Я не приснюсь тебе ночью

…и руки собирают эту желеобразную ядовито-зелёную массу. Они взмывают ввысь, а после опрокидывают всё на лицо. Как будто в экстазе, как будто в блестящей агонии. Всё растирается, загоняется под тонкий слой кожи, расплываясь жиром, кроваво-алым жиром…


Из глаз посыпались искры – не вода. Из них выдавливаются стоны – не изо рта. Целая армия мошек ползёт вверх вдоль уродливого стана, силясь занять все пустующие раны. Кровь находится под вторым слоем мышц.


Щёлканья не происходит – это одни дёсны целуют друг друга при глотании отходного дождя. Яблоко Адама на то и яблоко: приходит в активное движение, раскачивается на своей ветке в такт биению сердца и через мгновение делится на две половины. Свист невидимого ножа.


Синие руки. Белые пальцы. Чёрные ногти. И под ними тоже поднимается танец: под шершавым потолком, под испорченной, любимой кем-то, завесой клубится туман, отдельные овцы которого то расходятся, то снова сходятся, играют в «прятки» под выступающими косточками. Так всегда выглядела безмятежность.


Жир, ставший лавой, стекает по шее, ключицам и накрывает собою впалую грудь, пересчитывает рёбра и даёт свою безмолвную оценку дряблому животу. Отсутствие половых органов? Не беда – ценности в них никогда не было.


Язык не работает с остальными: превратившись в иссохший потускневший обрубок, он бултыхается в пасти только при общем движении тела. И ни звука. Ни писка.
Нет подъёма. Возможность поскользнуться на собственной грязно-жёлтой луже вперемешку с бурыми выделениями пугает.


Печень – отказ от почек. Почки – зияние бездны. Заметны углубления прям под самой грудиной, заметны эти ямы, которые хочется заполнить, напичкать бычками от сигарет, вечно живущими опарышами и слоем вкуснейшего яблочного джема.


И где были лопатки, проросли крылья. Кости вывернуты наизнанку и в своей первозданной красоте сияют под светом Неистового.


Одно только колыхание – механизм оживает.


Оживает, даже будучи мёртвым…