Подать, продать

 Кафедрой «Эксплуатации подвижного состава» в Тбилисском институте инженеров жд транспорта  (ТбИИЖТе) в 50-е годы  ведал  Шалва Георгиевич Джанжгава, смахивающий  внешне на располневшего не в меру Наполеона, но, в отличие от своего великого прототипа, начисто  лишенный  воинственных амбиций и всем своим видом излучавший  неуязвимое благодушие  и абсолютное безразличие к злословию.
Могло показаться, что к курсу, который Шалва Георгиевич читал, равно как и кафедральным делам, он относился с некоторой ленцой и нескрываемым безразличием, но это было не так. На самом деле шеф обладал острым умом и цепкой памятью. За его плечами была московская аспирантура и научная стажировка в институте известного теплотехника   академика Кирпичёва, которого он почитал как учителя и у которого сам  в своё время  по праву  числился в любимцах.
Неизвестно, выучился ли он доброжеланию  у  своего наставника или обладал им изначально, но, разбирая  по долгу службы  обращения к себе  кого-либо из своих доцентов, он согласно кивал  головой ещё до того, как  тот  до конца излагал своё дело.
Обещания данные им  или  ему, он никогда  не записывал и не  забывал. Помнил всегда, когда и куда следовало позвонить, безошибочно набирая по памяти шестизначные телефонные номера,  и с лёгкостью  называя   имена и отчества собеседников.
Все обстоятельства дел, попавшие на контроль шефу, содержались в его живой памяти в идеальном порядке и оставались там на всё время, пока не были  разрешены окончательно.
Кафедра занимала одну просторную общую комнату на втором этаже, и наши доценты, работая в одном помещении  с шефом, были  неоднократными  очевидцами беспримерной  самоорганизации своего руководителя.
К  почитанию,  связанному  с феноменом  его необыкновенной памяти, Шалва Георгиевич относился спокойно, не приписывая себе в заслугу Божий дар, пожалованный ему с небес.
Казалось,  ничего не могло смутить этого в высшей степени уравновешенного человека, за исключением того, что никогда не терявший самообладания  Шалва Георгиевич находился в неодолимой зависимости от поглощения кефира, пару бутылок которого он вливал в себя  каждый полдень, что было обязательным условием  поддержания его жизненного тонуса.
Из выходившего на институтский двор окна кафедры нам  было видно, как в урочный час  вахта пропускала в ворота неизменный   пикап, развозивший по буфетам учебных заведений вожделенный напиток,  и первый, это заметивший, немедленно уведомлял об этом шефа.
Доставлять кефир Шалве Георгиевичу на стол традиционно входило в добровольную обязанность препаратора Николая Соломатина, бывшего у него на побегушках и  выполнявшего на кафедре  функции «прислуги за всё».
Делал он это не бескорыстно, всякий раз облагая шефа переплатой ему  «на пару пять», что соответствовало стоимости двух рюмок деревенского самогона (чачи), которым в розлив приторговывал вблизи института предприимчивый крестьянин, и две рюмки которого Николай ежедневно, ублажив своего либерального руководителя,   опрокидывал за его счёт  в себя.
В тех случаях, когда пикап, разгрузившись, покидал институтский двор, а Коля Соломатин появлялся после этого с кефиром не сразу, обычно невозмутимый Шалва Георгиевич начинал с беспокойством поглядывать  на часы  и  волноваться.
Хотя, отдавая  должное  услужливому препаратору, не отличавшемуся обязательностью в других делах,  следовало признать, что неточность его появления  с кефиром редко  выходила за пределы  нескольких минут.
- Где тебя носит? – привычным упрёком встречал его появление Шалва Георгиевич, срывая в нетерпении фольговую укупорку кефирных  бутылок и с наслаждением  поглощая их содержимое.
Коля, как всякий алкаш, испытывавший к кефиру естественное отвращение, получив  оговоренную наценку за его доставку, торопился покинуть шефа в предвкушении возлияния в околоинститутском переулке  более достойного напитка. Обе эти процедуры были быстротечны, и через короткое время благотворное  воздействие  на Шалву Георгиевича выпитого  кефира, а на Колю Соломатина - деревенской водочки возвращали  быт  нашей кафедры в привычную рутинную колею повседневности.
 Следует заметить, что, к сожалению, в нашей обители.  было не всё благополучно.
Как известно, институтская зарплата научных работников, помимо преподавания академического курса студентам, предусматривала выполнение  прикладных  исследований для производственных нужд Народного хозяйства.
Именно с  этим делом у нас и не ладилось, а точнее: долгое время  не находился заинтересованный, а, главное, платежеспособный заказчик, поскольку  прикладные исследования должны были выполняться на договорных  условиях с  институтом, то есть  за деньги.
Корректный заведующий  Отделом  организации научно исследовательских работ (ОНИР) доцент Словинский,  весьма озабоченный  этим обстоятельством, неоднократно засылал Шалве Георгиевичу представителей потенциальных заказчиков для согласования технических заданий в качестве неотъемлемой части будущих  договоров.
Шалва Георгиевич добросовестно вникал в глубину  вопроса и, обстоятельно обсуждая с представителями  суть предстоящих исследований, быстро набрасывал на бумаге свои  выкладки, после чего благодарные  заказчики, прихватив эти наброски с собой,  удалялись, не заключив  с нами  никаких договоров.
Причиной этому, без всякой на то вины, было удивительное простодушие  Шалвы Георгиевича.
Обсуждая с предполагаемыми заказчиками существо предстоящей работы, он так увлекался изложением своего видения проблемы и различных способов её разрешения, что заказчики, поняв в беседе с ним главное, зачем пожаловали, были благодарны за блестящую  консультацию, считая, что, располагая набросками  учёного, с остальным  справятся уже  своими силами.
Так было, наример, когда  Бюро рационализации и изобретательства (БРИЗ) паровозоремонтного завода обратилось в институт  за помощью в расчёте экономического эффекта от внедрения предложения заводского рационализатора. Он предложил разместить в паровом котле дополнительную жаровую трубу и этим самым увеличить площадь  парообразования.
Руководители БРИЗА не имели ничего против поощрения новатора за полезное предложение, но  были озабочены, не станет ли автор множить своё предложение, заталкивая в котёл всё новые трубы, вымогая за каждую из них  всё новое и новое вознаграждение. Что знала об этом наука?
Наука, в лице Шалвы Георгиевича, знала, что количество пара зависит не только от площади парообразования (наружной поверхности жаровых труб), но и от оптимального объёма воды вокруг них. Если жаровым трубам будет  в котле слишком тесно, качество парообразования станет падать.
- Расчёт оптимального соотношения между площадью парообразования и объёмом парового котла выглядит приблизительно так, - увлекаясь, расписывал лист за листом  Шалва Георгиевич, - вам остаётся обмерить конкретный паровой котёл и если в его соотношениях есть резерв, то может быть одну-две жаровые трубы можно и добавить, в противном случае эффект будет обратным, и за такое новаторство впору будет не вознаграждать, а наказывать.
Восторженные заказчики, рассыпавшись  в благодарности, сгребли с простодушного  разрешения  Шалвы Георгиевича  его выкладки в свои портфели, и,  передав через него глубокую благодарность начальнику ОНИРа,    удалились.
Владимир Александрович Словинский, узнав о том, что перспективный договор в очередной раз не состоялся был глубоко опечален.
В точности история повторилась с учёными полковниками  одного из  военных   НИИ, озабоченных проблемой досжигания топлива в дизельных танковых двигателях.
 Всякий раз в результате переговоров количество обязанных Шалве Георгиевичу  друзей прибавлялось равно, как в той же пропорции  убавлялось число обогащённых  его  научными выкладками потенциальных заказчиков.
А в экзотической истории перевозки цитрусовых в изотермических вагонах обошлось и вовсе без формул.
Направленный ОНИР заготовитель от Минторга, некто  Бабурашвили, обладавший золотой челюстью и вкрадчивым голосом опытного переговорщика, готов был заплатить любые деньги за рекомендации более рационального способа перевозки аджарских мандаринов в стандартных  изотермических вагонах, в которых при  малой скорости только  на плече Натанеби – Москва (10 суток) допускалось до 20-ти процентов неустранимого брака, что составляло  в общем объёме перевозок  каждый пятый вагон.
Шалва Георгиевич, ознакомившись с существующим порядком  на этот раз не стал делать никаких выкладок, а просто посоветовал товарищу Бабурашвили не держать до Ростова вентиляционные люки открытыми, так как после  закачивания в вагон горячего наружного  (до 30 град) воздуха  первоначальная температура плодов  внутри вагона против изначальной, приобретённой при складском хранении (8 град), повышается, что в дальнейшем существенно снижает их  морозостойкость.
Как и в предыдущих случаях,  переговоры ограничились устной благодарностью.
Предприимчивый  препаратор Коля Соломатин в который раз уже заметил, что шеф, по своему обыкновению, упускает в переговорах момент, когда,  не раскрывая способов достижения конечного результата, следовало бы  оговорить плату за предстоящую  работу, а именно,  уточнить,  что нам светит, так сказать,  «на пару-пять»?  А то, понимаешь ли, выходит, что  подать у нас есть чего, а продать нечего.
Мы, не знаем, воспользовался ли в тот раз  гражданин Бабурашвили дельным советом Шалвы  Георгиевича, но в начале декабря институтские снабженцы получили прибывший из Натанеби  объёмистый багаж с десятью коробами отборных мандарин.
Сопроводительное  письмо, кроме повторной благодарности заготовителя содержало новогодние пожелания благ Шалве Георгиевичу  и  сотрудникам его кафедры.
Озабоченный начальник ОНИРа Владимир Александрович Словинский, получив к новогоднему столу выделенный ему короб с мандаринами, на некоторое время успокоился сам и оставил в покое Шалву Георгиевича Джанджгаву.


Москва, ноябрь 2014 г.