С думой о тебе. 6

      В конце рабочей недели, в середине которой состоялся развод с Толиком, по дороге домой, Ольга купила в овощной палатке виноград и арбуз, хотела ехать к бабушке, но пошёл дождь, она решила зайти домой за зонтиком, ещё надо было взять плащ и сапоги-чулки. – Толян пока на работе, – подумала она, – успею за час, не встречусь с ним.
Минут через десять Оля открыла дверь своей трёхкомнатной квартиры ключом и сразу пошла в кладовую за сумкой и сапожками. Пока искала, до слуха донеслись голоса из дальней комнаты финского дома с высокими потолками и длинным коридором, по которому можно детям на велосипеде кататься. Услышала детский голос:
– Мам, там дядя Толик пришёл? Слышишь? Я пойду, не буду больше суп есть… Он мне велик починить обещал.
– Костя, сколько раз тебе говорить, зови его папа Толя. Усёк?
– Усёк, – ответил мальчик и побежал в коридор. Увидев Ольгу, он удивлённо спросил. – Тётя, а ты кто?
– А ты кто такой кудрявый? В гости пришёл?
– Нет, я здесь живу с мамой.

        Вышла его мама в голубом стёганом капроновом халатике Ольги.
– Галя? – удивилась Ольга. – Ловко, однако, крановщицы ориентируются в экстремальных обстоятельствах.
Оля заметила в углу свою новую сумку с картошкой, рядом с ней покрытые пылью коричневые лакированные сапоги–чулки.

– Быстро ты подцепила окуня на крючок! А мои личные вещи кто тебе позволил взять?
– Ой, подумаешь, халат! – замахала руками Галка. Заметив, что Оля смотрит на свои сапожки, схватила их и стала вытирать носками. – Щас помою, это дорогая вещь. У меня таких не было, а у тебя тут две пары. Что ж, детей-то у тебя нет, деньги на себя только тратишь, шикуешь. А у меня ребёнок, мужа нет, квартиры нет. А Толик любит детей, к моему привязался…
– Мне теперь тебя на содержание взять? А на Толяна алименты платить?

– А ты зачем пришла-то? За вещами? Вот, бери, – протянула сапоги Галка.
– Зачем? Ну, ты даёшь! Это моя квартира, ты не в курсе? – Оля бросила грязные сапоги на пол. – Неужели ты думаешь, что я надену после тебя эти сапоги и халат? У меня, в отличие от некоторых, есть чувство гордости и брезгливости. Тебе ничего, что спишь в чужой постели с чужим мужем, ходишь в чужих вещах? – возмущалась Ольга. – Как ты так оперативно здесь оказалась?
– Подруга твоя подсказала. Если б не её новый мачо – ветеринар, не я, а она бы щас в постели твоей кувыркалась. Я вовремя подоспела.
– Не ври! Не может со мной так Нина…
– Смогла уже, утрись. Только хрен ей, а не Толю! И тебе назад его не отдам.

– С ума сойти… Не боись, не возьму этот переходящий вымпел. Владей. Только скажи ему, чтобы освободил двухкомнатную. Вот в этой изолированной однушке пусть живёт, за квартиру он вообще не платит. Пусть спасибо моему отцу скажет. Скоро дом снесут, получит отдельную квартиру в новой пятиэтажке.
– Ага, а чего это – в однушку? Толик сказал, что квартира его.

– Милая, ты не слышишь? Я и моя сестра тут пешком под стол ходили. Эту квартиру мой отец получил от железной дороги, где 40 лет уже трудится. И не для того, чтобы здесь бывший зять хозяйничал, а свои дети родной дом стороной обходили…
Ольга нервничала, ничего не взяв, даже зонта, она вышла за дверь.

 Мальчик вышел за ней на крыльцо и позвал:
– Тётя, ты свой арбуз забыла.
Арбуз он положил на край крыльца, тот покатился вниз и разбился. Оля обернулась и сказала:
– Вся жизнь моя, как черепки разбитого арбуза.
Костя взял кусок красного арбуза, сел на ступеньку и стал с жадностью его есть…

     Ольга ехала в электричке, смотрела в окно на мелькающие посадки берёз, клёнов, рябин, на неказистые домики, заваливающиеся некрашеные заборы, на раскопанные под картошку огороды между посадками и железнодорожным полотном. Такой огород был и у бабушки, большой, соток 15. Обрабатывали землю сохой папа Ольги и его два брата, собирали картофель все. Внуки от мала до велика тоже трудились, летом на прополке, осенью на уборке. Тут на воздухе и обедали, пекли картошку, яйца, хлеб, помидоров и огурцов было вдоволь, квас – в ведерном бидоне.

     К Рождеству резали поросёнка. Держала Анна Фёдоровна и кур, уток, кроликов до сотни, вырастит, а потом детям всё мясо раздаст. Она маленькая, худенькая, звонкоголосая, частушек много знала, плясунья.
Сын старший Лёня на гармошке играет, поёт ей «Мама, милая мама, как тебя я люблю» или свою любимую «Севастопольский вальс, золотые деньки, разве можно забыть мне вас, ваших глаз огоньки». Он в Севастополе служил моряком на Черноморском флоте…
Всех соседок соберёт гармонь Лёни и его весёлые куплеты про Семёновну: «Ой, Семёновна, какая модная, купила туфельки, сама голодная… Сыпь-сыпь-сыпала, середина выпала, осталися краешки –  бабушке на варежки…»

 Все хвалили голубоглазого красавца. – Вот, Анюта, какого гармониста вырастила, жаль не видит твой Серёженька, – говорила бабка Дарья. Муж Анны Фёдоровны в "ежовщину" по доносу негодяя сгинул в тюрьме ни за что, ни про что. Трудно пришлось им в Великую Отечественную войну, но выжили…

Очень переживала баба Аня за любимую внучку, молилась, чтобы Бог пожалел её и дал Олечке деток, ведь такая ладненькая, красивая, умненькая. Приставучей соседке на её вопросы отвечала, что родит, как время придёт…

       Бабушка встречала Олю на станции с дождевиком и резиновыми сапогами. Из соседнего вагона электрички вышли Наташа Говорова с мужем и с двумя малышами в «конвертиках» – розовом и голубом. Поздоровались. Счастливая мамочка похвалилась, что деток назвала, как бабулю и дедулю: Илья и Даша. Бабушка Аня поздравила их.

Оле она тихо сказала: – Слава Богу, родила, 8 лет не могла зачать, и вот, сразу двойня. Сама-то Наташа – врачиха по женским болезням, ей годков за 30 будет, а муж постарше. Говорят, она чай только с васильками полевыми пила да с ромашкой. Вот и получилось всё.

Я летом насобирала во ржи василёчков. Попей, Олечка, а хошь поговори с ей сама.
– Зачем, бабушка, у меня теперь и мужа-то нет… сегодня зашла к себе на квартиру, а там уже другая хозяйничает… с ребёнком лет пяти…

– А, ну и пусть. Скорей тебя в покое оставит. А то так и будитя корову туды – сюды водить.
– Какую корову, бабулечка, у нас и козы нет.
– Тут на краю деревни жили Петька Терёхин с Манькой, у ей дом родителей на другом краю. Как они разругаются, так разбегаются. Свою корову Манюня через всю деревню домой ведёт. Вот все и знали по корове, когда Терёхины сходились, когда разводились…

                http://www.proza.ru/2014/11/19/1679