Шторм

Шторм обязательно будет, грозные тяжелые тучи неизбежно несли его откуда-то с северо-востока. Сильный , с резкими порывами, ветер уже вовсю резвился в кронах вековых деревьев. Последняя листва далеко разносилась этими сильными порывами, танцуя в полете свой последний танец-танец смерти. Листья медленно умирали, прожив свою насыщенную, но короткую жизнь. Они были сначала почками, потом зелеными листочками, потом оранжево-красными, они раскрашивали свои деревья, как -будто готовили к какому-то празднику. Он наступал, каждый раз в срок, но после него всегда начинался шторм, и листья отправлялись в последний свой полет. Дождь непроглядной стеной захватывал все новые территории. По земле уже бежали ручьи, набирающие силу, становились более полноводными, уносили с собой опавшие листья.
    Дождь становился все ближе, он видел это в маленькое окошко, наконец, дождь обрушился мощным потоком воды на крышу маяка. Внутри сразу все заполнилось шумом, вода неудержимым потоком лилась на куполообразную металлическую крышу, переливалась через поребрик и стремительным водопадом лилась вниз.
        Он включил огни маяка. Где-то за стеной загудел генератор, внутри маяка пространство стало наполняться светом. Стало как- будто теплее. Раскурив трубку, он медленно побрел к монолитной лестнице, ведущей на верхний уровень. Там, между двумя лестничными маршами было его любимое окно. Он любил подолгу стоять возле него и смотреть на море, особенно в шторм, когда отчетливо слышался вой ветра и море, с ужасным грохотом врезалось в прибрежные скалы, своими могучими волнами.
   Прожектор работал. Он видел из окна, как свет прожектора выхватывает из сгущающейся темноты бушующее море, как волны с разбега разбиваются о скалы, как ветер сгибает и расшатывает  оголенные ветви деревьев, как опавшие листья танцуют свой последний безумный танец.
      Смотритель еще долго стоял и смотрел на море. Оно завораживало, в нем кипела жизнь и борьба, оно пыталось бороться со стихией, как-то защитить себя, уберечь. Где-то в его глубинах скрывались старые тайны. Они хранились здесь веками, иногда море уступало и неохотно ими делилось. Оно почти никогда не было спокойным, ласковым и игривым. Здесь часто налетал шторм, дул почти всегда холодный северный ветер, никогда оно не было голубым ,  пепельно-серые волны лишь иногда не на долго светлели, приобретали синеватый оттенок в короткое лето.
   Он любил его. Любил искренне. Он прожил рядом с ним почти тридцать лет, с ним и с маяком. Их связывала крепкая неразрывная дружба. Смотритель делился с ними как с самыми верными друзьями всеми своими горестями и радостями, да и немного их было тех радостей, а откуда их будет много у одинокого старика! Он задумчиво почесал давно не бритую щеку, трубка погасла. Он бросил короткий взгляд в окно, развернулся и пошел вниз.
        «Керосина осталось совсем мало» - подумал старик и чуть приоткрыл вентиль старого примуса. Поднес зажженную спичку, и синеватое пламя, сначала неохотно, но потом все веселее заплясало под закопченным чайником. Трубка была снова раскурена, и маленькая комнатушка стала наполняться дымом. Он медленно окутывал стол, нехитрую металлическую посуду на столе, старую, но служившую исправно и верно, потом стул, скрипящий и порядком затертый. Дым подкрадывался к кровати, наверно, такой же старой, как и сам маяк, постепенно захватывал её, завоевывал, заворачивал в чуть прозрачный саван из пахнущего полем и ветром аромата, выращенного самим стариком табака. Ему нравился этот запах.   Он навсегда отложился в его памяти - это был запах его молодости, пусть и не самой счастливой и беззаботной, но она была у него, где-то не такая как у всех, со своими бережно хранимыми воспоминаниями. Большую их часть составляли воспоминания о войне. Страшная война унесла жизни многих его друзей. Из их бравой команды торпедного катера до конца войны дожили только четверо. Где они сейчас, живы ли, смогли ли построить мир, и найти свое место в нем – старик не знал этого. Матрос Толик уехал к себе в Рязань, мичман Пашка женился на санитарке Рае из берегового госпиталя, капитан-лейтенант Дубинин останется служить на флоте, прослужит еще долгих пятнадцать лет и уйдет на пенсию в звании капитана второго ранга. Сам старик попадет в тюрьму, по чьему-то ложному доносу, выйдет на свободу в конце лета 53-го. Домой в Минск не поедет, останется здесь - на дальневосточном побережье самой большой по территории страны, которую верно защищал почти пять лет.
          В апреле 51-го придет письмо. В казенном конверте он найдет казенный бланк, на котором сухо и коротко стандартными фразами, какой-то писака напишет, что такого вот числа, такая вот гражданка, скончалась и была похоронена на местном кладбище, где и стоит теперь табличка с таким-то номером. А еще будет приложен листок, наспех вырванный из школьной тетрадки, где соседка тетя Катя напишет:
    «  Мать похоронили как пологается, осенью справим крест березовой, не думай пусть покоиса с миром Тонька теперь мужняя пузо уже видать стало быть родит скоро, ты прости ее так вышло»
       Чайник закипел. Старик заварил чай, забрался с кружкой на кровать, уселся удобно и сделал первый глоток. Первый глоток самый вкусный, это когда через воспаленное от курения крепкого табака, и от постоянного кашля, горло мощной теплой волной льется горячий терпкий чай! Он приятно согревает внутри, это тепло медленно разливается по всему телу, он расслабляет и своим тепло дарит какую-то надежду, что все обязательно будет хорошо! Старик отставил кружку, растянулся на кровати, укрылся теплым одеялом и прикрыл глаза. Он слышал шум шторма за стенами маяка. Он слышал как плача и скрипя, гнутся от сильного ветра деревья; он слышал как море со страшной необузданной силой, с грохотом врезалось в берег своими мощными волнами. Он слышал, как купол маяка тревожно гудит, как бы посылая сигнал куда-то в пространство, как бы предупреждая кого-то о надвигающемся шторме, и, конечно, он слышал последнюю тихую песню умирающих листьев, уносимых этой сильной и мощной стихией.
    «В сущности, шторм такой же как я, его тоже никто не ждет, и он никому не нужен»- подумал старик и погрузился в тревожный неглубокий сон.