Яко печать... единственный в мире-1

               

           ГЛАВА 68. «РУКОВОДЯЩИЕ»  КАТАКЛИЗМЫ   И  РАЗБОРКИ   

Со дня основания Института вулканологии на Камчатке, наверное,  все или почти все его сотрудники стали проникаться горделивым  осознанием того бесспорного и очень, очень важного для них факта, что они являются сотрудниками   ЕДИНСТВЕННОГО  В  МИРЕ  ИНСТИТУТА  ВУЛКАНОЛОГИИ!. По-видимому, это поднимало их в собственных глазах на некую недоступную для других людей планеты Земля высоту и тем самым придавало им особую значимость. С этим самовостриятием становилось приятнее и легче, как им казалось, жить на этой Земле. А, может быть, и на самом деле при некоторых обстоятельствах провозглашение этого факта, да ещё подтверждённое какой-нибудь бумажкой в виде удостоверения или командировки, если обстоятельства эти складывались на материке, вдали от Камчатки, поднимало их в глазах окружающих. Это не важно, что в этих бумажках никогда не был прописан  факт о ЕДИНСТВЕННОСТИ. Института. Сама вулканология и Камчатка, будучи несомненными для жителя страны факторами весьма незаурядной исключительности уже этим  как бы свидетельствовали  о единственности конторы и уважительной значимости её служащих.

Сошлюсь на такой курьёзный случай, который произошёл с Г.Ковалёвым и Ю.Масуренковым а Питере, то бишь Ленинграде, когда им, находившимися там в командировке, очень захотелось попасть на концерт симфонической музыки за 30 минут до его начала. Билетов, разумеется, в продаже уже не было. Тогда  Герман, только недавно принятый в Институт и ещё не остывший от  переполнявшей его гордости (это было году в 1966-м), добился встречи с администратором и,  протягивая ему командировочные удостоверения, попросил отнестись с подобающим уважением к посланцам из священных сфер науки. Смущённый администратор вручил ему две контрамарки, извиняясь за не подобающие высоким гостям приставные места.
Наверняка нечто подобное происходило и с другими вулканологами в других местах и ситуациях.

Между тем, в «единственном в мире» институте происходили вполне мирские дела, бушевали вполне заурядные человеческие страсти, происходило всё то, что происходит с людьми отнюдь не единственными и везде. Но кое-что по-своему, со спецификой, проистекающей и от отдалённости центров цивилизации, и от особенностей профессии вулканологов и близких им специалистов.
 В частности, коль речь зашла об Институте, остановимся на собственно институтских делах в самом его основном, руководящем звене, на дирекции.
Пока руководил Институтом Б. И. Пийп, всё шло более или менее поступательно, ведь это был начальный  период создания и становления Института. С его смертью ситуация изменилась, и связанные  с этим события и избранием (назначением!) другого директора  заслуживают несколько большего освещения, чем это сделано выше.

Смерть была внезапной,  прилюдной и ошеломляюще несвоевременной и неуместной. Она никак не соответствовала ни торжественности научной сессии, ни обсуждаемой  теме, ни  возрасту и облику докладчика, ни настрою и отношению к нему аудитории – вообще ничему видимому и осязаемому. Поистине, как гром среди ясного неба!   
Человек, твёрдо стоя на трибуне,  спокойно говорил о своём визите в Новую Зеландию и вдруг замолчал и тотчас, более не проронив ни слова, с кошмарным грохотом рухнул навзничь. Бросившиеся к нему люди не сразу поняли, что он уже не с ними, что его уже нет, что это конец.
Камчатка в лице  руководителей и общественности проводила его как своего героя, как выдающуюся личность. Но более всех, разумеется, переживали  смерть Бориса  Ивановича его соратники, сотрудники, не говоря уж о родных и близких. Его именем  был назван бульвар, где со временем был построен институтский комплекс, а на здании института его вдохновителю и организатору установлена памятная доска. Всё честь по чести.

Но  «свято место пусто не бывает» - институт не мог долго оставаться без руководителя. Следовало позаботиться о новом директоре. Эта забота касалась и высокое академическое начальство, и, конечно в первую очередь, самих сотрудников института. Похоже, что более всего на это место рассчитывала, будучи долгое время непосредственным и реальным заместителем директора, Софья Ивановна Набоко. По своей увлечённости научной деятельностью и продуктивности своих исследований Софья Ивановна была весьма выдающимся человеком. Её основным интересом были поствулканические процессы. В этой области она не имела конкурентов как среди советских, так и среди зарубежных учёных. Камчатка и вулканы были её страстью, её предопределением и судьбой. Она самозабвенно перебралась на Камчатку не только работать, но  и жить вместе со всей своей семьёй, включая мужа, сына и невестку. Здесь она воспитала целую плеяду последователей, особенно среди представительниц прекрасной половины человечества. Прожив долгую и плодотворную жизнь, она оставила глубокий след как в вулканологии, так и в сердцах знавших   её людей.

Однако в тот период институтского безвременья Софья Ивановна  в качестве кандидата на директорскую должность не нашла должной поддержки ни среди сверстников, ни в академических верхах. Многим казалось, что наилучшей кандидатурой на это место является Георгий Степанович Горшков. Он был значительно моложе Софьи Ивановны ( 44 и 57 лет соответственно), а главное, казался  по своим научным и человеческим качествам и способностям более подходящим и перспективным руководителем.

Несмотря на существенное расхождение в вопросах трактовки происхождения вулканических пород и роли в их формировании земной коры и мантии у героя нашего повествования и Георгия Степановича отношения  складывались весьма  успешно. И тот, и другой в принципе не были конфликтными людьми, и даже более того – испытывали друг к другу симпатии. Так при выходе из печати книги Георгия Степановича «Вулканизм Курильской островной дуги» он преподнёс её Юрию со следующей надписью: « Дорогому Юрию Петровичу Масуренкову – первому рецензенту рукописи этой книги – с благодарностью». Надо признать, что  при написании этой рецензии в силу указанных разногласий Юрий испытал известные трудности при их смягчении, и уделил особое внимание достоинствам работы, которая стала докторской диссертацией Г.С.Горшкова. Как и его единомышленники  И.И.Гущенко, П.И.Токарев, В.В.Аверьев  и другие участники «заговора в пользу Горшкова», Юрий был безусловным сторонником выдвижения Георгия Степановича на должность директора института. С ним связывались надежды на гармоничное развитие института.

Может быть, именно благодаря усилиям этой группы, активность которой  была известна и в академических верхах,  Георгий Степанович, ещё будучи кандидатом наук, был избран членом-корреспондентом Академии Наук СССР и утверждён директором Института вулканологии. Это уникальный случай как в частной человеческой судьбе так и в истории Академии. Счастливый случай. Но был ли счастлив сам  человек, облагодетельствованный этим случаем? Это не простой вопрос, потому что судьба этого человека, Георгия Степановича Горшкова,  считавшегося некоторыми счастливчиком и действительно по ряду весьма  благоприятных для него обстоятельств имевшего для счастья  сравнительно с другими достаточные основания, судьба его сложилась скорее печально, чем благополучно. Посмотрим, что думают об этом некоторые из его бывших сотрудников, соратников и приспешников.
Вот   мнение академика С.А.Федотова о периоде  директорства Г.С.Горшкова,  основанное им на   многих годах последующего собственного руководства  тем же Институтом вулканологии:               
               «1966 - 1969 годы были трудным временем. В марте 1966 года, прочитав свой доклад, прямо на трибуне скоропостижно скончался основатель и первый директор института член-корреспондент АН СССР Б.И.Пийп. В 1968 году в авиационной катастрофе погиб талантливый учёный, заместитель директора В.В.Аверьев, а в 1969 году скончался другой заместитель директора А.Н.Сирин. В 1969 году заболел и уехал с Камчатки новый директор института член-корреспондент АН СССР Г.С.Горшков. Возникли планы перевода института в Иркутск или Новосибирск» )

               Ни о самом Горшкове, ни о состоянии и деятельности Института в этот период фактически – ни слова. Академик ограничился простым перечнем смертей. Видимо, он посчитал, что это станет очень эффектным фоном для последующей блистательной деятельности следующего директора, то есть самого Сергея Александровича, принявшего такое горестное наследство. Поэтому, похоже, из  очерка, посвящённого сорокалетнему юбилею Института,  была  исключена, как удачно обозначил её Э.Эрлих, «непонятная интермедия К.К.Зеленова» ( см. ниже) – директорство так неудачно затесавшегося временщика между двумя академическими директорами.

   Много больше пишет из американского далека об этом периоде и Г.С.Горшкове  и сам Эдуард Эрлих,  бывший сотрудник этого  института:
 «Наш второй директор Георгий Степанович Горшков (в просторечье Г. С.), прежде всего, был барином по натуре. В традициях Лаборатории Вулканологии он был автором каталога действующих вулканов Курильских островов и описанием катастрофического извержения Безымянной сопки… Но заслуженную славу приобрел он развитием идеи о том, что вулканы питаются из мантии Земли. ..
Г.С. принадлежал к категории людей, которых иначе и не назовешь, как везунчиками…Конечно, никакое везенье не приходит само по себе, и Горшков всячески помогал ему немалыми связями, умением плавать в водах научной политики. Его удачливая, чтобы не сказать счастливая звезда осветила и Институт. Чем как не этим можно объяснить, что при полном развале работы, когда Институт впору было закрывать, а самого Горшкова увольнять за безделье, выходит Указ Президиума о награждении Института и его директора орденом…
В 1971 году в Москве проходит Генеральная Ассамблея Международной Ассоциации Геофизики, частью которой была и Ассоциация Вулканологии. Принимающей стороной был Советский Межведомственный Геофизический Комитет, к которому принадлежал и наш Институт. Проходят очередные выборы исполнительных органов международных организаций, и Георгий Степанович на очередной срок становится Президентом Международной Ассоциации Вулканологии…И с этого времени прочно вошел в систему международных связей, пропадая на всех и всяческих международных конференциях, посещая все геологические экскурсии как до- так и после конгрессов. Тщательно следил за расписанием текущих международных встреч и достаточно умело использовал свои связи в Межведомственном Геофизическом комитете для получения возможности очередных поездок.   
 При таком напряженном "расписании жизни" ему было попросту не до институтских дел. Да и заниматься ими, по правде говоря, у Г.С. не было ни малейшего желания….
.Повезло Г.С. и как ученому. В бытность его директором Ключевской вулканостанции произошло гигантское извержение считавшегося потухшим вулкана Безымянного. Описание этого необычного и по мощности и по характеру извержения, выполненное самим Г.С…. привело к развитию идеи о том, что на вулкане произошел "направленный взрыв", снесший половину горы. Взрыв сопровождался потоками насыщенного пепловыми частицами раскаленного газа (так называемые "пирокластические потоки"). Идеи эти изложенные в серии статей и докладов на международных симпозиумах пользовались большим успехом. Признание этих работ стало всеобщим, когда в 1982 году в Каскадных Горах США произошло аналогичное по характеру извержение вулкана Сэйнт Хеленс…
Необходимость жизни в Москве обосновывалась медицинской о том, что у него "предраковое" (другой вариант - предынфарктное) состояние. При этом, раз в год надо было предъявлять справку о несокрушимом здоровье. Проблема решалась просто. Первую справку он брал в академической поликлинике в Москве, вторую - на Камчатке. Согласно закону Паркинсона, чтобы выгнать человека на пенсию (или загнать в гроб) надо начать гонять его с одного авиарейса на другой. Видимо, это его и доконало. В 1969 году Г.С. умер в Москве (где же еще при его-то везении!) от инфаркта. За полгода до этого он ушел с поста директора». (http://world.lib.ru/e/erlih_e_n/institut.shtml)

Эта характеристика Георгия Степановича выглядит весьма беспощадной, но  фактическая сторона дела в ней, похоже,  соответствует истине, кроме даты смерти Георгия Степановича – он умер не в 1969, а в 1975 году, будучи старшим научным сотрудником Института физики Земли АН СССР.
Совсем иную оценку личности и деятельности Георгия Степановича даёт Владимир Иванович Белоусов, знавший его и общавшийся с ним больше, чем  авторы  вышеприведённых мнений:

«Можно сказать, что развитию отечественной вулканологии повезло, что в это время очевидцами грандиозного извержения (вулкана Безымянного 30 марта 1956 года – Ю.М.) и участниками его изучения стала … группа молодых вулканологов, которыми руководил опытный исследователь, каким бы к тому времени Горшков Георгий Степанович. Он лично принимал участие в полевых работах. Делал многочисленные полевые съёмки. Совместно с Генриеттой Евгеньевной собирал продукты извержения и обрабатывал собранный материал. Что особенно важно, Георгий Степанович принял активное участие в быстрой публикации полученных первых результатов в международных вулканологических журналах и доводил до сведения мировой вулканологической общественности в выступлениях на совещаниях…
               Вообще Георгий Степанович производил впечатление передового исследователя. Он был молод, использовал оригинальные методы в своей работе, знал английский язык, что было редким явлением среди советских ученых того времени, даже в Академии Наук, имел личный автомобиль и вел себя непринужденно, раскованно. Это было не привычно для нас, «зажатых» строгостью нравов, царивших в сталинские времена, в которых мы существовали с оглядкой: «А что скажут, если сделаешь или скажешь, что-нибудь не то?»…
Можно сказать, что монография Георгия Степановича, которую он представил к защите в качестве докторской диссертации, подвела к первому, возможно, самому значительному этапу исследований вулканизма в СССР. Впервые русский ученый, опираясь на свои собственные исследования вулканов Камчатки и Курильской островной дуги, сделал как региональные, так и глобальные обобщения и оценил роль вулканизма в формировании разных типов земной коры...
Георгий Степанович сделал эту работу, исполняя в это время должность директора Института вулканологии после преждевременной смерти директора-основателя Пийпа Бориса Ивановича в 1966 году. В это время Георгий Степанович был ещё кандидатом геолого-минералогических наук, и ему было только 44 года. Однако его авторитет среди сотрудников Института, в особенности молодых руководителей его специализированных лабораторий, был очень высоким.
            К тому времени он уже был экспертом ЮНЕСКО по активному вулканизму и прогнозу извержений вулканов. Вместе с профессором Маринелли он участвовал в разработке методов прогноза индонезийского вулкана Агунг-Агунг на острове Бали, в результате катастрофического извержения которого в 1963 году погибли тысячи людей…
             В Институте вулканологии Георгий Степанович возглавлял лабораторию активного вулканизма. Было совершенно очевидно, что он может возглавить Институт вулканологии в столь ответственный момент его становления. Президиум АН СССР, в лице вице-президента академика Виноградова А.П., предложил ему быть директором. На очередном собрании АН СССР Георгий Степанович Горшков (перспективный, молодой ученый) был избран членом-корреспондентом АН СССР. Это было признанием его вклада в геологические науки…
На этом посту он пробыл с 1966 года по 1971 год. Этот период ознаменовался защитами нескольких диссертаций на соискание степени кандидатов наук…
Георгий Степанович придавал большое значение исследованиям на геотермальных полях и своим первым заместителем назначил Валерия Викторовича Аверьева, который в то время возглавил это научное направление. К тому же, когда стало ясно, что здоровье не позволяет ему продолжать руководство Институтом вулканологии, он предполагал передать его именно В.В. Аверьеву. Однако, трагическая случайность – авиационная катастрофа - не позволила ему реализовать этот замысел. Преждевременная смерть второго заместителя директора Института вулканологии – Артура Николаевича Сирина – тяжелым грузом легла на плечи Георгия Степановича, и, вероятно повлияла на его здоровье. Начался усиленный поиск преемника. После ряда испытаний он предложил на этот важный пост сотрудника Института физики Земли Федотова Сергея Александровича, только что успешно защитившего докторскую диссертацию. Предложение было принято, как самим кандидатом на пост директора Института вулканологии, так и руководством Академии наук и региональным партийным начальством в лице первого секретаря Камчатского обкома КПСС Орлова М.А…
Вообще, Георгию Степановичу было присуще непринужденное общение с окружающими. Он был открыт для разговора и обсуждения любых интересных тем. Он часто заходил в наши компании и принимал в них участие, не чинясь своим высоким положением. Наоборот, он предлагал свою помощь в наведении нужных взаимодействий. ..
              В моей памяти Георгий Степанович остался как талантливый ученый, терпеливый воспитатель, общительный человек, достойный представитель русской интеллигенции в широком понимании этого понятия. Его исследования и теоретические разработки имеют мировое значение и участвуют в формировании основ геологической науки, которые требуют более глубокого понимания и изучения. Он является достойным продолжателем дел своего учителя академика Заварицкого А.Н».(В.И.Белоусов, сайт Института вулканологии, http://www.kscnet.ru/ivs/index.php).

В этих  последних записках Георгий Степанович  предстаёт в совершенно ином свете, хотя некоторые черты его личности, отмеченные Э.Эрлихом, просматриваются и здесь. Это, прежде всего,  несомненная талантливость и яркость учёного, а также умение  сходиться и ладить с людьми. И, конечно же,  состояние  здоровья.
Внешне он выглядел совершенно здоровым человеком. Более того, его зрительный образ, помимо деликатной обходительности и мягкости, нёс в себе жизнеутверждающую  доброжелательность, а почти постоянное сияние на его лице обаятельной и поощряющей улыбки  создавало  о нём впечатление как о человеке лёгком, доступном и не отягощенном никакими негативными ощущениями и замыслами. Но это последнее впечатление было, по-видимому, не совсем верным. Просто он умел скрывать и не демонстрировать перед посторонними свои беды и озабоченности. А они у этого «барина»,  «везунчика» и «счастливчика», несомненно, были.

На Камчатке он жил (если его  непродолжительные визиты в Институт можно было назвать жизнью) без семьи, одиноко. И часто после работы вечерами навещал (жили-то все в одном доме) близких ему сослуживцев и для  деловых бесед, и для душевного общения, и для «поужинать». Без предупреждения. Звонок в дверь и:
 - Это я. Можно к Вам ненадолго!? – Обезоруживающая улыбка, проникновенный взгляд.
- Можно, конечно. Очень рады. Заходите.

Одно из таких посещений запомнилось досадным конфузом. Георгий Степанович прямо заявил, что хотелось бы попить чайку в хорошей компании. Юрий с Милой засуетились, пригласили на кухню (обычное место междусобойчиков!), но, как на грех, к чаю ничего не оказалось, кроме кучки сиротливых пряников, окаменевших в вазочке от очень длительного неупотребления. Стали извиняться. А он:
- Ничего, не беспокойтесь, это даже очень хорошо: пряники-сухарики к чаю! – И хозяева с ужасом наблюдали, как их важный  гость героически изображает удовольствие от  мучительного и унижающего разгрызания базальтово-крепких голышей, не поддававшихся даже обработкой горячим чаем.
И сквозь  это самоотверженное поведение Георгия Степановича просвечивала такая    беззащитность, уязвимость и одинокость, что сердце сжималось от жалости.

А другой раз он сказал, что не всё в их камчатской идеологии, с его точки зрения, благополучно и что у него на этот счёт имеются очень важные и кардинальные соображения. Суть их он тогда не раскрыл, но позднее стало понятно, что это был намёк на вероятность реализации им его идеи о переносе Института с Камчатки если не в Москву, то поближе к центру и цивилизации. Осталось неясным: это была забота о повышении  эффективности  научной деятельности Института в более подходящих условиях или о чём-то другом.
Идею реализовать не удалось (она была по сути неразумной и чреватой негативом, как пИсание против ветра!), и Г.С.Горшков сам, оставив директорство, вернулся в Москву без Института. Но уже не кандидатом, а доктором наук и членом-корреспондентом Академии Наук. Что же им двигало?

Юрий пришёл к выводу, что если не главную, то далеко не последнюю роль здесь сыграло состояние его здоровья, а также действительно отсутствие в нём  организаторской жилки, желания и умения руководить большим коллективом и ставить перед ним большие и комплексные научные проблемы. Это был талантливый учёный-индивидуалист, самодостаточный и целеустремлённый, умеющий не только (и не столько!) генерировать научные идеи, сколько однажды рождённую  удачную мысль настойчиво и эффективно доносить до научной общественности. Популяризатором своих идей он был из ряда вон выходящим. Институт для этого ему больше был не нужен, больше подходили высокие должности в международных научных организациях.

А что касается здоровья, то оно у него действительно было скверным, и он не напрасно и не для кокетства иногда озвучивал это, говоря, что инфаркт непременно прикончит его. Вся его взрослая жизнь проходила как бы в постоянном ожидании смерти от инфаркта. Надо вспомнить, что он добровольно пошёл на фронт в Великую Отечественную Войну, был тяжело контужен, и последствия этой контузии не оставляли его в течение всей жизни. А неполадки с сердцем, по-видимому, были результатом  наследственности, так как его родной брат, похожий на него, как один к одному, тоже скончался от инфаркта в сравнительно раннем возрасте.
В общем, уход Георгия Степановича из Института был и ожидаем, и не вызывал возражений у группы сотрудников, по существу,  выдвинувших его на директорское место. Это было, конечно, весьма огорчительно для них как  разочарование в обманувших их ожиданиях и надеждах.

Но так ли уж неудачно складывалась научная обстановка в Институте Вулканологии в директорство Георгия Степановича? Отнюдь нет. Вот, например,  как видел это в 2004 г. один из ведущих сотрудников Института доктор физико-математических  наук Александр Викулин:
«В 1966 г. Институт возглавил талантливый организатор науки, член-корреспондент Г.С. Горшков. Именно при нем институт добился наибольших успехов (выделено мной – Ю.М.), в связи с чем в 1969 г. и был удостоен ордена Трудового Красного Знамени. В 1971 г. в Институт вливается сейсмологическая группа ИФЗ АН СССР, сотрудники которой осуществляли мониторинг сейсмичности Камчатки и прилегающих регионов, включая прогноз землетрясений. В этой комплексной и во многом новой работе приняли участие много талантливых ученых нескольких поколений, впоследствии ставшие известными далеко за пределами нашей страны: Е.Ф. Малеев, К.Н. Рудич, М.М. Василевский, Ю.П. Масуренков, Е.К. Мархинин, И.И. Гущенко, Г.Е. Богоявленская, А.Е. Святловский, П.И. Токарев, а также молодые исследователи: Э.Н. Эрлих, И.В. Мелекесцев, О.А. Брайцева, Б.И.Иванов, В.И. Горельчик, А.А. Гусев, А.Е. Шанцер, Ю.А. Таран, Ю.П. Трухин, Г.Б. Флеров, О.Н. Волынец, В.М. Сугробов, В.И. Белоусов, В.Д. Феофилактов, Е.А. Вакин, С.Т. Балеста, М.И. Зубин, В.М. Зобин и многие другие. Однако наряду с успехами имели место и роковые случайности: скоропостижно во время своего доклада на трибуне скончался Б.И. Пийп, трагически погибли заместители директора по науке В.В. Аверьев и по экспедициям - А.Н. Сирин, тяжело заболел и уехал с Камчатки Г.С. Горшков. Эти события, как впоследствии стало ясно, не лучшим образом повлияли на дальнейшую судьбу Института и развитие вулканологии на Камчатке». («Камчатское время», http://kamtime.ru/old/archive/28_04_2004/9.shtml).

Оставим на совести цитированного автора его мнение о  перечисленных им «талантливых учёных… ставших известными далеко за пределами нашей страны». Увы, далеко не все названные действительно соответствуют такой характеристике, одни по  отсутствию талантов, другие не получили широкого  признания  по ранней гибели или неспособности к саморекламе, третьи весьма известны, хоть и бесталанны.  Впрочем, мнение это спорно, так как сугубо индивидуально, принадлежа автору настоящих писаний.

Среди наиболее значительных деятелей Института вулканологии в этот период   прежде всего следует  назвать  Валерия Викторовича Аверьева. О нём сказано немало его соратниками, но нашего героя,  Юрия Петровича Масуренкова, связывали с Аверьевым если не  дружеские, то очень близкие  приятельские  отношения, поэтому он считает своим долгом высказанное ранее дополнить ещё некоторыми сведениями об этой личности.
 Валерий был вообще талантливым человеком и в том числе  очень способным учёным. Школу он закончил с золотой медалью и защитил блестящую кандидатскую диссертацию по углекислым мышьяковистым минеральным водам. Обладал прекрасным голосом (баритон) и великолепно владел им при застольном пении, которое очень любил сам и все окружающие. Репертуар составляли популярные в то время песни бардов. Ему вторил всегда Борис Иванов, Юрий, сколько мог, терпел в молчании, пока не срывался, чтобы  подвывать им своим дряблым тенорком. Вся эта троица появилась в Петропавловске в 1962 году, а с осени 1963, когда был сдан в эксплуатацию институтский жилой дом,  стала фактически неразлей-вода, будучи абсолютно равными в общении между собой.

 Однако их социальный уровень в Институте был далеко не равным. Боря «телепался» а младших научных сотрудниках, Юрий представительствовал в старших, пока в 1965 г. ни стал заведующим лаборатории, а Валера сразу был приглашён  заведовать лабораторией гидрогеологии и геотермии, а в 1966 г. стал  уже и заместителем директора Института. Не равным был и их общественный уровень и авторитет среди сотрудников. Здесь Валерий был вне конкуренции, которую, впрочем, никто из друзей-приятелей и не пытался ему составить, безоговорочно принимая его первенство. О научном авторитете  среди сотрудников Института и говорить нечего – он был абсолютно за Аверьевым.
Этому, прежде всего способствовало неординарное и даже уникальное обаяние личности Валерия, а также его предшествующий камчатский стаж, начало которому было положено ещё в 1957 г., когда он был назначен начальником гидрогеологического отряда Паужетской контрольно-наблюдательной станции, на которой основательно проработал над проектом и осуществлением строительства первой в СССР геотермальной электростанции. Словом, это уже давно был «свой в доску» и всеми любимый и уважаемый человек, к тому же ещё и одарённый научным талантом.

Его доклад на втором вулканологическом совещании, состоявшемся в Петропавловске-Камчатском в 1964 г. и опубликованная в 1966 г. по его материалам статья о гидротермальном процессе и его связи с магматической деятельностью, произвели почти фурор. В них содержалась уже известная в науке идея о ведущей роли летучих компонентов, мигрирующих из мантии Земли к её поверхности, способных не только изменять породы земной коры, но и преобразовывать их а магму и, насыщая подземные воды, превращать их в гидротермальные растворы. Валера очень наглядно и эффектно применил эти воззрения к современным вулканическим и гидротермальным процессам на Камчатке. И это было воспринято как откровение.
Все эти обстоятельства и послужили основанием для вполне удачного и справедливого решения Георгия Степановича назначить В. В. Аверьева своим заместителем по науке. И более того, при замысле о своём уходе из Института оставить Валерия приемником на директорской должности. Эта идея, несомненно, была бы встречена в Институте «на ура» и, похоже, не была чуждой и  для Валерия. С некоторого времени по его инициативе почти при каждой встрече друзей-приятелей стала возникать тема о том, что дружба иногда подвергается испытанию проблемой лидерства, когда надо «официально утвердить на это лидерство одного из друзей».
- Как тут быть, - вопрошал Валерий,  - кого из нас следует  выдвинут на это «заклание» и не разрушит ли это дружеские отношения? - Разумеется, у друзей-приятелей никогда и ответа  иного не могло быть, кроме как:
- Тебя, Валера, только тебя, успокойся, ради Бога, никого более, и «союз наш несокрушим»! –  Не без юмора ответствовали друзья, но неугомонный Валера неизменно ответствовал:
- К сорока годам меня не будет, ты, Боря, сойдёшь с ума, а ты, Юра, станешь замдиректора. – Что содержалось  в таком маниакальном повторении дурацкого пророчества, которое он повторял пока сам ни стал замдиректора Института и в котором реальной и оказалась-то  только его смерть на 39-м году жизни?!
\
29 февраля 1968 года в Москве готовился к вылету  самолёт ТУ-104 рейсом в Петропавловск–Камчатский. В нём, помимо остальных  пассажиров,  числились и возвращающиеся из командировки сотрудники Института вулканологии его замдиректора В.В.Аверьев и инжернер В.Швец. Последний перед вылетом сдал билет,  чтобы лететь одним из следующих рейсов (не иначе, как предопределение судьбы!). И самолёт благополучно отправился в свой последний полёт.
В Петропавловске жена Валеры, Галина, и его друзья-приятели Борис и Юрий со своими женами, Валей и Милой, собравшись у Аверьевых, ждали мужа и друга. А прибытие рейса всё задерживалось и задерживалось. И никакой определённой информации по официальным каналам. Наконец, когда все мыслимые и немыслимые сроки прошли, а ожидающие уже почти догадались, что произошло что-то непоправимое, было сообщено об авиационной катастрофе. Самолёт упал в районе Красноярска, все погибли.
Галя с каким-то мученическим замороженным недоумением ходила по квартире с зажатым в кулачке сваренным яйцом и спрашивала у всех нелепое:
- Кто же его теперь съест, я ведь сварила его для Валеры, а его нет, как же теперь быть? – Так и осталось в памяти: почти обезумившая от ужаса случившегося  Галина, её вопрошающие  и ничего не понимающие глаза, механически потрясаемая пятерня с этим яйцом, зажатом в ней,  и  нелепый ни к кому не обращённый   вопрос: кто его теперь съест. Но разве кто-нибудь мог его теперь съесть!

И опять, как при смерти Бориса Ивановича, всё было ошеломляюще неестественно,  неорганично. Разве что из-за отсутствия в Петропавловске тела погибшего и церемонии прощания с ним (всё это потом совершилось в Москве) исчезновение Валеры было лишено материальной тяжести соответствующего обряда, а произошло как бы виртуально: был – и не стало, будто испарился человек. Но в духовной сфере это была истинная высокая трагедия с отчаянием невосполнимой потери и даже с апофеозом превозношения. И даже спустя десятилетия в памятных публикациях можно было встретить такие высказывания: «Фактически В. В. Аверьев основал и возглавил в СССР новое научное направление - геотермию областей активного вулканизма». (Г.А.Карпов, 2011. http://www.library.iks.ru/resourses/karpov_28.htm)

Может быть, в этом и подобных панегириках присутствует некоторая чрезмерность, что становится понятным по прошествии многих лет, но тогда, в 1968 году, для людей  аверьевского окружения и, конечно,  камчатской науки его уход был огромной и незаменимой потерей. И в  мемориальных строках Институтского «пантеона» - «Памяти учёных-вулканологов» (http://www.kscnet.ru/ivs/index.php) ему отведено подобающее место.
Но вот что удивительно: в скорбном списке  не нашлось места (по крайней мере на 8 ноября 2014 года!) для  другого  заместителя директора. Института, Артура Николаевича Сирина, несмотря на то, что он был и учёным, и вулканологом, а  в «пантеоне» этом присутствуют  и не учёные, и не вулканологи.  А ведь Сирин скончался буквально несколько месяцев спустя после гибели Аверьева, и Институт был не столько потрясен, сколько озадачен  очередной, совсем уж неординарной потерей в рядах своей высшей администрации.

Артур покончил жизнь самоубийством при, казалось всем,  отсутствии всяких хоть сколько-нибудь достаточных оснований для этого. И коллектив отреагировал на этот «неприличный» акт то ли оскорблённостью, то ли нелюбовью, то ли просто невниманием. Конечно, Артур Николаевич не был всеобщим любимцем и позволял себе в своей личной жизни некоторые осуждаемые вольности, которые с лёгкостью прощаются любимцам. В его поведении кое-что   не нравилось  людям, но в нём не содержалось  никакого криминала и совсем не виделось причин для такого исхода. Он безусловно являлся не последним вулканологом и вполне нормальным администратором. Почему же к его памяти проявлено такое холодное отношение! Разве не достоин сочувствия человек, переживший немыслимые душевные страдания, содержание которых нам неизвестно, но в силе и мучительности которых мы не имеем права  сомневаться, раз их следствием стал такой невероятный и всесокрушающий акт как лишение себя своей собственной жизни!

Во всей этой истории видится  пример великой неправды, когда и человеческий коллектив, и руководящая им верхушка оказываются не на высоте, и демонстрируют к своим сотрудникам   несправедливость в виде бестактного невнимания или мелочной мстительности. «Народ» и его власть отнюдь не всегда правы по отношению к изгоям!
В Институте появились новые заместители директора Константин Константинович Зеленов, который после ухода Г.С.Горшкова стал и.о. директора, и Михаил Михайлович Василевский, первый – кандидат наук из МГУ, второй – доктор из ВСЕГЕИ..

К.Зеленов, мужчина средних лет, успешно отвоевавший в Великой Отечественной (лыжные рейды десантов в тыл врага), небезуспешно занявшийся наукой, но, похоже, уделявший ей  не слишком много времени, так как тратил его больше на что-то иное, может быть, и околонаучное. В Институте демонстрировал осведомлённость о том, как и что надо делать, перспективность и громадьё своих научных и административных  планов и безусловное умение их осуществлять. Но, к сожалению, всё на словах и только. Может быть, потому что у него сразу же не сложились отношения ни с кем из ведущих сотрудников Института. Взаимопонимания не возникло, и даже более – появилось отторжение. Никто не захотел видеть его ни в ипостаси заместителя директора, ни, тем более, в роли самого директора. Началось брожение против Константина Константиновича Зеленова, закончившееся его выдворением и возвращением в родные пенаты МГУ. В число наиболее сильных «бродильных ферментов» входили И.И.Гущенко,  Е.К.Мархинин, Ю.П.Масуренков, П.И.Токарев. Поддерживала этот процесс и С.И.Набоко.  В совокупности образовалась сила достаточно авторитетная и действенная: беседы впрямую с самим Зеленовым, обращение к своему авторитетному «московскому представителю» Георгию Степановичу Горшкову, звонки и послания в вышестоящие академические структуры, вовлечение в круг сторонников остальных сотрудников Института и т.д.

Работа эта велась с вдохновением и страстью, как говорят, «и день и ночь», будто боролись они не для устройства чьей-то карьерной судьбы, а за свою жизнь. В числе желанных вариантов присутствовала и идея усадить в это кресло одного из самих себя. Таким избранником оказался Евгений Константинович Мархинин, человек яркой судьбы, отличный компаньон и, как всем казалось,   надёжный соратник, к тому же на тот момент уже бывший доктором наук (другой доктор, С. И. Набоко, в этой карьерной «скачке» в фавориты не входила).

Жене (было ему тогда 43 года) эта перспектива явно нравилась, он  от неё не отказывался, даже более того – всем своим видом и поведением свидетельствовал готовность взвалить на себя эти вериги и благодарность товарищам за  доверие. Всё шло успешно, на определённый час был назначен решающий  телефонный разговор с высоким лицом в Академии Наук (не помнится, с кем именно), но Женя Мархинин на него не явился (!). Исчез, будто сквозь землю провалился. Где ни искали его – напрасно. Сгинул. Естественно, это провалило задумку заговорщиков раз и навсегда. Как потом появившегося  претендента ни выспрашивали, пытаясь понять мотивы его обескураживающего  поведения, ничего внятного добиться так и не смогли. «Предатель» блаженно улыбался и молчал. Было похоже (по крайней мере, так казалось его соратникам), что он где-то и с кем-то прогулял  свой звёздный час. Эх, Женя,Женя!

Однако дальнейшая его история показала, что основным способом добиваться  успеха и признания  в жизни он предпочитал не обязательный, хлопотливый  и обременительный труд  организации и осуществления научных исследований, а  пропаганду и рекламу. На этом пути он достиг исключительного успеха. Как свидетельствует Эдуард Эрлих,  «…он включён в Краткий биографический словарь географов и путешественников. Ни более, ни менее вошёл в число 300 самых знаменитых путешественников мира. Прямо между – Берингом, Магелланом и Миклухо-Маклаем.» ((http://world.lib.ru/e/erlih_e_n/institut.shtml).

Может быть, апофеозом его такого рода деятельности стала книжечка-брошюрка, составленная его супругой Ириной с таким посвящением: «Вулканологу, основателю биовулканологии, создателю нового  научного учения о биосфере как результате вулканической деятельности и саморазвития, философу, писателю и поэту…». Красочный буклетик снабжён изображениями самого Мархинина в романтических позах и в  объятиях со всемирными знаменитостями, а также  фотографиями красочных обложек 23-х  его научных и популярных книг. А в книжечке-посвящении среди бесчисленного множества дифирамбов в его адрес присутствует и такой: « _Пушкин кто? – Да это тот – Родственник Мархинина!»

Мы все (в том числе и автор этих строк!) принимали участие  в создании этого мифического, легендарного и совершенно нереального  образа,  потому что не то чтобы любили этого человека, а просто хорошо к нему относились и продолжаем так относиться доныне , ведь он действительно хороший человек,  и обижать его в его притязаниях не хочется. Но, Господи, что же может сотворить и с хорошим человеком  безмерное тщеславие!
А что касается его «нового научного учения о биосфере» и создания «нового научного направления биовулканологии», то по существу это пересказ на новый (вулканический) лад давно сформулированной гипотезы американских учёных Г.Юри иС.Миллера (1953). И уж совсем не хочется говорить о «философских»  и поэтических откровениях человека, у которого сам Пушкин лишь тем и знаменит, что ходит в родственниках у Мархинина.
Вот такая история  с продолжением приключилась однажы в достославнои Институте вулканологии.

Деятельность инициативной группы, несмотря на провал с Евгением Константиновичем, всё же имела и успех в том, что  К.К.Зеленов директором утверждён не был, и ему пришлось уйти из  Института.
Перед уходом  К.К.Зеленов успел лишь защитить докторскую и тем как бы подвёл  если не победительную, то и не пораженческую черту под своей административной деятельностью в сфере советской вулканологии. Его научное лицо не было потеряно и даже утвердилось в признании за ним заметной и достойной роли в области изучении подводных вулканов, где он справедливо и преуспел в своё время.

              А новым директором стал сотрудник Института физики земли АН СССР доктор наук Сергей Александрович Федотов, руководивший в тот момент Тихоокеанской сейсмической экспедицией (ТСЭ) того же института, базировавшейся в Петропавловске-Камчатском. Это было следствием борьбы вулканологов против Зеленова и их обращения за поддержкой к Г.С.Горшкову.  Последний рекомендовал им и Президиуму Академии Наук кандидатуру Федотова, теперь уже своего сослуживца по Институту физики земли и давнему знакомству по работе на Курильских островах.. Как показало время, результат оказался  подобным известной формуле: «за что боролись, на то и напоролись». В изложении самого  Федотова это акция предстаёт, однако, в несколько ином свете: «Вице-президент АН СССР академик А. П. Виноградов предложил С. А. Федотову возглавить ИВ. С. А. Федотов дал согласие с условием, что сохранятся возможности продолжения проводившихся детальных сейсмологических исследований» (http://www.pandia.ru/text/77/283/89743.php).

              Это условие Федотов реализовал, переименовав «Институт вулканологии» в «Институт вулканологии и сейсмологи» и влив в него Тихоокеанскую сейсмическую экспедицию. Ему также удалось  организовать издание академического журнала под названием «Вулканология и сейсмология». И вообще годы своего директорства до начала перестройки и деградации страны он назвал: «1971-1985 гг. - эти годы стали периодом наибольшего подъема ИВ» (там же). Надо признать, что если мерилом «подъёма»  считать лишь численность сотрудников Института, как это делает  Сергей Александрович, то утверждение это вполне справедливо.  Ведь при нём она достигла почти фантастических масштабов – «1985 г. - ИВ достиг своих наибольших размеров, численность его сотрудников превысила 690 человек» (Там же – Ю.М.), то есть почти удвоилось (плюс 75%!) сравнительно с 1970 годом  - 396 человек. 

              Новый директор был человеком  завидной работоспособности и проникающей силы. Но внешность его совсем не соответствовала этим качествам.  Рост несколько выше среднего, но казался скорее маленьким, чем большим. Неторопливый и осторожный в движениях. Лицо невыразительное, как бы застывшее в бесстрастности. Речь всегда спокойная, ровная, невозмутимая. Преисполненность собственной значимостью и безапелляционностью, казалось, никогда не покидала его. После  высказываний  собеседника или докладчика обычно комментировал высказанное и  давал оценку – последнее слово  должно было остаться за ним. Собственных идей в науке не генерировал, но заимствованные мог доводить до скрупулёзной завершённости. Будучи сейсмологом и став директором Института вулканологии, всегда старался доказать и всем и себе, что он также и вулканолог. И неплохо преуспел в этом, так как был несомненно человеком способным и старательным, но не более.. Понимая это, не выносил около себя людей ярких и талантливых. И не любил евреев, но нужных и полезных терпел. Был злопамятным и не прощал обиды.

              Замечательной чертой его личности, помимо организаторских талантов,  было активное и действенное русофильство, а в сфере гражданской – тоже весьма активная и действенная забота о сейсмостойком строительстве на Камчатке и результативная борьба с идеей строительства здесь атомных электростанций. Словом человек как человек, но с достоинствами и недостатками повышенного уровня – незауряден. Масштаб его личности вполне соответствовал уровню директора научного учреждения, но  его  душевные качества  препятствовали успешному проявлению организаторских талантов.
              Эти и последующие годы благодаря  особенностям  личности директора     были исполнены и радостями  и печалями разного толка. В одну главу их не втиснуть, поэтому подождём и посмотрим  на дальнейшие перипетии нашей с ним истории.

Следующая новая институтская личность в директорских кругах - М.М.Василевский. Это тоже фигура совершенно неординарная. Но  иного облика и сущности. В то время лет сорока, может быть, с небольшим, но уже несколько тучноват. Однако не от излишеств и дефицита движений, а, скорее, от врождённой предрасположенности, так как при этом был спортивен, мускулист, энергичен и основательно изнурял себя физическими нагрузками: гири, эспандеры, ещё какие-то снаряды и, конечно, лыжи в течение восьмимесячной камчатской зимы. И духом  живой,  самоуверенный, властный, беззастенчивый, насмешливый, остроумный, категоричный.
По специальности он не был вулканологом, но довольно успешно занимался геологией Камчатки и, в частности, вопросами рудообразования, что  приближало его к проблемам вулканизма. Будучи во ВСЕГЕИ, институте, курирующим геологов-производственников, он хорошо был знаком с условиями  полевой геологической работы. Всего  этого оказалось достаточно, чтобы пригласить его на освободившееся в Институте  вулканологии кресло замдиректора. К тому же докторов наук в то время в Институте было очень немного.

Своё появление в Институте Михаил Михайлович ознаменовал громким и   трагикомическим заявлением:
- Прошу всех хорошо запомнить, что когда я буду приглашать к себе на ковёр, из-под двери моего кабинета будет рекой хлестать  кровь провинившихся!
Для начала он организовал обязательные  отчёты сотрудников о проведённых ими полевых работах с предъявлением полевых дневников, карт, схем и образцов горных пород, чем привёл либеральную публику молодых специалистов, развращённых бесконтрольным самоуправством, в негодование. Но подчиняться  порядку их всё же заставил.

С Юрием он был знаком ещё с 1964 года, когда тот  доложил свои сообщения по  мало интересному Василевскому вопросу на Вулканологическом совещании, проведённом в Петропавловске. Михаил Михайлович уже после Юриного доклада в кулуарах  ехидно прошёлся по какому то тезису докладчика и они перекинулись хлёстскими колкостями,  впрочем, скорее юмористическими, чем ядовитыми. И в пору Михмихова замдиректорства отношения у них были вполне корректными и даже дружелюбными. Их довольно часто назначали экзаменаторами для сотрудников,  сдающих кандидатский минимум по специальности. На этом поприще они были довольно либеральны, но откровенного пренебрежения к предмету не терпели. Так, например, ими была дружно провалена одна из претенденток, не проявившая элементарных знаний и уважения к узаконенной процедуре. Урок пошёл ей на пользу:  Она и выучила предмет, и так вникла в суть геологических проблем, что в конце-концов защитила не только кандидатскую, но и докторскую диссертацию.

Считая М.М.Василевского одним из умнейших людей Института и безусловно самым  эрудированным геологом, Масуренков отдал ему на просмотр свою докторскую диссертацию: мнение его было интересно Юрию. Через два-три дня Михаил Михайлович буквально ворвался к нему в кабинет с выпученными глазами и совершенно восторженным отзывом, который он изложил очень эмоционально и в исключительно возвышенных словах и выражениях. Но с сожалением добавил, что в таком виде защищать работу не следует: не поймут и осудят. Через несколько дней написанный отзыв был уже причёсан до вполне стандартного  и пристойно положительного  уровня.
Почти сразу же по прибытии в Институт Михаил Михайлович обзавёлся своей лабораторией рудного профиля, где среди прочих занял место и один из самых толковых геологов Института и всей Камчатки Анатолий Иванович Байков, защитивший диссертацию под Юриным руководством. Жаль его – рано умер. А сам Михмих проработал в Институте ещё более пятнадцати лет, пока смерть тоже ни прервала его отношения с жизнью. Это произошло так.

Незадолго до этого печального события они встретились с Юрием на лыжне у подножия Авачинского вулкана. Юрий сделал остановку у кем-то разведённого и оставленного кострика, и через несколько минут к нему присоединился Михаил Михайлович.. Он был несколько необычен: ни тебе свежего анекдота, ни весёлых проклятий в адрес нечестивцев и бездельников, ни подтруниваний, а какая-то  тихая отрешённость и не то чтобы печаль, а отсутствие удовольствия на  лице. Юрий осторожно стал расспрашивать: что нового, как дела, семья и прочее, и вообще. А жил он, надо сказать, почти постоянно  один, жена, очаровательная, даже роскошная холёная женщина, лишь изредка навещала его холостяцкую квартиру, постоянно проживая в Питере. Сам он тоже для общения время от времени наезжал туда. А здешняя квартира его была неуютной, заваленной и захламлённой спортивными снарядами и атрибутами да пустыми бутылками от спиртного. Выпивка у Михмиха была одним из существенных способов украсить свою жизнь.

Усаживаясь рядом, сказал:
- Что-то, Юрий Петрович, последнее время как-то всё вокруг будто померкло. Ничто не радует, не возбуждает, не тонизирует. Работа осточертела, тлен всё это и серость. И даже выпивка не поднимает настроение. Раньше от одних приготовлений к ней уже становилось весело, а теперь  и стакан водки не приносит того, что так хочется вернуть. Вот и сейчас - лыжи, снег, солнце, а мне уж и домой охота. Но дома и того хуже.
 Как и до встречи, пошли дальше врозь: один бодро помчался к вулкану, размышляя о странном состоянии коллеги, другой вяло побрёл вслед. Через неделю или около того – сообщение в Институт из Питера: М.М.Василевский скоропостижно скончался в гостинице.
Ни Василевского, ни Байкова в Институтском мартирологе нет. Впрочем, Зеленова тоже.  «А был ли мальчик?»