Варшавский Коммерсант

   Одет он неряшливо: пальто распахнуто, засаленная поддевка прихвачена на одну пуговицу, из-под нее выпирают борта толстого клетчатого пиджака, под пиджаком видна суконная телогрейка, далее - жилет, под ним - красная рубашка, на шее - цветастый платок, на голове сплющенная кепочка.Прозвище Варшавский Коммерсант пристало к нему оттого, что он часто призывает в свидетели время, "когда он в Варшаве занимался коммерцией". Была ли Варшава и все, что любил вспоминать Коммерсант, трудно сказать. Ни внешностью, ни характером он не был похож на коммерсанта. Он был прост и бесхитростен. При желании, ничего не стоило выудить у него последний грош, надо было только дать слово, что долг будет возвращен с процентами. Его, что называется, надували, а он говорил: "Ах, люди, люди! Неужели они за душой бога не имеют?"

   Во всякое время дня его можно увидеть в городском саду среди доминошников. Сам он никогда не играет, но так славно умеет комментировать игру, мгновенно подсчитывать очки, своевременно отпустить незлую шутку или припомнить забавный случай, что без него игра никак не идет.

Варшавский Коммерсант внимательно следит, как распоряжается игральными камнями нечаянно забредший в круг пенсионеров молодой человек. Тут случилась "рыба", и Коммерсант сразу сказал, по сколько очков осталось в каждой из играющих сторон. Но молодой человек оставил без внимания названные цифры и принялся подсчитывать сам.

   - Вы напрасно пересчитывает после меня, - говорит Коммерсант. - Вы-таки напрасно теряете время. В счете я никогда не ошибаюсь. Да-да. Когда я занимался коммерцией /он сел на любимого конька/, мне не было равных в счете. Бывало, Иосиф Кжеба, - а он, надобно вам знать, имел в Варшаве мильенный магазин, - обращается ко мне: "Скажи-ка, голубчик, сколько будет - двести сорок восемь, помноженное на сто сорок семь?" Я ему тут же: "Тридцать шесть тысяч четыреста пятьдесят шесть". А с ним господа важные, смотрят на меня, удивляются.

   Доминошники перестают спорить по поводу "рыбы", слушают. Коммерсант, кстати, просит одолжить ему сигарету. К нему протягиваются руки, он берет из каждой пачки по сигарете, одну прикуривает, остальные прячет во внутренний карман пальто. С наслаждением пускает струю дыма и продолжает:
   - Да что там арифметический счет. В нем всякий мальчишка преуспеть может. Я, бывало, такие профинтруленции проделывал, что закачаешься! - Коммерсант целует кончики пальцев, сложенные гузкой. Никто не догадывается, что означает "профинтруленции": слово вырвалось у рассказчика само собой, только что родившееся в его голове. Да уж так ли важно значение слова? Главное, оно соответствует моменту. И он с удовольствием повторяет его.
   
   - Да, я такие профинтруленции показывал! Положиим, во время скачек на ипподроме за мной неотступно следовала толпа любителей поиграть в тотализатор. Мог ли я назвать лошадь, которая придет первой? Помилуйте, я не бог. Но я объявлял три номера, один из которых брал финиш, и я не разу не ошибся. Мне предлагали большие деньги, чтобы я называл номера определеннм лицам. Но я отказывался: за деньги никто не скажет правильно, за деньги всегда лгут. Сам Иосиф Кжеба доверял мне крупные торговые операции, и притом, заметьте, никакой бухгалтерии. Все - вот тут! - Бывший коммерсант согнутым указательным пальцем стучит себе в висок. - Однажды после удачной сделки в Риге, - тогда Латвия была буржуазной, - я вез Кжебе четыреста тысяч злотых. В Шяуляе жил мой младший брат, я решил заехать к нему. Мы расстались с ним давно, когда он был студентом, - его арестовали за участие в антиправительственных волнениях, а я, от греха подальше, уехал в Варшаву - с тех пор мы не виделись. Но вот мы встретились, сели за стол, выпили водочки и стали говорить. Говорили всю ночь, точнее будет сказать, говорил мой брат Яша, а я слушал. Он говорил про организацию, про товарищей, готовых умереть за народное дело. Но товарищам трудно, у них нет оружия. А потом Яша сказал: "Ты, конечно, можешь ехать в Варшаву, чтобы продолжить карьеру. Но запомни, брат, настанет день, когда каждый должен будет ответить перед людьми и совестью за все, что им сделано".

   Вы, конечно, понимаете, что без саквояжа со злотыми я не мог вернуться в Варшаву. И я не вернулся. И больше не видел Иосифа Кжебу, этого короля от коммерции. А организация, с которой дружил Яша, купила-таки ружья и однажды наделала шуму в Риге. Я говорил Яше: "Дорогой брат, тебе не сносить головы. Правительства не любят, когда у них под окнами стрелят". А он смеялся, встряхивая кудрявой головой.
   Потом Яши не стало.
   Коммерсант подергивает плечами, достает из внутреннего кармана пальто помятую сигарету, прикуривает у соседа, пускает струи дыма и смотрит вдаль, словно видет там нечто, что заставляет всегда вскинутые брови его принимать естественный вид.

   - Я мог бы иметь не один мильен, - говорит Коммерсант, и в глазах его появляется столько ребяческого блеска, что поверить в его миллионы никак невозможно. А он горестно вздыхает:

   - Я часто думаю: за что-таки погибал мой брат Яша? - и вопрошающе смотрит на всех.