Девочка в окошке

   Было тихое утро в начале июня. Я шел улочкой, свободной от транспорта, и под ногами мягко шуршал облетевший цвет акаций, перемешанный с тополиным пухом. Улочка была тихой, безлюдной, зеленой. По обеим сторонам тянулись старые домики. Одноэтажные, они вросли в землю; окна небольшие, темные, подоконники почти касаются тротуаров. И вдруг в одном из этих низких окошек я увидел девочку лет пяти. Она стояла на подоконнике  и в открытую форточку смотрела на улицу. Ее темно-карие почти черные глаза были грустными. Я невольно замедлил шаг, а она обратилась ко мне:
   - Дяденька, сколько время?
   Я подошел к окошку, достал карманные часы; она, печальная, наблюдала за мной.
   - Половина девятого, - скзал я.
   Девочка некоторое время раздумывала, лоб ее хмурился от напряжения.
   - А девять часов скоро? - спросила она.
   - Скоро. Еще полчасика - и будет девять.
   - А полчасика - это много? - В темно-карих глазах заблестели слезы. - В девять часов придет с дежурства мама. Я жду, жду... Мне так скучно... - закончила она, уже явно всхлипывая.

   Мне стало жаль девочку, которая бог весть с какого времени стоит на подоконнике и ждет маму.Я попытался утешить ее, хотя бы на время отвлечь от грустных мыслей.
   - Полчасика это немного, ну просто капелька.
   - Бабушка тоже говорит, что часик - немного. Она всякий раз наказывает мне:  "Будь умнийей, не плачь. Через часик придет мама. Это недолго: чик -  и пролетел часик". И уходит на работу.
   
   "Вероятно, бабушка работет с восьми, и до прихода мымы девочка стоит на подоконнике, и этот промежуток времени от восьми до девяти кажется ей вечностью, заполненной тоской по маме". И будто в подтверждение моих мыслей девочка сказала:
   - Бабушка даже не знает, какой он длинный, часик. Он длиннее, чем целый день и целая ночь. Я жду, жду... а прошла только половина времни...
   - А как зовут тебя?
   - Наточка.
   - Наверное, Наталья? - хотел я уточнить полное имя.
    - Нет, Наточка, - повторила она привычное.
   - Так ты не скучай, Наточка, - сказал я, - посмотри, сколько вокруг деревьев: кудрявые, нарядные. Ты разговаривай с ними, рассказывай о себе, маме, бабушке, и твой часик пролетит незаметно.
   Грустное лицо девочки тронула улыбка.
   - Как же я буду разговаривать с ниами, ведь они - деревья?!
   - А ты попробуй, - настаивал я.- Вот я пойду, а ты заговори с ними, и они ответят, расскажут что-нибудь о себе. Ну, до свидания, Наточка, я должен идти, мне нельзя опаздывать - срочное дело, - оправдывался я. Последний раз глянул я на девочку в окошке. Она улыбалась, а глаза ее по-прежнему были грустными.

   "Нет, - подумал я, - никто, кроме мамы, не избавит ее от грусти. Ни тысячи серьезных и срочных дел, происходящих вокруг, ни все наши работы вместе взятые. В девять придет с работы мама, девочка встретит ее у порога, прижмется лицом к ней, мама проведет по волосам девочки ладошкой, поцелует мокрые от слез глаза, и улетучатся все горести и печали. И девочка почувствует себя счастливой".