Правосудие

 Самая что ни на есть обычная осень достигла середины, разогнав вечно обитающих на лавочках пенсионерок по квартирам, заставила укутаться жителей города потеплее и смотреть по утрам под ноги, так как пропахать носом асфальт, поскользнувшись на свежезамороженной луже можно было, не приложив особых усилий.
 Валентин Страхов зябко ежился, держа в руках небольшую дорожную сумку. Он близоруко всматривался в темноту, свойственную природе в четыре часа ночи, дожидаясь такси. Наконец, непрезентабельная машинка отечественного производства приблизилась к мужчине, и салон угрюмо встретил его запахом лука и сырой земли.
 - В Домодедово! Быстрее, голубчик, быстрее!
 Водитель с сожалением покосился на жареный пирожок, который пришлось отложить, шмыгнул носом и с обиженным видом отправил свою любимую колымагу за черту города. Пассажир показался ему смутно знакомым, но расспрашивать он не стал. Мало ли кто это и по какой причине уезжает, нервно теребя полы пальто и пересчитывая толстую пачку денег прямо на сиденье рядом с водителем кавказской наружности.
 - Четыре двести… - водитель повернулся к клиенту, когда они добрались до места. Учитывая отсутствие пробок, можно сказать, что они долетели. - Эй, просыпаемся! Приехали!
 Страхов, буквально повисший на ремнях безопасности, никак не отреагировал. Его голова безвольно упала на грудь, а банкноты, выпавшие из рук, разлетелись по полу. Как скажет врач скорой, мгновенная остановка сердца. Ему был сорок один год.
 Таксист осторожно отсчитал четыре тысячи двести рублей и спрятал их в кармане кожанки. Остальные деньги, собранные с пола, забрали подъехавшие менты.
- Земля ему пухом, - грустно сказал водитель. Лишнего ему не надо было.

                ***

  Год назад не слишком преуспевающий журналист Валентин Страхов решил подправить здоровье на берегу Мертвого моря. Женат он не был, детей тоже Господь не дал. Не будем греха таить и скажем, что Валентин был типичным прожигателем жизни.
 Любовницы сменяли одна другую, иногда умудряясь сосуществовать вместе, зарплата уходила в основном на развлечения, карьера стояла на месте давным-давно. Эдакая стабильность, свойственная людям безответственным и легкомысленным. Валентин попался в капризные сети супруги начальника и был выгнан из редакции с позором.
 Благо, родители Страхова были при жизни людьми обеспеченными, а после своей смерти позволили не думать о будущем, оставив немалое движимое и недвижимое имущество единственному ребенку. Это дитя неразумное просадило большую часть наследства. Но наличие двух трехкомнатных квартир в столице сыграло решающую роль в доходах уже неюного повесы, принося средства от сдачи жилья.
 В общем, разочаровавшийся в людях, себе и жизни в целом, мужчина направился на заслуженный, как ему казалось, отдых. Сидя после самолета в уютном такси Валентин с удовольствием рассматривал достопримечательности.
 - А если при въезде в туннель закрыть глаза, задержать дыхание и загадать желание, то оно непременно сбудется. Если все условия, конечно, будут выполнены, - водитель загадочно улыбнулся, разводя очередного лопуха. Длина каменного мешка четыре километра.
 «Хочу стать известным»
 Страхов увлекался подводным плаванием и мог достаточно долго обходиться без воздуха.
- Можете открывать глаза. Мы его проехали, - восхищенно произнес старый еврей. - Оно сбудется. Вы первый, кто выдержал.
 Валентин улыбнулся. Он еще не знал, как это произойдет, но был уверен в своей будущей славе.
 Машина привезла журналиста к старинному отелю. Много лет назад они всей семьей приезжали сюда, навещая бабушку с дедушкой. Эх, как же просто все тогда было!
 Чистенький номер был небольшим, но очень уютным. Большая кровать, круглый стол на кривоватых ножках, глубокие кресла и зеркала в форме овалов, картины в изящных рамах. Все как в детстве, но значительно меньше.
 «Вырос»
Посмотрел на мешки под глазами, морщины вокруг рта и тяжело вздохнул.
 «Постарел»
 Валентин блаженно подставил тело упругим струям горячей воды, с каждым мгновением отправляя все дрязги вчерашнего дня во все более далекие и глубокие закоулки своей памяти. Слюна шефа, брызгающая на лицо, визг Жанны и сочувствующие взгляды сослуживцев остались в прошлом. Навсегда.
 - Мясо по-французски, овощное рагу, яблочный штрудель и бокал белого на ваш вкус.
 Официант, вымуштрованный, одетый с иголочки, вежливо кивнул и удалился. Ресторан, расположенный на первом этаже отеля радовал глаз своим блеском, изысканностью мебели, пола, потолка, стен, опрятностью персонала, умеющего и пошутить в нужный момент, и намекнуть, что пора остановиться.
 Нет смысла говорить, что повара здесь были отменными, а цены не отставали от общей атмосферы. Хочешь жить красиво – умей на это заработать.
 Валентин наслаждался ужином, не без любопытства рассматривая все вокруг. Столики в подавляющем большинстве были заняты, но ни один из посетителей не остался без внимания. Тем более, что многие постоянно жили в этом отеле и, по всей видимости, приходили ужинать в одно и то же время, занимая одни и те же столики.
 Импозантные мужчины и элегантные дамы в дорогой бижутерии вели умные беседы, с аппетитом поглощали свои заказы и чего-то ждали. Все эти люди, давно покинувшие свои родные гнезда по воле судьбы, надеялись еще хоть раз, хоть мысленно вернуться домой. В этом им помогала Она.
 На сцену перед столиками вышла высокая стройная женщина редкой красоты. Сложно сказать, каков был ее возраст. У некоторых представительниц прекрасного пола его попросту нет. В паспорте может стоять абсолютно любая дата рождения, но внешность, поведение, обаяние введут вас в заблуждение, окутав дымкой тайны, прочно въевшись в память.
 Такой необыкновенной женщиной была Владлена. Удивительно, но это имя, данное в честь вождя, очень ей подходило. Казалось, что оно не из советских времен, а гораздо старше, древнее. Оно несло своей обладательнице чудную внутреннюю силу, некую отгороженность от остального мира, необычность, что лишь добавляло женщине таинственности и шарма.
 Высокую белую грудь подчеркивал черный шелк, плотно облегал он осиную талию, спускался по округлым бедрам и скрывал длинные ноги. Простая золотая цепочка обвивала лебединую шею, переливаясь от света ламп.
 Все массивные колье, красующиеся на посетительницах, стали казаться вычурными, безвкусными, отвратив кавалеров от их дам. Пепельные волосы певицы были аккуратно завиты в упругие локоны, пышно образующие подобие короны, которой она была, несомненно, достойна.
 Голубые глаза сияли подобно сапфирам, окруженные черными ресницами, загнутыми кверху и напоминающими опахало султана. Маленький носик чуть вздернут, а губы вовсе не пухлые, как любят типичные звезды шоу-бизнеса, но тонкие и алые.
 Владлена окинула взглядом зал, словно в поисках кого-то нового, еще не сдавшегося ей в плен, заметила Валентина, усмехнулась и, обхватив микрофон тонкими длинными пальцами, закрыла глаза. На мгновение в ресторане повисла гробовая тишина, а потом толстенький лысый пианист дотронулся до клавиш. Владлена, не открывая свои прекрасные очи, запела.
 Высокий голос, пронизывающий миллиардами острейших иголок мышечный орган под названием сердце, был, наверно, украден у сказочной сирены, зазывавшей моряков в пучины, и передан богами смертной в дар людям, чьи души мгновенно наполняла тоска по дому, прошлому, но не вгоняя в непреодолимое уныние, а наоборот, исцеляя, освобождая от мрачных мыслей.
 Кто-то вспомнил старенькую маму, забытую в Вологодской глуши и доживающую свой век в одиночестве, все наивно надеющуюся хотя бы на одно письмо, на строчку от дочки. Ей больше и не надо. Не нужны ей ни сотня каналов в телевизоре, ни деньги, приходящие иногда от любимого чада на безликий счет.
 Кто-то вспомнил свою первую любовь, разбившуюся о быт, так примитивно истраченную, и уже никогда не вернувшееся чувство свободы выбора и легкости принятия решений. Кто-то вспомнил, что в детстве хотел быть ветеринаром, хотел лечить вымирающие виды животных, и, может быть, стал бы им, да желание наживы взяло верх.
 У каждого человека есть такой момент, который был упущен, который так бездарно отдан взамен на что-то не такое уж и важное. Хороший заработок и красивый вид из окна, а не счастливое лицо родителей. Карьера, а не дети. Плохой сотрудник, но сын влиятельного человека, а не талант, которому кормить семью. Не та женщина, не тот мужчина, не та страна, не та работа. Не тот выбор.
 Владлена, совершившая много лет назад роковую ошибку, знала, что делает ее исполнение песни с публикой. На лицах посетителей появились улыбки, совсем неглупые, а вполне естественные и уместные.
 Из глаз робко по началу, потом все активнее и уже почти не останавливаясь, посыпались драгоценные для каждого артиста слезы. Но это были не слезы людей растроганных, а людей раскаявшихся в своих грехах. Но вот одна песня кончилась и началась другая – овации. Бурные, продолжительные, заполнившие не только зал ресторана, но и весь отель.
 Но никто не вызвал Владлену на бис. Увидев лица друг друга, люди, стыдливо пряча эмоции, поспешили удалиться. Волшебство не развеется, если человек попытается исправить свои ошибки. Но большинство вновь и вновь приходило в ресторан, чтобы еще раз пережить все это, не решаясь однако сделать шаг. Многие так и не навестят родителей, но будут горько плакать, когда придет весточка о их смерти.
 Что-то автор отвлекся. Ему ведь еще нужно рассказать о Страхове, застывшим на своем стуле. Все это время он не мог оторвать глаз от Владлены и впал в ступор, когда женщина, подобрав подол длинного платья, присела за его столик.
- Вы позволите? - женщина вопросительно посмотрела на журналиста, вынув из пачки сигарету и ожидая, что Валентин даст ей прикурить.
- О… Да, конечно, - Страхов, точно проснувшись, достал зажигалку.
- А вы здесь в первый раз, не так ли?
- Я? Простите, я неловок в общении, потому что все еще не отошел от шока. Вы необыкновенно поете. Нет, я уже был здесь примерно тридцать лет назад вместе с родителями. Пока я слушал вас, мне казалось, что они все еще со мной, здесь, рядом. Хоть это и невозможно, они давно скончались.
- Не вижу кольца на пальце, а потому интересуюсь – не хотите ли подняться ко мне в номер? Во время выступления здесь такая толпа, а потом тихо. Слишком тихо. Я ее боюсь.
- Кого? Тишину?
Владлена кивнула, нервно стряхивая пепел.
- Ну, так что?
- Ваше желание – закон. Хоть на край света пойдемте. Официант!
 Номер певицы мало отличался от его собственного, но Валентину это место показалось совершенно особенным. Возможно, так оно и было.
 Свечи, много свечей, отражающихся в зеркалах и от того множащихся. Ваза с фруктами и бутылка вина на стеклянном столике. Кровать из дерева с балдахином. Книги, разбросанные на тумбочке. Платья на вешалках мрачно, точно изображая покойниц, виднеются в распахнутом шкафу. Белые шторы поднялись от дуновения ветра, словно поджидавшего нужный момент, чтобы все свечи эффектно погасли одновременно.
- Простите. Не успела прибраться.
- А мне нравиться. Соответствует вашему образу.
- Хотите сказать, что мне идет быть неряхой?
- О, нет. Я имел в виду не это. Вы пригласили меня к себе, даже не зная моего имени. Вы одиноки. Это заметно. Вы отчаялись, что в эту ночь останетесь один на один с тишиной, а потому позвали первого встречного. Предположу, что каждую ночь здесь бывают разные мужчины. Официант, обслуживавший мой столик, так точно бывал. Он все время ревниво косился и был красный, как рак. Дайте ему второй шанс, он неплохой парень.
- Хм, а теперь я шлюха.
- Нет, я этого не говорил и не считаю так. Вы – необыкновенная женщина. Раньше я таких не встречал. Спорю на что угодно, вы кого-то потеряли и тишина напоминает вам о нем.
- Не надо об этом. Вы что, не хотите меня?
 Страхов не просто так надавил на больное. Это был его метод – дать почувствовать себя виноватой.

"Пусть тебя бьет дрожь, слезы душат, а я успокою. Я знаю, что нужно сделать. Все мы совершаем ошибки, но твоя – самая ужасная в данный момент. Ты - зло, а я тебя излечу. Я – твой энергетический вампир. Мне нужны твои муки, а тебе нужен я, чтобы забрать лишнюю боль, пусть и вызванную специально"

- Не бойся тишины. Тебя никто не обидит. Здесь только мы.
Страхов осторожно вынул заколку из волос Владлены и те рассыпались по ее плечам. Валентин прикоснулся губами к пепельной пряди, ощутив легкий цветочный аромат. Женщина закрыла глаза, как тогда, на сцене, чуть приоткрыла свой маленький рот.
- Ничего больше не говори. Люби меня. Хочу, чтобы меня любили…
 У Страхова было много женщин. В силу своей профессии он много путешествовал, редко появляясь в одних и тех же местах несколько раз. Да, он не был постоянен, но кто сказал, что Валентин не любил каждую из своих партнерш? По-своему, но все они нашли местечко в его сердце. Пусть это была лишь одна встреча, но Страхов действительно отдавал себя полностью каждый раз. Он словно феникс возрождался потом из пепла, оставляя в прошлом ночь, но не выкидывая из жизни любовницу окончательно.
 Он целовал Владлену как и многих других до этого. Надежно закрывал своим телом от страхов, таящихся в темноте. Перекрывал проклятую тишину, шепча на ушко певице какие-то фразы, хоть она и просила о молчании. Выбивался из сил вновь и вновь, и, в конце концов, справившись со своей задачей несколько раз, что сложно ожидать от не такого уже и молодого человека, устало любовался своей прекрасной партнершей.
 Та улыбнулась так спокойно, умиротворенно. Владлена положила голову на грудь мужчине и уснула. Валентин какое-то время разглядывал потолок, удивляясь запаху свежей выпечки, неведомо откуда появившемуся в комнате. Страхов погладил любовницу по бархатистому плечу и погрузился в сон.
 Он долго плутал по каким-то коридорам, проваливаясь в болота и зовя Тотошку. Когда Валентин был маленьким, отец подарил ему щенка, названного в честь одного из героев детской сказки. Когда Тотошке не было и двух лет, Страхов-старший по пьяни пристрелил его, подумав, что это волк.
 В общем, не самый приятный сон, из которого повзрослевшего Валю вырвал женский крик. Владлене, по всей видимости, приснилось что-то еще более ужасное. Женщина сидела на краю кровати, поджав к груди колени. Сквозь рыдания слышались обрывки слов:
- Деточки мои… Простите маму… Мама любит вас… Родненькие…
 Страхов хотел было обнять Владлену, но та отодвинулась от него как можно дальше, сделав над собой усилие и пытаясь усмирить слезы, не желая демонстрировать свои слабости чужому человек. Это у нее плохо получилось, и через минуту певица уже рыдала, уткнувшись лицом в совсем безволосую грудь Валентина.
 Тот заботливо прикрыл ее обнаженное тело простыней и гладил по волосам, время от времени произнося что-то ободряющее. Через полчаса женщина успокоилась. За окном все еще царила тьма, но судя по еле слышной суматохе этажом ниже в подсобных помещениях, утро настойчиво приближалось.
- Как вас зовут? – Владлена, притихшая и вполне пришедшая в себя, решила восполнить пробелы знакомства.
- Валентин. А вы, правда, Владлена или конферансье назвал псевдоним?
- Правда. Простите, что так получилось. Ночные кошмары вечно меня преследуют. Это мое наказание.
- За что?
- Я совершила ужасное. Я могу вам доверять? Вы ведь ненадолго здесь в отличие от остальных. По вам видно, что не задержитесь. Одному человеку я могу доверить тайну. Но если ее узнает кто-то еще…
- Не волнуйтесь. Мне некому будет ее поведать. Говорите, вам станет легче.
 Владлена вздохнула, закутавшись в простыню точно в платье, пересела в кресло и закурила. Она была где-то далеко-далеко. Где-то в прошлом и в другой стране. В прошлой жизни.
- Я вышла замуж в восемнадцать. Не дождалась парня из армии и стала женой его лучшего друга. Сука? Да, дрянь последняя. Игорь чуть с ума не сошел, когда узнал об этом. Меня прокляла вся деревня, и даже моя мать стала презирать. Не виню ее. Помимо меня в семье было еще трое. Отец в тюрьме. Некогда им было нас уму-разуму учить. Руслана распределили за тысячу километров от родного дома, ну а я, как и положено, отправилась за мужем. Мы неплохо жили, хотя потом пришлось постоянно переезжать из города в город. Образования у меня кроме школьного и нет. Другие, видите ли, у дуры приоритеты были. Как вы могли догадаться, брак был по залету. Родилась двойня. Чудесные мальчик и девочка. Ярослав и Лиза. Мы счастливо прожили четыре года. Точнее, это мне казалось, что счастливо. Наш папа так не считал, собрав однажды вещи и уехав к любовнице. Мол, он считает себя виноватым в сломанной жизни друга. А я – тварь бесчувственная, сбившая его с пути. Он, значит, так больше не может. Про детей Руслан ничего не сказал и больше их никогда не видел. Почти никогда. Алименты он не платил, перебравшись вовремя в Штаты. Бог ему судья. Нет смысла орать, топать ногами, подавать в суд. Уже поздно. Я предала хорошего человека, и кара меня настигла. Игорь, напившись, повесился. Он оставил записку, в которой говорил, что ненавидит меня, что если бы не я, все было бы иначе. Думаю, меня до сих пор в родной деревне ненавидят. Жаль Игоря, но на меня повесили и те грехи, которые я не совершала. Я работала в библиотеке и получала копейки. Меня туда случайно взяли, но радости моей не было предела. Мы ровесники с вами, поэтому уверена, что вы хорошо помните те страшные годы. Зарплату задерживали, продуктов в магазинах не было, поддержки родных тоже. Мои малыши учились во втором классе, когда я столкнулась с тем, что даже самая жесткая экономия вас не спасет, если у вас изначально ничего нет. Зарплату не платили третий месяц, сбережения кончились, продавать было нечего. Все коллеги, соседи и просто знакомые отказывались давать в долг. Я их понимаю, ведь я не вернула еще предыдущие займы, а у них свои семьи, которые нужно обеспечивать. Хорошо детей в школе хоть один раз кормили. Кое-как я наскребала им на ужины и завтраки, сама же ходила в полуобморочном состоянии. Меня любезно поили на работе чаем с домашним печеньем, на том я и держалась. Но наступила осень, чертов ноябрь. В школе каникулы, дома даже мышей нет. Были бы, я из них суп сварила. Не утрирую. В связи с эпидемией каникулы было решено продлить еще на неделю. Я думала, что это конец.Украсть? Не умею воровать. Пойти на панель? Да кто тогда бы на меня тощую как скелет взглянул? Я бы пошла, да не я одна такая была в этом чужом городе. Меня бы конкурентки забили еще на подходе. И тут, ура, зарплата! Столь желанная, столь жизненно необходимая. Я не помнила, каково мясо на вкус. Моя одежка столько раз латалась, что пальцев пересчитать не хватит. Я бы удавилась за кусок хлеба. О, чувствуете этот запах? Как волшебно пахнут булочки с корицей, пироги с вишней, слойки с джемом! А я их ненавижу. Себя ненавижу, потому что сейчас могу купить столько еды, что можно потом год в магазин не ходить. Мои дети больше напоминали заключенных Освенцима, нежели граждан конца двадцатого века, живущих в России. Я пришла в гастроном и начала набирать в корзину все что видела. О, чудо! В тот день прилавки буквально ломились, что было непостижимо по тем временам. Молочные продукты, крупы, макароны, хлеб, консервы, колбасы. Все, что душе угодно было в моей корзине. Я подошла к кассе и довольная, что наконец-то поем, накормлю детей, отдам долги, стала выгружать продукты из корзины. Продавщица понимающе улыбалась и пробивала товар. Я полезла в сумочку за кошельком и с ужасом увидела, что та порезана ножом. Как понимаете, кошелька в ней не оказалось. Кто-то отчаявшийся, но более смелый, чем я, обрек на голодную, позорную в наше время смерть мать-одиночку и двух ее маленьких детей. "У меня нет денег. Их украли! Позвоните в милицию, немедленно!" – я кричала вне себя от злости. Мое спасение вырвали прямо из рук, а я лишь похлопала ресницами в ответ.Меня вытолкал из магазина охранник. Я так плохо выглядела, что меня приняли за обманщицу, не поверив, что деньги у меня были. Смысла писать заявление не было. Вор мог подстеречь меня где угодно. Я слишком беззаботно шла по улице, слишком наивно верила в людскую честность и порядочность. До гастронома я успела купить себе булочку, которую съела, наверное, за секунду и теперь жалела, что не смогла дотерпеть до дома. Как в тумане я шла по лужам и добралась до дома. Что я дам детям? Может, отрезать от себя кусок? Может, сдать их в детдом? Верное решение, но в том городе его не было. Мои малыши совсем ослабли. Накануне я напоила их кипятком с вареньем. Ну, как с вареньем. Обдала водой пустую банку из-под него и разлила это пойло по кружкам. Дети совсем без сил уснули почти мгновенно. Раньше они говорили, что хотят кушать, плакали, жаловались, что у них урчат голодные животы. Вчера они так уже не делали. На это не было сил. А сегодня нет и варенья, засохшего на стенках банки.

 "Мама, мамочка пришла"
Двойняшки встретили меня в прихожей и кинулись обнимать. Я рухнула перед ними на колени. Боже, мне никогда так не было стыдно, как при вопросе:
 "Мамочка, а что ты нам принесла покушать?"
Что я могла ответить? Что проворонила деньги? Что наш папа бросил семью и плевать ему на свою плоть и кровь? Что родные отреклись от меня, и нет возможности обратиться к ним за помощью? Что нет у меня сил снова ходить по знакомым и униженно молить о еде? Я готова была пойти, от гордости и следа давно уж не осталось, да вот все остальные в той же ситуации, что и мы. А зарплату я получала обычно раньше соседок, так что надежды нет. Еще неделю мы не протянем. Мой ночной кошмар – две пары голубых глаз на худеньких личиках с впавшими щечками. Детский взгляд сам по себе очень выразителен. А глаза голодного ребенка – позор и жуткая боль для взрослого. Дети верят тебе, верят в чудо. А ты знаешь, что его не произойдет.

 "Мама, я кушать хочу. Очень-очень."
 "Мамочка, я люблю тебя. Ты самая лучшая. Ты ведь принесла нам покушать, правда?"

А я как в тумане кусаю кулак, чтобы не закричать. Я не знаю, что делать. Вырываюсь из цепких ручонок своих деток и убегаю на улицу. Долго шаталась я по этому Богом забытому городишке. Искала. Не знаю, что именно, но с пустыми руками домой нельзя. Мне встретился ларек. Продавщица вышла куда-то, видимо в туалет, а дверь не захлопнула. Чудо, не иначе. Пугливо оглядываясь пробираюсь внутрь. Темно. Тихо. Киоск газетный, выручки в кассе нет. Черт!
 "А ну пошла отсюда, бомжиха! Это тебе не ночлежка! На вокзал вали!"
Красная, я, сгорбившись, выскочила из ларька. Продавщица побрезговала до меня коснуться, поэтому обошлось без побоев. Милиции народ не особенно доверял, мягко скажем, так что звонить никуда тетка не стала. Мне было не до стыда. Это понятие давно исчезло, хотя я все еще рефлекторно краснела. Я цеплялась к прохожим, прося милостыню, предлагала отдать свое драное пальто за кусок хлеба, приглядывалась к мусорным бакам, но они, как назло, были пустыми. Я вернулась ни с чем. Ярослав с Лизонькой, прижавшись друг к дружке, спали на диване, так меня и не дождавшись. Долго я вглядывалась в их милые черты, гладила по светлым волосам, целовала ладошки. Восемь лет. Уже восемь? Время пролетело так незаметно, так быстро. Я помню их еще совсем крошечными. Голубой конверт из одеялки и розовый. Мои малыши. Ярослав бы мог вырасти в статного богатыря, которому отбоя бы не было от девчонок, а Лиза вытянулась бы в настоящую красавицу. Внуки, правнуки, смех в доме и топот маленьких ножек по полу. Иду на кухню и, не включая свет, сажусь за стол.
Почему?! В чем они виноваты?! Что мне делать?! И ответ пришел.
 Владлена замолчала, устало обратив взгляд к Страхову. Тот не шевелился, и, казалось, перестал дышать. Он и понятия не имел, что у людей бывают такие проблемы. Да он работал журналистом и многое видел, но ни разу до этого не вникал в суть. Смотрел со стороны, словно кино, но не мог сочувствовать. Не умел. Не хотел. А теперь его глаза открылись, и жуткая правда окружающей действительности свалилась на него как ушат ледяной воды. Карьера не шла в рост, потому что он не вкладывал душу.
- И… И вы..
- Я включила газ. Не думала я о том, что помимо моей семьи могут погибнуть и остальные жители многоквартирного дома в случае взрыва. Мне было глубоко наплевать. Я пошла в комнату, где спали дети, и улеглась на пол подле них. Заснуть не получалось. Хоть сил и не было, но меня трясло от возбуждения. Убийца. Убила своих детей, потому что устала. Все опостылело, все безразлично. А вокруг тишина. Я не знаю, дышат ли они еще, или уже нет. Они ведь дети, а значит слабее. Мне страшно. Я боюсь, что они проснуться. Кое-как я задремала. Вы, наверно, удивлены? Думаете, что же она здесь делает? Не лежит в могиле, но и не сидит в тюрьме? Издевка судьбы. Добрая соседка получила зарплату и решила предложить мне помощь. Еще не было одиннадцати, так что ее негромкий стук был вполне оправдан.Возле двери она ощутила запах газа и заподозрила неладное. Дверь сломали, а нас вытащили из квартиры. Меня откачали, а деток нет. Как же я кричала! Проклинала соседку, требовала посадить меня в тюрьму, а еще лучше казнить. Мне не поверили. Решили, что я помешалась от недоедания и наговариваю на себя. А газ пошел, потому что плита неисправна. Дело не завели. Каким-то образом конфорка по документам оказалась выключена. Руслан соизволил приехать на похороны детей. Рыдал, как младенец. Меня ни в чем не винил. Я же всю ночь провела на кладбище, лежа прямо на свежих могилах. Меня никто не трогал. Видимо, я была настолько безумна, что со мной лучше не связываться. Чтобы я не сделала с собой ничего, за мной следила соседка. Та самая, добрая. Она же меня фактически и кормила тот месяц. А потом зарплаты стали стабильными. В квартире всегда было что-то съестное. А у меня появился поклонник. Женатый человек, годившийся мне в отцы. Дарил цветы, конфеты. Водил по ресторанам. Целовал мне руки, но не больше. А потом его бросила жена. Тогда он предложил мне поехать с ним в Израиль. Я согласилась. Он оставил мне все свое состояние. Это мой отель. Я могу ничего больше в жизни не делать. Собственно, я только пою, больше ничем не занимаясь. Говорят, у меня талант. Не знаю, не уверена. У меня узкий круг поклонников, но зато они всегда в зале. Я им нужна. Знаете, почему я не покончила с собой? Я верю, что у судьбы свое правосудие. Если ты совершил что-то плохое, оно непременно вернется. В другой, может быть форме, но вернется. Мелкими, но ежедневными неприятностями, подтачивающими твою уверенность. Крупной проблемой, изъедающей тебя изнутри. Или неожиданным поворотом в самый неподходящий момент. Когда все только-только наладилось, свершилось что-то грандиозное для человека, цель жизни будет достигнута, и он еще не успел ею насладиться, а его уже нет. Он пал в шаге от приза. Я одинока. Нет детей, нет родных, нет друзей. Моя кара. Я прихожу в пустой номер, а мне некому сказать слово. И тут наваливаются воспоминания. Они никогда меня не покинут. Я вижу изобилие на столе, а в ушах звучит вопрос: «Мамочка, а что ты нам принесла покушать?». Пересчитываю купюры, а в памяти порезанная сумка. Нахожусь в толпе, но вокруг тишина. Я рассказала вам свою историю. Можете меня презирать, ненавидеть, идти в местную полицию, жаловаться. Но помните, что Его суд настанет, непременно. Ваш поступок вернется бумерангом. Вы обещали, что никто не узнает.


                ***

 Вернувшись в Россию, Страхов написал книгу. Это были небольшие истории женщин, с которыми автору приходилось сталкиваться. Имена, даты, города были изменены, но смысл остался тем же. Это был бестселлер.
 Страхова читали на бумаге, скидывали в электронном виде, дарили друг другу в красивых обложках и обсуждали даже в туалетах. Валентин оказался неплохим рассказчиком, периодически украшая рассказы интимными подробностями и переворачивая некоторые факты.
 История Владлены занимала отдельное место в том сборнике. Певица получила новое имя Октябрина, гордо красовавшееся на обложке. Поговаривали, что Страхова номинируют на Нобелевскую премию в области литературы, что бесспорно было преувеличением. Хотя отрицать наличие писательского таланта у него не стоит. Он получил огромное количество других премий и заметно улучшил материальное положение.
 Страхов все никак не мог вырваться в Израиль, чтобы покаяться перед Владленой. Его терзала совесть, но без ее истории он бы так и не написал книгу. Она изменила его жизнь. Валентин бредил этой женщиной, но боялся взглянуть ей в глаза.
 Номерами они не обменялись, адреса Страхова у певицы не было, но после того, как он стал известным, особого труда доставить письмо популярнейшему писателю не составляло. Накануне описываемого мною в самом начале осеннего дня, а точнее, ночи, Валентину пришел конверт. От Владлены.
 Страхов дрожащими руками минут пять боролся с бумажной оболочкой, дабы добраться до сути. Он покрылся испариной, дико волнуясь и предвкушая, что будет читать длинное письмо оскорбленной женщины, а потом он полетит к ней и будет просить прощения.
 Она не сможет остаться равнодушной к его пламенной речи о том, как изменилась жизнь бездарного журналиста в ту ночь, как много она для него значит. Владлена простит, и совесть Валентина успокоится. Но вопреки ожиданиям, письмо оказалось коротким. Размашистыми буквами, отчаянно стремящимися упасть вправо, было написано одно единственное слово:
                «Правосудие»