Двенадцать вечеров с Экклесиастом. Публикация 8

Вечер ЧЕТВЕРТЫЙ
И обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их — сила, а утешителя у них нет.
(Еккл 4:1)
Все было не так…  Я применил все свое умение, весь опыт операций – и все же ЭТО произошло. Только что на операционном столе, под скальпелем в моих руках, умер ребенок. ТАК не должно было случиться!
Еще не заглянул я в глубину родительских глаз, заранее зная, что огромная пустота в них способна поглотить остатки моего ума; еще не дошла очередь до бумажной писанины – продолжалось мое свидание со СМЕРТЬЮ, личным врагом моим, одержавшей сегодня очень чувствительную победу.
Известным  очень малому кругу людей коридором я попал в специальный кабинет, дававший приют мне и моим коллегам в ТАКИХ случаях. Через несколько минут начнется обычная в таких случаях суета – но эти минуты были по-настоящему моими; никто не потревожит и не прервет личной разборки со смертью.
Руки что-то искали на столе. Карта больного (хотя теперь уже эту девочку не назовешь «больной») – не то; астрологический прогноз на сегодня, обещавший полный надежд день – не то; хирургический справочник – НЕ ТО!!!!
И вдруг руке стало ощутимо теплее – неосознанно она встретила старенькую Библию, и непроизвольно начала листать ее страницы.
Эта книга видела много надежд и разочарований, и, хотя по-настоящему никто из моих коллег не верил – были минуты, когда ничто другое просто не могло помочь. И тогда из наших сердец лились слова неумелой молитвы….
Перелистывание страниц прекратилось, и взгляд мой упал на номер – 710. Книга Экклесиаста – я даже не представлял, что означает это слово. Глава четыре. Уставившись на первую букву – «И» - я вдруг обнаружил странный эффект. На моих глазах буква начала расти, постепенно заполняя собой все пространство.
Глубокое оцепенение не давало пошевелиться, и вот уже буквенный гигант стал частью меня – или я растворился в нем – чтобы очнуться в причудливом месте. Последняя связная мысль, проскользнувшая в моем воспаленном мозгу – царская палата….  Очевидно, я скоропостижно умер – и теперь прохожу путем, описанным Моуди. Свет померк во мне….
Чтобы появиться вновь. Очам предстала компания, совершенно не вязавшаяся с моими представлениями о загробном мире. Четверо. Роскошно одеты – но в совершенно незнакомом мне древнем стиле. Сидят в свободных позах вокруг интересного ковра – его узор покрывает только четверть основы. Улыбаются. Приветливо.
Мое положение как нельзя глупое – что делать?
- Иногда необходимо открыть в себе глупость, чтобы проложить дорогу мудрости, - изрек  самый старший из них.
-  Соломон… - словно шутка, пронеслось у меня в голове.
- На самом деле, шутки кончились – или только начинаются. Позволю себе представиться и рекомендовать теперь уже и твоих друзей. Я, как ни странно, действительно Соломон. Тот самый. А это Фома, Нафанаил и Матфей. Нам предстоит РАБОТА – и ты избран.
- Кем? – почти автоматически слетело с моего языка.
- Собой, конечно. Сколько раз в тишине кабинета, на даче у друзей или с ребенком на руках ты задумывался о смысле жизни? Сколько раз просил неизвестно кого открыть что-то неведомое уму? И сколько раз разочаровывался во всем, почти проклиная того же неизвестно кого. Сегодня в своем внутреннем состоянии ты достиг кульминации, взошел на вершину отчаяния – и тем окончательно избрал себя.
- Странно, - подумал я, - Обычно в отчаяние проваливаются, а этот удивительный старик говорит о вершине…..
Пока я так философствовал, говоривший, словно слыша мои мысли, повернулся к своим более молодым товарищам со словами – Я же говорил, что он не растеряется. Слишком много страданий видел…
Очевидно, последние слова были неким ключом, потому что с их приходом в наше общество лавинообразно начались изменения. В воздухе, словно серебристые паутинки, проявились слова:
И обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их — сила, а утешителя у них нет.
И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе;
а блаженнее их обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал злых дел, какие делаются под солнцем.
Одновременно со мной произошло нечто, совершенно выходящее за рамки всех представлений. Впечатление было такое, что на меня навесили огромную емкость, и стали наполнять ее неимоверной тяжести…. страданиями.  Страдания эти не были абстрактными – можно было даже признать их МОИМИ.
С этой минуты я остался наедине с этим грузом.
Вот моя первая самостоятельная операция. Простая. Но сложная. Проста она по технике исполнения; сложность же – в необходимости резать живого (хотя и бесчувственного) человека и ответственности за это. Пот льет ручьями – но руки не дрожат, став послушными инструментами. Окружающие понимают мое состояние – но не сочувствуют и не сюсюкают – просто по-взрослому сопереживая.
Позже я научился с первого взгляда в операционной определять – превратился человек в автомат или остался открытым словно при первой операции. Открытые, правда, спиваются и рано уходят….
Провожу разрез. Пальцы чувствительны и легки – но где-то внутри происходит борьба – Я ДЕЛАЮ ЭТОМУ ЧЕЛОВЕКУ БОЛЬНО. Сейчас он не чувствует – но боль невозможно полностью исключить, просто в данный момент я ее загнал глубоко, чтобы не мешала мне работать; но она обязательно вернется…..
Казалось бы – какое мне дело? В тот момент меня уже рядом не будет. Но я буду в мыслях этого человека – и он неизбежно разложит по чашам внутренних весов результат моей помощи и принесенную мною боль. И это я буду видеть в его глазах при каждом обходе.
Да и глаза человека перед операцией забыть невозможно – в них сотканы причудливым узором множество чувств – страх, надежда, доверие, сомнение….. И все это – ко мне одному.
И еще один момент. Я стараюсь не говорить о других – но сам в Бога верил. Конечно, вера моя была примитивна и не очень глубока – но в те минуты, когда  держал в руках скальпель – я  предпочитал быть инструментом Творца, чем  просто хирургом. Но не подумайте, что это было столь возвышенно – наоборот, за таким состоянием скрывалась огромная доля эгоизма и страха – в случае неудачи ведь Они разделит ответственность.
Первая операция  прошла успешно – как и многие другие, и постепенно я стал считать себя хорошим инструментом Творца. Неизбежные неудачи (как-то тяжело употреблять такое выражение после крика отца девочки – «ТЫ ЗАРЕЗАЛ ЕЕ!!!») воспринимались как должное – не ошибается тот, кто ничего не делает.
В жизни превращение отчаянно переживающего за итог операции новичка в маститого хирурга происходил постепенно и казался устланным выздоровлениями пациентов,   подношениями благодарных родственников и уважением коллег; сейчас он произошел во мне мгновенно. И оказалось, что шел я к нему по ступеням человеческой боли и страданий.
Ничего не прошло без следа, каждое мгновение внесло свой вклад в давящий  меня груз. А главное – он был внутри меня. И он всегда был там – но сейчас я его ВИДЕЛ, и видел непредвзято. Именно объективность добавляла ему вес – и конца этому ужасному процессу пока не предвиделось. Страдая, я начинал осознавать.
Мой образ меня самого разлетелся на осколки при первых же каплях страданий – некому было их оправдывать и превращать в гирлянды победителя на моей шее.
Сколько плачущих родственников прошли передо мной, на разные вариации произнося одно и то же – «ПОМОГИ».  В первые моменты это пугало – но потом начало нравиться. А ведь действительно – я могу помочь. Чудовищность этого заблуждения явилась передо мной во всей своей очевидности.
Сколько униженно благодарящих МЕНЯ укрепляли мое самомнение. Как же – ведь я спас! А это не через дорогу перейти – тут благодарность не должна знать границ! Все подарки, деньги, рестораны и прочие «блага» налились свинцовой тяжестью во мне.
Сколько глаз людей, вверяющих мне свою жизнь, искали надежды, защиты и опоры перед операцией. Они задавали наивные вопросы, были молчаливы или излишне болтливы – но на дне их взгляда я всегда видел «Я выживу? Больно не будет?» Первые разы я старался искренно отвечать – но позже все они стали казаться мне не совсем полноценными по сравнению с собой. Чем-то я был выше – своей временной властью. И мне начало нравиться поклонение. Я впитывал его малыми порциями, не допуская открытых славословий – но безмерно наслаждаясь, словно гурман славы, каждой ее капелькой. И вот теперь эти капли обрели вес еще не открытых элементов таблицы Менделеева….
Окончательно добило меня отношение к смерти пациентов. Вот тут я ссылался на Бога – как же, Он дал – Он и взял. Но все это было настолько фальшиво. И уже на третьем случае я не стал выходить к родным, швыряя эту неблаговидную роль кому-то из младших. Их слезы, которых я избежал тогда, накрыли меня сейчас.
И это уже было непереносимым. Много еще всякой гадости плавало в этом море фекалий – но они уже не имели никакого значения – я был раздавлен, и тяжесть продолжала расти.  Грудь не то что перестала вздыматься – казалось, она втягивается вовнутрь. Каждая мышца тела перестала подчиняться мне.
Неужели человек должен страдать ТАК?! Неужели ему даже при кажущемся благополучии уготованы ТАКИЕ мучения?! Но тогда действительно  мертвым лучше, и лучше не рождаться вовсе.
В каком-то порыве отчаяния, совершенно беззвучным криком, идущим из самой глубины прозвучало «ГОСПОДИ, ПОМОГИ»…
Снова четверо. У меня такое впечатление, что с плеч сняли неимоверную тяжесть. Захотелось проверить даже, не парю ли я над землей.
Очевидно, понимая мои ощущения, присутствующие улыбнулись.
- С освобождением! – очень проникновенно сказал Соломон. Вопреки своим же выводам – ты все-таки родился. Но в этом рождении – совершенно другой смысл. И теперь только начинается твой Путь. Ты свободен выбирать, и, фактически, выбрал уже – вот почему я называл тебя избранным. Книга, которую мы пишем – или которая пишется нашими судьбами, призвана помочь людям справиться с собственными замками.
- Но ведь я столько ошибок совершил! Как их теперь исправить!?
- Нет необходимости что-то исправлять, ведь урок пройден, выводы сделаны – а это главное. Теперь – рос. Уроков предстоит множество. И опыт твой необычайно ценен.
- Но что в нем ценного, когда я действовал как законченный эгоист?
- А ты и не мог быть другим, ведь только через эгоизм в крайних его проявлениях можно придти к идее отдачи.
В этот момент поднялся Фома. Я сразу почувствовал подвох, и внутренне приготовился к очередным метаморфозам. Но он заговорил.
- Вот ты, друг, прожил жизнь, внешне помогая людям. Сейчас за твое место ведущего хирурга развернулась настоящая война. Не желаешь взглянуть – может, еще пару трок принесешь в книгу?
Действительно, желание было огромным. Я даже предположил, что смогу вмешаться и сказать что-то важное моим коллегам.
- А вот это лишнее – каждый проходит свой урок – и каждый будет избран. Сейчас твоя роль заключается в наблюдении, так что будь бдительным…
Последние звуки его голоса растворились в нахлынувшем вихре, который перенес мое сознание в один из кабинетов больницы. Увиденное и услышанное сразу захватило меня. Обсуждали мою последнюю операцию….
Мои «лучшие друзья» говорили о том событии, которое привело к столь грандиозным переменам в моей жизни. Приведу лишь два изречения, и то в сокращенном виде.
Первый: «Мы ведь знаем, что не его вина, что девочка умерла. Тут все приложили руку – и диагносты, и анестезиологи…..»
Второй: «Брось. Козел отпущения есть – и все молча согласились с этим. Ворошить нечего – ни его, ни девочки уже нет с нами, и дело замнут. Да и не мне тебе говорить – чем темнее будет его образ – тем ярче наши».
Первый согласился…..
Вот. Это не монстры какие и не подлецы – «нормальные люди», и все так думают. Освободилось хорошее место – значит, всем светит подвижка по этой проклятой лестнице.
Много разговоров в разных кабинетах пришлось мне услышать – и везде одно и то же. Только старая нянечка, проходя мимо одной из групп, сказала чуть слышно – скорее, для себя – «Ироды».
Во мне боролись два чувства, и это, очевидно, было характерно для моего нынешнего статуса. Первое кричало «Негодяи, завистники!!!» и тому подобное, захлебываясь при этом от возмущения. Второе же с легкой иронией: «А ты сам? Или напомнить?» - но напоминать не было необходимости. Ведь карьера моя круто пошла вверх после того, как я смог тонко, но надежно подставить своего руководителя и учителя. Не подумайте, что я такая скотина неблагодарная – просто случай удобный подвернулся….
В голове вспыхнули слова, и я знал – начал расти узор на ковре.
Видел я также, что всякий труд и всякий успех в делах производят взаимную между людьми зависть. И это — суета и томление духа!
Глупый сидит, сложив свои руки, и съедает плоть свою.
Лучше горсть с покоем, нежели пригоршни с трудом и томлением духа.
А ведь правда – быть глупым проще – точно как эти «люди», да и сам я в недавнем прошлом. Мудрость требовала бы отчета о своих действиях – глупость же пользуется обстоятельствами не задумываясь, а при несмелых потугах совести тут же пожимает наивно плечами – «А я что? Я ничего.… Все так»
Словно в ответ на мои мысли, я вновь вернулся к тому разговору обо мне. Но что-то изменилось, и потребовалось несколько мгновений, чтобы я увидел…..
Господи, над каждым из говорящих была своеобразная шкала. Она напоминала индикатор жизни в компьютерных стрелялках. И датчики эти уже наполовину были пусты. И с каждым словом этих «невинно говорящих» людей я замечал убывание времени жизни. Фактически, своими намерениями они поедали собственную плоть – но даже не подозревали об этом. И я начал орать…. Беззвучно…. Бесполезно.  Самое важное – что они могли ОСТАНОВИТЬСЯ – и точно поступили бы так, знай о происходящем. Каждое их слово наполняло организм отравой – я видел, как она разливалась по телу, исподволь меняя его качество. Значит, тогда, за столом после катастрофической операции мой индикатор опустел….
Словно в ответ на невысказанный вопрос я увидел ретроспективу моей жизни.
Начиная с некоторого момента жизни, мой индикатор приобрел устойчивую тенденцию к опустению. А я-то пребывал в уверенности, что наполняюсь. Вот она – иллюзия. Все не так, как кажется. В интригах, борьбе за власть и уважение, за собственный престиж я не только съедал естественное время жизни – но и опустошал индикатор с другого конца.
Хотя и минуты наполнения присутствовали. Со слезами на глазах вновь пережил я ту ситуацию, когда поступила по скорой девочка с острым, просроченным аппендицитом. Все врачи отказались оперировать – слишком велик был риск смерти на столе. А главный даже посоветовал родителям запасаться всем необходимым…. Я в действе не участвовал – но мать почему-то остановилась напротив меня; ее невидящий взгляд оставался с дочерью. Но вдруг зрачки просветлели, и тихий, печальный голос произнес: «Скажите, и ВЫ считаете, что ничего уже сделать нельзя?...»
Сейчас я только понял, что и глазами, и голосом этой почти сломленной женщины воспользовался Кто-то очень высокий, чтобы обратиться лично ко мне. Это была аптечка «скорой помощи» для моего катастрофически убывающего индикатора.
Я безмерно удивился, услышав собственный голос, произнесший вдруг мягко, но уверенно: «Нет, я так не считаю»
После этих слов время сжалось, как пружина – но девочку я вытащил. На зависть побоявшимся ответственности коллегам. И зависть эта была не материальна – родители девочки благодарили меня на уровне, гораздо выше материального. Это была зависть труса, оставшегося в окопе, после того, как ринувшийся  в безнадежную атаку товарищ вернулся живым.
Вот тогда обратная сторона моего индикатора увеличилась – но не надолго….
Как странно, что истина – словно зеркальное отражение того, что я принимал в качестве реальности. Все было наоборот – и внутренний покой оказался истинным движением, а кажущееся движение по жизни ТАМ являлось суетой.