Братушка Иван

16 февраля 1932 года в Тихвинском переулке, в доме номер 11, в общей квартире номер шесть, что на третьем этаже, с утра была суета. Иван Дмитрич Иванов, почётный железнодорожник, отец пятерых детей, выдавал замуж дочь свою старшую, Наталию, или Татку, как он её называл, за молодого, подающего надежды в перспективах быта и прочего жизненного устройства, железнодорожного инженера Дмитрия Казанцева. Общая кухня пыхтела примусами. На стол в большой комнате Ивановых выставлялся кузнецовский фарфор. Сосед Алексей Дурындин, инвалид гражданской войны, приволок откуда-то немецкий патефон и установил его на широкий подоконник. Поставил пластиночку чёрную, ручку покрутил. Комната наполнилась заграничным танго. Неожиданно появилась из своей коморки – маленькой комнатки с узким, давно не мытым,  окном – соседка Лукерья. Тщедушная женщина, редко появлявшаяся на кухне, словно мышь, избегавшая людей, вдруг явилась на шум и свет, да и не просто так, а с железной миской. А в миске – огурцы солёные. Прошла так, мимо всех, на стол поставила, да и удалилась в свою коморку. А тут и молодые объявились из ЗАГСа. Ну и за стол сразу. И молодые, и дети Ивановы, и сосед Дурындин, и супруги Козловы из соседней комнаты. Лукерья вышла, да к столу не подошла. Встала в дверях, да платок серенький теребит. Ну, да ладно, стоит и стоит. Тут все за рюмки взялись, молодых поздравлять (Ивану Дмитричу, по случаю свадьбы дочери, профсоюз две бутылки «Столичной» выделил). Поздравлять все заторопились, стульями задвигали, картошку с капустой квашеной на тарелки накладывать стали. Сосед Дурындин пластиночку на патефоне сменил, да встал у стола тост произнести. И тут вдруг в дверь звонок раздался. Гостей уже и не ждали – кто знал, те все были. Иван Дмитрич рюмку на стол поставил, крякнул в усы, да в прихожую, отодвинув Лукерью плечом, чтоб не мешала, дверь отворять кинулся. Через пару минут Иван Дмитрич ввёл в комнату парня смущённого. Из-под телогрейки заснеженной драной ряса поповская свисает, на сапогах – грязь несусветная. В руке корзинка плетёная. Он эту корзинку Ивану Дмитричу тыкает: «Примите, батюшка, что бог послал». И тут жених, Дмитрий, вдруг стул под собой роняет, да к гостю бегом. «Братушка! Иван!» И ну его обнимать да целовать. «Какими судьбами?» А тот: «Три дня из Шуи добирался. Прознал про свадьбу твою. С благодатью к тебе шёл. Вот, яичек тебе да хлебушка принёс. Да наливки вишнёвой». И на стол всё это богатство. И все кинулись брата женихова обнимать да целовать. За стол усадили. Да не заметили, как Лукерья из дверей пропала. Ну, пропала и пропала. И Бог с ней. Тут веселье большое пошло. Патефон поёт, гости наливку попивают, да танцуют фокстрот. И за тем еле расслышали, что в дверь опять звонок. Да не только звонок, а и стук по двери. Иван Дмитрич, недопитую рюмочку хрустальную сыну передал, на стол не поставил. «Гость на гость – хозяину радость!» И, покачиваясь, в коридор. Дверь открыл… Серые лица, серые шинели. Шесть человек вошли. С наганами. «Где тут поп у вас?» И к Ивану-братушке. Да хвать его под руки, и поволокли. А тут Дмитрий-жених за ним кинулся, а на него в серой шинели с кокардой, в бородке с усами: «Не сметь!» И за кобуру хватается. И дверь захлопнули, так, что рюмки на столе звякнули. И тихо стало в общей квартире в Тихвинском переулке, в доме номер 11. И никто не заметил тогда, как тихой мышкой прошмыгнула в свою комнатку-коморку, с узким, давно не мытым, окном, с видом на Тихвинскую церковь, соседка Лукерья. А через девять месяцев, в Тихвинском переулке, в доме 11, в квартире номер шесть, стало больше на одного жильца – у Дмитрия и Наталии родилась девочка. Наталия Дмитриевна Казанцева. А братушка Иван был сослан в Пермь, где в 1937 году, как священнослужитель, был расстрелян.