Зависть

Не так моль и червь снедают дерево и шерсть,
как горячка зависти снедает кости завистников и отравляет здравие души их.
Св. Иоанн Златоуст

Утреннее летнее солнце косыми лучами, деликатно, исподволь заглядывало в окно. Солнечные зайчики вразбежку уселись на стенах: кот, звуком старого холодильника, урчал в ногах.  Воскресная тишина улицы, без суетного шмыганья колес под окнами,  умиротворяла дом.

Лиза, проснувшись в чужой квартире и  обводя глазами комнату, уже которое утро отмечала, что ей здесь нравится не только засыпать, но просыпаться. Сладко потянувшись, подумала о крепком, сваренном в турке кофе, о сильных, бодрящих струях воды в душе, о вольготном безделье до самого вечера…Она вспомнила о сегодняшнем вечере, и ее радужное настроение скуксилось, смялось и уползло пестрой змейкой: в щели паркета или под плинтус.

Не хотелось ей приближения  этого вечера, потому что  он принесет расставание с домом, где ей было хорошо и уютно.

В общем-то, она сама предложила Юле здесь поселиться: чтобы ухаживать за котом, цветами, домом. Вся семья разъехалась: кто в командировку, кто в лагерь, кто в отпуск. Заботиться о хозяйстве подруги было не сложно, а пожить в большой, уютной, наполненной книгами, картинами и семейными мелочами квартире -  приятно.
Ее собственное жилище дышало одиночеством и скукой, часто было неприбранным, уютом хозяйку не радовало, а захламленные углы беззастенчиво выдавали  наплевательское отношение к себе и своему личному пространству.

И вовсе не потому, что Елизавета была непутевой хозяйкой. Как раз заботиться о близких женщина могла и любила. Но их  не было – с мужем развелась, сын жил отдельно, любовник был проходящим, как товарняк, гремящий на стыках рельсов.
Душ и кофе все же отчасти вернули Лизе хорошее настроение, но оскомина от ожидания вечера осела привкусом незрелой хурмы. Этот терпкий вкус свободы, собственно, почти весь месяц ощущался, пока она жила в Юлиной квартире.

На третьем глотке горячего, сладкого кофе, упершись взглядом в страницу женского журнала, Лиза неожиданно для себя негромко по слогам  вслух произнесла:
-Не-на-ви-жу!

И тут же, испугавшись своих слов,  быстро прикрыла рот ладонью.
Она обвела глазами кухню, прислушалась, будто удостоверяясь, что ее никто не слышит. Саркастически ухмыльнулась - то ли своей глупости, то ли трусости. В квартире никого не было, никто и  никогда не услышал бы ее слов, не узнал бы ее тайных мыслей. От ощущения полной свободы, от понимания, что ей не суждено быть уличенной в открытой неприязни, Лизу так и подмывало проорать на весь этот прекрасный и гостеприимный дом свои сокровенные, темные чувства -  все то, что ее томило, терзало, не давало сполна насладиться этим беззаботным месяцем.

Уже без наслаждения, торопливо допивая кофе, она решила пройтись по комнатам, переключить внимание. Взгляд останавливался то на безделушке, привезенной хозяевами из путешествия, то на пианино, отливающем шоколадным лаком, то на белом пушистом покрывале супружеской кровати… Все здесь казалось ей уместным, все давало понять, что дом любим и его обитатели живут в ладу.

От этой мысли Елизавете стало так тошно, так тоскливо и одиноко, что она постаралась быстрее отогнать ее.  На глаза попалась рамочка с Талисманом Благополучия, вышитым золотистым шелком по красному полю. Лиза взяла ее в руки, вспомнила, по какому случаю дарила ее подруге, как старательно  разыскивала  именно этот талисман. Ей было приятно, что ее символический подарок не запрятан, не передарен, а стоит уже несколько лет на рабочем столе. Елизавета, с улыбкой повертела в руках рамочку.

И в этот момент самым неожиданным образом схлестнулись в душе два непримиримых чувства, два несовместимых потока: гиблая, зловонная, тайная зависть и удивительная привязанность к хозяйке дома, к своей подруге.

Лиза уже потянула руку, чтобы вернуть рамочку на место и, будто не владея собой, со всего размаха яростно шандарахнула подарок об пол. Что за черт так внезапно и стремительно выскочил из табакерки ее души?!
-Хрясь! Дзынь!
Раздался треск деревяшек и звон стекла! Кот с перепугу шмыгнул под кресло, спасаясь от разлетевшихся деревянных реек, стекла, мелкой звонкой  капелью рассыпавшегося мозаикой по полу и бликовавшего солнечными лучами.

-Ненавижу, - сквозь зубы процедила Лиза. – Ненавижу тебя, - сказала громче и прислушалась к своему голосу. Он показался ей незнакомым, но выбранная тональность понравилась. В груди что-то клокотало -  сильное, дерзкое, ретивое. Оно билось в подреберье, царапало горло, рвалось наружу, на свободу.

-Ненавижу! – закричала Лиза, - Всех вас ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Она кричала, выкрикивала все, что приходило в голову, все накипевшее, все, что не смела сама себе произнести и даже до конца помыслить.  В своем остервенелом гневе она была безобразна, как загнанная лошадь: шея вздулась налитыми кровью венами, глаза бешено вытаращились,  лицо по-старушечьи скукожилось, щеки, шея, грудь покрылись пунцовыми пятнами, костяшки маленьких, злобно сжатых кулачков побелели.

 Выплеснув, исторгнув из себя, выблевав в словах всю накопленную злобу на подругу, на ее семью, на дом, Елизавета, опустошенная и уставшая, тяжело упала в кресло и в отчаянии разрыдалась.

Она плакала от обиды за себя и свою несостоявшуюся жизнь, плакала от стыда за свою ненависть к ничего не подозревавшей Юльке, плакала о том, что одним - все, а другим - кукиш с маслом; плакала, что сегодня ей придется засыпать в своей хмурой берложке и наутро пить суррогатный растворимый кофе из кружки. 

Лиза плакала так по-детски искренне и так по-взрослому одиноко, что кот, прятавшийся от шума и стекол под креслом, не выдержал и, осторожно ступая между осколков мягкими, белыми лапками, подошел и промурлыкал ей свое доброе, ласковое слово. Елизавета, утерев слезы подолом майки, благодарно взяла его на руки, уложила на колени и стала гладить, приговаривая:
-Спасибо тебе, ты один меня понимаешь, потому что, как и я -  беспородный, тоже этим домом пригретый, накормленный, обласканный…
Кот урчал – то ли соглашался, то ли противоречил, то ли… да, собственно и не важно.

Гладя кота, Лиза успокаивалась, мысли выстраивались в цепочку: удивление, разочарование, смятение, стыд… Она смотрела на разлетевшиеся по паркету осколки, на сломанные рейки, на победоносно уцелевшую картонку -  с золотым по алому шелковым символом благополучия.
-Вот, понимаешь,  - кот, - какое дело: я ее люблю, и я ее ненавижу! А, может, даже и не люблю, но тянусь к ней, хочу быть рядом, хочу дружить, болтать обо всем на свете, хочу в этом доме бывать,  -  шмыгая носом, рассказывала Лиза коту. И злюсь, сильно злюсь. Тебе одному скажу, почему я на нее так злюсь, просто ненавижу ее всей душой.

-Ненавижу – потому что завидую! Сначала думала, что мое подражание ей идет от так называемой «белой зависти», что это желание двигаться вперед, расти, тянуться вверх. А пкогда поняла, что не все Юлькино мне по душе, не все подходит, уже  привыкла говорить ее словечками, читать ее книжки, соглашаться с ее мыслями, сверяться с ее мнением…

Она подумала о том, как глупо и нелепо сейчас выглядит: сидит с Юлькиным котом на коленях, перед грудой стекляшек  порушенного подарка и доверяет бессловесному животному  все свое сокровенное, постыдное, жалкое. Вот это и есть, наверное, подлинное одиночество…

-Я тебе, котяра, больше скажу! Она мне недавно красивую  брендовую  кофточку из Франции привезла. Видно, от души выбирала – и размер точь-в-точь, и цвет мой, и фасон отличный. Как мне обновка понравилась! Я ее сразу и надела. С удовольствием носила,  радовалась. А в один момент как нашло на меня,  придумала, что Юля из жалости мне дорогие подарки привозит!  Так я со злости эту кофточку сначала залила тушью, а потом загаживала всем подряд – кетчупом, соевым соусом, красным вином, подсолнечным маслом, зеленкой… чтобы она никогда не отстиралась, и никто уже не смог ее носить. Я глупо отомстила! Но кому? За что?

-Тогда я и поняла, как сильно я Юльке завидую и как отчаянно ее ненавижу, - Лиза это сказала так горько, что кот в ответ мурлыкнул грустно и сострадательно.
Они долго еще сидели в кресле, прижавшись друг к другу. Животное бескорыстно отдавало свое звериное тепло, чтобы оттаяло, согрелось человеческое сердце, замороженное самоуничижением и завистью.   Тепло, спокойно было женщине рядом с котярой – он мурлыкал ей просто так, только потому, что она человек, что рядом сидит, не гонит. С хозяйским животным Лизе не надо было стремиться выглядеть лучше самой себя, правильнее, образованнее. Коту все равно: что ты носишь, что читаешь, где ставишь ударение в слове «звонит».

 Лиза, утопая в мягком кресле, согреваясь добрым, толстым домашним питомцем, стала вспоминать, как они с Юлькой познакомились. Вспомнились их задушевные ночные посиделки с вином и яблоками или с водочкой и сальцем, вспомнилось сокровенное, очень личное, что было ими переговорено и передумано, вспоминались общие дела и замыслы. За последние годы это было, пожалуй, лучшее время, наполненное доверием и близостью, размышлениями и открытиями. 

Она, как кино, пересмотрела историю их дружбы -  и не нашла, за что зацепиться, чтобы  Юльку так сильно возненавидеть. Разве только за то, что она в Лизину жизнь вошла и так долго, ясно и дружелюбно существовала. За то, что Юлька была сама собой, жила, как умела и как хотела, что у нее была большая семья, вечная суета, а Лиза стала просто тенью подруги, безуспешно стремящейся стать похожей на нее, стремившаяся быть в её орбите.

Наверное, если личные центробежные силы не уравновешены центростремительными, это может породить зависти и ненависть, когда теряешь авторство своей жизни, незаметно передавая свою волю, желания, ответственность  в чужие руки. Идешь тенью след в след -  перед тобой надежная спина проводника, которому ясен путь, не страшны преграды и кажется, что ты   за каменной стеной. Но выходит, что жизнь твоя не в твоих  руках и бредешь ты, ведомый чужими интересами и потребностями. Злость от знания своего места и своей роли рождается тайная, низменная, рабская, порочно зачатая от зависти к чужой свободе. А на поверхности -  иллюзорная, картонная фантазия  про настоящую дружбу.

Убирая дом к возвращению хозяйки, Лиза уныло топталась по следам мыслей о себе самой, о том, что стала «тенью», о дружбе, о том, как неожиданно и страстно вырвались наружу ее истинные чувства к Юле.

-Оставаться и дальше тенью постыдно,  - рассуждала Елизавета, но и лишать себя  подруги я не в силах. Мне  интересно с ней, наша дружба - это для меня питательная среда. Но и дальше привязываться так, чтобы потом умирать от ненависти, тоже страшно. Эмоции могут неожиданно прорваться, и я опозорюсь навеки. Как найти золотую середину?

День перешагнул во вторую половину. Солнце оставляло на стене желтушные квадраты оконных просветов.   Вытянулся по проспекту автомобильный хвост дачников, возвращавшихся после выходных. Еще много времени оставалось до ночи, но природа уже настраивалась на завершение этого необычного дня. Такого же, как все предыдущие и последующие неповторимые дни жизни.

- Юлькин самолет уже через час пойдет на посадку, - глянув на часы, отметила Лиза.
Она отправилась в магазин за сметаной и молоком, напекла блинов, зная, что Юлька любит блинчики, но делать их не умеет. Полила цветы. Оглядела  дом -  чисто, светло и уютно пахнет ванилью.

Звонок домофона взорвал идиллию.
-Ну, вот и конец, - произнесла Елизавета.
В дверь весело протискивалась Юля, с грудой сумок и пакетов.
-Привет! Как же я соскучилась по дому, по всем, по тебе, Лизок!  - размахивая руками и втягивая блинный дух, шумела Юлька.
Побросав вещи, она кинулась обнимать подругу, крепко стискивая ее и приговаривая:
-Как соскучилась! Как хорошо дома -  просто праздник!
-Кот жив и здоров, цветы растут, дом в порядке, - нарочито бодро отрапортовала подруга.
-Да я и не сомневалась! Ты - моя надёга и опора! - уверенно глядя в глаза Елизавете,  ласково проговорила  Юлька и расцеловала ее в обе щеки.
-Я блинчиков тебе сварганила, - смущаясь, сказала Лиза.
-Отлично, спасибо! Нас в самолете дрянью, как всегда, кормили -  блинчики очень кстати. Но  сначала – примерка! Я тебе такое красивое платье привезла, будто для тебя сшили! Ткань – батик ручной работы. И палантин к нему! И украшения!
Юлька весело и настойчиво потащила подругу в спальню.

Они долго крутились перед зеркалом, по очереди примеряя наряды, Лиза попутно добродушно сплетничала  об общих знакомых, Юля -  рассказывала о долгой поездке. Потом пили чай с блинами, опять болтали, планировали совместные выходные, завтрашний поход в баню…

…поход в баню, совместные выходные, веселая женская болтовня так и не состоялись   ни на этой неделе, ни на следующей, ни через год…

Елизавета больше никогда у подруги не появилась. На звонки не отвечала, с общими друзьями знаться перестала. Отвернулась, ушла, бросила. Начала иной этап жизни.  Открыла другую страницу в соцсети, стала мало-помалу обзаводиться новыми знакомыми. Вместо фотографии, разместила картинку с золотой рыбкой в короне.

Юля не поняла, почему Лиза пропала, почему отказалась от общения, разрубила такую, казалось бы, верную, искреннюю дружбу. Сколько она ни пыталась разгадать этот ребус, ничего не выходило.

Много раз порывалась написать, узнать, разобраться. Хотела даже извиниться, но не нашла, за что. Тосковала Юля сильно по подруге, скучала по душевному теплообмену.
Со временем  жизнь завихрилась: новые проекты, интересные  люди, творческие замыслы, дети, семья…Глянет порой на алую картонку  с шелковым символом, кольнет где-то под ложечкой…

…но Бог с тобой, Золотая рыбка! Будь свободна и счастлива, да не забудь  и собственное сокровенное желание исполнить – не растрать себя понапрасну.

А номер бывшей подруги так и остался в телефонной книге. Зачем?