Анонс 4. Фрагмент романа Плюта

В КРАСНОДАРЕ.

В двухэтажном современном особняке дочери было просторно и красиво. Старику выделили отдельную комнату, удобную, уютную, с огромной плазменной панелью на дальней стене.
 Все было к его услугам: хочешь баню, хочешь сауну, хочешь массаж на дому! Но он не хотел ничего. 
Для его деятельной, непосидящей натуры это состояние было новым – ничего не хотеть.

До звона в голове доводили Василия Кондратовича наплывающие чередой по кругу нескончаемые думы. Назойливо жалили они голову старика, не давая покоя и сна, как кусучие осенние мухи, от которых у него не было никаких сил отмахнуться.
Он тяжело ворочался по всей своей широкой постели с ортопедическим матрасом, пытаясь наконец найти удобное положение для сна.

-Эх! Сейчас бы в железную койку - полуторку с панцирной сеткой, где после   
смены в шахтерском забое спалось, как младенцу, - с тоской вспоминал Василий Плюта, - и Варюша моя была б под рукой с покрывалом своих пушистых волос...

За последние дни городского безделья чего он только ни передумал. Как повезло прожить целых восемьдесят  шесть лет! Такую долгую, но в действительности, очень хрупкую и краткую человеческую жизнь, к  которой со всех сторон многократно и зримо подступала смерть! Что же все-таки так крепко держит человека на этой земле?

Он понял это теперь, когда не стало Ее, его половины. Только с Песней, простой и задушевной, мог сравнить сейчас Василий Кондратович свою Варюшу, свое чувство к ней.
- Не знаю, кому, но спасибо за то, что я не проскакал на лихом коне мимо своей Песни. Ее бы мне не заменили никакие земные блага, бо она всегда была тут, внутри, в душе, а не только перед глазами, - сентиментально тыча узловатым пальцем себе в грудь, повторял старик Плюта.

Он знал конкретно по своей судьбе, что его «Песня» всегда была сильнее смерти. Она незримо держала его и в годы войны, и в Шахтах, не давала упасть, даже не будучи рядом.
- Да, она держала нас обоих, пока не пришел Край, - просто и спокойно заключил свои одинокие раздумья Василий Кондратович.

Непривычный и постоянный шум большого города за стенами дома создавал у старика иллюзию пребывания в дороге, иллюзию путешествия в вагоне скорого поезда, который несется до конечной станции без остановок.
 Казалось, путешествуй себе в кайф! Справься со своей бедой, казачюга! Тебе ли не найти в себе сил? Отдохни, наконец, от нескончаемых сельских забот, порадуйся внукам и правнукам!

- Ан, нет!
Правда, дети и внуки жили отдельно и в доме своих родителей бывали  редко.
Всем им вместе взятым и каждому по отдельности было очень некогда.
Словно какие-то невидимые силы непрестанно подгоняли их, ставили перед ними новые и новые задачи, не позволяли замедлиться.

Они все время куда-то спешили, опаздывали. Отвечали на телефонные звонки и звонили сами. Отправлялись на какие-то важные мероприятия.  Кого-то встречали, провожали. Часто уезжали сами. Без них приходили нанятые люди, делали уборку, привозили продукты, косили газоны.

 Старик в этой их жизни ничего не понимал, но она ему не нравилась.
Неразлучным другом Василия Кондратовича, особенно в отсутствие хозяев, стал домашний любимец, пес по кличке Кнопик.

КНОПИК.
 
По собачьим меркам, Кнопик  был ровесником Василия Кондратовича, поэтому «старики» сразу прониклись взаимным доверием друг ко другу.
Свою драгоценную косточку пес теперь приносил на второй этаж и прятал в куток под кровать старика, вызывая этим его искреннее умиление.
Кнопик был маленьким, белоснежным псом, с постоянно поднятым, как у райской птицы, пушистым хвостом. Он по-хозяйски деловито мигрировал по дому, цокая коготочками по паркету, зорко наблюдая за порядком.
 Через приоткрытую дверь веранды выбегал он из дома в сад и целенаправленно, как белый мяч, проносился по периметру двора, непрерывным заливистым лаем уничтожая  невидимое зло за забором.
Это была постоянная часть его внешней собачьей службы.

Длинная шелковистая шерстка на спинке и хвосте Кнопика трепетала от малейшего его движения или ветерка.
 Но самыми выдающимися в его внешности были глаза! Они могли бы украсить даже человеческое лицо: крупные, ярко шоколадного цвета, чувственные, как два лучика электрического света.
Глазки Кнопика выпуклые, темные, блестящие на точеной белой мордочке смотрели в самую душу человека. Эти невыразимо трогательные глаза были полной альтернативой человеческой речи.
 От соприкосновения с бескорыстной собачьей преданностью и любовью Василия Кондратовича невольно тянуло на исповедь. Где еще теперь найдешь столь терпеливого, не ограниченного временем и делами дружка?
 
Пес внимательно, не мигая, вслушивался в рассуждения старика, в интонацию его голоса, особо волновался, когда хрипловато рвалась из раненой стариковской души тоскливая казачья песня.
Пение доводило Кнопика до экстаза: он покачивал головкой, повизгивал, подвывая, и вилял хвостом.
 А в знак особой любви и сочувствия пес, пластаясь по полу или по  траве, ползал вокруг собеседника, скулил, переворачивался на спинку, поднимал кверху свои белые лапки, и глазки его кричали:
 «Не переживай! Я твой!»      

- Ты в этом доме, брат, самый настоящий человек! - говорил старик, гладя Кнопика по хрупкой стариковской спинке своей  большой, жилистой рукой.
Василий Кондратович физически ощущал, как живое тепло от этого тщедушного существа струится сначала по руке, потом по плечу, в самое сердце...