Не из таких

Ноябрь в Москве выдался холодный и хмурый. С самых первых чисел зарядила слякотная погода – вечером выпадал снег, а днём, когда температура переползала отметку «0», таял и разливался лужами по всей дороге.

Между этих луж, выискивая не по сезону лёгкими тёртыми ботинками островки суши, шли с занятий студенты-третьекурсники МЭИС. Шли дружно, весело. До сессии ещё далеко, занятия закончились не поздно, и молодая душа требовала приключений и подвигов. Когда было потеплее, то милое дело – собраться в парке или дворе, а теперь приходилось кантоваться на квартирах, да в общежитии.

- Тём, твои сегодня дома? – спросил Петька-Ёжик. Такое прозвище он получил, потому что всегда уточнял, что его стрижка называется не «бобрик», а «ёжик».

- Ну да, отец в отпуске, да ещё ремонт начал, так что в пролёте. А вроде, Вовка говорил, что в общаге на вахте Игнатьевна, так что часов до 10 спокойно посидим.

- О, это хорошо. Ещё кто будет?

- Да все будут! – радостно объявил Артём, главный заводила компании. – Танька и Маринка точно. Может, и Светка подойдёт. Ещё Вовка хвастал, что струны новые купил, так что гитара есть.

- А толку? Он так играет, что лучше бы не брался. Ладно, я выручу. В общем, нормально. Лёх, ты с нами?

До этого молчал только Алексей. Он не был ни изгоем, ни излишне застенчивым, с его мнением всегда считались, поскольку парень он неглупый. А молчал он потому как уже знал, что не пойдёт с остальными, и чем позже об этом скажет, тем меньше его будут уговаривать.

- Не, ребят, сегодня без меня. Надо порисовать, а то не успею.
- Вот, товарищи, равняйтесь! Надежда отечественной промышленности – Алексей Бардин! – рассмеялся Ёжик. – Да ладно тебе, чертежи только к 25 декабря сдавать, ещё больше месяца. Пойдём!

- Без обид, правда, никак. Ты же знаешь, как у меня медленно дело идёт. Закончу, тогда нагуляюсь.

- Ну, дело твоё. Маринке скажем, что ушёл к другой. Да шучу, шучу! О, наш троллейбус. Последний шанс – идёшь? Нет, ну давай!

- Ага, бывайте!

Алексей на троллейбусах не ездил – студенту из глубинки приходилось экономить на всём. Ежедневный бюджет рассчитан по копейкам. Сегодня, например, у него ещё хватит на кефир и батон – традиционный студенческий рацион. И напрасно над этим смеются – вполне сытно и питательно. Вот только холодный кефир пить совсем не хотелось, и так продрог до костей.

Пытаясь согреться, Алексей сунул руки в карманы и перешёл на лёгкий бег. Ношеное пальто не спасало от пронизывающего ветра, уже вторую неделю дувшего без перерыва. Да ещё эта сырость, пальцы просто отваливаются! Перчаток не было, только варежки, но их засмеяли ещё на первом курсе. Гардероб провинциального студента вообще был небогат. Зимний его вариант отличался от осеннего только количеством пододетых под пальто свитеров. Более тёплую одежду пришлось оставить в Камнебережном, там она нужнее – зимы в Тобольском районе куда суровее.

Отогревшись немного в продуктовом, Алексей пошёл к дому. Здесь, в Москве, его приютила двоюродная тётка по материной линии Мария Геннадьевна. Она жила с мужем и отцом в двухкомнатной квартире хрущёвки на Подъёмной улице. Взрослая дочь давно вышла замуж и переехала куда-то на север Москвы. Мария Геннадьевна работала на почте, муж Павел Иванович – сварщиком. Словом, люди простые.

Снимать жильё было не по карману, а когда выяснилось, что места в общежитии Алексею не хватило, мать упросила двоюродную сестру приютить его, пока не освободится комната в общаге. Павел Иванович не возражал, и та согласилась, родня как-никак. Хотя и без особого энтузиазма.

Алексея поселили в одной комнате с дедом Геной. И всё бы ничего, но старик слишком уж любил «пропустить стопочку-другую». А как пропустит, так пошло-поехало, сам не остановится. И хуже всего, что как выпьет, начинают у него кулаки чесаться, бывало даже на дочь руку поднимал, когда Павла не было дома. Делить с ним комнату было то ещё удовольствие, но Алексей терпел – специальность нужна была ему позарез.

Алексей не был «ботаном», и транзисторами смысл его жизни не ограничивался, но студент из глубинки всегда будет студентом из глубинки. Ему нужно проявить себя здесь, зарекомендовать, чтобы после пятого курса не отправиться дипломированным инженером под Тобольск водить трактор. Поэтому Алексей Бардин из села Камнебережное был едва ли не лучшим на всём курсе и к учёбе относился со всем усердием.

Вот и спеша промозглыми ноябрьскими улицами с авоськой в руке, он думал о дожидавшимся его дома незаконченном чертеже. Алексей работал над ним уже почти месяц – сложнейший аппарат, множество деталей, уровней, углов. Всё надо учесть, прорисовать, и чтобы сходилось точно. Не одна заготовка полетела в ведро перед тем, как удалось приступить к столь детальному этапу.

Конечно, можно было дать задание и попроще, какой-нибудь приёмник, а это, скорее, для старшего курса. Но Бардин подозревал, что Михаил Семёнович Ландау – доктор наук, профессор – хотел испытать его. Поэтому, когда Алексей узнал, что научным руководителем ему назначили Ландау, то был чрезвычайно горд этим и решил во что бы то ни стало показать всё, на что способен, не ударить в грязь лицом.

Тем, кто не учился в МЭИС, сложно понять, как много значило то, что сам профессор Ландау, работавший с проектами старших курсов, обратил внимание и стал научным руководителем третьекурсника. Михаил Семёнович был известен далеко за пределами института. Одного его рекомендательного письма было достаточно, чтобы приняли на работу в любое конструкторское бюро или НИИ.

Поэтому, как ни просила молодость веселья, а взрослое чувство долга пересилило. Этот проект – его билет в жизнь! Как он может подвести родителей, на последние деньги собравших его в Москву? Они верят в него. Ради этого стоит потерпеть и холод, и деда Гену.

Так настраивал себя Алексей всю дорогу, пока не добрался до дома на Подъёмной улице. В квартире его встретил только Василий, обычный полосатый кот, но хитрый донельзя, когда чего-то хочет. Мария Геннадьевна с мужем, ясное дело, на работе. Но не было и деда Гены. С одной стороны, это хорошо – можно спокойно поработать, но с другой – значит, опять пьёт с Лысым из 12 квартиры, и вечером снова будет дурдом. Но чему быть, того не миновать.

Покормив кота и подкрепившись сам, Алексей принялся за работу. Первым делом убрал со стола всё, что могло испачкать или повредить чертёж, и несмотря на то, что отопления в комнате не хватало, закатал рукава, чтобы не развезти тушь по бумаги. Таково было требование к оформлению, чтобы чертёж был выполнен не карандашом, а именно тушью, поэтому приходилось старательно обводить черновую заготовку.

Работа очень кропотливая, долгая сама по себе, так ещё надо быть внимательным в расчётах. Но в тишине одиночества Алексей хорошо продвинулся за три часа. Скорее всего, ещё неделька, и будет готово. И тогда… На полке зазвенел будильник – Алексей заводил его, когда возвращался домой раньше Марии Геннадьевны, чтобы к её приходу разогреть ужин.

Тётка вернулась домой в обычное время, затем пришёл её супруг. Втроём они поели на скорую руку, и Алексей закрылся в комнате, чтобы успеть ещё немного поработать до прихода деда. Тот вернулся почти в девять, едва держался на ногах. Можно сказать, что это было даже к лучшему, потому что в таком состоянии он не буянил, а просто валился на кровать, и то вполголоса ругался на кого-то, то пускал слезу.

Убедившись, что старик лёг и не собирается вставать, Алексей решился отойти на минутку. И вдруг из его комнаты послышалась ругань, гневный вопль кота, звон и грохот падающих вещей. Алексей кинулся туда, чуть не наступил на перепуганное животное, бросившееся из комнаты наутёк. У кровати стоял дед Гена, в кулаке виднелся клок шерсти – кот попался старику под горячую руку, и тот со злости швырнул его прочь.

Чертёж был залит тушью…

Хозяева квартиры подоспели на шум как раз в тот момент, когда Алексей в гневе свалил пьяного деда сильным ударом в лицо. Падая, старик ударился о подоконник и потерял сознание.

Испугавшись за отца, Мария Геннадьевна вызвала скорую. Через некоторое время, Геннадий пришёл в себя, врач обнаружил неопасное сотрясение и ссадину. Супруги пожалели Алексея и сказали, что пьяный старик упал сам, милицию вызывать не стали. Но после ухода врача, сказали ему, чтобы собирал вещи. Пусть где хочет, там и живёт, а негде – так езжай обратно в Камнебережное.

На следующий день Алексей опять безрезультатно попытал счастья в общежитии, хотя и не понимал, зачем. Задание Ландау он провалил, могут и вовсе отчислить: чертёж – обязательная работа, а где теперь его делать? Он впал в отчаяние.

Где здесь остановишься? Снять комнату он не может. Друг Петька-Ёжик и так живет с родителями в однокомнатной квартире. С общагами строго – их трясут, чтобы лимитчиков тайком не подселяли. Было бы лето, так он готов хоть в парке на лавочке, пока не накопит со стипендии на билет. А сейчас на чём домой ехать? Денег на билет нет. Разве что на перекладных зайцем…

Собрав вещи, Алексей обречённо поехал на Курский вокзал. Сядет на электричку до Петушков, затем до Владимира, Новгорода и так далее… И когда-нибудь вернётся в Камнебережное. И посмотрит в глаза родителям. Он верил, что они ни словом его не осудят, но как быть с их разрушенными надеждами?

Надо подать заявление об уходе. Если объяснить ситуацию, может, побыстрее согласуют и подпишут, а там уж пусть что хотят, то и делают. Оставив вещи в камере хранения, Алексей вышел на перрон. Он смотрел, как в электрички заталкиваются люди, и те увозят их прочь, до тех пор, пока его не стало колотить от холода.

И вот, в какой-то момент, он решил, что не сдастся. Как не сдался его дед, в 43-м выведший из окружения одиннадцать выживших из своего отряда. Как не сдался его отец, в голодные годы прокормивший семью и поднимавший родное село. Как не сдалась его мать, когда врачи сказали, что рождение ребёнка может стоить ей жизни и разумнее прервать беременность. Он не сдастся, не из таких.

В деканате разрешили студенту-отличнику на время оставить некоторые учебные принадлежности там и пообещали по возможности заселить его в общежитие, когда освободится место. В библиотеке он просидел до самого закрытия, с нуля начиная чертёж. Поужинал в сосисочной-стоячке. Переночевать решил в метро. Устроился в закутке на Курской, чтобы за вещами далеко не ходить, но к ночи его обнаружил уборщик. Милиционер, дежуривший по станции, проверил его документы и хотел было выставить вон, но сжалившись над студентом, по возрасту годившимся ему в сыновья, в первый и последний раз позволил переночевать у него в дежурной.

На следующий день Алексей узнавал, не нужен ли на станциях какой-нибудь рабочий в ночную смену, ведь тогда даётся пара часов на сон в служебном помещении. Увы, ни на одной из ближайших станций никто не требовался. Тогда он решил попытать счастья на Курском вокзале. Один пожилой уборщик согласился не замечать его присутствия ночью, если студент возьмёт на себя его участок.

Алексей стал жить на вокзале. С утра до вечера пропадал в институте, где с пламенным усердием работал над чертежом, даже пропуская ради этого лекции, а после закрытия библиотеки навёрстывал по учебникам. К ночи, когда вокзал пустел, он убирал положенный участок, что у молодого парня получалось куда быстрее, нежели у старика. Спать приходилось в зале ожидания на лавке. Уборщик, видимо, договорился с дежурным, и Алексея не гоняли.

Так прошли две недели. Карандашный этап чертежа был почти завершён, но 25 декабря, срок сдачи, неумолимо приближалось. Алексей нервничал, что не успевает, но старался успокоиться, чтобы не ошибиться. Ещё больше его беспокоило то, что он, похоже, заболевал. Последнюю неделю морозы усилились, и в зале ожидания с огромными окнами, где он спал, стало совсем холодно. Закутавшись во все имевшиеся свитера и ношенное пальто, он лежал на лавке и дремал, сон никак не шёл. Сказывалось и недоедание – молодой организм требовал больше, чем мог позволить карман.

Затем стало ещё хуже. Алексей окончательно заболел. По ночам не мог уснуть из-за сильного кашля. Днём согревался чаем в студенческой столовке и из последних сил, преодолевая лихорадку, работал над чертежом и управился с карандашным этапом. Раньше Алексей не верил в Бога, но теперь молил лишь о том, чтобы не ошибиться в чертеже и успеть в срок. Но закончить работу ему было не суждено. 18 декабря его увезли в больницу в тяжёлом состоянии. Незавершённый чертёж остался лежать на столе в библиотеке.

До самого Нового года Алексея сильно лихорадило, и почти всё время он был в забытье. Только в первых числах января он пришёл в себя, и опасность для жизни миновала. Врачи сказали, что у него двустороннее воспаление лёгких, и ещё недели две придётся провести в больнице. А Алексей, лишь только бред отступил, стал думаать, что стало с его работой. Ради чего он столько вытерпел?

В мучительном неведении прошло три дня. Только 6 января его навестил Петька-Ёжик с гостинцами и хорошими новостями. Алексея допустили к экзаменам. Чертёж нашли на столе и, учитывая обстоятельства, закрыли глаза на оформление и приняли работу. Но главное, освободилось одно место в общежитии, и его закрепили за Алексеем. Поговаривали даже, что кто-то из преподавателей попросил за него.

Петька передал и несколько поздравительных открыток, в том числе от Марины. Ещё была небольшая записка. Алексей развернул её и прочитал строчки, выведенные мелким почерком:

«Чертёж выполнен на «Отлично». Попрошу, чтобы в следующем семестре Вас записали в мою группу. Выздоравливайте!

                С уважением,
                М.С. Ландау»