А. Зотов. Записки Гринькова

К ВЕЛИКОМУ СОЖАЛЕНИЮ МУЖЕСТВЕННОЕ СЕРДЦЕ ТАЛАНТЛИВОГО ПИСАТЕЛЯ АЛЕКСАНДРА ЗОТОВА ПЕРЕСТАЛО БИТЬСЯ 08.11.14Г..
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ПИСАТЕЛЮ - СОЛДАТУ


Из дневника конкретного человека
 
Предисловие
 
Александра Гринькова, светло-русого, подтянутого офицера, я знаю давно, солдатами мы подружились, потом вместе учились в военном училище и в институте. И, что ещё нас роднит, — мы с детства пишем рассказы. На какой-то период судьба развела нас в разные стороны, но с недавних пор мы снова служим в одной воинской части. Александр — тактичный и волевой офицер. Он способен спросить и тонко понять человека.
Я был намерен писать повесть. В Гринькове нашёл прототипа. Я знал, что он издавна ведёт свой дневник, но видеть его — я никогда не видел. Однажды застал Гринькова с раскрытой тетрадью. Александр перехватил мой взгляд.
— Хочешь посмотреть?
— Да ну… — я смутился.
— Вижу — хочешь, да приличье не позволяет. Но… ты — друг!
Я заметил, как охотно он даёт мне дневник. Не скрывая интереса, я прочёл сей дневник и — удивился! Уверовав в то, что Гриньков передо мной, как на ладони, я с изумленьем подумал: «Как всё ж мало я знаю его и о нём!» Нет-нет, моё мнение не изменилось. Наоборот! Мне всегда казалось, что, несмотря на определённые сложности (а у кого их не бывает?), его жизнь протекала несколько глаже. «Значит, не всё хотел говорить», — подумалось мне. Я загорелся! Теперь я настойчиво просил, чтобы он позволил мне писать повесть, взяв за основу его дневник.Гриньков колебался:
— А надо?
— Конечно! — убеждал я его. — Ты описываешь хороших людей! Это будет интересно…
— Что ж, ладно.
Гриньков попросил изменить в повествовании его фамилию (что я уже сделал), но, по возможности, оставить как есть имена других людей. Я обещал. Выбрал из дневника самое существенное, придал записям беллетристическую форму. И вот что получилось…
 
1.  Детство
 
1
 
В жизни мне повезло сразу, а верней, в первые дни, месяцы, годы. Родившись на свет, я был обласкан, увидел небо и солнце.
Но вскоре, в детстве раннем, мне сильно не повезло. Я получил травму позвоночника и в шесть лет оказался в больничной постели. Меня готовили к операции. Я ждал.
— …После той девочки, что в соседней палате, — будто заучив, поясняли мне мать и отец, дедушки, бабушки, крёстная, крёстный. — Она постарше и ей нужней…
Попозже, уже потом, они признаются мне, что очень боялись: выдержу ли?
— А это страшно?.. — спрашивал я, глядя на них.
— Не страшно совсем! — бодрясь, мне они отвечали. — Будет наркоз. Уснёшь… Проснёшься, несколько дней и — домой!
— А можно будет играть?
— А то!..
— Поскорей бы!
Но операция девочке, с тем же диагнозом, что и у меня, прошла неудачно, у неё отнялись ноги, и мне операцию делать не стали.
— Держись, родной, — сказал мне врач.
И я держался. Держался, обвешанный гирьками и с маской на лице, которую снимали мне только на ночь и на время еды. И так всё лето почти: я смотрел на солнце сквозь оконные стёкла, представляя себе наш маленький домик, как соседские мальчишки играют в песочнице, и видел в этом пик простого человеческого счастья.
В августе, когда по словам дедушки, в нашем саду, возле нашего дома созрели и груши, мне позволили встать. Я пошатнулся. В шесть лет я должен был снова учиться ходить, как с колыбели. И учил меня этому, никогда не забуду, коренастый мужик дядя Митяй. В больничную палату, спустя полтора десятка лет после войны его привели раны, полученные им на Днепре и в Берлине.
— Не переживай, — говорил он мне добродушно, — какие твои годы. Да ты, дружок, ещё и батальоном командовать будешь!
Смущённый, я улыбался, не зная тогда, что эти его слова станут предсказаньем.
Прежде чем выписать меня из больницы, мне наложили гипс, периодически меняя потом. Через год, тоже в августе, гипс окончательно сняли, и я пошёл в первый класс.
2
На какой-то период моя болезнь сплотила моих родителей, и леченье моё стало для них главной заботой. Но спустя год, а может, и больше, они опять начали ссориться… Молодые, приятные люди, когда-то милы и любимы друг другу, теперь они вновь не находили общий язык, расходились, сходились… Продолжаться всё время так не могло, и наконец они решили подать на развод. Мы с братом переживали, очень и очень… Пожилая соседка, знавшая всё, с сожаленьем взглянув уходящим им в след, тихим и грустным в тот тягостный день, тяжело покачала седой головой и, вздохнув, проронила, слезу задержав:
— Не родись красивым, а родись счастливым.
Случайно услышав эти слова, которые касались родных мне людей, я сразу же вспомнил, как недавно совсем, сквозь позёмку, ходил в магазин. У прилавка тогда, передо мной, стояли молодые муж и жена. Он — высокий атлет. Она ж — тонка и кротка, и не броская вовсе. Контраст был нагляден, и женщины, что стояли в очередь змейкой от кассы, начали говор как бы негромкий:
— Он!.. А она… Какого орла смогла окрутить!
Услышав такое, та оглянулась и, улыбкой своей магазин озарив, совершенно спокойно заговорила:
— Удивлены? И напрасно… Уж так получилось, что в час, когда Бог наделял красотой, я опоздала, что жаль безусловно, но счастьем когда наделял — тут была первой.
Я мало тогда что понимал, но в мгновение то был очарован: лучезарной улыбкой и взглядом нежнейшим, тоном спокойным и снисхожденьем. Муж её тоже не прятал улыбки, он смотрел на неё, он держал её за руку.
«Не родись красивым, а родись счастливым», — вдруг подумал тогда и я, вспомнив невольно о своих родителях.
3
Родители мои развелись, мне требовалось лечение и, по рекомендации врача, мать отправила меня, по окончании четвёртого класса, в детский санаторий, в село Ново-Томниково, что в Тамбовской области. Кроме того, что место оказалось там живописным, красивым, был и сам санаторий: белое здание в два этажа старинной постройки.
На втором этаже — место малышей и ребят младших классов. А на первом — кто повзрослей. В правом крыле нижнего этажа, теперь и моего, размещались мальчишки, в левом — девчата. Ходячих и лежачих — так их здесь называли — на летнее время размещали отдельно.
В просторном холе правого крыла, схожего с залом, проводились мероприятия — просмотр кинофильмов, концерты… И тогда лежачих привозили сюда на их же кроватях, под монотонные звуки скрипучих колёс.
В летний солнечный день, когда культурных мероприятий не проводилось, мальчиков вывозили на широкий балкон, что выходил к величавому саду, где гуляли все, кто мог и хотел.
— Эй, новенький! — крикнул мне лежачий старшеклассник. — Как тебя зовут? Санёк? Слышь, Санёк, яблочек принеси!
— Так они зелёные!
— Да ладно, давай, пока воспиталка не видит! А я тебя на гармошке играть научу!
— А не обманешь?
— Да ты что, Семёнычу не веришь?!
Старшеклассника звали «Семёнычем» по его фамилии — Семёнов. В санатории он давно, можно сказать, сторожил. Я принёс ему яблок. Он поблагодарил меня, смешно щурясь, надкусил фрукт, поправил за спиной подушку и взял гармонь.
— Иди сюда, шкедёнок, — сказал он.
Я не обиделся на Семёныча за это слово, потому что сказал он его беззлобно, с улыбкой и ещё потому, что я уже знал, что Семёныч никогда не будет ходить, с чем сам он давным-давно свыкся и духом не падал.
— Нажимай-ка сюда! — весело продолжал он, раздвигая меха. — А теперь вот сюда… Молоток, пацан! А теперь по кругу, по клавишам, давай, шуруй!.. Молоток!..
Вечером того же дня я подошёл к Вите Порошину, кареглазому пареньку, тоже лежачему, с которым успел познакомиться.
— В пятом — здесь будешь учиться? — спросил он меня.
— Да… А ты здесь давно? — я поправил на нём одеяло.
— С полгода, — ответил мне Виктор, вздохнув и положив под голову руку. — Одолела болезнь.
— И что такое с тобой?
— С шеста прыгнул. Поменьше был, а высота большая. Авось, думаю… Да не получилось. В нашей деревне многие на «авось» делают: авось промчу, авось проскачу… Ты не поверишь, но вижу как-то, до болезни ещё, мужик от соседей выходит, пьянющий, аж жуть! В калитке упал. Ему говорят: «Проспись…» А он: «Марьяночкаждёт». Жена его, значит. И стремится к машине своей легковой. Его под руки. Помогли — довели. Я соседям: «Как он поедет?». А соседи, не трезвые тоже: «Не бойся, Витёк, он ездит лучше, чем ходит. Авось домчит!». Я ночь не спал. Утром спросил, и мне сказали: «Доехал!». А у меня вот на «авось» — не получилось…
В глазах у Виктора тихая грусть.
— А с яблоками мы как? — продолжает он, чуть помолчав. — Врачи нам говорят: «Не рвите зелёными, не надо». Да только всегда ли мы слушаем их?.. Сань, ты больше не рви эту зелень. А на гармошке я тебя и так научу играть. Ты не знаешь ещё, как я играю на ней!
Его глаза загорелись.
— Точно научишь?
— Научу! Точно!
Потом, немного попозже, я понял, что «санаторские» ребята были разного склада, не прочь и пошалить в меру — детство брало своё. Однако я понял ещё и то, что люди там крепко становились друзьями. Там многим ребятам казалось, что думают и размышляют они гораздо больше, чем их сверстники дома. И основание было… Ведь кто-то в санаторий приезжал на лето, чтобы отдохнуть и набраться сил, а кто-то лечился и учился в его стенах годами; кто-то ходил, а кто-то лежал в «лангетке», а ведь кому-то и сидеть-то было нельзя…
Медики и педагоги детского санатория творили чудеса! Скольким ж ребятам они вернули здоровье и веру в себя! Скольких ребят они поставили на ноги и дали путёвку в жизнь! И теперь, спустя многие годы, вновь, я говорю им:
— Большое спасибо!
4
…А что касается Вити Порошина, то он сдержал своё слово — он оказался настойчивым и терпеливым. Я, будучи дома, уже шестиклассником, благодаря во многом ему, был приглашён на свадьбу как музыкант!.. До этого я никогда не видел свадьбы так, откровенно. Меня хвалили. Пришедшие посмотреть на свадьбу бабульки с теплом смотрели на меня, а одна даже всплакнула и погладила меня по голове. А я играл!.. Играл и играл, сменив баяниста дядю Вадима. Свадьба плясала! Морозные узоры, казалось, дрожали на окнах просторного коридора вместе с печкой, люстрой и дощатым потолком под белой штукатуркой, и через открытую форточку, в метель, неслись, совсем не зимние, удалые частушки:
 
Я по речке плаваю
С незнакомой дамою.
А причалить не могу –
С палкой муж на берегу! Эээх!..
 
Разбитная девица, в такт громкой гармошке, играла всем своим телом, не жалея в азарте ни голоса, ни каблуков.
Ты куда меня повёл,
Такую молодую?..
 
В ответ аккорд и — нескладушки, голос мужской:
На тот берег реки!
Иди, не разговаривай!
 
Свадьба была в разгаре — стучали каблуки, перед глазами мелькали весёлые лица. От столов с шикарной сервировкой, от водки и сервелата, всё подходили и подходили новые удальцы, чтобы по-молодецки ещё и ещё раз притопнуть по крашеному полу. На секунду я приблизил голову к гармошке, а когда опять взглянул на румяные лица, то не нашёл дядьки, который только что вошёл в круг. Я попытался отыскать его взглядом, но пляска, независимо от меня, как по команде дирижёрской палочки вдруг дружно остановилась. Исчезновение дядьки заметили все. А причина была уж больно забавной: люк погребка не выдержал накала! Брус надломился, и дядька рухнул в узкий проём. Благо, погреб оказался неглубоким, а дядька поджарым. Мужчины и женщины общими усилиями, под запоздалый хохот, достали его на поверхность, где улыбаясь, смущённо, дядька зачастил:
— Ах, чёрт! Ах, незадача! Ну заставь дурака плясать!..
5
Со свадьбы домой я пожаловал поздно… Приятно устал. Сразу разделся и сразу лёг спать. А затем, целую неделю, был полон воспоминаний: танцы, веселье… Меня, уже совсем сытого, угощали там всем сладким, мной восхищались, я как-то стеснялся, но вместе с тем ясно почувствовал, что не только люди для меня, но и я для людей, к тому ж сразу для многих, могу делать то, что радует их…
В один из мартовских дней за парту со мной посадили прибывшую в класс новую девочку: светлую, нежную, с волнистыми волосами, вздёрнутым носиком и желанным мне именем — Дина. Родители Дины купили дом, как и наш, окнами в сад, только побольше и подальше от школы. Район города был новым для Дины, и теперь, минуя свою улицу, я часто провожал её — по белому снегу, тополиному пуху. Мы стали друзьями.
Прошло больше года, и она однажды спросила:
— Скажи, а кем ты хочешь стать после школы?
— Хотел бы военным… — несмело, покрываясь румянцем, признался я.
— И ты им станешь! Обязательно станешь!
— Правда?!
— А почему бы и нет. В тебе есть сила, душа!.. Да ты ещё и сам не знаешь, сколько в тебе этой силы!
Она сказала это с такой уверенностью, что я и сам, пусть и робко, но всё ж поверил в то, в чём всегда сомневался.
6
Уж так получалось, что после развода родителей достаток семьи никак не способствовал длительной учёбе, а мечта стать лейтенантом пока мне казалась далёкой, а может, и несбыточной вовсе. Поэтому, окончив восьмой класс, я решил не идти в девятый, а поступить в культурно-просветительное училище, чтобы получить сразу и среднее образование, и специальность. Ведь к тому времени я владел такими музыкальными инструментами, как баян, гармонь и даже духовые.
Я успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен на первый курс оркестрового отделения.
В дальнейшем я никогда не пожалел о принятом мною решении: в стенах училища я продолжал образование, а музыка со временем стала играть в моей жизни всё большую роль…
На этом моё детство кончилось.
 
2. Юность
 
1
Чего с малолетства я боялся всегда, то это того, что не буду в строю, не буду служить, не надену шинель, и поэтому, поступив в культпросветучилище,  я спешно пошёл к лечащему врачу, пошёл раньше, чем он назначал.
Посмотрев, прощупав мою спину, врач улыбнулся и тепло, как родному, душевно сказал:
— Можно сказать, ты здоров.
— А на службу меня призовут?
— Вижу, желаешь… Думаю, да.
Ответ мне был в радость, и я подумал: «Эти слова — это надежда! А значит — старайся! А значит — стремись!» Мне показалось в эти секунды, что я вижу блеск в своих же глазах. Я ещё спросил врача:
— А боксом мне можно будет заняться?
— Боксом?! — доктор удивился и помолчал. — А почему не теннис, не волейбол?
— Боксом хочу, — подтвердил я.
— Боксом?.. Гм… Что ж, занимайся, уж если твёрдо решил.
2
Немало воды утекло с тех пор. Для меня и сегодня, бокс — главный вид спорта. Однако тогда, всерьёз занимаясь музыкой, я признался себе, что заниматься ею и заниматься боксом мне будет сложно, из-за чего изначально не ставил перед собой естественной цели — достичь в нём высоких результатов. В итоге бокс стал для меня просто средством, что укрепляет дух. Я ещё больше убедился в том, что бокс — это не драка, это искусство; а бой на ринге — своего рода спектакль.
Боксом занимался сравнительно недолго, с сожаленьем покидал ринг, но спорт, который сделал меня сильнее, полюбил всей душой. По сей день я занимаюсь им самостоятельно, пользуясь специальным пособием, и долго это делал под наблюдением врача. Гантели, боксёрские перчатки, турник… К девятнадцати годам я подтягивался на турнике около пятидесяти раз, легко делал подъём переворотом… Я не любитель спиртного, никогда не курил. Здоровый образ жизни, спорт помогали мне держать отличную физическую форму. Мои друзья и знакомые видели это, многие брали пример.
К драке как таковой я отношусь отрицательно, считая, что ударить человека — это низость. Однако, откровенно скажу, как ни старался я уходить от уличных проблем, порой по юности избегать их не удавалось.
Однажды, поссорившись на Набережной, уличные авторитеты собрали ребят и поставили их друг против друга. Чтобы конфликт не так привлекал к себе внимание, договорились сойтись трое на трое. Сами того не ожидая, по стечению обстоятельств, в это число попали и мы с Анатолием, с моим братом, который всерьёз уже увлекался боксом. Благо, проходил мимо милицейский патруль, и страсти быстренько улеглись…
Вспомню и ещё один случай, коль затеял такой разговор… На летние каникулы мы с Анатолием поехали в гости, к отцу за Урал, в рабочий посёлок, где он проживал. Ребят в посёлке мы встретили разных: гостеприимных и не очень, степенных и забияк. Буквально через день после нашего приезда, возвращаясь из клуба, Анатолий получил синяк под глазом лишь за то, что будто бы «не так» посмотрел на парней. Произошло это так быстро, что от неожиданности брат и слова сказать не успел.
Посёлок не город и вскоре главный виновник — бесноватый рыжий паренёк — попался нам на дороге. Я хотел его пристыдить: мол, как же так — впятером на одного — и на этом закончить наш разговор. Да не тут-то было! Парень повёл себя дерзко! Обычно спокойный, Анатолий возмутился:
— Ты что, так ничего и не понял?!
Анатолий годком моложе меня, но внушительней был он уже и тогда. Думаю, несмотря на его откровенность, именно по этой причине незнакомец всё ж остановил выбор на мне, при этом в надежде, как потом оказалось, на помощь друзей, навстречу к которым он и спешил.
— А ты что, хочешь того же? — спрашивал он, подступая ко мне.
— Ну попробуй.
— Легко.
Не думая, парень махнул кулаком, заставив меня защищаться. Я увернулся, удар просвистел возле самого уха. Затем нырок, назад, вперёд и дальше: закрывшись руками, парень прильнул к выступу дома; я не вкладывал силу в удары, но работал быстро… Такая серия продолжалась несколько секунд. Её прервал нарастающий шум. Из темноты появились ребята!
Анатолий сказал:
— Давай-ка, брат, к Владу!
Предложение было разумно. И мы поспешили к знакомой калитке. Та, точно ждала нас, открытая ветром. Мы вбежали во двор и закрыли засов.
После нелёгкого трудового дня родственники спали. Свет не горел. Влад, встретивший нас, встал у окна и смотрел в спины уходивших сельчан. Жилистый, он был постарше и повыше нас с Анатолием. Луна осветила его брови, темновато-густые, что сошлись к переносью.
— Я понимаю вас, — степенно, в доверительном тоне заговорил он. — С некоторыми умниками и сам завтра поговорю, как из тайги приеду… И всё ровно, вы аккуратней… Ведь пройдёт месяц и вы уедете, а мне-то здесь жить.
Днём, к дому Влада пришёл местный авторитет, среднего роста, крепкий блондин, чтобы послушать и нас с Анатолием: из-за чего спор?
— А если на твоего брата руку поднимут, тогда как? — ответил я вопросом на вопрос.
— На моего?.. Гм… Ты убедил. Ладно, проблем больше не будет. Только скажи, Влад вам правда двоюродный брат?
— Ну да…
— Значит тем боле! На бережок?!
— На бережок!
Мы все улыбнулись и шагнули на берег.
3
По моему мнению, взрослел я быстрее, чем многие мои одногодки. Я много думал о жизни, думал о будущем. А начал думать и размышлять, опережая годы свои, ещё в больнице. Учась в школе, рано завёл личный дневник, читал книгу за книгой и не вижу ничего удивительного в том, что, будучи школьником, написал свой рассказ, который долго никому не показывал.
Первым моим читателем, когда мне сравнялось уже семнадцать, стал близкий мне человек — Дина. Ей нравились все мои начинания, устремлявшие меня вперёд. Внимательно прочитав небольшие рассказы, что были в обычной школьной тетради, она дёрнула тоненькой бровкой и, улыбнувшись, сказала:
— А ты талант! Дерзай!
Я ей, доверяясь, ответил:
— Прозу писать очень непросто… Пишу рассказ — и всегда недоволен им! Отодвину в сторонку, закрыв тетрадь… А тема со мной! Зацепился за мысль и рука — к авторучке!.. И твёрже перо бежит по листу…
4
И вот культпросвет позади. Потом работа. А потом…
Тёплый осенний день. С неописуемым чувством радости, даже восторга, переступил я порог военкомата. Прошёл медкомиссию.
— И где б вы хотели служить? — спросил немолодой бравый полковник.
— Куда пошлёте! — не скрывая радости, ответил я.
— Похвально! Верю, выйдет из вас толк! Ну что ж, тогда в Военно-Морской флот?
Однако судьба распорядилась иначе. Как специалиста меня призвали служить в оркестр, в воинскую часть, что дислоцировалась в родном городе.
Служить в армии и заниматься делом, которое знаешь и которое тебе по душе, оказалось вдвойне интересно.
На этом моя юность закончилась.
 
3. Взрослая жизнь
 
1
Служба в армии мне нравилась. Порядок, дисциплина, строй… Дружный коллектив… Я восхищался отлаженным механизмом воинской части, где люди, не считаясь со временем, не жалея сил и здоровья, выполняли поставленные перед ними задачи. Видел я и нерадивых, но с ними работали, и они исправлялись… Особенно мне нравились офицеры, их особая выправка…
Когда мне исполнилось двадцать два и я служил уже сверхсрочно, я сделал предложение Дине, и она его приняла. Но тут возникло препятствие: невеста моя поначалу не понравилась моей матери и она даже отказалась участвовать в свадебном торжестве. Нет слов, как я переживал, не меньше переживала и Дина.
— Бывает и так, — с кроткой улыбкой сказала она.
Однако наша с Диной любовь растопила сердце матери, и она вскоре, смягчив характер, присоединилась к свадебной подготовке. И свадьба — состоялась! Жаль отец не приехал, здоровье его подвело, однако, средь многих, было и его поздравление, и ничего, что телеграммой, главное — было!
Надо сказать, что впоследствие за многие годы нашей с Диной совместной жизни, моя жена и моя мать никогда не поспорили между собой, не поссорились и даже голоса не повысили друг на дружку, но, жаль, что роднёй они так и не стали.
2
…А тогда, после свадьбы, мы в первое время пожили у родителей Дины. Но у Дины был брат, и его свадьба тоже была не за горами. Стали думать: где жить?
— А вы к бабе Клаве, — посоветовали нам. — Может, и возьмёт вас на квартиру.
Так мы и сделали. Баба Клава жила одна, недалеко, в большом ухоженном доме. Семьдесят пять за плечами, дочь чуть ли ни каждый день навещала её, и чего бабусе хотелось в старости, так это покоя. О постояльцах она и не думала, но нам всё же не отказала:
— Приходите, коль негде жить, что ж тут поделать.
Сжалилась, значит. А позже сказала:
— А с вами мне как-то и веселей, и спокойнее даже.
И тут же нам случай рассказала, что недавно нагнал сильный страх на неё:
— Лежу ночью, слышу — всплеск в темноте, опять и опять… Что такое? Перекрестилась. А всплески сильней! Ну,думаю была ни была: пойду на смерть! Поднялась я с постели и на кухню! Свет зажигаю, глядь: а в ведёрке под умывальником мышонок барахтается. Смешно мне стало. Отнесла я мышонка в этом ведёрке и легонько пустила к себе в огород. Пусть, думаю, живёт!
Нам с Диной тоже весело стало. Дина смеялась, а потом, иногда, и шутила над этим с бабушкой Клавой.
* * *
Почти год, пока нам не дали квартиру от части, мы жили в том, чужом для нас, доме, но с теплом вспоминаем наш тот период, бабушку Клаву и соседей её, похожих на наших соседей с удивительных улиц нашего детства. Работая, занимаясь хозяйством, воспитывая двоих, четверых ребятишек, они успевали ходить друг к другу в гости, общаться, помочь, если надо. А как были рады успехам соседа! Свадьбе соседской!..
3
 
А между тем жизнь бежала своим чередом. В семье всё ладилось. На службе — тоже. Я гордился тем, что играю в военном оркестре, однако в мечтах хотел идти дальше — стать офицером.
Да, я согласен, в основном, каждый человек делает свою судьбу сам, но считаю — это великое дело, когда на пути, в жизни твоей, встречаются люди или человек, который подставит плечо в нужный момент, поможет советом, поймёт и поддержит тебя, поможет приблизить мечту.
И — мне вновь повезло.
— Учиться желаете? — однажды спросил меня командир.
Я ответил:
— Желаю!
— Тогда — в военное училище!
В лице командира воинской части, его заместителя, офицеров-сослуживцев я встретил людей, которые поняли и поддержали меня. Для них я не был ни сватом, ни братом — я стремился, служил, а они, старшие, видели это и помогали мне. Я сумел окончить военное училище…
4
…Конечно, болезнь детства создала мне когда-то серьёзные неудобства (о чём не всегда хочется говорить), и утверждаться в жизни, даже на улице, мне порой приходилось сложнее, нежели другим ребятам. Скажем, в начальных классах меня освобождали от школьной физкультуры, заменяя лечебной, чего я не мог не стесняться. Появились комплексы… Однако я вовремя понял, что утверждаться надо не крепким словцом, не обижая других, а силой духа. Я рано заметил, что малейшей оплошности своей не ищу оправданий, вижу личный промах и сам себе мысленно говорю: «Возможно, за неверное действие своё я смогу оправдаться перед тем или иным человеком, а вот перед собою — нет». Чтоб подкорректировать своё поведение, я издавна выработал для себя правила, которые с возрастом дополнял и совершенствовал, которым следую и некоторые из которых готов назвать прямо сейчас, уверенный в их пользе не только для себя:
-      Людей нужно очень любить.
-      Человека нужно — понимать. Я никогда не хотел чтобы меня кто-то жалел, но всегда хотел и хочу, чтобы меня понимали, и уверен, что этого хочет каждый из нас и в том числе тот, кто находится рядом.
-      Есть ситуации, в которых, прежде чем упрекнуть человека, поставь себя на его место.
-      Старайся! Одно дело, когда старался, стремился и что-то не получилось, и другое — когда не старался, не стремился и не получилось.
-      Дорожи дружбой.
-      Ладь с совестью.
-      Знай меру.
-      Знай такт.
-      Служи по Уставу.
-      Обеспечь примерность.
-      Будь — собой!
5
…В делах и заботах жизнь идёт быстро. Иногда мне кажется, что жизнь — это река, и я плыву на лодке: то по тиши, то по волнам… А бывает, вижу бурный поток и тогда сам себя спрашиваю:
— Устою?
И сам себе отвечаю:
— Устою!
Вроде недавно был командиром взвода, потом возглавлял роту, теперь — заместитель командира батальона, майор. И возраст ещё только за сорок немного.
Посмотришь: рождаются люди, растут, мужают… В часть приходит молодёжь, как и прежде, — в основном добросовестные парни. Однако есть и такие, у которых дисциплина не блещет. Но тут же вопрос: «А откуда приходят они?».  А значит, всем, от кого зависит это — надо бы прилагать побольше усилий…
А сколько ж людей встречается добрых, хороших! Наверное, мир не идеален и зла в нём хватает, но я не устану повторять: людей на Земле значительно больше хороших, нежели плохих…
Мне очень хочется увидеть своих друзей, друзей детства и юности, отличных ребят, которых по разным причинам давненько не видел: Витю Порошина, Николая Кругова и других, чьи имена не называю сейчас, но которых уважаю и помню всегда.
Мне от души вновь и вновь хочется благодарить дядю Митяя, всех родственников и друзей, сослуживцев, командиров — всех тех людей, которые в разное время помогли мне, поняли и поддержали меня. Отдельное спасибо я говорю родителям, которые дали мне жизнь, родителям родителей, рановато ушедшим из жизни, моей крёстной. Отдельное спасибо я говорю жене, подарившей мне троих сыновей.
…Идёт строй — волнуется сердце: наша армия защитить своё Отечество умела всегда. Выходит моя новая книга — волнуется сердце: пусть в ней есть недостатки (правы критики!), но она о военнослужащих, о нравственности и патриотизме, значит это нужная книга.
6
Если б меня спросили: «А что бы ты сделал, если б у тебя появились большие деньги?», — я бы не задумываясь ответил: «Перво-наперво восстановил бы детский санаторий в селе Ново-Томниково, построил бы храм или красивую церковь, а рядом — дома для бедных прихожан…»
Я с трепетом читаю слова: «Красота спасёт мир!». Но я бы переиначил так: «Доброта спасёт мир!»
Мир спасёт — доброта!