сравнимую ни с чем, ранее слышанным.
Дмитрий с трудом оторвал взгляд от Солнца и понял, что знает все о растущих вокруг него созданиях. Это знание не было выразимо словами, хотя и состояло из слов, звучащих от основания мира. Это знание склонило его в радостном поклоне перед величием и светоносной силой Серебряных Деревьев.
Дмитрий шел к Солнцу, и возрастал в любви к Матери-Земле. Чем ближе он был к светилу, тем сильнее чувствовал живительную прохладу Земли, Ее токи и силу. А вот движущиеся создания, ходящие на двух ногах или четырех лапах, он пока воспринимал с трудом, лишь улавливал их бледные, быстротекущие тени.
Всевидящий взор Дмитрия выхватил одну тень, спешащую к нему. С этой тенью он был связан дружественными узами, она была дорога ему. Дмитрий покинул состояние неподвижности и снова стал собой. Вскоре раздался голос отца Ивана:
– А-а, Дима, друг мой, ты здесь.
Дмитрий молча махнул рукой, приглашая отца Ивана присесть рядом с ним. Батюшка внимательно посмотрел в лицо Дмитрию:
– Да ты весь светишься! Что-то такое пережил?
– Знаешь, – сказал Дмитрий, волнуясь и подбирая слова, – кажется, у меня только что получилось… я только что был деревом.
– Был деревом, как? Был в сознании дерева, или полностью, телесно, воплотился в дерево. Ну, как стражи делают.
– Не знаю, – пожал плечами Дмитрий, – ощущал неподвижность во всем теле, но не могу сказать, что тело мое стало древесным. Чувствовал, видел мир, точно как здешние деревья. Ощущение непостижимое! Все привычные вещи и понятия совершенно иначе смотрятся, как будто видишь все в первый раз. Даже Солнце совсем не такое, к какому мы привыкли. Три непередаваемые сферы, и все это одна сфера… и музыка, музыка. И это Солнце! – Дмитрий вздохнул, – Представить себе не мог, что можно так мир воспринимать. Все по-другому, землю, все! А нас, ходящих на ногах – как быстробегущие мимолетные тени.
Отец Иван улыбнулся:
– Что ж, Дима, поздравляю, ты наполовину страж.
Они погрузились в молчание. Пребывать друг с другом в молчании стало для них делом привычным. Здесь, на Холме, они научились улавливать малейшие движения души друг друга.
Вот и сейчас Дмитрий чувствовал, что батюшка немного тревожен, напряжен. Жить здесь, в мире стражей, в сказке, конечно же, ему нравится. А вот связь с тем миром, откуда они пришли, беспокоит его все сильнее и сильнее. Словно кто-то дергает его сзади за ниточку, вытягивает душу. Все это вертится вокруг возрастающего беспокойства о своей семье. Беспокойная тревога и омрачает сказку отца Ивана. Это Дмитрию гораздо легче, он не семейный. У него нет никаких серьезных дел и связей в мире людей.
«Да» – отвечал ему отец Иван из глубины своего безмолвия.  – «Тебе легче, тебя ничего не держит. А я не могу даже здесь быть целостным существом».
«Я тоже пока не целостен. Вот Капитан, пожалуй, уже достиг целостности».
«И ты достигнешь. Тебе удается многое. Впрочем, и у меня есть кое-какие наработки. Я напоминаю себе стрелу, летящую к одной единственной цели. К своему Творцу. Поэтому, наверное, я больше Космос люблю, чем деревья….»
Отец Иван пошевелился и сказал:
– Узнал, кстати, как народ Лэйи в космосе путешествует. Сказка, конечно. Тело в защитный кокон облекается, как у гусениц, перед тем как бабочкой стать. И не только отдельное тело. Тот город, что ты видел, он тоже может покрываться защитным коконом и превращаться в большой космический корабль. А потом этот кокон входит в луч света. И становится частью световой волны. Так и путешествует на лучах «звезды по имени Солнце». А некоторые – и на лучах иных звезд. Весь город, кстати, на зиму срывается, как летучий голландец, в космос. А по весне обратно, домой, на луга и поля.
Друзья опять погрузились в безмолвие. Они сидели долго, пока закатное Солнце не коснулось своим диском темного облака, висящего над западным горизонтом. Солнечные лучи пронзили темно-серую облачную «вату», и «вата» вспыхнула снизу красноватым пламенем, словно кто-то ее поджег.
Необычным было то, что туча висела далеко за «миром Брамы», над смертным человеческим миром, откуда они пришли сами. Этот мир лишен красок, если смотреть с Холма (откуда смотрели они), он выглядит как черно-белая фотография. А тут вдруг прорезался яркий оранжево-красный цвет. Казалось бы, радоваться, но что-то тревожно стало на душе от такой картины.
– Знамение, – тихо проговорил отец Иван. – Сегодня ночью может что-то случиться в селе. Или в окрестностях, такое ощущение у меня. У тебя нет?
– Не знаю, – сказал Дмитрий. – На душе тревожно. Сейчас только я ощутил страшный контраст между двумя мирами: этим, где мы с тобой, и тем, нашим миром, полным лжи и насилия. И в тот мир нам обязательно надо будет возвращаться.