Офицер. Часть 4

...Грузовики остановились, примерно, через час.
   Укры, ехавшие вместе с пленниками, спрыгнули на землю, открыли задние борты машин и начали сгонять пленников на землю, нимало не заботясь о том, насколько аккуратно жэто будет проделано.
   Спустили на растрескавшийся асфальт и Григория Федоровича Белоцерковского.
   Осматриваясь и прислушиваясь, он определил для себя, что их увезли не очень далеко от места первоначального пребывания — сюда отчетливо, хоть и не так громко, будто-бы издалека, доносились раскаты разрывов снарядов и мин, слышны были и ракетные залпы. Но поручиться за то, что это были звуки все тех же обстрелдов он не мог — бои шли на всей земле Новороссии.
   Спустя минуту он услышал окрик укра-конвоира: «Гэй, свыня!! Тоби трэба, щоб я пидийшов до тэбэ особысто?».
   Ему это совсем не было нужно — и он поспешил присоединиться к остальным полутора десяткам пленных, которых уже сгоняли в неровный строй возле серого кирпичного двухэтажного здания с надписью на «козырьке» подъезда: «Общежитие агрономов совхоза «Родина»» и выцвевшим плакатом над ним — оставшимся еще, очевидно, с советских времен — на фоне, напоминавшем заставку «Виндоуз», слились воедино в «голливудских» объятиях рабочий и крестьянка, а над ними растянулся написанный красной славянской вязью лозунг «Слава...». Очевидно, раньше это было «Слава труду!», но кто-то из нынешних хозяев уже «модифицировал» надпись, замазав голубой краской «труду» и написав поверх «героям». Смотреть на плакат не хотелось. Григорий Федорович негромко выматерился...
   Их построили перед зданием, один из укров, со знаками различия, которые, очевидно, должны были означать принадлежность к офицерскому составу. Став в классическую «сержантскую» позу — расставив ноги на ширину, значительно превышавшую ширину плечевого пояса и заложив руки за спину, заговорил, обращаясь к пленным: «Свыни! Мы видибралы вас з усього того кодла, якэ опынылося у нас в полони, бо вы на цэ якось заслуговуетэ.  Тому пан комэндант наказав опэкуватыся вашым свынячим життям, щоб воно було схоже на людьскэ. Тому ось цэй будынок станэ вашым новым жытлом.
   Як на мэнэ, цэ якась помылка, бо свыни повынни жыты у свынарныку. Алэ пан комэндант сказав, що вы тут будэтэ працюваты на корысть нашойи державы.
   Я, до рэчи, маю до цього сумнив. Бо вы свыни, а свыни можуть тилькы гадыты. Тому попэрэджаю — тых, кто будэ нэ працюваты, а койитф щось такэ... Так ось — тых будэ пущэно на мъясо — и ось цэ вжэ лычыть самэ свыни.
   Затямтэ цэ.
   А зараз — орозходьтэся по литвах.
   Ключы вид кимнат я нэ выдаватыму, бо замкы зламано, тому просто займайтэ лигва.
   Всэ.
   З вамы тут дэхто залышыться. А я маю иншый клопит.».
   «Вступительная речь» была окончена.
   Григорий Федорович Белоцерковский с облегчением вздохнул и шагнул к облупившейся деревянной двери...
   Вскоре он уже подыскал себе сносную комнату.
   Она располагалась точно над входом в здание — из окна можно было вылезти на «козырек»; в ней нахоодился старый, но еще целый письменный стол и стандартная лежанка, обшитая дешевым дермантином.
   Оставалось лишь содрать со стены плакат, изображавший стопроцентно «силиконовую» «бэйбу» в золотистом бюстгальтере, сфотографированную в полный рост, вымести из комнаты остатки каких-то таблиц и графиков и приколотить на дверь изнутри мощный шпингалет, отодранный Григорием Федоровичем от дверей неработающей душевой.
   Большего делать, учитывая бренность своего нынешнего бытия и временность пребывания здесь, офицер-ракетчик не стал. Вместо этого, закрыв шпингалет, он оглядел новое пристанище в поисках какого-либо подручного средства, которым можно было бы, при надобности, пресечь попытку несанкционированного вторжения кого-бы то ни было.
   Такого средства «в чистом виде» он, конечно, не обнаружил, но, приглядевшись, заметил, что четырехгранные мощные ножки письменного стола, длинной, почти по метру каждая, прикручены к столу длинными воронеными болтами с гайками-барашками.
   Не составило труда отвернуть гайки у ближайшей ножки до такого предела, что оставалось лишь по полтора витка резьбы, которые эфемерно скрепляли ножку и основную конструкцию стола.
   Лишь после этого, несколько успокоенный, Григорий Федорович смог позволить себе заняться «измерением длины» лежанки, то есть — лечь и, вытянувшись в полный рост, задремать...
   Проспав около полу-часа, он открыл глаза и вышел из состояния дремоты.
   Зхатем принялся мысленно рассуждать: «Так. Смена обстановки наступила и условия, явно, улучшились. Хотя душа нет, электроэнергии — наверняка, тоже, но это уже не тюремная камера и не яма на скотном дворе...
   Еще что? Здесь есть люди. Но сближаться с ними не стоит — как отметил укр, и вотт тут я с ним совершенно согласен — их всех отобрали «за заслуги». Сделанные или ожидаемые. Какие — как-то нет желания выяснять, но ясно, что парочка «Павлиов Морозовых» среди них имеется. Это примем к сведению.
   Следующее.
   Что ожидает лично меня здесь?
  Меня, конечно, ожидает негласный присмотр — и следует определить присматривающих. А также создать впечатление кмипучей и непонятной им деятельности — чем больше вокруг моей деятельности будет тумана для них, тем скорее они перестанут вглядываться в этот туман...
   Потому надо скорей затребовать, чтоб привезли обещанную документацию по ракетам — хоть я и работал по ним предостаточно, знаю эти ракеты еще по полигонным испытаниям, стоял, можно сказать, у истоков их создания — но им это неизвестно и не должно быть известно, да и мне стоит кое-что освежить в памяти — почти сорок лет ведь прошло...
   И еще. Минимум один соглядатай мне уже известен — это тот солдатик, которого мне придадут для выполнения, якобы, моих поручений.  На самом деле его обязанность — докладывать о моей деятельности «наверх». И, возможно — уничтожить меня по завершении работ.
   Потому, во имя сохранения своей шкуры и во избежание того, что он поймет истинную цель моих работ, надо будет подумать, чем бы занять его так, чтоб он поменьше торчал над душой. Думаю, это не будет сложно.».
   На этомм Григорий Федорович Белоцерковский прервал свои раздумья и вышел в коридор.
   Полутемный коридор пах хозяйственным мылом, водкой, прошлогодним куревом и чесноком, под ногами скрипели деревянные, давно не крашенные половицы, в пыльном воздухе параллелепипедом висел луч света. Входящий через открытое окно в торце коридора.
   Сквозило.
   И потому Григорий Федорович решил подойти к этому окну, чтоб обозреть окружающий мир и потом закрыть его.
   Подошел, стер пыль с низкого подоконника, сел на него и выглянул наружу.
   Он увидел там небольшой хоз-двор, обнесенный забором из сетки-»рабицы» с «колючкой» поверху. В этом дворе стояли две БРДМ, волзле которых копались механики-водители и ходил по двору, маясь, «герой», очевидно, часовой.
   Затем офицер увидел несущийся по дороге пряямо к этим воротам зеленый «УАЗ» с двумя параллельными белыми полосами на капоте, услышал хруст асфальтовой крошки и скрип тормозов.
   «УАЗ», став у ворот двора, засигналил.
   Укр-часовой заспешил к воротам, отпер их — и джип влетел внутрь, стал поодаль от БРДМ.
   Из машины выскочил солдат с кожанным раздутым саквояжем в рукае, понесся к зданию.
   Вскоре до ушей офицера донеслись громкие крики, кричал человек, которому, явно, тяжело дался «взлет» по крутым ступенькам на второй этаж здания: «Где этот Белоцерковский? Где эта свинья Белоцерковский?!».
   Он повернулся, пошел блмже к дверям «своей» комнаты.
   В эту минуту в коридор с лестницы вошел источник этих криков — краснолицый, приземистый солдат с всклокоченной черной шевелюрой и глубоко посженными бусинами глаз. Он все еще пыхтел, отуваясь после «забега» по лестнице.
   Григорий Федорович дождался очередного вопрошающего выкрика и спокойно ответил: «Я — Белоцерковский. Свинья Белоцерковский, если вам угодно выражаться в духе феодализма былых времен.».
   Укр сотановился и уставился на офицера.
   Затем, ухватив ртом порцию воздуха, проговорил: «Умничаешь? Я вот не пойму командование. Велит к свинье относиться по человечески. А свинья умничает.  И ничего я ей сделать не могу, свинье... Потому, что приставлен к ней для ее надобностей...».
    Григорий Федорович, поняв, что сейчас к нему прибыл тот,  кого ему и обещали придать для выполнения его поручений, решил взять ситуацию под свой контроль. И, прежде всего, привить тому уважительное отношение к своей персоне. И произнес: «Тогда первое мое к вам поручение — прекратить употреблять скотские выражения. Семнадцатый век давно минул, а вы не барин. Равно, как и я — не свинья.
  Помните, что я человек, которого ваше командование сочно очень ценным ддля себя. И что я согласился сотрудничать с законной украинской властью не за деньги. И потому не надо меня оскорблять, иначе это до командования будет доведено.».
   Тот ответил: «Понятно. Но ведь свинья...».
   Белоцерковский, прервав его, рассмеялся — но глаза его оставались серьезными, а голос звучал холодно, когда он произнес: «Я знаю — свинья толстая, хрюкает и хвост у нее колечком... Это мне известно. И давайте, не будем больше о них. Я просил у вашего начальства справочные документы по ракете «Точка-У». Вы принесли их?».
   Укр ответил: «Да.».
   Григорий Федорович предложил: «Тогда проййдемте в комнату. Такие вещи негоже рассматривать в коридоре, где полно чужих ушей ит глаз...».
   Они вошли в комнату.
   Григорий Федорович задвинул шпингалет, а укр сел на лежанку, все еще продолжая отдуваться.
   Затем он раскрыл свой саквояж — раньше, явно, принадлежавшийт другому хоозяину — и сказал: «Начальство велело передать вам бумаги по ракете, а кроме того. Несколько чистых тетрадей, ручку, карандаш, и два телефона. Один — для связи с начальством, а другой, как вы и просили — смартфон с навигатором. Вот, держите. Хотя, я не пойму, для чего такая дорогая вещь св...  вам....».
   Он подал офицеру смартфон и простецкую «Нокию».
   Тот сунул «Нокию» в карман, затем разблокировал тачскрин смартфона, взглянул на загоревшийся экран.
   В левом верхнем углу экрана «Йотафона» зеленела иконка «Навитела».
   Дка. Именно это он и просил. Это было даже больше, чем он надеялся получить.
   Затем ему в голова пришла мысль: «Этот укр не очень-то образован и это для меня хорошо... А что, если попробовать «закатить пробный шар» и немного прибавить ему лояльности к моей персоне? Пусть считает, что я такой-себе рубаха-парень и со мной можно держаться просто...».
   Он спросил. Обращаясь к укру: «Как вас звать-то?».
   Тот ответил: «Хома Гудзык.».
   Григорий Федорович выждал «театральную» паузу и спросил: «Так вот, Хома. Как ты думаешь,  сколько стоит этот смартфон?».
   Тот пожал плечами, с сомнением проговорил: «Тысячи полторы?».
   Григоррий Федорович Белоцерковский ответил: «Этот смартфон стоил, еще по мирной жизни. Порядка пяти с половиной тысяч гривен. Ты хотел бы получить такой?».
   Тот, оживившись, произнес: «Да не против бы!».
   Офицер-ракетчик сказал: «Так вот, Хома. Если ты будешь хорошо выполнять мои просьбы и ничему не удивляться — то он может стать твоим призом. Потому выполняй то, что от тебя потребуется, с прилежанием и почтением.».
   Он снова выждал паузу — но на этот раз у нее было другое назначение. В который ужке раз за эти сутки он хотел убедиться, что нигде не «перегнул» и его речевой посыл воспринят так, как он того хотел.
   Риск провала его «игры». Как сам он понимал, достигал невероятной величины — и потому он нервничал, хотя и не выдавал этого.
   Но все обошлось.
   Укр, подумав, ответил: «Идет. На те гроши, что я получаю, я такой себе не куплю. А что я должен делать?».
   Григорий Федорович, изобразив минутное раздумье, сказал: «Для начала — мне нужно, чтоб ты принес мне чертежные принадлежности и несколько листов ватмана. Это на сейчас.
   А на все оставшееся время — избавься от хамской привычки везде поминать свиней. В этой связи я тебе кое-что скажу. Слушай.».
   Он подсел на ту же лежанку рядом с укром и, негромко сказал: «Ты называешь меня свиньей, как называешь и других. Машинально, копируя речь старших по званию. Но посмотри в глаза правде — вас, солдат, командиры купили. Как тех же свиней на рынке. И как свиньи, вы идете на убой. И, так же, как мы, вы можете, став неугодными начальству — ведь ситуация вокруг ваших батальонов может измениться в любую секунду, превратиться из маленьких господ в пленников. Согласен?».
   Тот, на несколько секунд, побагровел еще больше, затем буркнул: «Согласен. Не без того.».
   Григорий Федорович, вставая, добавил: «Значит, делай выводы. Думаю, это тебе вполне по силам.».
   Вскоре укр ушел. То ли выполнять данное поручение. То ли доложить начальству  об уже выполненном. Это, в конечном счете, офицера не волновало.
   Он был уверен, что Хома Гудзык не станет докладывать командиру о только-что услышанном. Во-первых, он не захочет расписаться в том, что его «поставил на место» пленник, «свинья». Во-вторых — это было просто не в его интересах — за подобные разговоры взыскание понес бы и он...
   Затворив за своим соглядатаем-посыльным дверь и закрыв ее на все тот же шпингалет, Григорий Федорович, с мысленной ухмылкой, подумал: «Еще одно очко в пользу интеллекта и воспитания.  Теперь я могу использовать мое положение, чтоб отплатить украм сполна за их деяния.».
   Подумав так, он вытащил из раскрытого саквояжа, стоявшего на лежанке, папку с бумагами, развязал тесемки на папке и вытащил из нее несколько листов, покрытых машинописным текстом, несколько таблиц и большой, сделанный на компьютере, чертеж. Все это отеносилось к ракете 9М79М комплекса «Точка-У».
   Он сел за стол и принялся изучать документы...