О шотланды!

                О ШОТЛАНДЫ !

  Стоит автобус большой без колёс. Он на деревянных чурбачках спокойно устроился, и похож на слишком объевшегося поросёнка, который после вкусного завтрака блаженно принимает солнечные ванны. Он улыбается своим мыслям и даже довольненько похрюкивает – чихпых – неизвестно из какого места, потому что ни мотора, ни выхлопа нет у него.

  Зато есть пассажиры. Разные люди в салоне сидят, и беседуют разно о разном. Молодёжь о кино и хип-хопе, старики вспоминают болячки и пенсию, а зрелость всё больше тревожится хлебом насущным. И только детишки визжат ни о чём - словно пчёлы носясь и жужжа с добрым мёдом. А одна тихая бабуленька с постным лицом безо всякой сердитости то и дело уговаривает их не летать, а спокойно собраться в улье.
  - Ну и огурцы мне выдались в этом году, - говорит один дачник другому. - Такие гвардейские, что ими можно вместо сабли махать - и если не срублю голову, то контузю точно. А самым большим жена подпирает дверку в сарае, чтобы куры не выбежали.
  Сосед вздохнул так, будто и впрямь удручён сильно: - И мне вот с томатом возиться приходится. Он красный, зараза, что солнце, и вчера от него загорелась ботва – мы с пожарной машиной едва потушили. Теперь вот за розжиг присудили платить, и немалые деньги.
  Тут вклинился третий, молчавший мордатый мясной: - Вы утей моих видели? - стадо слонов. Когда я выпускаю на волю всю эту ораву, то пыль от их лап и хвостов подымается к небу, и лётчики даже теряют из виду наш сказочный город.
  - А зачем это лётчикам нужно здешнее захолустье? - Спросила столичная штучка, стреляя глазами по сторонам из-под густого слоя румян.
  - Как? а экскурсии? Вы же ещё не видали наших огурцов, помидоров, индюшек! Милости просим.

  Улыбчиво входит высокий да крепкий шофёр. От его тяжёлых шагов автобус начинает раскачиваться как детская люлька - и взрослые, которые только что были осмурены наступающим днём и заботами, вдруг стали похожи на мелких агушек, ожидающих звон погремца.
  - Все загрузились? - спросил шофёр почему-то взволнованным голосом, и дрожание его длинного языка вдруг чуточку напугало пассажиров.
  - Все, - ответила маленькая бабулька, видно спешившая обратно в деревню, на дальнюю предальнюю окраину города.
  - Тогда готовьтесь. Мы сейчас улетаем в неведомое.
  - Как это?!.. Как это? как это? - закудахтали все пассажиры вместе, и каждый вразнобой. - Отъезжаем по маршруту: вы так хотели сказать, - поправил водителя интеллигентный мужчина в тройном костюме с жилеткой и галстуком, по виду научный работник иль кабинетный чиновник.
  - Нет. Моя маршрутка на самом деле Летучий голландец. Я лично её изобрёл. И теперь приглашаю вас в будущее.
  - За горсть медяков? Да кто вам поверит. - Шикарная дама слегка полнеющей комплектации - очень нарядная и слишку намакияренная - заявила это таким беспардонным голосом, как будто она собственноручно держась за гроб, проводила в последний путь самого последнего бескорыстного праведника Земли.
  - А мне не нужны ваши деньги.
  Парень развернулся от руля прямо к салону - и все увидели его весёлый картофельный нос, усов чёрную жёсткую щётку, которой чистят ботинки, и подбородок с такой большой ямкой, что на ней бы спотыкнулся маленький автомобиль. - Я провожу испытания, и хочу, чтоб вы стали моими первыми седоками.
  - Ну вот что. - Кабинетный работник посерьезнел, даже слегка заугрюмился, несмотря на смешливый облик молодого водителя. Видно, по рангу своего конторского чина он не доверял подобным фантазёрам. - Хоть я и не верю вашим затейливым химерам, но и ехать с вами в таком состоянии я отказываюсь. Вы не совсем адекватны.
  - Да скажи проще, дядя! С ума он сбрендил, - захохотал с последней седушки один шибко умный студент, держащий в руках электронную книжку, и повесивший в ухи пристяжные наушники. Только глаза его были свободны, лупатеньки - и ими он наверное слушал.
  Тут с переднего почётного места опять встряла бабулька, дотоле только шамкавшая губами от удивления, ото всех этих неожиданных вестей, которыми долго да говорливо можно делиться с соседями – хоть на скамейке под липами, а хоть ли покрикивая через межу.
  - Эх, сынок, и дуралей же ты, - сказала она жалостливо интеллигенту, беззубо пережёвывая шипящую – же, а сглатывая уже мягкую – зе. - Тебе больше всех нужно ехать с нами – посмотрел бы на будущее. - И подёргала слабой ладошкой за лацкан дорогого костюма. - Ведь без таких дуралеев как ты оно не построится.
  Все пассажиры весело рассмеялись; а так как махонькая бабулька уже определилась, то вслед за ней здоровякам да крепышам было стыдно отказываться; и даже шик-блеск, немного попотев стоя, тоже сел на своё место.

  Получив согласие всех пассажиров, автобус взлетел.
  Тогда, с великой высоты, все взглянули вниз и подумали – как это природа затеялась устроить по всей планете леса, степи, тундры, пустыни и прочее изобилие зелёно-жёлто-белого хозяйства. А если б была на свете одна тайга? – то люди обязательно потерялись в ней, и могли даже не найти друг друга.
  Человеческое сообщество тогда бы состоялось инаково: мелкими группками, которые на своей узенькой обследованной территории – боясь заблудиться – выкорчёвывали свои личные пни, не заходя в гости к соседям. А вдруг те среди этих густоколючих дебрей понастроили кругом западён? - и прости-тогда-прощай, лихая головущка. Ведь когда за деревьями не видно синего неба и бледного горизонта, то кажется, что мир опасен нежданностью происходящего за каждым кустом. А коль во все стороны золотится-синеется-чёрнится безбрежный простор, то видимость сей красоты сразу же даёт отдохновение испуганной прежде душе – что нету опасности, что добро до самого края, и даже три кита, давно уже стоящие на черепахах, хоть и качаются, да не могут угрожать смертью отроку-человечеству.
  - Но куда мы летим? – все спросили шофёра.
  - В Шот-лан-дию! – ответил он всем величественно. – Будем слушать волынку. Это сильная музыка.

  У волынки длинный протяжный мелодичный гудок, который совсем инаково звучал бы в бескрайних лесах и степях, разместившихся в основном на равнине. Стелясь понизу, там звук путается средь травы и кустов, виясь между каждой былинки – и отдавая ей хоть мелкую часть своей мощи, он теряется в мириадах этих травинок, жучков и стрекоз, уже не мая сил вырваться из сплетённых объятий природы.
  А в Шотландии горы – среди зелени трав да лесов – горы – под синью высокого неба – горы – как хранители тайны бездонной пропасти океана. Если забраться на скалистую вершину – тяжело, почти умирая без воздуха – и приложиться к раструбу волынки; то она сначала едва запищит как лесной медвежонок, который здесь уж наверно не водится. Тогда, оторвав губы, подумаешь - всё, обессилел, зачах человек. 
  Но мамка природа затащит к вершине своих – ветер, шторм и грозу – а с ними такая подымется чёрная верть, что до неба не видно ни зги, и лишь среди молний отчаянный глас: - Вот как надо волы-ыыыыыы-нить меня-ааааа!!! -

  И от этого иерихонского баса просыпался столетия дремлющий замок. Главная башня его старинной крепости возносилась над остальными – гордячка. Всегда только в её громоздких залах хозяева принимали высокопородных гостей, в чьи бы руки не переходила крепость по наследству. В древней генеалогии этого рода хватало всяких баронов: но даже самый опустившийся среди них никогда не закладывал угрюмый свой замок, хотя жить в нём с каждым веком становилось всё мрачнее. Казалось, он был вырублен морскими великанами прямо из скалы, на которую плотью своей опирался; а жизнь его подпитывалась горячими недрами земли. И если совсем их душа разгоралась от кипящих бурлений, то её остужали холодные волны, гонимые широкой дланью океанского владыки.
  Замок стоял  над землёю величествен - он словно летел, воспаряя к бездонному небу. И жестокая угрюмость его пропадала из сердца, стоило лишь выйти на широкий балкон.
  В ясную погоду весь мир тогда склонялся пред ногами хозяев - и море, затеявшее весёлое развлечение вместе с белыми барашками на гребнях волн - и солнце, на пару с ветром-дружком рассеяв грубиянистые облака. И голубые беспечные небеса, размазанные вверху широкой синей кистью нездешнего художника - который прибыл в замок по приглашению, чтобы писать костюмный портрет баронессы. Но он от волненья не спал эту ночь - а всё вздыхал и творил, мечтая. А в  людях рождалась любовь.
  В штормовую погоду мерк белый свет над балконом, и гас, погружая во  тьму всё: и море, отягощённое  глубинными своими раздумьями; и солнце, сгущая его до маленькой рыженькой точки, до искры во мраке; и небо, как будто густо заляпанное угольной сажей  от злого мазилы, завистника. В такие дни стихия пробуждала в людях угасшую гордость, и воспевала безумную гордыню, гулко бряцая в залах орденами памяти.

  В этом замке, наверное, жил сам король. Белый плащ, алым бархатом изнутри шитый, и венец драгоценный, на коем сияли алмазы рядами – в них он был облачён, и дарован как бог своему населенью. Свирепый монарх, скаля острые зубы, держал неустанно свой меч тяжеленный - и от пурпура бархата по лезву, казалось, стекает страдателей кровь. Крупный пояс, с замками из золота на синих штанах, внушал восхищенье и зависть размерами коронованной плоти; а тёплый вязаный гульфик словно шептал вольнодумцам: - преклонитесь пред мощью, холопы. - И обывателям многим хотелось услышать строгий царственный рык – трррепещщи, подлый смерд, я вернулся!
  Но былой повелитель тихонько лежал в деревянном гробу, разбросав свои бледные кости, омытые тыщей дождей и снегов. Был он хром да горбат, и наверно поэтому ужас вселял в соплеменников. Только кто он сейчас, и его кровожадная армия – лишь безмозглые чушки, которые мёртво болтаются в сырых домовинах. А рядом с ними мирно дрыхнет уходящее время в ожидании новых великих костей.

  О шотланды великой Славянской земли! Свободный и гордый народ с вознесённой до неба душой!
  Вы храбры да мужичны, и не носите юбки. Ваши остры мечи, кони быстры - а женщины! – нет их прекрасней. Все сладостные прелести жизни, все самые дерзкие завоевания мира легли к вашим мощным ногам. Вы открыли Антарктику, недра и Космос – победили колченогого гитлера с усиками и самовлюблённого коротышку наполеона – взгромоздили под самое небо огромные стройки Днепрогэса, Комсомольска, Магнитки!
  Под победные симфонии бессмертного Вагнера пейте и пойте - достойные дети Великой Эллады, внуки Древнего Рима, и правнуки самых патриарших цивилизаций Земли!