Марусины слезы

Горячий тяжелый комок подкатил к груди. Дыхание перехватило. Маруся вскочила с жаркой  постели, быстрее вон, на воздух. Присела на завалинке, продышаться бы. Ребенок ощутимо ударил по ребрам и замер. Маруся боялась шевельнуться. Пряный воздух июльской ночи потихоньку изгонял страхи. Скрипнула дверь, матушка вышла на крыльцо с кружкой молока.

- Пей, дочка, - протянула  молодке, - худо, чай?
- Худо, мамка, худо. И Васек не едет.
- Куда ему ехать, сполошная. Чай не на гулянке, косит он. Не ты первая, не ты последняя, даст Бог, разродишься.
-  А как помру? – сноха зашмыгала носом.
- Ну-ну, первородкам завсегда страшно, потом пообвыкнешь, - свекровь накинула платок на подрагивающие плечи невестки, - не сиди долго, застудишься. Пошли в избу.
- Не, я тут посижу, душно мне в избе-то, бьется малец. Мамка, а правда, я слыхала, будто Васька на покосе с Марфушкой Еремеевой связался? Будто потому и домой не едет к родам?
- Тю, глупая, это кто ж такое наговаривает? Ты поменьше слушай. Бабы они горазды языками чесать.
- А что ж не едет-то? Чай знает, со дня на день разрешусь. Кто со мной стонать будет?
- Придумала тоже, стонать, до стонов ли мужику, когда покос? Все это глупости, и без него справимся.
- А помру? – опять завыла молодка, - у всех мужики с бабами стонут, ребенку путь пробивают. Как мять меня, так с охоткой, а как мучиться, мне одной?
- Недосуг мне глупости твои слушать. Заря скоро, пошла я.

Молодуха еще долго сидела, вглядываясь в светлеющее небо. Деревня просыпалась. Слышался лязг подойников, скрип калиток, утренний, бодрый лай собак. Матушка копошилась в сенцах. Завидев сноху, погрозила пальцем:
- Утри слезы-то. Нечего ребяток пугать. Дунька, вон, девка на выданье, засватанная, а ты тут сырость развела.

На другой день, к вечеру, послали за бабкой, началось. Маруся металась на постели, закусывала уголок подушки и страшно, по-звериному, выла. Старая Лукерья давила  живот, жгла какие-то травы, кропила несчастную святой водой.  От натопленной печки, от смрада трав, перехватывало дыхание. Ребенок не спешил появляться на свет. К исходу другого дня хозяин Макар Никитич запряг бурого жеребчика и отправился на покос за Васьком. Вернулся наутро хмурый, молчаливый. Не сказал, стегнул: «Пусть промеж себя разбираются,  мне недосуг».

Роженица уже не кричала, лишь надрывно, тяжело дышала. Лукерья приставала к хозяйке Лександре Максимовне с разговорами о мужниной помощи. Но та лишь отмахивалась. Решили, что если за день не разрешится, идти к батюшке, просить отворить Царские врата.  К вечеру избу огласил крик новорожденного. Лукерья, обмывая мальца, шептала, что Бог миловал, что она и не чаяла удачного разрешения.
- Не зря при таких родах мужиков подвязывали, не зря, - разговорилась с хозяйкой после поднесенной рюмки.
- Что ты выдумываешь? Теперь не былое время, никто уж не подвязывает, - возражала Лександра Максимовна.
- Ой ли? Мне не знать? Я тут всех детишек принимаю. Говорят об этом мало, стесняться стали, не как прежде. А привязывать привязывают. По весне Федька Карноухов лежал привязанный. Как есть, все роды на полати пролежал с веревкой на самом отростке. Через балку веревку перекинули, да мне прямо в руки. Я, как трудно шло, сразу дергала. Легко его баба разрешилась. Федька громче нее орал.
- Ты себе, как знаешь, а сына на такую пытку не дам, - голос хозяйки стал твердым, - шла бы домой, чай, дела у тебя тоже есть. За помощь благодарствуем. Вот, возьми, - протянула узелок.

Василий вернулся с покоса через две недели – темный, заросший, только глаза как два омута, что скрывают, не поймешь. На мальца и не взглянул, будто и не рад первенцу. Притихла Маруся. Она и без того по дому мышкой пробегала, стеснялась, а тут и совсем погасла. Свекор со свекровью лишь перешептывались, поди, скажи Ваське, другим с косьбы вернулся, чужим. Нельзя им ссориться, старший сын, первый женатый. Остальные – мальчишки несмышлёные. А  вдруг надумает отделяться, как тогда?

На Успенье Маруся собралась в соседнюю деревню, к родителям, погостить. Свекры не держали, пусть бабенка развеется, может,  Василий заскучает по жене и сыну? Василий отвез и сразу вернулся, отговорился работой. Молодой жене только того и надо. Как  наговорилась с родственниками, стала собираться, будто к подружкам, проведать. Родители отпустили, беды большой нет, пусть хоть дома погуляет. А бабенка прямиком к опушке, к дому старухи Егоровны, что слыла на всю округу ведьмой. Крадучись добиралась, задами, подальше от чужих глаз. У Егоровны домишко нараспашку, ветхая калитка на ветру плачет.
Зашла Маруся, хотела лоб перекрестить, да передумала. С улицы-то совсем сумрак, не видно хозяйки. Старуха подкралась сзади, схватила за рукав, гостья даже осела.

- Ну здравствуй, бабонька, здравствуй, милая. Принесла свое горюшко?
- А ты откуда знаешь?
- Да ко мне с радостью не хаживают. Присаживайся, да говори ладком.

Маруся сбивчиво рассказывала и про трудные роды, и про то, что Васек ее даже с покоса не приехал, облегчить страдания. Про подозрения свои о разлучнице, про то, что чужим  стал, нелюбым. Старуха слушала, не перебивая. Потом пошуршала за печкой, пошептала что-то в углу и протянула молодке склянку:
- На, пои его помаленьку, тут травки особые, заговоренные. Отцом будет хорошим, а через то и к тебе вернется. А как вздумаешь опять рожать, будет рядышком, боль делить. И утри слезы-то, жизнь долгая, на все  не хватит. Ты лучше в эту скляночку слезки собери, так силушку отвару прибавишь.

Веселой вернулась Маруся домой, за любое дело берется, все в руках спорится, да с песнями, шутками. Лександра Максимовна и Макар Никитич лишь переглядывались. И Васек будто оттаивать стал, все у люльки с мальцом забавлялся. Всю зиму дома провел, в извоз не поехал, валял да плотничал, и семье прибыток, и хозяйство под присмотром.

На Страстной  молодые мужики ладили качели. Вдруг Васек схватился за живот, повалился наземь, корчится, стонет. Потолковали приятели, послали за старой Лукерьей. Но не успели, бабка у Марфушки Еремеевой роды принимала. Так и катался мужичок по оттаявшей земле до поры, пока не разрешилась бабонька. Лишь к ночи домой добрался. Легли спать – стук в окно. Еремей, дрын в руке держит. Не стал отпираться Васек, виноват – ответ держать.

Заплатил отступные, выставил ведро водки обществу, да слово дал на чужих баб не глядеть.