Одним кадром

Игорь Мерлинов

«Одним кадром»


Яркий ослепительный свет заслоняет всё. Свет медленно блекнет, удаляется и превращается в яркий солнечный свет, бьющий в глаза. Взгляд опускается вниз и упирается в синий восьмиугольный плакат на столбе с надписью «Alisei». Плакат почти не отбрасывает никакой тени. Он слегка подрагивает на ветру в основании Т-перекрёстка на правой стороне боковой дороги. Напротив столба стоит прислонённый к бетонному забору мотоциклет. Приближается, нарастает и проносится со свистом шум. Приближается шум. Он сменяется на лязг, грохот и свист. Перекрёсток погружается в пелену из пыли и гари. Слышен свист тормозов. На перекрёстке притормаживает грузовик с двухтонной цистерной воды. Он медленно поднимается в гору. Под цистерной, на прицепном устройстве, болтается пластмассовая белая кружка. С кружки узкой струйкой стекает вода. Грузовик медленно движется вверх мимо бетонного забора с одной стороны, и выгоревшего поля с другой. Выгоревшее поле усеяно остовами деревьев и выжженными каркасами многометровых седанов. Грузовик останавливается в тупике в виде кругового перекрёстка. На перекрёстке, в редкой тени почерневшего засохшего мангового дерева, в красной пыли, на правом боку лежит телёнок. Он монотонно качает головой. За проволокой, по периметру маленького курятника, бегает рябая курица. За курятником гремит переносной насос. Из трубы в пробуренной скважине между курятником и засохшими банановыми кустарниками вытекает мутная бело-песчаная жижа. Возле скважины, на кирпичах, сидят два старика, хихикают о чём-то оживлённо. Их речь неразборчива. Первый старик - грузен, с выбитым глазом и перекошенным ртом. Второй - сгорбленный, малорослый, взъерошенный.  Со стороны курятника видно, как из грузовика с подножки пассажирской стороны соскакивает зрелый мужчина в белых льняных брюках и цветной шёлковой рубашке с хаотичным гранжем прикрывающих шею светло-каштановых волос. Он задерживается перед входом в дом. Две лестницы за решётками на замках уходят по спирали вверх в сторону верхних этажей, лестница по левую сторону и лестница по правую сторону. Мужчина притягивает и отталкивает решётку левой лестницы. Она оказывается запертой и не поддаётся. Затем мужчина притягивает решётку правой лестницы, и она открывается. Мужчина медленно поднимается по неровным ступеням наверх. Расстояние между неровными ступенями не одинаково, и мужчина поднимается медленно. Он переносит взгляд со ступеней на вид местности. Лестница выстроена по спирали. Таким же образом и открывается сам вид местности, вплоть до четвёртого этажа. Балюстрады, перила, полукруглые верхние стороны окон, бойлеры, солнечные панели, открытые коридоры, выложенные белой плиткой, по периметру дома на каждом из этажей, на которые выходят двери от лестничной шахты. «Де Фёр, где ты?» - зовет мужчина на огромной лоджии последнего этажа, уходящей за угол дома. «А, Никита...» - раздаётся голос из-за двери. Дверь открывается. На пороге сутулый пожилой мужчина в массивных очках. На нём синяя рубаха с орнаментальными корабликами, спортивные шорты и резиновые тапочки. За лоджией открывается вид на огороды, автомобильную трассу и низкие скалистые участки в густых зарослях. Оба проходят внутрь квартиры. Зал и кухня совмещены в одну просторную комнату, редко уставленную неказистой ратановой мебелью: несколько кресел, широкая кровать, журнальный столик. На стенах три примитивных ярких картины: рыбаки в лагуне, сбор урожая сахарного тростника, племенные наскальные рисунки с доисторических времён. Де Фёр поправляет кресла.

- Садись, сыграем. Сегодня как раз вторник.
- Что у тебя по вторникам? Руби? Ну и жара, всё повысохло.
- Ха, вот это да. В кости. Уже два года, как нет дождя, ни капельки. Всё воду приходится покупать.
Де Фёр откупоривает бутылку рома и кладёт на стол игральные кости.
- Ну, что, сыграем в мексиканку?
- Ничто не бьёт мексиканку!
Де Фёр разливает стопки. На столе стаканчики для игры и две пары игральных костей. Он переворачивает игральный стакан с костями на стол, приподнимает его, заслоняя кости ладонью. Затем выдерживает паузу.
- Шестьдесят пять.
Никита переворачивает свой игральный стакан.
- Хорошо. Сорок шесть...Нет, пожалуй, шестьдесят четыре. Ну, да всё равно.
Никита выпивает стопку.
- Интересные цифры, не правда ли? Как нам...Как там та, о которой ты говорил, Шарин? Шестьдесят три.
 - А, Шарин...Шарин Боливар. Я думаю, что ты преувеличиваешь.
Де Фёр приподнимает Никитин стакан.
- Ого, только пятьдесят три.
Никита выпивает следующую стопку.
- Понимаешь, Никита, о ней ходят всякие слухи. И характер этих слухов таков, что их и нет почти вовсе. Что необычно. Посуди сам, была бы она нормальная девица, то ухажёров у неё было бы хоть отбивай, она ведь достаточно интересная. Ан-нет, она ходит всё время одна. Были бы проблемы, или драма, опять-таки были бы жалобы да рассказы. Но, ничего нет.
- Двадцать два!
Никита бросает кости, потом заглядывает в стаканчик. Потом вздыхает и выпивает ещё одну стопку.
- Шестьдесят шесть! Мне, кажется везёт. Так вот, послушай. Разговорился я тут с одним тебе хорошо знакомым любителем, которого ты по сходству называешь Труманом. Он мне в неудовольствии и в непонимании, почти доходящем до раздражения, намекнул о каком-то заклятии, которое, типа, с ней связано. Она ему не поддалась. Свойства этого заклятия я не знаю, только вот знаю, что мужчины у неё не держатся. Да и вижу я её только днём. Опять же странно, ибо, вроде бы, семьи у неё нет. И близких подруг тоже нет. Имя тоже непонятное, хотя это и не главное. Каких только странных имён не бывает. Я на неё заглядываюсь, но пока ещё ничего не решил.
Никита сидит в задумчивости. Потом выбрасывает кости.
- Мексиканка бьёт всё! Двадцать один! Твоя очередь, выпей-ка за меня!
Де Фёр улыбается, молча наполняет стопку («Молодец, Де Фёр, - мой парень,» - кричит ему в это время Никита) и опрокидывает её одним махом.

Узкий тупиковый переулок полумесяцем под крутым углом. Узкая полоса тени прижалась вдоль ступеней и стен лавок по правой стороне уходящего вниз переулка. Вдоль стены, на выставленных стульях, в полусне коротают время люди без определённого занятия. Два худощавых верзилы в полуспущенных гидрокостюмах медленно идут вниз по улице. Они позвякивают кислородными баллонами. Напротив, по левую сторону, открытые мастерские. Швейная мастерская. Затем мастерская дизайнера, наполненная макетами и манекенами. За ней – парикмахерский салон. Напротив салона, в полосе тени, на стуле сидит молодая мулатка. Она одета в голубые джинсовые бриджи и чёрную блузку без рукавов с разрезами на спине в форме папоротника. Блузка почти полностью открыта спереди и имеет вырез в форме песочных часов так, что больше средней грудь в малиновом бра становится почти заметна. Верхнюю часть выреза замыкают бретельки, а середина заколота маленькой английской булавкой. Она держит ногу на ноге. В её тёмные кудри вплетены медные пряди. Матовый розовый цвет обрамляет губы. Широкие глаза блестят. Слабая застывшая надолго улыбка не сходит с её лица. Она замерла и почти не двигается. Перед ней возникает тень и она поднимает глаза вверх. Перед ней – Никита. Он ступает прямо и в теневую сторону возле девушки.
- Привет, как тебя зовут?
- Шарин.
- Я – Никита. Ни-кита! Я слышал о тебе от Трумана.
- Труман – хороший человек.
- Труман – хороший а-а...хороший приятель. Ты с ним давно знакома?
- Нет. Совсем немного.
- Несколько месяцев?
- Да, несколько месяцев.
- Ты стеснительная, Шарин?
- Я? Нет. Да..Я не знаю.
- Ты ждёшь кого-нибудь?
- Нет. Я должна быть дома к семи.
- Я понимаю. Она у тебя золотая?
Никита дотрагивается до булавки. Шарин опускает взгляд на его руку. Затем Никита быстрым движением касается указательным пальцем кончика носа Шарин.
- Па-ба-ам!
Оба смеются.
- Я-то знаю почему ты носишь эту булавку.
- А как ты знаешь?
- Да я ими торгую. У меня, дай памяти, тысяча и одна булавка. Маленькие, средние, большие булавки, - понимаешь? Но, ни одной такой красивой, как у тебя!
Шарин улыбается.
- Я их люблю.
- Дети?
Шарин молчит и смотрит в сторону.
- Нет.
- Три любовника, четверо помолвленных и пятеро оставленных?
- Нет! Нет же, нет. Никого нет!
Шарин смеётся.
- А почему ты спрашиваешь?
- Ну...просто.
Никита облегчённо вздыхает и выдерживает паузу.
- У тебя купальник с собой?
- Нет.
- Тебе теленовеллы нравятся?
- Некоторые. «Чёрная вдова». «Святая дьяволица».
- Что ж.. Не хочешь ли составить мне компанию? На две серии. Сейчас как раз самое подходящее время проливать слёзы и подсаливать ими суп.

Никита и Шарин идут вместе по улице. Шарин левее его и впереди. Никита показывает ей дорогу. Тем не менее, ему приходится торопиться за Шарин. Вдоль охристого забора, за которым манговые и сурсопные деревья, их догоняют дикие собаки. Собаки вяло плетутся за ними на расстоянии. Пара несколько раз сворачивает, налево, потом направо. Никита отпирает дверь в тяжёлых чёрных воротах. За дверью – тропинка в сад. Теперь Никита идёт впереди. Из-за дерева, украшенного лампочками, навстречу выходит павлин и распускает свой хвост. За садом открывается вид на бассейн и на три трёхэтажных здания с балконами вокруг него. Никита здоровается с одним жильцом в шезлонге и с горничной на балконе первого этажа. Никита открывает одну из дверей на первом этаже. Он включает вентилятор под потолком.

- Мой дом – твой дом.
- Спасибо.
- Пиво чешское, вода минеральная комнатная, вода минеральная студёная, вино красное, ром, пепси, сок пассифлоры, кофе, арбуз? Больше ничего нет. Что хочешь?
- Пиво.
Шарин исчезает в ванной комнате. Она оставляет дверь открытой.
- Шапочка и полотенце на двери!
Никита наливает пиво, закрывает шторы, включает музыкальный телеканал и приглушает звук наполовину. Он выворачивает карманы и раскладывает содержимое методично в глубину платяного шкафа. Потом бросает одежду на стул и со вздохом ложится на спину на край кровати, свесив ноги на пол. Через минуту он вскакивает, переключает канал, подходит в шкафу и роется в нём, перекладывая что-то на новое место.

Здесь плёнка обрывается.

Всё завершается кромешной темнотой, которая, как планка, падает и всё заслоняет.

Появляются титры:

В ролях:

Никита - Якоб Офтебро
Де Фёр – Филип Сеймур Хоффман
Габриэль – Венсан Кассель
Шарин – Дженнифер Хадсон
Дорис – Моника Белуччи

Режиссёр –Марко Феррери
Автор сценария – Игорь Мерлинов
Оператор – Сергей Урусевский

Музыка - Франц Шуберт
«Трио №2 (D 929 – Opus 100) Часть вторая: Andante con moto»

Мой друг лежал с закрытыми глазами. Он не дышал. Его руки были холодны.

В личных вещах оказался блокнот. Между прочего, в нём были следующие записи фиолетовыми чернилами:

«...Это была двухлетняя засуха, подобно которой не знали и столетние старики. Никита остановился в доме одного отставного военного, вышедшего на пенсию после службы в миссии ООН в Руанде. Свой дом тот называл «домом завтрашнего дня», толи потому что завтрашний день никогда не наступал, толи потому, что каждый сегодняшний день был похож на вчерашний. Никита, его старый приятель Де Фёр и, новый знакомый для обоих, Габриэль пытались этим засушливым годом овладеть Шарин, молодой и свободной девицей, с единственной целью - снять с неё одно необычное заклятие. Факт самого заклятия кажется мне по себе самым невероятным делом, а уж такого, тем более. Никита, Де Фёр и Габриэль - все в различной степени страдали обсессивно-компульсивным расстройством. Они каждый день играли между собой в домино и в игральные кости, предпочитая ‘liar’s dice.’ Заклятие Шарин заключалось в том, что никому из мужчин не удавалось поддержать с ней своё мужское достоинство. Все они до одного, а я подчёркиваю «до одного», потому что были и помимо них храбрецы, прибегали к всевозможным средствам, магическим и светским, чтобы развеять это заклятие. Никите это наконец то и удалось. Тогда-то и начался дождь, а двухлетняя засуха закончилась. Никита в порыве прошептал Шарин, наверное, совершенно случайно «...Linda guerita», то бишь, что-то вроде «хорошенькая белокожая», и заклятие как рукой сняло. Все трое сознательно или бессознательно редуцировали, то есть ограничили, свою жизнь и восприятие. Никита ( Ni quit a) только и был что благодарен за каждый глоток воздуха. Де Фёр, а это фамилия Никитиного приятеля, чьи предки переехали из Эльзаса в Орегон, ограничил своё существование монотонным еженощным бесконечным тактильным утопанием ладонями в грудях своих любовниц, а Габриэль – церемониальным кормлением своих «жён на неделю» в рыбном ресторанчике. И Дорис – тому пример. Я совершенно не могу сказать, почему заклятие Шарин так действовало, и в чём были причины всех прежних неудач. Может быть, причины неудач заключались у Никиты в потере контроля над Шарин, у Де Фёра – в страхе от незнания Шарин, а у Габриэля - в полной несхожести Шарин с Дорис, и с тем, что она не стала заказывать ни рыбу, ни креветки. Отказ заказывать креветки можно было считать полной катастрофой для Габриэля. Теперь о неврозе навязчивых состояний всей троицы. Никиту невроз преследовал эпизодически. Он зацикливался на разных навязчивых мыслях и размышлениях, на откровенных сексуальных идеях. Де Фёр страдал хронически от компульсивных навязчивых ритуалов, таких как домино, поездок по понедельникам в китайский ресторан, от порядка в расписании его любовниц, от симметрии в расположении вещей в его доме. Говорят, его мать умерла, оставив его в раннем возрасте на попечении сестры, католической монахини. Последнее, что запомнилось от матери Де Фёру, были её большие груди. Он словно всю жизнь старался вернуться к своей умершей матери, старался коснуться её спокойной большой тёплой груди, но - это было невозможным.
Расстройство Габриэля нельзя было назвать иначе как прогрессирующим. Вся жизнь этих троих друзей всегда казалась мне снятой одним кадром, «a long take», ибо я был всему свидетель, - а не то, чтобы всё мне было кем-то рассказано. При этом я не могу ручаться за последовательность событий. Может быть, в жизни, вообще, и нет никакой последовательности. Кстати, у моей троицы, у каждого, был какой-либо свой блокнотик для записей, скреплённый проволокой. Для чего, не знаю. У Де Фёра, так точно для записей выигрышей в домино. Конечно, следовало бы начать с истории заклятия Шарин. Но, я с ней не знаком, и на наложении заклятия не присутствовал. Я даже не знаю скольким петухам это стоило их плюмажа, чья кровь пролилась, и в какой день недели всё произошло, и почему, только точно знаю, что это случилось. Но вот тогда, уже во второй раз, когда Шарин вошла к Никите, а это было по прошествии года со времени Никитиного фиаско, - когда заклятие пало. Была тихая безветренная ночь. Под правой ногой Ориона – о чём, по неизвестной причине, могу свидетельствовать – горел Сириус. В одиннадцать часов ночи точно, небо раскрылось и разразился пятиминутный ливень».   

2014 год