38 минут

Если вы когда-нибудь оказывались часов в 10 утра на полустанке в тот день, когда у вас прорва дел, то поймёте мои чувства, когда плохо говорящий по-русски водитель маршрутки высадил меня и ещё трёх таких же заблудших на станции Никольская. Хотя именно что не станции, а полустанке – из тех, на которых поезда останавливаются раз в полчаса, а сами платформы уже осыпаются под ногами. За спиной остались шатающийся мостик, огороженная свалка, где бесновались собаки, и остановка c выяснявшими отношения «бомбилами».

Я подошёл к расписанию и среди намалёванных маркером и нацарапанных гвоздём надписей увидел, что следующая электричка остановится здесь через 38 минут. Нет, вы представляете – 38 минут! Значит, сначала я мало что не на собаках добирался к 8 утра в военкомат, чтобы в четвёртый раз привезти бумажку и расписаться в другой. Потом в провонявшей бензином маршрутке, настоящей газовой камере, ехал через половину Балашихинского района. А теперь ещё электричку ждать 38 минут! Это притом, что мне из этого захолустья ехать в самый центр Москвы, чтобы в Ленинской библиотеке писать диплом. Что за страна…

Буду ждать. А что прикажете делать? На такси? Пожалуйста! Наши частники всегда готовы помочь, особенно если другого транспорта нет – только отстёгивай. А других путей нет, не через всю же область ехать. Вот и остаётся – убить оставшиеся 37 минут золотого московского времени на созерцание грязи, разрухи и свалки за бетонным забором, как будто там есть что красть. Правда если посмотреть на ветхие хибары по другую сторону железной дороги, то как раз там хозяева и нашли материалы. Конечно, это ведь уже другая страна, не Москва.

Хорошо хоть ещё погода наладилась. 8 апреля, а солнце жарит – впору куртку снимать. То там, то здесь ещё остались клочки почерневшего снега, но в основном мусор уже плавает в огромных грязных лужах. Весна как-никак. Ещё немного, и на деревьях почки зазеленеют.

Бесцельно брожу по платформе. Слышу чей-то разговор. Две тётки сидят, постелив на лавку газеты, - довольные! Такие обычные провинциальные тётки. Оттого и радуются, видимо, что не касается их столичная суета. А чего, интересно, радуются? Ведь если не безумный круговорот огромного города, то грязь и разруха окраин.

Разве что деревьев тут много. Сейчас ещё голо, но пара недель такой теплыни, и всё будет зелено – от переезда и до вон тех домов, с крышами скроют. Небось, только купол той Церкви останется виден над кронами. А между прочим, Храм-то старинный, 18 века, Николо-Архангельский называется. Там мою маму крестили. Вот всё-таки, что у нас в России всегда умели делать, так это строить церкви, каждая – шедевр искусства! А если и не блещет внешней красотой, а так, простенькая, маленькая, как же в ней хорошо и спокойно.

Ведь можем же, когда захотим! Так откуда в нас такая неодолимая тяга к убогости?

Дошёл до конца платформы. Вдали высятся белые громады спальных районов Москвы – вроде близко, а не дойдёшь. Светлые такие, чистые, но какие-то холодные и одинаково безликие, как гостиницы, где люди всё время приезжают-уезжают. А хотя бы вон в том домушке с просевшей крышей наверняка жили ещё родители нынешних хозяев, а то и их родители. Такой дом столько пережил, столько всего помнит – хорошего и плохого.  Вряд ли такой кто-нибудь купит.

Иду обратно. Всё те же довольные тётки. Насколько отличаются от москвичек. Действительно, стоит выехать хоть немного за пределы столицы – люди совсем другие. Конечно, плохого и здесь достаточно, но всё же нет такой остервенелости. Наверняка любая из этих тёток обматерит, попадись ты ей под горячую руку, и обсчитает на рынке. Может, потому что как раз она и живёт в том домушке с просевшей крышей, а не в той светлой громаде? А может быть, именно потому, что живёт в домушке, а не в той холодной громаде, оттого она такая и довольная?

И ясно, что не просевшая крыша и вид из окна на свалку вызывают улыбку на её раскрасневшемся, болезненно полном лице. И, судя по потёртому пальто, не достаток. Не пьющие соседи. Не поезда, проходящие прямо перед домом. Но радости в ней больше, чем в столичных снобах… и радости другой. Той самой, которая вот там, глубоко внутри. Той, которая сквозь слёзы. Маленькой радости, которой у неё больше, чем во всём городе… Может, у неё хорошие дети или муж, небогатый, но искренне любящий. А может, нет ничего этого, но есть что-то в душе или даже за душой. Может, она ходит именно в эту Церковь?

Да, очень похожую Церковь я видел на картинке в книге стихов. Были там и лужи, и такой же покосившийся забор. А на следующей странице была нарисована женщина в нарядном платочке, идущая с ребёночком к Храму по залитому солнцем зелёному лугу. И тропинка под их ногами была точно золотая! Вот недельки две такого солнца - лужи сойдут и возле платформы Никольское, а к маю такая трава поднимется, что и мусора видно не станет.
Наверно, неслучайно заметил я, что Николо-Архангельский Храм стоит за грязными лужами, что возле самых моих ног, кривыми заборами, ветхими домушками и голыми деревьями. В быстроте  современной гонки за лидерством мы встречаем и провожаем по одёжке, а до ума не добираемся. А ведь помимо ума есть ещё и душа, и то, за душой.

Так может, оттого те женщины в старых пальто и рады чему-то своему, непонятному современным и образованным интеллигентам и профессионалам, что умеют видеть что-то за душой не только людей, но и страны?
Страны многострадальной, во многом непонятной, упивающейся своими несчастьями, зачастую злой на себя и других. Но страны, где даже две женщины на полустанке видят и понимают то, чему не научит ни один институт. Единственной страны, где и за самой глубокой и грязной лужей, самым кривым забором можно увидеть бесподобной красоты Храм.

К платформе медленно подползает электричка. Я совсем забыл о времени! Надо ехать, потом двухчасовой перерыв. И вдруг к своему удивлению понял, что не хочу уезжать с осыпающейся платформы Никольское. С тоской подумал, что даже если вернусь сюда завтра, это будет просто полустанок между огороженной свалкой и старинным Николо-Архангельским Храмом.

Как жаль, что это длилось всего 38 минут…