Подарил мне миленький тапочки с цветком...

                (Опубликовано 15.11.14г. в журнале "Новая литература" -new.lit)

                Среднестатистическая россиянка тридцати восьми лет.
                Какой образ при этих словах возникает перед вашим мысленным взором?
                Да, да. Именно такой: неприметная внешность, усталый взгляд, на лице вечная маска забот, скромная одежда, в руках пакеты, за спиной болтается сумка на ремне.
                Да, да. Именно так и выгляжу я сама. Мне тридцать восемь. У меня усталый вид, на мне плохенькая одежда, в каждой руке по пакету, а то и два, на плече болтается сумка, заброшенная за спину, чтобы не колотилась по боку при ходьбе и не мешала идти.
                Куда идти?
                Тут вариантов немного: из дома – на работу, с работы – домой, из магазина – домой, из дома – в магазин, из дома – к маме, от мамы – домой, иногда вклиниваются походы к подругам и родственникам и обратно домой. Изредка (не чаще трёх-четырёх раз в год) случаются вылазки в парикмахерскую, что рядом с домом. Нет, конечно же, не в элитный салон красоты «Глория», а в парикмахерскую для экономных людей (читай – бедных, нищих) – «Светлана».
                Со временем я поняла про себя: я – неудачница по жизни. В молодости думала: временные трудности, скоро пройдёт, счастье и удача впереди. Но светлое будущее всё время отодвигалось по разным причинам. «Вот институт закончу и тогда…», «Вот на работу устроюсь, а потом…», «Вот замуж выйду и уж точно…», «Вот ребёнок родится, а уж после…», «Вот квартиру достроим…», «Вот Олеська в школу пойдёт…»…
 
                Из своих тридцати восьми я шестнадцать лет работаю на заводе электрических аппаратов главным специалистом бюро заказов планирования и сбыта. Дочь Олеся учится в восьмом классе. Основательно вошла в самый противный возраст подросткового периода. Девочка она умная, но всё портит гонор и лень. Я пытаюсь по возможности сохранить наши отношения в зыбком равновесии. Они похожи на условно мирное сосуществование двух мировых держав, когда более мудрая держава во избежание всеобщего пожара и катаклизмов, грозящих погрести под собою всё, в том числе и обе державы, сдерживает нападки более агрессивной и глупой державы. Порой глупая держава теряет чувство меры, и тогда мудрая держава (я) для острастки даёт зарвавшейся державе подзатыльник, пинок, щелчок по носу или угрожающе показывает клыки «р-р-р-р-р» – по ситуации. Что, впрочем, помогает мало и ненадолго.
                Как вы уже наверняка догадались, мужа у меня нет. Раз я выходила замуж, то или вдова или разведенка. Второй вариант.
                Вот и весь расклад.
                Как говорится, похвалиться нечем.
 
                Живём с Олеськой в старой двухкомнатной хрущёвке, что досталась нам в результате размена и разъезда с бывшим моим мужем и нынешним Леськиным отцом. Квартирка крошечная и плохенькая, но спасибо хоть, у каждой из нас своя комнатка. Чистый доход нашей маленькой семьи с учётом моей зарплаты и алиментов на дочь – шестнадцать тысяч двести сорок рублей. Минус квартплата, проездной для меня, обеды дочери в школьной столовой, оплата кружка танцев и дополнительных занятий по английскому – в общем, шиш да маленько. А ведь Олеська в том возрасте, когда и помодничать хочется, и с девчонками в пиццерию или Макдоналдс сходить, в кино, да и вкусненького хочется не только по праздникам. Про себя уже молчу. Свои «хочу» я давно засунула куда подальше. Потому годами хожу в одной и той же юбке.
                А ведь когда-то давно, в возрасте Леськи и чуть старше, я подавала большие надежды. Я хорошо танцевала (вот от кого у Леськи способности к танцам), неплохо пела, выступала сольно в школьных концертах, серьёзно занималась гимнастикой и даже дозанималась до кандидатов в мастера. Я вязала, шила, рано научилась хорошо готовить. Мне легко давался английский, причём без репетиторов и дополнительных платных занятий. И ещё я была очень начитанной. Ну просто очень-преочень. Я читала в любую свободную минуту. На переменах, на уроках (держа книгу на коленях под партой), в автобусе, в ванной, в туалете, за едой, в постели перед сном. Читала художественные, малохудожественные и совсем не художественные книги, все газеты и журналы, попадавшиеся на моём пути, этикетки, учебники, надписи на флаконах шампуней и духов, на фантиках конфет и обёртках от шоколада. Читала мировых классиков и доморощенных писак. Любовную лирику, исторические романы, детективы, фантастику, мелодраму, ужастики, энциклопедии. Я была читательской маньячкой. Отсюда моя патологическая грамотность и широчайший кругозор. Но, как говорит Леська: что это тебе (мне) дало? Ничего не дало и ничем особо не помогло, кроме того, разве, что у меня большой запас разнообразных знаний и развита фантазия. А в целом жизнь не очень удалась. Вернее, совсем не удалась.
 
                Сегодня пятнадцатое число. Сегодня к нам вечером зайдёт Никита. Никита – мой бывший муж и Леськин папа. По пятнадцатым числам он нам приносит алименты. Мы так договорились при разводе, что он сам будет приносить положенные двадцать пять процентов от зарплаты. У Никиты, конечно же, есть и дополнительные заработки, скрытые от государства и от нас с Олеськой. Но я этим не озабочиваюсь. Бог с ними, с этими дополнительными деньгами. Тем более что у Никиты другая семья. Он про свою семью не распространяется, я тоже не спрашиваю. Знаю только, что сразу после нашего развода, который случился пять лет назад, вернее, одновременно с разводом Никита сошёлся с женщиной моложе и гораздо красивее меня. Нет, я её не видела. Видела их моя подруга Нелька, рассказывала: «Иду по супермаркету, а навстречу мне парочка в обнимку. Ба! Да это же Никиток! Мимо прошёл в шаге и не заметил. Куда там! Ведь рядом такая красотулечка. Такие ножки! Ты извини меня, Анька, но ножки у неё и впрямь классные. Длиннющие, не меньше метра, и стройненькие, обзавидуешься. Фигура тоже классная, восьмёркой, талию ладонями обхватить можно. Лица я, правда, толком не разглядела. Но рожица тоже ничего. И волосы шикарные, по всей спине медные локоны рассыпаны. Юбка мини, шпильки высоченные и декальтированный топик в обтяг. Роскошная баба, все мужики шеи сворачивают». Вот и муж мой тоже шею свернул, при этом мозги набекрень съехали, да так, что про семью, про дочь, про всё на свете забыл, в море-океан любви кинулся с головою. А мне что оставалось делать? Куда мне против девицы с ногами метровой высоты и талией в две ладони в обхват? Тем более что муж как зомби по квартире шарахается, меня с Леськой в упор не видит, все мысли у него о той красотке по имени Жанна. Откуда имя узнала? Муж сам сказал. Ночью, во сне. В общем, не стала я его ни удерживать, ни к совести и долгу взывать. Бесполезно. Да и гордость женская тоже не позволила унижаться.
                Кроме денег, которые отдаёт мне в конверте, Никита приносит Олеське что-нибудь вкусное и из вещей что-то. Подозреваю, что дочь сама выклянчивает у него эти вещи. Иначе откуда бы он догадался, какие лосины и джемпера Олеська любит и какой размер джинсов носит. Нет, я не против их общения и его подарков дочери. Всё же родные по крови, ближе некуда, да и мне легче, меньше трат. Наше же общение с Никитой сводится к передаче-приёму денег и краткого словесного пинг-пона: «Как дела? – Нормально. А у тебя? – Тоже нормально». Я ухожу в свою комнату, давая возможность пообщаться отцу с дочерью. Леська на отца, конечно, в обиде, но теперь стала хитрее и не упускает возможность выклянчить что-нибудь для себя. В прошлый раз, например, раскочегарила папашу на планшет. Типа, необходим для учебы. Ага, как же. Если раньше её от компьютера оторвать было проблематично, то теперь круглосуточно из  интернета не вылезает, всё время в «Контакте».
 
                После работы я зашла в магазин. Купила свежую рыбу и овощи. Рыбу запеку в духовке в фольге и сделаю к рыбе овощное рагу. Мы с Леськой к рыбе равнодушны. Рыбу в любом виде обожает Никита. В последнее время он иногда остаётся ужинать с Леськой. Видимо, не шибко хорошая кулинарка его Жанна.
                Рыба удалась на славу. Я накрыла стол ближе к семи. Именно в это время приходит Никита. Ровно в семь раздался звонок в дверь. Явился алиментщик.
                – Привет. Как дела?
                – Привет. Нормально. А у тебя?
                – Тоже нормально.
                Выскочила из своей комнаты дочь. Я взяла протянутый конверт и ушла к себе. Сидела и думала о своей несчастливой жизни. Ничего хорошего нет, а дальше будет только хуже. Может быть, и случается, что в сорок, пятьдесят или даже шестьдесят-семьдесят лет на человека сваливается настоящая любовь, или огромное наследство, или ещё какое фантастическое везение, но это не мой случай. Мой удел – незаметно прокоптеть отпущенный мне земной срок. Вообще-то обидно так думать. И скучно. И очень грустно. Но что делать. Кесарю – кесарево. Слава богу, пока здоровье не подводит, есть, что есть, и есть, что на себя надеть. Есть какая-никакая крыша над головою. И на том спасибо. Господи… Совсем как старуха рассуждаю. Хотя, и не молоденькая уж, всё же тридцать восемь недавно бабахнуло. До старости далеко, но лучшее время позади. Да где оно было, это лучшее? Что-то я не помню никакого золотого периода в своей жизни. Всё время только ожидание хорошего, постоянно какие-то заботы, переживания, ограничения. Ничего хорошего нет в человеческом существовании. И чего мы так отчаянно держимся за эту жизнь?
                Я вздохнула. Чтобы отвлечься и не слышать, как смеётся чему-то за стеной Леська (со мною она так никогда не смеётся, всё больше нахмуренная и готовая к отпору или колкости), включила телевизор. На экране круглолицая женщина со светлыми распущенными волосами, одетая в белый пиджачок, под которым мелькает что-то вроде нижнего белья, ниже только ажурные колготки, напевала пританцовывая:
                «Аленькие тапочки
                С розовым цветком
                Подарил мне миленький,
                Подарил родной.
                У меня есть миленький,
                Миленький, родной,
                Красненькие тапочки
                С розовым цветком.
                Миленькая розочка,
                Красненькие тапочки
                На меня глядят.
                Ах, какие тапочки!
                Ах, какой наряд!
                Ах, какой ты миленький!
                Ах, какой закат!..»
                Печально известная Евгения Васильева в своём новом клипе. Впрочем, почему печально известная? Очень даже не печально. Вон так зазывно улыбается, поводит плечами, поигрывает глазами, пританцовывает ногами в колготках, на высоких каблуках. Пританцовывает, кстати, довольно средне. Поёт ещё хуже. Про текст песни, написанный ею собственноручно, и говорить не приходится – откровенная мура. Ни уму, ни сердцу, ни какому другому органу. Полная бессмысленная фигня. Чушь. Да и сама далеко не красавица – мордастая, полноватая, лицо, если убрать макияж, простецкое. Такой бы сниматься в кино в роли доярки Дуси. И вообще, если посмотреть на эту Васильеву, то девушка достойна всяческого сожаления – под следствием, и давно; сидит под домашним арестом; по многим пунктам вина её доказана неоспоримо; вся страна знает, что она воровка и мошенница, причём воровка миллионного и даже стомиллионного масштаба; по её вине обороне страны нанесён существенный ущерб; её презирает или ненавидит полстраны; семьи нет, детей нет, а возраст, между прочим, немногим меньше, чем мой; бывший любовник трусливо её бросил. Да на этом фоне я смотрюсь исключительно замечательно. Но я при этом считаю себя неудачницей, а потенциальная заключённая безмятежно пляшет, распевает на всю страну свои песенки, ни о чём не печалится, роскошно выглядит и вообще, вся в шоколаде. Почему так?
                Я сидела и размышляла об этом странном парадоксе. И чем больше размышляла, тем непонятнее мне делалось.
                За стенкой заливалась Леська. Интересно, что ей такого весёлого рассказывает папа, и о чём они сегодня так долго беседуют? Со мною она никогда так долго не говорит, только кратко по делу, да и то, отрывисто и резко. А тут веселится. И чем заливистее хохотала дочь, тем грустнее делалось её маме. Мать себе, понимаете ли, во всём отказывает, всё для доченьки, всё для лапушки, а лапушка на маму плевала, для матери и слова доброго у неё нет. Зато, похоже, для папаши, который доченьку с её мамой бросил без зазрения совести ради длинноногой восьмёркообразной красавицы Жанны, у неё и время нашлось, и желание потрепаться о чём-то смешном. И так всегда. Кто пашет, не жалея живота своего, жертвует собою ради любимых и близких людей, тот в тени, а со временем и вовсе в отработанный материал списывается. А такие, как предатель Никита или воровка российского масштаба Васильева, живут жизнью полнокровной, яркой, ни в чем себе, любимым, не отказывают, а ими некоторые ещё восхищаются, благоволят им. У меня аж ладони защекотали.
                Это у меня такая особенность организма: когда я чем-то или кем-то сильно обижена, то у меня или ладони чесаться начинают или пятки, а то и то и другое одновременно. Я раньше думала: почему они начинают чесаться? Теперь знаю. Вернее, догадываюсь. Потому что организм напоминает мне, что с несправедливостью надо бороться: или куда-то срочно бежать, чтобы исправить ситуацию, или срочно что-то делать, да хоть по роже заехать обидчику. Сейчас вот ладони чешутся – значит, надо что-то делать или бить кому-то рожу.
                Васильеву достать у меня руки коротки. Никита рядом, в нескольких шагах. Но бить я его не буду. Руки марать не стану. Но ладони уже просто зудели, словно у меня скоротечная чесотка началась, да и пятки стали огнём гореть. И внутри все просто забурлило, тем более что Леська всё хохотала и хохотала, как придурошная. Я вскочила с дивана, распахнула шкаф, скинула халат, лихорадочно натянула колготки, черную короткую майку, которую надеваю летом под прозрачную шифоновую блузу, новые туфли на каблуке (не удержалась недавно от соблазна, наткнувшись случайно на распродажу товаров летнего ассортимента: скидка семьдесят процентов!). Кожаные перчатки немного усмирили зуд ладоней.
                Никита замолк на полуслове. Леська подавилась собственным смехом. Я запела пританцовывая. Слова сочинялись на ходу, так как текста я, естественно, с первого раза не запомнила.
                – Подарил мне миленький
                Тапочки с цветком!
                Красненькие тапочки
                С розовым цветком.
                Ах, какие тапочки,
                Словно маков цвет!
                Лучше этих тапочек
                В мире просто нет!
                Вот такие тапочки
                Цветом как закат.
                Вот такой мой миленький,
                За меня он рад.
                Я поставлю тапочки
                Прямо на комод.
                Буду любоваться
                Ими целый год.
                И так далее. Видимо, получилось очень зрелищно и впечатляюще. Тем более, если без ложной скромности, то пела я куда лучше той Васильевой, а танцую я, как оказалось, до сих пор прекрасно, с годами тело не утратило ни гибкости, ни танцевальных навыков, да и текст получался лучше и содержательнее, несмотря на экспромт чистой воды. На меня вообще вдруг нахлынуло вдохновение.   «Ах, какие тапочки, – извивалась я змеёй, – Подарил милок! Ах, какая розочка! Словно огонёк!» – Я энергично поводила бюстом, бёдрами, плечами, постреливала глазами, манила улыбкой, зазывно подмигивала. Если бы у вас была возможность сравнить моё пение и мой танец с исполнением госпожи Васильевой, то я ничуть не сомневаюсь, что каждый не задумываясь отдал бы мне пальму первенства. Да что там! Она и в подмётки мне не годилась со своими вялыми телодвижениями и невнятным блеяньем. Я же вложила в своё выступление всю страсть обиды, весь свой нереализованный доселе творческий потенциал, всё, что накопилось во мне к моим тридцати восьми.
                «Подарил мне миленький
                Тапочки с цветком,
                Подарил любименький
                С розочкой притом!»
                Что дальше было? Да ничего. Я так же резко оборвала своё выступление, как и начала его. Поклонилась зрителям, так и не пришедшим в себя, в пояс. И гордо удалилась в свою комнату. За стенкой больше никто не смеялся, а было очень тихо. Я закрыла дверь на защёлку, включила телевизор погромче и до ночи смотрела три серии подряд фильма «Небесный суд». Потом легла спать. Во сне Васильева пыталась мне спеть свою песню, но я её мигом шуганула: сами с усами.
 
                На следующий день я явилась на работу в состоянии повышенного тонуса, решительности и даже некоторой воинственности. Это было весьма на руку, так как день мне предстоял непростой. Тяжёлый день. Кровь из носу, но надо было сегодня обязательно провести партию готовой продукции через приёмку представителями заказчика. Для несведущих поясню: на предприятиях, где изготавливают продукцию военного или двойного (гражданского и военного) назначения, дислоцируются военные представительства, то есть, работают военные люди, подчинённые не самому предприятию, а военному представительству номер (такой-то) Министерства обороны, в задачу которых входит поставка качественной продукции на военные объекты. На нашем предприятии такое представительство имеется.
                Честно говоря, очень сильно сотрудники этого представительства подорвали моё мнение о военных как людях пунктуальных, ответственных и деловых. Более расхлябанных и безответственных разгильдяев, чем эти сотрудники, я не встречала. Приходят на работу когда хотят, уходят тоже в любое время, могут и вовсе не явиться, плевать им на горящий план и сорванные договорные сроки. Поймать их и уговорить подписать документы о приёмке изделий дело весьма сложное. Для начала надо их хотя бы подловить. Потом уговорить, уломать, договориться, чтобы просмотрели документы о результатах испытаний и качестве. Потом побегать за ними, чтобы они подписали документы о приёмке. При этом приходится заглядывать им в глаза, подобострастно улыбаться, заискивать, лебезить, говорить с ними мягко и ласково, чтобы не спугнуть и не настроить против себя. А господа офицеры будут при этом ломаться как красные девицы, капризничать, ссылаться на недомогание и крайнюю занятость, морщить лоб, надувать губы и раздувать щёки, переносить приемку раз за разом.      
                У меня всё это ассоциируется с тем, как если бы я была мужиком и уламывала на интим взбалмошную ветреную красотку. И внутри всё кипит, и нажать посильнее чревато, и бросить никак нельзя, потому как природа требует своё. Так и бегаю за ними по пятам в день сдачи продукции в роли просителя. Между нами, девочками нашего бюро, мы называем этот процесс: поставить капкан и ублажить. Когда я объявляю своим: «пошла ставить капкан», они понимают, что я пошла ловить господ офицеров на предмет проверки продукции и сопровождающих документов. Если сообщаю, что «пошла ублажать-отдаваться» – стало быть, отправилась к руководству представительства уговаривать подписать акт приёмки. Сегодня мне предстояло ублажить.
 
                Начальник военного представительства господин Мавин был на месте.
                – Здрасти, Валерий Тихонович! – так радостно и широко улыбнулась я, словно лицезреть его наглую рожу было для меня верхом земного блаженства. – Последняя партия испытания прошла успешно. Ваш сотрудник Иванов присутствовал, вот его виза. Все упаковано и готово к отправке. Сопровождающие документы и сертификаты качества тоже в порядке. Будьте так любезны, подпишите акт, пожалуйста. – Я положила перед ним акт и улыбнулась столь ослепительно, что все голливудские кинодивы обзавидовались бы.
                Валерий Тихонович надул щёки, сморщил лоб, почесал лысину, взглянул на настенные часы.
                – У меня через полчаса важное совещание. Зайдите после него.
                Я мысленно скрипнула зубами. Мои ладони зачесались. Мне стоило огромных усилий, чтобы не схватить массивную хрустальную пепельницу с полированного стола и не опустить её прямо на блестящую лысину. Вот сволота! Ему полчаса мало, чтобы свой автограф подмахнуть. А после совещания его как ветром сдует. Ищи его тогда, свищи. И несколько десятков человек будут лишены премии только из-за его самодурства.
                Я повернулась, пошла к двери. Но вместо того чтобы выйти, плотно прикрыв за собою дверь, я закрыла её на ключ, что торчал в двери, вернулась к столу начальника. Валерий Тихонович с искренним интересом наблюдал за моими манипуляциями. Впервые за много лет я видела не его стеклянный взгляд, а живые человеческие глаза.
                – Я вам сейчас песню спою, – доверительно сообщила я ему, – про красные тапочки с розовым цветком. Спою и станцую. А потом я вам отдамся. Можно на столе, или вон на том диванчике, а то и прямо на полу. Но только вы мне за это актик подмахнете. Идёт? – и, не дожидаясь ответа, я затанцевала и запела:
                - Подарил мне миленький               
                Тапочки с цветком.
                Красненькие тапочки
                С розовым цветком!..
                Я самозабвенно пела и танцевала, параллельно расстегивая пуговки на блузе.
                – Чи, чи, чи! – метнулся ко мне из-за стола Валерий Тихонович. Я было подумала: будет помогать пуговки расстёгивать. Но нет, напротив, он хватал мои руки останавливающим движением и торопливо застёгивал уже расстёгнутое.
                – Э… э… Анна Владимировна…
                – Анна Дмитриевна. Можно просто Анюта, – кокетливо пролепетала я.
                – Анна Дмитриевна, давайте ваш актик. Вот он? Чудненько. Здесь расписаться? Вот. Пожалуйста. Извольте получить. Все? Отлично! Идите, голубушка, идите, Анна Вла… Анна Дмитриевна. Всего хорошего! – Он довёл меня за руку до двери, открыл замок и почти выставил за дверь. Молоденькая секретарша смотрела на меня с любопытством.
                – Подписал! – помахала я ей актом и с победным видом отправилась к себе.
 
                Вечером дома меня ждал приятный сюрприз. Леська сделала тщательную уборку, даже приготовила ужин – макароны по-флотски.
                – Ты сегодня отдыхай, – распорядилась она. – Папа сказал, что ты переутомилась и тебе нужен покой.
                Покой так покой. А кто спорит? Я с аппетитом съела макароны, выпила чаю и отправилась на диван к телевизору. Жить становилось лучше, жить становилось веселее. Я лежала и наслаждалась действительностью. Состояние нирваны прервал звонок в дверь. Леська ушла к подруге, так что открыть пришлось самой.
                За дверью был Никита. Он теперь каждый день алименты решил приносить? Я не возражаю.
                Никита молча вошёл в прихожую, протянул мне обувную коробку. В коробке лежали… Да, совершенно верно. Там были красные домашние тапочки. Симпатичные такие. С розовым пушком.
                – Тебе. Так понял, что ты о таких мечтаешь.
                Я вынула в тапочки, примерила. Как раз.
                – Нормально! – притопнула я ногой. – А Леськи дома нет. К подруге умотала.
                – Вообще-то я к тебе. Поговорить надо…
 
                Уже месяц как наша семья в полном составе. Никита вернулся. Как оказалось, его роман с длинноногой Жанной длился всего два месяца. С тех пор он жил один.
                Сейчас мы с Никитой переживаем второй медовый месяц. И он намного медовее первого. Я порхаю и летаю и дома, и на работе. Кстати, работать стало намного легче, так как Валерий Тихонович документы мне теперь подписывает с ходу. Едва только я появляюсь в его кабинете, как он мгновенно встает из-за стола, торопливо идёт навстречу, держа наготове авторучку.
                Дома на моих ногах неизменно красуется Никитин подарок – красные тапочки с розовым пушком.
                Красные тапочки,
                Тапочки красивые.
                Ах, какие тапочки!
                Лучше, чем у Васильевой!

23.10.14 г.
 
 
 


Рецензии
Спасибо, Лариса. Порадовался от души счастью Вашей героини. Давно такого замечательного не читал)

Анатолий Шинкин   30.07.2021 11:26     Заявить о нарушении
На это произведение написано 8 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.