Развейте меня по ветру. глава 1

Это было грустно время. Время осознания, что вот он последний год моего обучение в гимназии. Десять лет школьной жизни прошли. Они даже не прошли, а пролетели.
Сейчас середина августа. Идет полная  подготовка к первому сентября.
 Часто я поднималась сюда, на крышу под самый конец дня. Тут открывался удивительный вид: солнце опускалась вниз, одаривая землю своими как бы прощальными лучами.
 Это было мое место, никто не знал про него. И зачем? Это было место, где я могла подумать, побыть в полном одиночестве, быть вдали от городской суматохи. 
Вот и сейчас я сидела на краю крыши, смотря вдаль.  До моих ушей донесся звук мобильного телефона. Я быстро перебралась с края. Сообщение от мамы.  Она просила перезвонить, как я освобожусь. 
Для вас это, наверное, странно, что мать просит перезвонить дочь, когда та освободиться. Но для нашей семьи – это норма. Два года назад в авиакатастрофе, я потеряла отца и сестру. Эта трагедия до сих пор  приводит меня в страх перед высотой.
-Да, я сумасшедшая – всегда говорю я себе, поднимаясь на крышу.
Я ужасно боюсь высоты, но именно из-за этого страха я живу. Я радуюсь, что еще жива. Этот подъем на крышу, как испытания для меня.
Моя мать не знает, что каждый день  уже два года я поднимаюсь сюда, смотрю на только что появившиеся звезды и вспоминаю свою старшую сестру.  До сих пор я просыпаюсь в холодном поту, и с криками. Мать уже привыкла. А толк, все равно никакие психологи это не изменят.  Слишком сильная травма для меня подростка шестнадцати лет.
Я быстрым шагом направилась прочь с моего места уединения.
- Алло, мам – проговорила я, спустившись на этаж ниже.
-Вероника, доченька, ты где? – вот и сейчас в ее трубки были слышны всхлипы.
-Я в студии Алёны. Решила кое-что забрать.
-В студии? Что ты хочешь забрать? – послышался удивленный голос мамы.
-Мой портрет, который Алёна рисовала перед своей смертью.
В трубке послышались еще сильные всхлипы.
-Мам, перестань плакать. Слезами не поможешь. Прошло два года, пора бы успокоиться – нагрубила я, не выдержав ее слез.
Ее часты слезы выводили меня из себя. Я понимала, как ей плохо. Ведь я помнила еще их прекрасные отношения с отцом, как они любили друг друга, и частые ссоры Алёны с мамой из-за ее переменчивости. Мне и самой было больно. Я помнила их смерть, как будто это было вчера.
 Мы все вместе собирались полететь отдыхать в Испанию.  Но из-за моей учебы мне пришлось остаться дома, а мать решила не оставлять меня одну и полететь позже со мной. Все каких-то пару дней. Пару дней моей учебы спасли нас от смерти.  Я слушала сообщение от Алёны, когда по новостям показали, что их самолет разбился недалеко от границы.  В трубке я еще слышала ее веселый голос. Она говорила, что я глупая надо было сразу лететь с ними, что пару дней пропущенных ничего не испортят.  Мы могли быть там. Там. В самолете рядом. А теперь мы здесь в полном одиночестве  и чувстве вины. 
Я смирилась с их смертью. Но моя мать видимо нет. Она часто винила себя, ведь это она предложила им полететь вперед нас.
Последние дни я частенько срывала на ней свою злость.  Вот и сейчас в душе я жалела, что это сказала. Но злость затуманила мой разум.
-Прости. Ты права. Надо жить дальше – выговаривала она, каждая слово в трубке.
-Увидимся дома – бросила я, отключив телефон.
   Вот этаж  Алёны, я быстро свернула за угол, одновременно пытаясь уложить телефон в рюкзак. Неожиданно я с толкнулась с кем-то, из-за сильно столкновения я упала на кафель, а содержимое моей сумки разлетелось по всему  коридору.
-Чёрт – выругавшись, я начала ползать по полу, собирая свою вещи: флакончик с блеском разбился  в дребезги, листы из блокнота для рисования лежали повсюду, книга лежала поодаль,  мой айфон  валялся возле плинтуса.
Взяв в руки блеск, я прослезилась: этот я вытащила из сумки Алёны перед отлетом. Он мне так нравился, что я брала у нее его, и в тот день я его забрала.
После ее смерти я  ни разу не использовала его. Он был как память о ней, такой же живой, яркий и безумно красивый.
Почти все вещи были памятными: блокнот был подарком от папы на восьмое марта, «Полианна» книга, та самая лежавшая вдали, была первой книгой прочитанной мною с отцом. Ему нравилась эта книга. Действительно, это произведение заставляла находить только положительное в жизни.
Сначала я не заметила, что человек, сбивший меня, сидит на корточках рядом со мной, и помогает собирать вещи.
 Заметив, что он смотрит на меня, я быстро вытерла слезы.
-Это был твой любимый блеск – спросил приятный мужской голос.
-Не совсем. Это память о моей покойной сестре. Она погибла два года назад – спокойно ответила я, не поднимая глаз.
Мне было грустно. Единственная маленькая память о сестре испорчена. Я чувствовала, что вот-вот расплачусь. Быстро собрав вещи в рюкзак, я поспеши прочь от этого человека. Я не хотела, что бы кто-то видел мои слезы. Отец всегда говорил, что я очень сильная и храбрая, на меня можно положиться.
-Постой, я ведь и извиниться не успел. Прости, я не нарочно. Мне, правда, очень жаль твою сестру.  Эу, а как тебя зовут? – я услышала  голос парня, кричавшего мне в след.
Дрожащими руками,  я достала ключи от квартиры-студии Алёны.  Мне было плохо. Все то, что накопилось за эти два года, хлынуло из меня.  Войдя, я упала на пол, закрыв лицо руками.
Я была сама себе противна сейчас. Я была хуже мамы.  Я кричала на всю квартиру. Я скинула все вещи Алёны с полки. 
Около двух часов я провела в таком истерическом состоянии.  Уже отойдя, я взглянула на время. На часах было двенадцать часов.  Как же быстро летит время. Ведь в восемь часов я разговаривала с мамой по телефону.
Мой телефон.  Вспомнив об ударе, я быстро открыла сумку. Все с ним было в порядке, в отличие от меня. Я была в полном отчаянии. 
Медленно поднявшись, я скинула с себя кеды и направилась в ее мастерскую, именно так Алёна называла комнату, где она рисовала. Алёна была весёлой, жизнелюбивой девушкой с переменчивой натурой. Она никогда не могла остановиться на чем-то одном. Только рисование было единственным постоянным ее занятием. 
Алёна была старше меня на три года. В отличие от меня она была миниатюрная, вся в маму. Я же со своим высоким ростом пошла в папу.
Она была светло-русая с темно-синими глазами, не темно-голубыми, а именно синими.  С россыпью веснушек на курносом носу.
 Я всегда восхищалась Алёной. То как она говорила, или рисовала, вызывало у меня чувство восхищения. Всегда тайком я наблюдала за ней. Она ужасно не любила, когда смотрели, как она рисует. Считала, что выглядят нелепо, да и не дорисованные работы нельзя было показывать. Рисовала она неплохо, да же хорошо.
 Я же рисовать начала после их смерти. Рисуя, я чувствовала ее присутствие рядом. Наверное, только из-за этого я начала рисовать. Ведь, я никогда не рвалась рисовать. Алёна пару раз заставляла меня что-нибудь.
Вот и сейчас, зайдя в ее мастерскую, я вижу мои пейзажи в рамках на стене.  По лицу сползает глупая улыбка. Я помню, как она хвалила мои работы. Говорила, что в них есть что-то мое, какой-то мой личный штрих, что видно сразу.  Я тогда еще смеялась.
Я уже и не помню, когда в последний раз так смеясь. Да и вообще смеялась. Я лишь улыбалась все эти два годы. Целых два года хладнокровной маски. Мне не нравилось, когда меня жалели, когда говорила, как сочувствуют мне.  Это меня так раздражало.
Я начала курить. Сначала понемногу где-то раз в день. Но с каждым разом мои затяжки становились сильнее, и курила я больше.  Нет,  я, конечно же, не курю каждый день как паровоз. Но иногда мне становиться так плохо, что я решаю выпустить все плохое через никотин.
Сегодня был именно тот плохой день.  Я аккуратно раскрыла окно в мастерской, из рюкзака достала пачку сигарет. И поджигаю сигарету,  медленно вдыхая себя.  Докурив, я быстро закрываю окно, прячу сигареты в мастерской.  И как можно стремительнее покидаю квартиру Алёны.