Республика клоунов. 28

                28
«Сегодня Смайлик веселый. Смайлик много курит. Смайлик много говорит. Ману грустный. Ману не курит. Ману молчит. Смайлик спросил Ману, знает ли Ману, почему они молчат. Смайлик знает, что Ману не знает, но Смайлик не знает, что Ману не хочет знать. Смайлик веселый, много курит и много говорит. Смайлик задает вопросы, и Смайлик на них отвечает. Ману молчит.
Смайлик говорит, что они молчат, потому что так и должно быть. Смайлик говорит, что так и должно быть, потому что есть те, кто хочет, чтобы так было. Смайлик говорит, что те, кто молчит, это и есть те, кто хочет, чтобы так было. Просто они хотят этого для других. А то, чего хочешь для других, обязательно придет и к тебе. Те, кто хочет, чтобы так было, знают это, но все равно молчат.
Потом Смайлик спросил Ману, знает ли Ману, о чем они молчат. Смайлик знал, что Ману не знает, Смайлик знал, что Ману хочет знать. Ману не хочет знать, почему они молчат, но Ману очень хочет знать, о чем они молчат. Но Ману молчит, потому что Ману не хочет, чтобы Смайлик рассказывал, о чем они молчат. Потому что Смайлик веселый. Смайлик всегда веселый, когда убивает. Сегодня Смайлик веселый, потому что убил тех, кто молчит. Они молчали, потому что хотели, чтобы так было. Они хотели этого для других. Просто то, чего они хотели для других, пришло к ним». 
Это был необычный город. Быть может, это был самый необычный город, который можно увидеть во сне. Кто-то скажет, что это был просто необычный сон. Кто-то обязательно так скажет. Но, только потому, что никогда не видел ничего подобного, даже во сне. Это был именно город, необычный город. Просыпаясь в этом городе, вы никогда не знаете, каким он будет в это утро. В нем не было ничего постоянного, кроме вас. Хотя нет, кроме вас, в нем была еще одна особенность: каждое утро кто-то, просыпаясь, точно знал, что для него наступивший день станет последним. Знаете, так иногда бывает: нехотя открываешь глаза, уныло смотришь в потолок, тянешь до последнего и все-таки встаешь, потом делаешь то, что делал уже тысячи раз, о чем-то думаешь, обычно, о том, что будет, но если вчера повезло, то о том, что было, а потом вдруг понимаешь, что это последний день твоей жизни. Вот так просто, - последний день жизни. Нужно какое-то время, чтобы принять это. Обязательно нужно время, - без этого никак. Нет, конечно, совершенно необязательно нехотя открывать глаза, уныло смотреть в потолок и думать о чем-то другом, делая то, что делал уже тысячи раз. Все может быть и по-другому, да и, скорее всего, будет по-другому. Но, какое-то время все равно понадобится. Обидно, конечно, вот так растрачивать свой последний день, но что поделать, - не каждый же день понимаешь, что это последний день твоей жизни. Хотя, может, кому-то и не обидно, кто-то, может, и вовсе об этом не задумывается. В общем, не важно. Суть в другом, - каждое утро Ману точно знал, для кого оно станет последним. Хотя в первый раз у него и появились определенные сомнения. Но, обо всем по порядку.
Да, чуть не забыл. Вам наверняка интересно, почему каждое утро город становился другим. Этого не знал никто. Может, город был так устроен изначально. Может, он подстраивался под погоду. Только мне кажется, что скорее погода подстраивалась под него. Может, под ваше настроение. Но это вряд ли. Скорее уж под настроение того, кому было суждено прожить свой последний день. В этом можно найти хоть какой-то смысл. Хотя… Тот, кому было суждено прожить свой последний день, даже не догадывался, что город может быть другим. Обычное утро, обычные планы на день, обычный вид из окна. Дальше, конечно, уже другая история, но, обо всем по порядку.
В то утро это был маленький городок, - достаточно маленький, чтобы укрыться среди гор. От кого или от чего? Кто его знает. Может, от суеты и глобальных проблем, где-то там, за горными вершинами, на другом конце серпантина. Может, просто застыл в ожидании своей, особой суеты, в которую погружался с приходом зимы, когда горные склоны покрывались снегом и туристами. Когда с наступлением темноты в каждом окне загорался свет. Когда в каждом доме, приютившем гостей, звучала музыка, в основном, спокойная и ненавязчивая, без надрывов и тягомотины, и обязательно для кого-то любимая или, как минимум, с чем-то ассоциирующаяся, с чем-то приятным, с чем-то, что еще обязательно повторится, и не единожды.
Быть может, и сам городок просто предавался приятным воспоминаниям, отрешившись ненадолго, до прихода зимы, от всего остального: от суеты, от глобальных проблем, от времени.  Укрывшиеся в горах городки могут себе это позволить: здесь время можно порезать на ломтики, оставив себе те, что послаще, здесь окружающую красоту можно хвастливо выдавать за обыденность, здесь можно найти покой, настоящий, а не иллюзорный.
Только в то утро городок, скорее всего, застыл от холода, промозглого осеннего холода, обильно приправленного мечущимся взаперти ветром и ненавидящей весь мир сыростью. Так иногда бывает, между зимней суетой и летней красотой. Так нужно, чтобы зимняя суета могла сменить летнюю красоту. Нужно просто немного потерпеть, нужно просто пережить.
Тому, кто укрылся в маленькой серой крепости за высоким забором, уже нечего было терпеть и нечего переживать. Ну, разве что один день, один единственный день, последний день. Ману, ежась и стуча зубами, бродил туда-сюда по пустынной улице, стараясь не упускать из виду высокий красный забор. Ману хотел увидеть того, кому осталось жить всего один день, но чем дальше, тем меньше ему верилось, что разумное существо покинет свою крепость. Окончательно окоченев, Ману огляделся вокруг в поисках хоть какого-то укрытия. Ему повезло, - дом, по соседству с нужным был еще явно недостроен: строительный инструмент и мусор валялись по всему двору, окна и двери были покрыты характерной грязью, и. главное, ни единого признака жизни. Спустя несколько минут Ману был уже внутри пустого дома. Здесь было неуютно, но куда теплее, чем на улице. Правда и красный забор был с этой стороны еще выше, но второй этаж решал проблему. Теперь Ману мог наблюдать непосредственно за окнами серого дома в надежде увидеть его жильца. Пару раз поросенку казалось, что занавески на окнах качнулись и сейчас кто-то отодвинет их в сторону и выглянет во двор. Но никто не выглядывал. Потом Ману сам слегка приоткрыл окно в надежде услышать хоть какие-то звуки из серого дома, но снова тщетно. В конце концов, у поросенка осталась надежда только на то, что кто-то навестит хозяина серого дома и тот откроет гостю дверь. Кто-то обязательно должен придти к существу, которому осталось прожить один день, - так думал Ману, пока на улице не стало быстро темнеть. Ману уже начал сомневаться, действительно ли это дом того, кто прожил свой последний день, когда в одном из окон зажегся свет. Потом к окну подошел хозяин дома, но только для того, чтобы сдвинуть тяжелые шторы. Серая безликая тень – вот и все, что успел увидеть поросенок.
На следующее утро город был просто огромным. Оцифрованным, сжатым, но все равно огромным. Город был подобен Голему: накачанный деньгами, технологиями, идеями, способный в одиночку перевернуть мир, но лишенный души. Душа была у каждого из миллионов его жителей, но ее не было у самого города. Душа должна быть у каждого из жителей, наверное. Но, могла ли она быть у огромного города? Города, в котором миллионы разумных существ имели лишь абстрактное представление о существовании миллионов себе подобных? Города, в котором миллионы живых существ случайно жили поблизости, случайно знакомились, случайно встречались, случайно жили друг с другом и именно поэтому совершенно не случайно расставались? Города, в котором все и всегда могло произойти по-другому? Города, в котором, возможно, все зависело от вашего желания или нежелания сделать несколько лишних шагов по перрону метро, втиснуться в забитый под завязку вагон, немного поднажать на газ или свернуть направо или налево, поработать сверхурочно или спустя рукава, согласиться от скуки или поспорить из принципа, принять сомневаясь или отвергнуть не задумываясь, значимое или нет, - кто его знает? Города, в котором, возможно, все зависит от всего, и от всех, кроме вас самих? Ливень, гололед, жара, пробки, карнавал, плохое настроение, легкое алкогольное опьянение, выборы, колебания курса, монотонность бытия и еще тысяча всяких причин, чтобы все произошло иначе.  Вот только как «иначе»?  Предусмотрена ли вообще где-то кем-то сама возможность познать это «иначе»? А если нет? Тогда какой смысл заходить всегда в предпоследний вагон или ждать следующего поезда, никогда не обгонять внедорожники и не отклоняться от кратчайшего маршрута, всегда приходить как минимум на пятнадцать минут раньше и задерживаться не дольше, чем на один час, соглашаться сразу или никогда? Какой вообще тогда смысл? Не в чем-то конкретном, а вообще, просто смысл? А если предусмотрена, если все же да? Что тогда? Просто представьте, что вы можете предвидеть последствия каждого вашего шага. Просто представьте, что вы точно знаете, что произойдет, если вы войдете не в предпоследний вагон или обгоните внедорожник, придете минута в минуту или задержитесь на полтора часа. Просто представьте, что вы точно знаете, какие фатальные последствия будет иметь естественная поддержка близкого вам существа или элементарная вежливость при случайном общении с незнакомцем. Представьте, что вы точно знаете, что бы вы ни делали, что бы ни говорили, такой-то день такого-то месяца такого-то года все равно станет для вас последним. Что тогда? Быть может, все же лучше не знать? Ну, или совсем уж на крайний случай однажды проснуться и вдруг понять, что это последний день  в вашей жизни. 
Была ли душа у того, кто почти прожил свой последний день? – это все, о чем мог думать усталый Ману, поздним вечером наблюдая за чужими окнами. Ману был уверен, что у каждого разумного существа есть душа, но сейчас Ману сомневался, сильно сомневался. Могла ли быть душа у того, кто растратил свой последний день на бесконечные поездки по городу, бесконечные встречи с незнакомыми людьми, на бесконечные разговоры о преимуществах чего-то над чем-то, о скидках и отложенных платежах, о гарантиях качества и перспективах сотрудничества?  Могла ли быть душа у того, кто даже в свой последний день останавливался только для того, чтобы наскоро перекусить, попить кофе или просмотреть список еще не выполненного?   Могла ли быть душа у того, кто даже сейчас, затемно вернувшись домой, занялся совершенно бесполезными делами вроде составления отчета или тщательной уборки? И все же, душа есть у всех разумных существ, хочется им того или нет. Просто, чтобы в этом убедиться, иногда нужно оказаться под чужим окном где-то минут за десять до полуночи, под светящимся окном, в котором можно было хорошо разглядеть разумное существо, смертельно уставшее от бесконечного мотания по городу, бесконечных встреч и бесконечных разговоров, от отчетов и уборок, с глазами полными слез, застывшего в полушаге от пустоты, непонимающе уставившегося в эту пустоту или, быть может, на следящего за ним Ману. В последнем Ману сомневался, сильно сомневался, но все же не выдержал и побежал прочь, не дожидаясь развязки.
Вы никогда не задумывались, как это, делать всегда только то, что хочешь? Всегда. Только то, что хочешь. Так не бывает? Ладно, пускай еще то, что нужно. Нужно тебе, а не кому-то. Каково оно, прожить свою собственную жизнь? Не последний день жизни, а именно собственную жизнь? Наверное, вы все же правы, - глупо рассуждать о том, о чем не имеешь ни малейшего представления. Особенно, если речь идет о жизни, прожитой по собственному желанию и собственному усмотрению. Глупо и бессмысленно… И все же, представьте, что вы наблюдаете за разумным существом, прожившим такую жизнь, пускай во сне, пускай глазами маленького поросенка в фиолетовых кедах с желтыми шнурками, пускай только в последний день такой жизни. Вы видите, как разумное существо просыпается, как делает то, что делало уже тысячи раз, как за любимым завтраком строит планы на день, как вдруг осознает, что этот день станет для него последним, и после недолгих раздумий немного корректирует уже спланированное. Что потом? Потом он занят делами, значимыми для него делами. В произвольном порядке, потому что порядок уже не имеет значения. Быть может, он даже о чем-то забыл, что-то пропустил, но важно ли это? Не для вас, - для него. Весь день он делает только то, что хочет, или то, что считает нужным сделать. Делает так, что у вас не возникает ни малейших сомнений: он все делает так, и всегда. Он живет собственной жизнью. Не потому что это его последний день, и не даже в свой последний день, а потому что это естественно. Естественно для него, не для вас. И все же, если вам хочется чего-то более естественного лично для вас, пускай так и будет. Пускай где-то ближе к вечеру он начнет все чаще поглядывать на часы, предоставив вам, в конце концов, возможность немного позлорадствовать. Воспользуетесь вы ею или нет, - это уже ваше личное дело. Что потом? Потом он еще раз посмотрит на часы, возьмет заранее приготовленный сверток и выйдет из дому. Вы идете следом, вы пытаетесь смотреть на мир его глазами, пытаетесь предугадать, с какой целью он выбрался из дому в свой последний вечер, куда бы отправились вы в свой последний вечер.  Вот только это последний вечер разумного существа, прожившего свою собственную жизнь, а не ваш. Так что, просто идите за ним, наблюдайте, думайте, а не предполагайте. Этот вечер будет таким, как он хочет, таким, каким и должен быть. Он входит в летнее кафе на берегу реки. Место красивое и уютное, может быть, предсказуемо красивое и уютное. Может быть, вы даже улыбаетесь, подумав об этом. Может быть, но лучше просто следуйте за ним. Скоро солнце доберется до противоположного берега, поближе к зеленым холмам, волнами уплывающими вдаль, и предсказуемость потеряет всякую значимость. К тому же, он все равно сделает то, что вас удивит, - он сядет за крайний столик, за которым уже успел устроиться Ману, он заговорит с Ману. Не удивляйтесь и не завидуйте Ману. Просто садитесь поближе и слушайте. Просто слушайте.
- Я часто прихожу сюда. Когда хочется, и когда позволяет погода. Здесь делают лучший в городе кофе. А еще отсюда можно наблюдать за самым красивым в мире закатом. А может, все дело в ней. Может, и кофе лучший в городе и закат самый красивый в мире, потому что есть она. Она любит это место так же, как я. – Тут он улыбнулся. – Наверное, все дело действительно в ней. Когда она не приходит, и кофе не настолько хорош, и закат не столь завораживающий. Но так бывает очень редко, особенно в последнее время. Я хорошо помню первый раз, когда увидел ее. Кофе, закат и она за соседним столиком. Она ушла первой, и я впервые почувствовал, что мне здесь больше незачем оставаться. Потом мы стали садиться за один столик, много говорили, поначалу ни о чем, со временем – о том, о чем хотели рассказать друг другу,  что имело для нас значение. Сейчас говорим куда меньше. Может, уже успели все обсудить, может, уже не это главное. Возможно, осталось только то, о чем мы поговорить уже не можем. Наверное, все дело именно в этом. Мы смотрим на закат, ловим взгляды друг друга, потом зачем-то пристально заглядываем в чашки с кофе или в бокалы с вином, зачем-то снова вспоминаем разговоры ни о чем, молчим, думаем. Может быть, об одном и том же, о том, о чем мы не можем поговорить. А еще я все чаще стал думать о невозможности. Точнее, о Не-возможности. Именно так, через дефис. Можно и с большой буквы, но это уже непринципиально. Понимаешь, банальная невозможность, она повсюду, куда ни глянь. Для того, чтобы разглядеть ее, достаточно трезво смотреть на окружающий мир. Невозможность – суть иллюзии. Сознательно или нет, но большинство из нас только тем по-настоящему и занято, что выстраивает иллюзии. У одного на выходе целый воздушный замок, у другого – хилая лачуга, но, по сути, что то, что то, - всего лишь карточный домик. И внутри всегда одно и то же – невозможность чего-то реального. Невозможность, не дающая покоя, заставляющая барахтаться, метаться, тянуться. Невозможность, которая рано или поздно разрушит карточный домик. Сколько раз я созерцал эту невозможность в других и тихо радовался, что не подвластен ей сам. Вот только  с каждым разом все сильнее становилось ощущение присутствия чего-то более значимого, пока незримого и неосязаемого. Не-возможность…
В момент, когда ваша ирония готова была уже вырваться наружу, он неожиданно взял паузу. Нескольких минут оказалось достаточно, чтобы разорвать нить рассказа.
- Как-то, много лет назад, мне захотелось заняться чем-нибудь интересным и трудоемким, благо со временем и возможностями никаких проблем не было. После недолгих раздумий я решил выращивать виноград и заниматься виноделием. До сих пор помню первую лозу и первые гроздья. Правда, о первом вине вспоминать стыдно. Но, несколько лет упорного труда и экспериментов, - и я уже не боялся угощать своим вином друзей. Появилась взаимность и обычное хобби стало в какой-то степени смыслом жизни. Виноград всегда отвечает взаимностью. По вкусу и аромату вина можно многое узнать о том, кто его сделал. Потом мне захотелось большего, захотелось совершенства. И обычное хобби превратись в наваждение. Я просыпался и засыпал с мыслями об идеальном вине, экспериментировал, совершенно не представляя себе, что же должно получиться на выходе. Осознание невозможности пристально следило за мной, дабы в подходящий момент постучаться в мою дверь. Потом в моей жизни появилась Она, и однажды ощущение невозможности уступило место осязанию Не-возможного. Я стал жить Не-возможным, дышать им, утолять жажду, насыщаться. И вино снова ответило мне взаимностью. Пару дней назад, дегустируя свое очередное творение, я, наконец, ощутил вкус Не-возможности. Теперь я знаю этот вкус, этот аромат. Сегодня должна узнать и Она. Вот только обстоятельства с утра немного изменились, и мне пришлось поломать голову еще и над названием. Оно должно соответствовать содержимому, должно рассказать о несказанном, должно стать синонимом Не-возможности. И еще много чего должно… Надеюсь, у меня получилось.
Потом он подозвал официанта, спросил, сколько стоит лучшее вино, отдал ему нужную сумму и объяснил, что от того требуется. Когда озадаченный официант ушел, он развернул сверток и поставил на столик бутылку вина. Самую обычную бутылку с предсказуемым пейзажем на этикетке и коротким названием «Где-то там».
Как бы Ману ни хотелось остаться и узнать окончание истории, но он ушел вместе с тем, кому осталось дожить свой последний день. Ушел, чтобы под сенью виноградных лоз познать вкус Не-возможного, а потом еще долго смотреть в освещенные окна и слушать музыку,  спокойную и ненавязчивую, без надрывов и тягомотины, для кого-то любимую и ассоциирующуюся с чем-то приятным, с чем-то, что еще обязательно повторится и не единожды.
Стоит ли оставаться вам? Не лучше ли оставить немного Не-возможного и для себя?
«Ману видел сон. Ману видел странный сон. Ману видел странный город. Ману теперь знает, о чем они молчат. Ману хотел рассказать об этом Смайлику. Ману пришел к Смайлику. Смайлик не курил, Смайлик не смеялся, Смайлик не хотел слушать Ману. Смайлик занимался своими розами. Может это и хорошо, что Смайлик занимался розами. Ману почему-то уверен, если бы Смайлик не занимался розами, Смайлик сказал бы Ману, что Ману не прав, что они молчали, потому что им нечего было сказать. Если бы им было что сказать, они бы сейчас были живы. Наверное, Смайлик прав».