Суть человека - память, а жизни - Любовь

            



              Совесть – судья памяти, а любовь вершит жизнь.




 Отложены дела. Похороны. Собрались близкие  люди.
Всех объединила горечь утраты и желание проститься, проводить покойного в последний путь.

 Рядом с кладбищем пролегает автомагистраль. Постоянное движение. Шелестят шинами по асфальту легковушки, громыхают порожние кузова самосвалов, глухо поскрипывают просевшими рессорами груженые фуры. Изредка в размеренный гул врывается нарастающий вой сирены. Звуки сирены оглушают и затихают. Чаще "скорая", но и погоня  дорожной полиции за халявой тоже не редкость.
 Рыжая, в меру растрёпанная грудастая дивчина в короткой джинсовой юбке настырно голосует, вертляво прохаживаясь по обочине. Кажется нагнись она ещё чуток и чем-то похвастает.  Юбка медленно ползёт  вслед за махающей рукой - тянется, тянется вверх и... останавливается. Рука опускается, девушка выпрямляется, юбка скользит вниз – возвращается, чего не скажешь о двух живущих самостоятельной жизнью «футбольных мячах» настойчиво рвущихся из тесной  и очень короткой майки с огромным вырезом. Не будь хозяйкой положения левая рука,  крепко прижавшая шалящие шары, то грудь давно бы резвилась на свободе, обвиснув и похлопывая в такт шагов  по выпуклому, округлому животику.
 Стягивающие шнурки майки  ослаблены так, что создают лишь иллюзию некой одежды на женских отцветающих прелестях, ещё не побитых, но уже знакомых с молью времени. Броское, с резным узором, кажущееся несуразно большим  золотое колечко пирсинга пупка  озорными зайчиками отражает  лучики полуденного солнышка.
Гипнотизирующий пирсинг, да парочка ослабленных тонких верёвочек прикрывающих грудь, вот и вся скрытность выставленных напоказ женских соблазнов.

 Летний полдень жжёт. Солнце в зените. У могилы кто хотел все высказались. Наступил момент когда гроб  опустят в свежевырытую яму.

  Жрица "шоссейной любви" устала махать рукой и отступила на  пару шагов с обочины, прислонилась спиной к молодой берёзке. Долго согнутая спина нашла опору и выпрямилась, по телу прошлась приятной волной ломота. Взмах руками  и в теле бодрость, а грудь на свободе. Неспешно заправляя под шнурки майки немалых размеров женские прелести, девица как бы на трассу не смотрит, но сама внимательно отслеживает поравнявшийся с ней серебристый «мерин-кабриолет». На гладко выбритом лице толстячка пассажира, давно перешагнувшего пенсионный возраст, застыла белоснежная голливудская улыбка в десять тысяч иль больше европейских рубликов  – награда девице за якобы случайный конфуз. Мерседес промчался мимо и скрылся за поворотом.  Шоссе опустело. Проводив взглядом кабриолет со стариком, как рыбак смотрит на сорвавшуюся с крючка рыбёшку,  промелькнувшую в воздухе и скрывшуюся в глубине вод, а досада дорисовывает до гигантских размеров ускользнувшую удачу.
 Лебёдушка автотрасс тяжко вздохнула, зачем-то нахмурила брови, после ухмыльнулась и рассеянно огляделась.
 Красная клеёнчатая сумка с расстегнутой молнией лежала в шаге от берёзки, из неё аппетитно выглядывало  горлышко минералки. Девчушка достала бутылку, медленно стала откручивать  пробку шипящую выходящим газом. Сделала пару глотков и засунула бутылку назад в сумку. Теплая минералка не доставила удовольствия, но жажду сбила. В животе заурчало, организм взбунтовался. Пузырьки углекислого газа  это такие твари, которые сводят живот с ума, заставляют  содержимое кишечника с быстротой спринтера выходить на финишную дистанцию в прямой кишке.  Живот прямо-таки взорвался разнообразными трелями. Череду спазмов сменили  приступы острой  боли.  Девушка ринулась за деревья, подальше от дороги в лес, забыв о сумке и обо всем, ведомая лишь одним желанием.

  В это время гроб опустили в могилу. Жена и сын усопшего собрались бросить на крышку гроба по горстке земли, как прямо к яме со стороны шоссе под треск сухих веток вылетело пышущее жаром пота и ароматом едких тропических духов женское молодое тело с обнажённой огромной грудью и задранной кверху юбкой. Девушке, ослепшей после яркого солнца могилу и стоявших рядом людей  заслоняли кусты росшие в тени деревьев и наполовину засохшая, старая, без макушки, одинокая ель. Девица, обегая ёлку, споткнулась. Упала на свежий песок насыпи. Раздалась характерная для поноса кавалькада звуков и стон облегчения. Хлюпающая масса, минуя призрачную преграду стрингов, плюхнулась на крышку гроба.  Крик жены усопшего разорвал тишину и замер на высокой ноте. Женщина распростерлась неподвижно на земле. Тело упало на спину, руки раскинулись. Голова слегка завалилась набок. Шляпка с чёрной вуалью откатилась на пару шагов. Из полураскрытого рта вывалился кончик языка, на подбородок протекла слюна, тёмно-красная помада размазалась по сухой испещренной морщинками бледной щеке. Глаза остекленели,  устремив взор в небо.
 Оказавшаяся в центре внимания проститутка впала в оцепенение и тупо полулежала на влажном песке насыпи. Стоявший рядом с упавшей матерью сын обезумел. Молодой человек лет двадцати пяти схватил лежащую на земле лопату и с размаху ударил растерянную жрицу любви. Раздался глухой чавкающий звук. Лопата перерубила почти треть шеи и воткнулась в кучу вырытой земли, качнулась и... упала. Округу огласил и затих нечленораздельный двойной вопль: рычащий яростью громкий мужской и тихий женский хрип. Кровь скопилась лужицей на краю могилы и потекла вниз  на крышку гроба, на  фекалии.  В конвульсиях тело проститутки сползло с кучи земли и рухнуло в могильную яму, а следом за ним медленно поползла лопата и остановилась балансируя на краю могилы. Ноги у парня подкосились, и он упал рядом с матерью. Лопата вздрогнула и свалилась в могилу. Раздался глухой шмякающийся удар. Скрипела старая ель и гудело вдалеке шоссе.
   
 Пришедшие на похороны люди очнулись. Раздались растерянные голоса переходящие в истеричные крики и плач. Одни бросились к юноше и его матери, а другие к могиле доставать девушку. Кровь смешалась с фекалиями  и став вонючей бурой жижей растеклась с крышки на стенки гроба. Искривлённый судорогой рот убитой проститутки был забит песком, фекалиями и почерневшей кровью, в открытых стеклянных глазах застыл ужас.


               

                ***

               
 
  Раздался сильный хлопок, открытое окно захлопнулось и Сергей Николаевич проснулся.  Он почувствовал привкус крови во рту, разжал стиснутые зубы и сплюнул на ковёр, который вчера долго пылесосил. Сергей Николаевич проснулся, но был ещё во власти впечатлений сна. В безумстве повторяющихся сновидений, в которых наблюдаешь свои похороны.
Сны,  ставшие ночным проклятием, после смерти милого "зайчонка" – жены  Зои, второй год пугают по ночам - перемешивали  реальность и сон в фантасмагории.
Сын давно вырос, женился и уехал. Одиночество и слабость вместе с присущими старости болезнями, вот удел старика.
 Повторяющиеся ночные кошмары сделали жизнь Сергея Николаевича невыносимой, и он стал подумывать о самоубийстве.
Мысли мотыльком кружат в памяти: «Жизнь, это  начальный  путь души. Память, это кладезь приобретённых знаний и  пережитых чувств, там  живут созданные образы людей и оценки произошедших событий, лишившись которых  исчезает твоё Я, твоя жизнь».
  В памяти оживает жена, согревают  воспоминания о былых семейных радостях, детстве и юности сына. Свет гордости пробежал тёплым лучиком по закоулкам памяти о сыне.  Нынче бизнесмен в близкой сердцу стране.  Даже столичные  чиновники  обращаются к сыну с большим почтением и по имени отчеству.  Увлажняются глаза, стряхнув слезинку,  вспоминаются  ласкающие душу события, когда сын и жена были рядом. «Убить себя, это унести с собой часть светлой памяти о жене, о многом из прожитой жизни, что хотелось бы передать ещё совсем маленьким внучатам. Убить себя, это сознательно уничтожить память, а это сродни воровству того, что уже принадлежит малюсеньким людям: внуку и внучке». Самоубийство позорно изгоняется из мыслей. Новая  волна размышлений разносится по всем закоулкам старческого сознания. Вечный вопрос: как жить?
«Помнить или забыть? Даровано ли право на желанные поступки и кем? Свобода выбора и что определяет необходимость делать выбор, как вечное сомнение в душе. Страдание и наслаждение, как отличить одно от другого. Может ли страдание быть благом? Если  да, то в чём? Где его мера? Кто судья? Память — сокровенное  богатство личности, где ответы находит совесть. Нет избавления от страданий, ведь страдания, это обратная сторона наслаждений. Бог дарует нам жизнь, а мы в меру своего разумения ищем и находим пути к Богу и друг к другу. Память хранит Любовь. Если нет Любви к себе, а есть желание самоубийства, это значит убить Любовь к близким людям, и неважно к живым или к уже мёртвым. Отказаться от жизни, чтобы предать любимых забвению? Нет, надо жить, чтобы помнить и любить. Нужно не просто жить, а передать Любовь близким тебе людям. Поделиться с ними своим познанием  жизни , ведь  Любовь творит и одухотворяет жизнь, а память бережно хранит Любовь». Сергей Николаевич  на какое-то время замирает – пронеслась бурным потоком череда размышлений,  скользит любовь в прожитой жизни, отгоняет мысли подальше от ночных кошмаров, делает нелепыми нынешние сомнения -  наступает очередной день победившей жизни.

   Сергей Николаевич открывает окно. Глядит на своё причудливое отражение и улыбается, ведь в кривизне оконного стекла создаётся искажённое отображение реальности. Так и в памяти каждый в меру своего умения и знания  интерпретирует многообразие чувств и событий, всю прожитую жизнь. Сергей Николаевич надевает очки. Как можно дальше, почти теряя равновесие, высовывается в окно, щурит подслеповатые глаза, пытается разглядеть, что творится во дворе. Поворачивает голову в разные стороны,  гримасничает и бубнит себе под нос, как мантру одну и ту же фразу: «Все мы приходим, чтобы уйти, а пришедшие помнят наши дела и нас в них. Мне нужно помнить, помнить всё...»
   Шамкая, почти беззубым ртом, Сергей Николаевич  начинает вспоминать, что нужно сделать сегодня  и что предстоит  завтра. Магнитофон времён горбостройки загудел, перемотал кассету — щёлкнул, и из динамика с треском и шипением понеслась озорная мелодия.  За рутиной дел ночной кошмар утратил яркость впечатления, уступая одноклеточному юмору в шуточной песенке-пародии на Сердючку — уже давно взрослого мужика, зарабатывающего себе на жизнь эстрадным эпатажем   бестолковой  украинской бабы. Через несколько минут Сергей Николаевич, уже мурлычет себе под нос: «вот и сходила, пописала, заодно и покакала….»

  Возрастной склероз уничтожает прежде то, что было сегодня и вчера, оставляя размытым и приукрашенным далёкое прошлое, но это слабое утешение для одинокого  старика.




   Рига.2014г


    (А)