Свидание

Продолжение второй части дилогии (Иванов/Иванов. Второе пришествие). Предыдущая глава, пожалуйста, здесь: http://www.proza.ru/2014/10/22/131


- Вот ответь мне сейчас, дуралей, по-трезвому, - совестил меня невидимый „голос“, - какого чёрта ты тогда в драку полез? Дурь в башке взыграла? Затмение? Или просто раззудись плечо по пьяной лавочке? Интересно просто.
- Тта-та-а... ты-ы-и... сса-а... - попытался сформулировать я свою мысль, леденея от страха. Внятному ответу мешала оглушительная зубовная дробь. Челюсти отбивали затейливый ритм, будто подкованные туфли - чечётку на дубовом полу. Впрочем, Иванову не было нужды разбирать эту акустическую кашу. Он, как прежде, понял без слов, что бессвязная мешанина должна была означать буквально следующее:
- Так ты сам же! Сам же ты! Ты ж как тогда попёр! Я, мол, твой хозяин, твоё всё, твой бог и царь, твой захватчик и рабовладелец. А нам, значит, землянам - и не пикни! Обидно мне стало, понимаешь! Прости, Иванов, бес попутал. Но я ведь защищался, честно, только защищался! Ты ж сам! Ты ж, ты...
Запас слов давно иссяк, но ответа я так и не дождался. Иванов словно наслаждался моей беспомощностью. Я сжался в комочек и приготовился к самому худшему. Трезвый я не очень чтобы храбрый. Совсем, скажем, не храбрый. Да и ещё... Если уж вселенское зло восстаёт даже из могилы, то это может означать только одно: оно, вселенское зло, уготовило могилу тебе самому. И не простую, а обязательно „с выкрутасами“. А как иначе?
Мясник на подобном фоне показался мне доброй нянечкой, смешливой пампушкой тётей Клавой в костюме Кощея на утреннике в детском саду.
В ужасе я крутил головой по сторонам, пытаясь определить, откуда следует ждать нападения.  Чёрная тень в капюшоне погрозила мне из дальнего угла ржавой косой-литовкой в сухоньком кулачке. Мышцы внизу живота вдруг перестали подчиняться нервной системе и готовы были опозорить меня перед лицом всего человечества. Но от „всемирного потопа“ человечество спас вовремя прорезавшийся - без тени угрозы - голос Иванова.
- Ну и фантазия у тебя, братец, - хохотнул голос.- Приглядись повнимательнее, может, там ещё чёрт с рогами тебе язык показывает?
 Я не очень понимал юмор в тот момент. Я взглянул. Никого.
- Ты где, Иванов? - пытаясь выиграть время, поинтересовался я.
Хотя, подумал я с тоской, в каком бы месте он сейчас ни сидел, убежать от него мне всё равно не удастся. Куда сбежишь из-за решёток и колючей проволоки?
- Брось! - философски изрёк голос, - это как раз вопрос решаемый. А вот от себя, парень, точно не сбежишь.
- Ты во мне, что ли?! - застудило мне сердце безумной догадкой. - Врёшь, Иванов! Ну скажи, что ты врёшь!
- Ха! - развенчал мои надежды голос. - А ты ждал, что я сюда полуистлевший труп из могилы приволоку? Ты дурной, да? Как ты себе это представляешь? Покойничек пришёл навестить своего убийцу на киче? В глазоньки его бесстыжие посмотреть с укоризною - прилежно ли раскаивается грешная душа. Так, что ли?! В моей власти управлять живым телом, которое само ходит. Само - топ, топ ножкой, топ-топ, само, понимаешь? Ау-у! Ты, видимо, сказок про зомби начитался, мальчик мой?
- А з-зачем? - всё ещё с опаской спросил я, не обращая внимания на его явный сарказм.
- Ч-чудак ч-человек! - в тон мне ответил Иванов. - Ты ж сам только что сказал. Бежать тебе надо. Бежать, дурашка! Так я за тобой. Мы, парень, своих в беде не бросаем.
Мне немного полегчало. Дрожь, по крайней мере, чуть отпустила. Зубы унялись и заняли своё привычное положение.
- Да и не договорил я тогда, помнишь? - как ни в чём не бывало резюмировал Иванов, - а не в моих правилах обрывать интересный диспут на полуслове. Тем более, если уважаемый оппонент, - тут что-то невидимое щёлкнуло меня по носу и тихонько хихикнуло, - поддался заблуждению, вследствие чего впал в полную несознанку.
- Ну? - меня по-прежнему одолевали сомнения.
- Нет, ты неисправим! Не „ну“, а наливай уже! - та же невидимая рука наградила меня подзатыльником. - За встречу, святое дело.
- Сам ты дебил! - огрызнулся я, вмиг осмелев. - Где я тебе на зоне выпивку раздобуду?
- Пошарь под кроватью у Мясника. - Голос зазвучал деловитыми нотками: - в углу где-то половица отходит - подними. Там, под ней, должно быть.
- Ага! Ищи баранов в другом ауле, - заартачился я. -  У Мясника! Хочешь мне смертный приговор подписать? У меня „восьмерик“, Иванов, а не „вышка“. Хочешь, чтоб я с тоб... э-э-э... с Ванькой, в смысле, рядышком червей кормил?!
- Не мороси, паникёр. Лезь давай. К утру нас здесь уже не будет. Сейчас только постарайся не шуметь, лады?
Нас. Он сказал - нас. Это-то меня и подкупило. Я полез под нары Мясника.
- Э-эх, щас гульнём! - радости Иванова не было предела.
Если бы он был не во мне самом, я наверняка бы увидел, как заблестели его масленые глазёнки. А так - тысячью восторженных смайликов озарилось пространство внутри моей черепной коробки.
- Знал бы ты, сколько ждал я этого момента! Друг ты мой дорогой! Сто миллионов лет, наверное, по-вашему. Или все пятьсот…
- Не понял! - моя рука замерла над алюминиевой кружкой.
Кое-что я всё-таки соображал. Не совсем мозги отшибло вспышкой, ознаменовавшей вторжение в мою башку инопланетного разума. Если прошли миллионы земных лет - это могло означать только одно. Иванов возвращался в свой мир, где время течёт медленнее. Много медленнее. В миллиарды раз медленнее! Как ему удалось впрыгнуть обратно - по сути, в далёкое прошлое? Ведь на Земле - уж в этом я был уверен на все двести двадцать процентов - прошло на самом деле всего полгода. Он сам тогда, на кухне, с пеной у рта доказывал, что такое невозможно, как невозможно, говорят, войти в одну реку дважды.
- Да уж, старичок, задал ты мне задачку. - Иванов, казалось, ничуть не смутился явной нестыковкой в собственной теории. -  На две годовых зарплаты, между прочим, мой новый вояж потянул... Да ты пей, пей, чего застыл столбом? Мы ж теперь с тобой как сиамские близнецы. Один выпил, а по кайфу обоим. Гы-ы… И экономия зато, прикинь, а? Здорово я придумал?
- Ага, по кайфу! А икота? Икать, получается, теперь я буду? Тоже за двоих? Спасибо, чувак, удружил!
- Не парься ты! Мы там у себя тоже, знаешь, не лаптем щи хлебаем. Кумекаем кой-чего. Программу подправили. Защиту почистили, блокировку твоего сознания также порядком ограничили. Всё чики-чики, по высшему разряду. Так что я теперь, братан, больше партнёр твой, чем „наездник“. Икать не будем, не дрейфь.
- И на том спасибо... Братан. - Буркнул я, всё равно не слишком-то довольный.
„Ограничили“ - совсем не то же самое, знаете ли, что „отменили“. А это означает, что турист, коли взбрендит ему над моим несчастным телом поиздеваться, запросто может мозги мне таки отключить.
- Всё будет окей, братишка, не куксись, - успокоил меня Иванов. - Я ж только для пользы дела, обещаю. Или ты как, неужто своим умом собираешься из-за „колючки“ свалить? Ты, кстати, чего опять сиднем сидишь? Примёрз? Пей уже давно! Насухую такие дела не решаются.
Я пошарил ладонью по матрасу, пытаясь нащупать кружку с налитым в неё спиртом из нычки Мясника.
«Чёрт, темень - глаз коли!» Синий ночник над входом перегорел ещё неделю назад, но никто из сидельцев не спешил напоминать охране о необходимости замены. Само собой, в камере не видно ни зги. Даже грязно-белые простыни едва различались в кромешной тьме.
- Ай, да что ты там возишься! - Иванову явно не терпелось.
Рука моя вдруг сама по себе дёрнулась вправо, уверенно схватила кружку за ручку и вылила содержимое мне в рот. Причём рот, тоже сам, услужливо распахнулся навстречу потоку обжигающей жидкости. Только зубы брякнули о металл. Мне осталось лишь сделать глоток.
- Ой! - виновато хихикнуло в голове, - извини. Ты закусывай, закусывай! Сам понимаешь, соскучился я. Миллиард лет, почитай. Не шутка…
Мне пришлось снести молча этакое наглое использование моего тела в собственных корыстных целях. Мысленно пообещав себе в ближайшем же будущем „поднять восстание“ и поставить узурпатора на место, я подавил вспышку раздражения и просто спросил:
- Кстати, да! Ты обещал объяснить, как это тебе удалось?
- Что? - прикинулся дурачком Иванов.
- Хорош ваньку валять, Иванов! -  фраза в нашей ситуации явно звучала двусмысленно, но у меня не было охоты об этом задумываться. К чему подбирать слова, если Иванов и без слов меня отлично понимает. - Я хочу знать, как это ты вдруг снова в наше время попал? Не ты ли мне „втирал“ что-то там про бешеное вращение, смену наших эпох за вашу миллисекунду…
 - Ну, говорил, - перебил меня Иванов, - и что с того? Я и сейчас это повторю.
- Но тогда как…
- Заткнись!
Всё во мне закипело от негодования, однако я повиновался. Я пока не придумал методов противодействия этому потустороннему хаму.
- Заткнись и слушай. Невозможно ни в чью башку впихнуть все знания разом. Мозгу надо привыкать к информации постепенно, иначе он её просто отвергнет. А то и вовсе с катушек съедет. Тебе охота в психушку, парень? Вот, то-то... Знания должны оседать тоненькими слоями, шаг за шагом, строиться этаж за этажом. При этом последующие, более совершенные знания, зачастую нивелируют предыдущие, простые и схематичные. Тебе ведь в школе сразу тройные интегралы по сферической поверхности не предлагали решать? Наоборот ведь, сперва говорили, что десять на четыре не делится. Ты же верил?
Я кивнул.
- Вот, верил. А потом узнал, что делится всё-таки, но с остатком. А затем и вовсе всё на место встало, когда вы дроби прошли.
Я снова согласно кивнул.
- Или, - голос поддал жару, - возьмём деление на ноль. Люди с первого класса и до пенсии верят, что это великое табу. Нельзя делить на ноль и всё тут - любого спроси. Не каждый ведь до математического анализа добирается, чтоб понять как ноль с бесконечностью связан. Так и умирают в невежестве. Как же, многие знания - многие печали! Так у вас, кажется, говорят?
- Любишь ты, Иванов, мозг ерундой всякой грузить. Ты мне давай сразу „жилые этажи“ строй, а не захламляй подвалы мусором. Я же не первоклашка! Дело говори, ага? Чего я ещё не знаю в твоей „метафизике“? Время что, вспять умеет поворачивать? Так получается?
- Дурень! Это я так, только начал твоё образование. Ты, если разобраться, даже хуже первоклашки. Чистый лист! Наливай лучше, не спи.
Я выпил. Вернее, мы вдвоём выпили. Как ни крути, выходит так. Не знаю, сколько ещё нашему с Ивановым тандему существовать суждено, но до той поры, пока „квартирант“ из моей „хаты“ не съедет, видать, и пить нам с ним „на брудершафт“, и жрать в одно горло, и спать „валетиком“. Угораздило же!
В голове довольно крякнуло.
«Подумать только! - усмехнулся я про себя. - Много ли человеку для счастья надо. Алкаши, видать, во всей вселенной одинаковы. Помани халявной выпивкой - все преграды на пути сметут. Миллиард лет для пьяницы не крюк».
- Дурак ты. - Бархотка его голоса словно огладила меня изнутри с ног до головы. Иванов блаженствовал. - Ладно уж, слушай...
Если бы представить Иванова маленьким человечком в моей голове, то сейчас он наверняка взобрался с ногами на мягкий диван, развалился, широко раскинув руки, и вперил блаженный взгляд в „потолок“.
- Слушай... Время, конечно, вспять поворачивать не умеет. Оно движется только вперёд. Но, как и всякое движение, время это вектор, а вектор, брат…
- Вектор? - опередил я мысль Иванова. - Значит, все-таки имеет направление и, значит, может поворачивать назад? Теоретически?
- Дурашка! - Иванов не злился. Алкоголь действовал на него умиротворяюще. - Как по-твоему такой „кульбит“ возможен? Ты родился, умер, - да? - а потом вдруг восстал из гроба и, как будто перемотав обратно киноленту, помолодел и в конце концов вернулся в материнское чрево?
- А что, у нас как раз кино такое было. - Я вспомнил своё первое свидания с Юлькой на „местах для поцелуев“ в уютном кинозале. Правду сказать, зашло у нас тогда далеко за „поцелуи“ (благо, в зале мы были почти одни), поэтому содержание фильма я едва ли передам достаточно подробно.
- Нет, старичок. Говоря образно, время это узкая железнодорожная колея, на которой не развернуться. А у локомотива нет задней передачи. Поезд может ехать только вперёд. В будущее. Но... - Иванов сделал паузу, словно ожидая моего прозрения, однако я молчал. - Но только самих железнодорожных путей может быть великое множество. Усёк? У каждого свой путь вперёд, в своё будущее, понимаешь?
Я отрицательно покрутил головой.
- Не тряси меня так! - возопил Иванов. - А то у меня морская болезнь начнётся. А страдать, между прочим, тебе.
 «Сволочь!»
- От сволочи слышу!.. Так вот. Представь, ну, допустим, Москву. От неё во все города идут дороги. Ты едешь в Питер, в своё будущее, а Мясник, допустим, в Ростов - в своё. Вы, каждый, едете вперёд, только вперёд, исправно наматываете километры, но в то же время отдаляетесь друг от друга, поскольку едете в разных направлениях. - Иванов снова выдержал мучительную паузу, наслаждаясь моим нетерпением. - Видишь ли, старичок, со временем та же самая хреновина. Если вдруг, с этого самого момента, вы с Мясником начнёте жить в разных направлениях, то через тридцать лет сможете навестить друг друга в детском саду. Понимаешь?
- Нет.
 Я действительно, не понимал. То есть, сама „арифметика“ понятна элементарно. Я продолжу жить „вперёд“, но как бы в Пашкино „назад“. И, значит, если я как-то вскочу в его „поезд“ через тридцать лет, то для меня это будет аккурат к пенсии, а ему... да, примерно от горшка два вершка. Это я представить ещё мог. Не укладывалось в голове другое. Через те же самые тридцать лет седой дряхлый Мясник, прыгнувший из своего поезда в мой, будет снимать с горшка уже меня, сопливого карапуза. Да к тому же с чего вдруг наше время должно пойти в разные стороны?!    
В мозгах скрежетало, дымилось и жутко воняло палёным.
- Фу, фу, фу! - замахал воображаемый человечек воображаемыми ручонками на воображаемом диване, пытаясь разогнать воображаемый смрад в моей голове. - Ты опять не с того боку подходишь! А главное, забываешь свои обязанности.
На этот раз в моей руке сама собой оказалась уже бутылка. Ничуть не церемонясь, вклинилась узким горлышком между губами. Кружка, как промежуточное звено, явно показалась Иванову лишней.
- Задержи дыхание, - заботливо предостерёг голос, - а теперь хлебушком, хлебушком... молодчинка… Ага, готов слушать?
Я готов был задушить. Что за вмешательство в мои „внутренние дела“?!
Но, прежде всего, я не знал как это сделать. И только во вторую очередь - не наоборот! - я всё же надеялся рано или поздно начать использовать Иванова в своих целях. Поэтому экзекуцию пришлось отложить до лучших времён.
- Давай зайдём иначе, - примирительно сказал Иванов.
Он, конечно, читал мои мысли, но вида старался не подавать. Стало быть до поры до времени решил не раздражать меня по пустякам. Бутылка-то не распита даже наполовину, а кто ещё кроме меня ему нальёт! Пьяницы, ежели дело касается выпивки, очень даже расчётливы и скрупулёзны, вы не думайте.
- Заходи, - согласился я.
Злость успела улетучиться. Наверное, градусы зацепили и меня.
- Вот скажи, тебя не удивляло, что давно обнаруженные землянами НЛО никак не идут с вами на контакт?
- Удивляло, конечно, - без раздумий откликнулся я, словно размышлял над этим вопросом дни напролёт. - Не понятно: если тарелки с добром прилетели, то почему не спешат этим добром с нами делиться. А если, наоборот, захватчики, то отчего боевые действия не начинают? Играют, гады, как кошка с мышкой, нервы мотают. Чего ждут?!
- А если я скажу, что они сами боятся, ты мне поверишь? Очень, скажу, боятся.
- С чего бы? - опешил я. - Я думаю, с их-то техникой они нас как клопов на стене раздавят и не заметят.
- Чудак! Они не вас боятся. Они за вас боятся. А уже через это и за себя опасаются.
- Чего-то ты, Иванов, опять не туда загнул. Давай, „распрямляй“.
- Легко. Только ты за спинку держись на всякий случай, чтоб с кровати не хряпнуться.
- Да не напрягай ты, Иванов! Пуганые мы.
- Ну хорошо, герой, слушай. Бывает же так, а? Тебя в ранней юности оторвало от дома, закрутило, замотало, бросило в чужие края... Бывает?
- Бывает, ну…
- И ты всю жизнь скитаешься. Живёшь с мечтой вернуться, обнять отца, поцеловать мать, сестрёнок, братишек, припасть к родному порогу…
- Индийское кино прям какое-то! Щас зарыдаю!
 Надо ли говорить, что я тут же снова был назван дебилом и получил предложение заткнуться.
- И вот, наконец, мечта сбылась. Ты мчишься как на крыльях к своим, а тебя никто не узнаёт. За чужака держат, сторонятся, опасаются...
- Ну вот, говорю же, точно индий...
От удара в солнечное сплетение я согнулся пополам, чуть не откусив приличный шмат кожи с  собственной коленки. В попытках восстановить сбитое дыхание, конечно же, первым делом вспомнил о Мяснике. Замер. Нет, вроде никакого движения на его постели. Спит как младенец.
- Слушаем дальше? - голосок Иванова звучал смиренно и невинно, будто у ангелочка.
Моё натужное сипение он истолковал как согласие.
- Не признают, представляешь, блудного сына ни отец, ни родная мамочка. Вот и прикинь. Представь, что из этой тарелки на тебя сейчас собственный сын... Ну хорошо, не сын - праправнук пялится. Вот ты, скажи, стал бы ты на его месте в своего родного прадеда из бластера стрелять?
- Кто-кто там в тарелке?! - у меня пересохло во рту. Дыхание остановилось вовсе.
- Кто, кто! - дурашливо передразнил Иванов. - Конь в пальто! Говорю же, - повысил он голос, - это ваши тарелки! Ваши! Собственные! Земные! Из будущего! - Он, будто гвозди, вбивал мне в мозжечок каждое слово. - Вы их, может, лет через тридцать... или через пятьдесят, через сто - на Венеру запустите.
- Не гони! - наконец выдохнул я воздух вместе с накопившимся возмущением. - Теперь-то точно брехня! C чего я должен этой ахинее верить? 
И, после глубокого вдоха, добил его „насмерть“:
- И почему именно на Венеру? А?
- Ну ты подумай, а! Не верит он! - Иванов и не помышлял сдавать позиции. - А о чем мы в первый раз с тобой говорили - уже забыл? А астрономию, школьный курс, тоже?
Признаться, из всех вменяемых людей я не припомню ни одного, кто хоть раз открывал бы в школе учебник астрономии. Специалистов нигде не было, предмет вёл кто попало, и, по негласному уговору, считался он, прямо скажем, необязательным. Но давешний разговор на кухне я, разумеется, помнил в деталях, не так уж я и пьян тогда был. Поэтому тут же блеснул своей идеальной памятью:
- Не бреши! О том, что мы в твоём заднем проходе, я помню превосходно.
- И всего-то? - теперь уже Иванов оставил без внимания мою иронию.
- И что мы на электронах катаемся - тоже помню. И что время быстрее идёт, когда быстро крутишься - вот! - Я был готов показать Иванову язык, но вовремя спохватился.
- Так-так-так, - притормозил меня Иванов, - с этого места давай подробнее.
- А чего там подробнее-то? Крутимся и крутимся…
- Ясно всё с тобой, - вздохнул Иванов, - астрономия тоже мимо тебя прошла. Помнишь, мы говорили, что скорость течения времени от быстроты вращения вокруг Солнца зависит?
 Я кивнул:
- А как же! Я же только что тебе...
- А от чего направление времени зависит, - бесцеремонно оборвал меня Иванов, - неужели теперь не догадываешься? После всех моих намёков, ну?
Я напряг серое вещество изо всех сил. В голове забулькало. Казалось, пар от закипевших мозгов со свистом вырывается через уши наружу. Вот-вот превратит и без того душную камеру в русскую баню.
- Ннууу, не знаю... от направления вращения? - наугад брякнул я.
- Аллилуйя! - Если бы мог, Иванов бы меня расцеловал. Хотя, правду сказать, нечто такое я на своих щеках и ощутил.
- Ты молодец! Я горжусь тобой, мой мальчик!
Как, наверное, нетрудно догадаться, мы тут же „обмыли“ мой успех. И, лишь только очередная порция согрела желудок, Иванов возобновил урок:
- Конечно! От чего же ещё ему зависеть, старичок! Коль всё - всё! - в этом мире вокруг чего-нибудь да крутится. И вокруг себя самих даже вертятся. Кто знает, может, жизнь без вращения вообще невозможна! Может, это и есть настоящий секрет жизни! Может...
- Ладно, угомонись. - Срезал я его на полуслове. Я, каюсь, тоже иногда бываю не вполне деликатен. - Опять тебя в философию понесло? - Я поёрзал на матрасе, устраиваясь поудобнее и в то же время потихоньку переваривая услышанное. Собрался немного с мыслями и лишь после этого снова бросился в бой: - Так что, говоришь, там наша Венера?
- А ваша Венера, мой друг, - жаль, ты не помнишь - как раз крутится в обратную сторону.
- Брось! Быть не может! Уж это точно нет! Все планеты образовались из одного общего „облака“, из гигантского диска вокруг солнца. И что, одна вдруг взбрыкнула?! - я постарался изобразить движением ног взбрыкнувшую упрямицу. -  Это как если бы одна лошадка с карусели вдруг побежала навстречу остальным.
- А никто и не говорит, что она бежит навстречу. - Иванов не захотел похвалить мой сценический талант. -  Она просто вокруг своей оси крутится не как все планеты. В другую сторону. Представь себе, восход Солнца ты там встречал бы на западе. Конечно, если бы Венера и по орбите крутилась в обратном направлении, время на ней шло бы ровнёхонько наоборот. А так всё-таки немного под углом.
- Под углом? Офигеть! - Я, признаться, действительно чуть не сверзился со своего второго яруса. Индийскому кино до такого драматического „загиба“ точно как до Венеры раком. „Назад“ я ещё представляю. Но куда это „под углом“? Не в Питер, не в Ростов - во Владивосток, что ли? Этакая „дорожная карта“ едва ли помещалась в моем сознании. Ясно было пока одно: венерианское время от нашего всё равно каким-то образом убегает. На всякий случай я переспросил:
- Значит они, бедненькие, колонисты венерианские, вернулись в прошлое? И теперь не знают, что делать?
- Ну да. Сами-то они быстренько смекнули, в чём дело. А как объяснить это вам, своим предкам? Вы-то пока ни сном ни духом! Тех, кто их в полёт отправит, ещё, может быть, даже из роддома не принесли. А вдруг вы попытку сближения неправильно истолкуете? Вдруг в драку? А они не только не имеют морального права в своих дедушек и бабушек стрелять. Они к тому же не знают, каково это для их собственного будущего обернётся. Ведь только в фильмах про машину времени всё просто. А как наяву оно бывает? Никому ж не ведомо. Вот и маются, сердешные, выжидают. Неизвестно ещё, кто кому больше нервы испытывает, кому из вас труднее.
Рука моя потянулась к бутылке. Пагубная страсть Иванова, впрочем, была тут абсолютно ни при чём. Хотя и возражений с его стороны, сами понимаете, не последовало.
Помолчали. Говорить пока не хотелось. Мысли в голове гонялись друг за другом, будто мартышки в клетке, и никак не могли угомониться.
«Враньё? Новый сон? Или бред?»
Нет, во сне я бы точно не задавался этими вопросами. Во сне всё происходящее всегда принимается за чистую монету. Тогда как?
В прошлый раз, на кухне, я мог ещё сомневаться в реальности пришельца, но сейчас! Сейчас одно из двух: либо турист существует на самом деле, либо я сошёл с ума.
- Вот видишь! - Иванов во мне звучал жёстко и неумолимо. - Что я говорил! Я только начал, а у тебя уже кукушка сдохла. Ку-ку, парень! Держись! Сгребай мозги в кучу. Рано тебе, парень, в дурку. Хотя, если ты предпочитаешь такой способ побега из тюрьмы, то флаг тебе в руки, дорогой. Давай тогда я тебе ещё расскажу вдогонку, как миллиарды лет на метановой комете в микробе вмороженном катался?
- Ха! Давай, трави. - Я, наконец, улыбнулся, вообразив эту картинку. В космосе пылит хвостом ледяная комета, а на ней Иванов, стуча зубами от холода, пытается поговорить по душам с полудохлыми микробом. Мимо то и дело, раз, примерно, в миллион лет пролетает Земля, но Иванову туда ещё рано. Понимаете? „Поляна“ ведь пока не накрыта!
- Сильно ж тебе выпить приспичило, гляжу, алконавт ты недоделанный.
- Так и знал! - наигранно возмутился Иванов. - Никакой от тебя благодарности. С микробом! По душам! Скажи ещё, я бактерию домогался, склонял к сожительству! Я, между прочим, в анабиозе был. В отключке, понял! И от Земли, между прочим, далеко! Дурень! Вот сейчас обратно улечу - будешь знать! Так и останешься в тюряге клопов кормить.
- Ну-ну, - хохотнул я снова, - ты меня на понт-то не бери, Иванов. Сиамский ты мой братишка. Улетишь ты отсюда не раньше, чем программа тебе позволит. Знаю я. Отгуляешь весь отпуск по прейскуранту.
Иванов хмыкнул:
- Вот и славненько. Ожил, родимый. А я уж грешным делом струхнул, не тронешься ли разумом…
- Не дождёшься! А, кстати, почему какая-то комета? Я было решил, что тебя сначала на Венеру и впендюрили, миллиарды витков назад мотать.
- Э-эх… Да хотели сначала, хотели. Потом, слава богу, опомнились. Просканировали ещё разок вашу галактику - нашли лошадку порезвее. На Венере я бы точно протух. Она ведь ковыляет как старая кляча, нога за ногу. Там уже не миллиардом - триллионами лет попахивает. К тому же горяченная - какой там, к дьяволу, анабиоз! Сущий ад.
- Да-а, бедолага. Это же надо! Да у нас ни один схимник на себя этакую „епитимью“ не рискнул бы взвалить. Миллиард лет одиночества - кому сказать! Вот бы Маркес обзавидовался…
- Вот, понял теперь, как я за тебя переживал? Понял?! Цени!
- Ценю, ценю, - осклабился я. И протянул руку за бутылкой.
Если я правильно уловил намёк, то Иванов сейчас жаждал именно такой оценки.
- Как?! Как не осталось?! - вскричал Иванов через секунду, не дожидаясь, пока я сообщу ему трагическую весть словами. И, чего за ним прежде не водилось, добавил пару фраз нецензурно. Видимо, внезапное окончание приятного застолья огорчило его до глубины души. На время Иванов забыл о необходимости притворяться и ломать комедию. Мы оба знали, что он хозяйничает в моих мыслях, словно в собственном погребе, и лишь до поры до времени соблюдали видимость диалога двух культурных людей. И вот пора пришла. Нагрянула, можно сказать.
- Так, не осталось, - подтвердил я вслух, на всякий случай ещё раз, более тщательно, побултыхав стекляшкой у себя над ухом, - слышишь?
- А под половицей?! - досадливые нотки в голосе Иванова напомнили мне того папашу из анекдота, что в напряжённых поисках перепрятанной женой бутылки отказал сыну в изготовлении деревянной лопатки. Щазз, мол, всё брошу и буду делать тебе лопатку!
- И под половицей, - сообщил я, отряхивая ладони от пыли.
- Та-ак... - в голове заскрежетало, но, по всей видимости, не по моей уже вине. - Буди Мясника! Срочно!
- Сдурел? Он же меня у...
Мои слова повисли в воздухе. Было слишком поздно. Правый кулак с хрустом вонзался в челюсть Мясника.



Следующая глава - „Побег“ !  http://www.proza.ru/2014/11/28/199