Змеиный вал

                                                 «...и пришедше к валови и, не проходяче валу, ту сташа...»
                                                 (ПСРЛ, II, стб.433-435)
                                                 «...Мы заставим врага биться о Змеиный вал, как муха о стекло!»
                                                 (Из речи президента О.Смитченко)

1.
Петро со своей командой по тф громил врага. И тут сверху в окоп спрыгнул десятник. Глянул как-то непонятно. Так он ещё никогда не смотрел, гад. Увидел, чем занят Петро. Подождал. Петро поблагодарил судьбу, что десятник не пришёл раньше, когда Петро разглядывал голых баб.
Петро вяло встал, сунул отключённый от битвы тф в карман и поправил автомат на груди.
– Собирайся, Петро, – как-то неуверенно сказал десятник, опустив взгляд.
– А чо?
– Только что сообщили оттуда, – он показал пальце вверх. – Твоя мать в поселении помирает.
– Ну и хрен с ней!
– Хоть она и враг, но она твоя мать. Тебе нужно поехать, проститься.
– Мне нечего ей говорить. А она опять начнёт сопли распускать и прежнее вспоминать. Опять ей по мордам давать что ли?
– Тебе приказано! – десятник пристально глянул прямо в глаза, голос посуровел. – Так что...
Петро сплюнул.
– Иди к писарю за документами. Уже готовы, наверное. И помойся. И морду свою прыщавую поскреби.
– Ясно, – сказал Петро, повернулся и полез из окопа на бруствер, бурча про себя ругательства. Вылез на гребень. Глянул на юг. Жарко. Там был берег болота, запутанный ключей проволокой и растяжками. Огромное болото, конца которому не видно. Огромное болото без травы и камыша: вода была очень солёная. Где-то там, за болотом был враг. Петро вытянул туда руку и свернул кукиш, вот, мол, вам, скоро мы будем и там.
Пошёл по гребню, молодецки распевая петушком:

Как мы по морю пойдём,
Как мы ворога побьём,
Гей, калаш,
Остров будет наш!

– Боец Петро Швидко! – рявкнул писарчуку, лапающему экран. Ефер зыркнул на вошедшего пацана:
– Жди! – кивнул на ящик из-под американских сухих пайков. Петро уселся, подумал и стал насвистывать.
– Та цыц! – не поднимая глаз от экрана, приказал писарчук.
Петро почесал заросший тонкими волосиками подбородок и как и не слыхал: продолжал насвистывать. Достал мятую пачку сигарет. Потом передумал и сунул её обратно в карман.
В блиндаже было недавно выметено. И даже спрыснуто водой. В углу стояли какие-то длинные короба. За подпоркой посреди помещения стояло несколько раскладушек и стол. На столе были разбросаны разноцветные пакеты. Несколько их было надорвано, чипсы и вяленая рыбка валялись на столе. Было там и несколько бутылок дешёвого пива. И вообще воняло кислым.
– Иди сюда! – деловито сказал ефер. Петро встал, надел рюкзак, демонстративно закинул автомат на плечо. – Вот тебе карточка. Увольнительная. Не потеряй. На ней 20 баксов. По прибытии отметишься в поселении...
– А как я туда доберусь? Билет на поезд?.. – пошутил.
– Ага, вип и чёрная икорка в постель. А, может, согласишься добраться на попутке? – потом серьезно: – Через час едет бронер в ту сторону. Довезёт почти до конца, там пёхом километров десять. Допрёшь.
– Да на кой мне это надо? Не поеду!
– Канаву со жмуриками давно видел?
– А ты меня не пугай!
– Да кому ты нужен! Вали отсюда!

Зашёл к кошевому, получил сухой паёк на пять суток.

Зашёл в вагончик каптёрки. Получил свежее бельё, кусок мыла и обещание после «бани» нового обмундирования.
– Живо мыться! – приказал бородатый старшина и начал бурчать, что, мол, настоящим воинам нет даже дырявой портянки, а вот сопляков как на парад наряжают... И про воду, что не успевает греться...
– Дык лето, не замёрзну! – засмеялся Петро, разделся до трусов и, выбежав из вагончика, нырнул под тяжёлый полог землянки «бани», что была в двух шагах.

В банной в углу стояла бочка с нагревателем, на земляном полу лежала сухая деревянная решётка, прикрывающая сток. Повесил бельё и полотенце на крючки. Сдёрнул трусы, стал на решётку. Поливал себя из ковшика. Вода была сносная и тёплая.

Мокрый, взлохмаченный – полотенце было куцее – взбежал в каптёрку. Показал грязное бельё: куда, мол? Старшина уже приготовил ему новую форму и что-то делал с гимнастёркой. Заметил вошедшего, вздрогнул, положил её на остальные вещи.
– Шустрый, как погляжу... – уставился на исподнее, которое вертел в руках Петро. – Бросай в угол! Фу! С вами байстрюками... Трусы забелил... Что, баба снилась? Кстати, с тобой баба поедет... – махнул рукой.

Петро мгновенно оделся и пулей вылетел из вагончика (старшина вдогонку ржал), побежал на КПП. Там, за колючками забора увидел Дайну. Она что ли с ним поедет? Повезло, если так. Или подразнить пришла? Он её пару раз видел, и она нравилась Петру.
Притормозил,  чтоб не выдать своей радости – он же взрослый боец! – и, насвистывая, подошёл.

– Дайна! Тоже с нами? – девушка была ладная, жёлтая коса лежала на чёрной безрукавке, под которой стояли груди. Зелёные джинсы не обтягивали задницу, как у дешёвок. Кроссовки были болотного цвета. За спиной – небольшой рюкзачок. Лицом вот не особенно, грубоватые черты. Но в остальном... Ей бы танцевать, а не снайперить.
– Это ты со мной. Я – в отпуск! Вот собралась и еду домой. Там меня уже ждут.
И тут в голову Петро пришла шальная мысль:
– А поехали со мной!
– Это куда ещё?
– Да тут недалеко. Еду мать проведать. На поселении она у меня.
– Мать она есть мать, хоть и на поселении. Но что мне там делать?
– Да я думаешь надолго к ней? Пяти минут хватит. А потом с тобой...
– Дурак ты. Тебе потом вернуться надо!
– А мне пять суток дали, чтоб там побыть. Так что все пятеро суток – твои! – Петра просто несло, так ему хотелось, чтоб она с ним поехала. Он – и с такой девушкой! Да на неё командиры заглядываются, а она их отбривает с полуоборота. А вдруг?..
– Ой, у тебя правый ус аж до уха поднялся! – сказала невпопад. – Петро схватился за губу. Какой ещё у него ус? А Дайна со смеху чуть не покатилась. Потом посерьёзнела и сказала: – Знаешь, мальчик, у меня свои дела...
– Это будет маленькое приключение, – законючил Петро. – Не пожалеешь!
– Ладно. Вон моя сумочка, – кивнула в сторону, и Петро увидел её огромный вещевой мешок. И длинный чемодан. – Ну, если ты это дотащишь...
Петро бросился к вещам, приподнял мешок, оценивая вес. Ого! Камни там что ли? Но виду не подал. Положил на место. На чемодан не взглянул: небольшой, плоский, на вид лёгкий. Явно там винтовка.
– Дотащу! А ты поедешь со мной?
– Только до станции! – и хитро моргнула. Так что всё складывалось.

А вот и автобус. Или как его называли – «бронер». Стенки были усилены листами железа, боковые и задние окна и даже окно водителя заварены, оставлены узкие бойницы.
Петро кулаком громыхнул по броне и заглянул в открывшуюся дверь. Пустой. Не считая водилы.
Пошёл за вещами Дайны. Еле заволок мешок в автобус.
– Что тут у тебя? Бомбы?
Дайна засмеялась. Весёлая девка! Уселся на сиденье рядом с ней.
– А кто ещё едет? – спросила Дайна у водителя, пожилого усатого дядьки, спрятанного в своём отсеке.
– Никто! Я со станции буду забирать ребят. Приедут с гор, – прогундосил тот.

2.
Автобус долго трясся по пыльной грунтовке, пока не взобрался на старую асфальтовую дорогу. Когда-то это было шоссе. А теперь кому оно нужно? Там, далеко на востоке граница огорожена. Там и мышь не проскочит.
Но тут «бронер» уже мог разогнаться. Хотя и приходилось пересекать засыпанные утрамбованным гравием воронки.
Через бойницы виднелась горячая солончаковая степь. Дикое поле. Люди тут не живут. От людей тут одни осевшие полузасыпанные развалины. Зато раздолье кочевникам...

– Завидую я тому парню...
– Это какому? – Дайна весело глянула на Петро.
– Который тебя ждёт дома.
– А! Ну, завидуй, завидуй. Можешь даже поревновать.
– Вот перевешаем врагов, соберусь и приеду к тебе и отобью!
Дайна рассмеялась:
– Тогда тебе придётся поторопиться.
– Да сколько тех врагов осталось! А твой парень такой нетерпеливый, что я могу не успеть?
– Ага. Нетерпеливый. И он сильный, никому меня не отдаст! – смеялась девушка.
– И как же он тебя одну отпустил в Дикое поле?
– Он знает, что я его не предам. А ты? Предавал девушек?
Петро растерялся. Настоящей девушки у него не было. Но ответил:
– Я – нет! Никогда!
Дайна с сомнением улыбнулась. Потом сообразила и захохотала. Понравилась «откровенность».

«Бронер» кинуло в сторону.
– На дно! – заорал водила. Впереди что-то бахнуло и автобус тряхнуло. Потом он рванул вперёд, уходя из-под обстрела.
Затарахтели автоматы, пули щёлкали по броне. Дайна, столкнув с сиденья Петро, кинулась к своему мешку. Петро, ругаясь, поднялся, припал к бойнице, снял с предохранителя автомат. Из-за мусорных холмов – древнего поселения – выскакивали один за другим мотоциклы и по ровной, как стол, степи мчали наперерез автобусу. Петро послал в их сторону несколько коротких очередей. Заметил, что с  холма в сторону автобуса потянулась струя дыма. Водила, видно, тоже заметил снаряд, резко тормознул. Впереди ухнуло, по броне застучало осколками, но «бронер» опять рванул вперёд.
Петро кубарем полетел в конец «салона», больно ударился о сиденье. Краем глаза увидел, что Дайна каким-то образом удержалась у бойницы, приладила на плече ствол гранатомёта и бухнула. Её чуть развернуло, Петро увидел, что её удержали бортовые ремни. А он, дурак, даже на вспомнил о них!
Где-то далеко в степи раздалась серия хлопков. Мотоцикловый рёв и щелчки пуль прекратились сразу.
Бронер, почти не петляя, нёсся дальше и дальше от опасности и, наконец, сбавил скорость.
Петро вылез из-под сиденья, куда его отбросило, пошёл, цепляясь за петли, в девушке. Та уже открепила ремни и укладывала гранатомёт в рюкзак. Застегнула. И только потом взглянула на парня. Усмехнулась:
– Кровь с морды сотри.
И только тут Петро почуял боль на лбу. Потрогал пальцем. Мокро! Полез в рюкзак за санпакетом.

Автобус вильнул, и Дайна быстро пошла вперёд, к водительскому отсеку. Заглянула туда:
– Давай ко мне! – закричала Петру, а сама полезла в отсек. Автобус опять вильнул, а потом остановился, чуть не въехав в сухую канаву за обочиной.
Петро пробрался вперёд. Дайна, зажимала водиле шею носовым платком. С того, как из резаной свиньи, била кровь. Прошило осколком? Руки его были в крови, наверное, зажимал рану.
Петро помог девушке вытащить водилу из отсека и положить этого верзилу на пол. Тот был без сознания. И как он ещё держался, когда вёл автобус? Дайна содрала бушлат с водителя, выхватила пакет из рук парня, пыталась перебинтовать рану на шее. Приладила.
– Водить умеешь? – спросила Петра. С сомнением покачала головой. – Сиди рядом с ним, я поведу. Дорогу помню. И полезла на место водителя.

Петро подложил под голову водиле какие-то тряпки, пытался придерживать его тело: автобус Дайна гнала так быстро, насколько это было возможно. А Петро глядел в давно небритое усатое лицо водилы и что-то ему говорил. Типа, что скоро доедем, что его вылечат, что он поедет домой... Но водила в себя не приходил. Потом Петро увидел, как его лицо вдруг посерело, и понял, что держит в руках труп. Не повезло мужику. Зато повезло ему и девчонке.

Отполз от тела водилы, уселся на кресло и занялся своим лбом. Кровь уже присохла, но на всякий случай прыснул клейкий антисептик. Смешно, наверное, выглядел с этой полоской.
Достал тф. Вернее, две его половинки. Наверное, когда его отбросило, сломался. Попытался понажимать, плюнул, вытащил и спрятал симу, отбросил ненужный тф куда-то в угол.

3.
Потом автобус остановился. И Петро понял, что доехали до станции. Двери раскрылись, вошли два бойца патруля. Дайна выбралась из водительского отсека, протянула карточку.
– Это что за труп? – поинтересовался патруль.
– Наш водитель. Нарвались на кочевников.
– Где?
– Похоже, что у Акимки. Прятались на холмах.
– Это что за банан? – ткнул автоматом в сторону Петра.
– Боец Петро Швидко! – встал, протянул карточку.
– Ну вот, – пробурчал патрульный. – Тут беспросыпу лямку тянешь, а всяким соплякам отпуска дают.
Петро промолчал и даже не улыбнулся. Молча взял обратно карточку.
– Идите в дежурку, отметьтесь. О нападении кочевников доложу. Но вам еще рапорт готовить. Вы труп привезли. Вдруг сами водилу порешили?
– Ага, – сказала Дайна. – Взяли осколок и воткнули ему в шею. И не в первый раз. Ты свои комменты оставь девкам в сети.
– Разговорчивая больно, – пробурчал патрульный и пошёл к двери автобуса. По пути докладывал дежурному по усику связи о прибывших и происшествии.

Вылезли из бронера. Петро ахнул: броня кабины была как ёжик: осколки торчали всюду. Несколько из них прошило карбонированную сталь насквозь. Водительское смотровое окно было открыто.
– Это что, он ехал, а окно настежь?
– Экран был пробит, поэтому и открыл. Вслепую его ездить не научили, – ответила Дайна. – Бери вещи и погнали в комендатуру.
И пошла. Стройная, высокая. Белокурая. Красивая баба.
Поднял вещи, крякнул и потащился за ней.

Стояли в чахлом сквере напротив старого здания вокзала. Площадь была забита военными грузовиками, стояла пара танков.
– Что ж, Петро Швидко, у меня поезд, а тебе до поселения... В Тихонке он?
– Ага. Сказали, что туда едет транспорт с продуктами. Я подожду.
– Так их ещё и кормят? – стало смешно Дайне. – Вы прямо гуманисты! У нас с такими не церемонятся.
– У вас их и нету.
– И я о том же!
Помолчали.
– Спасибо, что вытащила из передряги, – начал было Петро.
– Я свою шкуру спасала, – резко ответила Дайна. – А вы мне пофиг!
– Наши шкуры были рядом. Ты и мою спасла за одно. За это и спасибо.
Дайна повернулась, и, не сказав больше ни слова, пошла на вокзал. Петро потоптался, ринулся было за ней, но остановился. У неё свои дела, а у него – свои. И попёхал.

Попутки не нашёл. Ну и хрен с ней, до вечера дойдёт.
Пересёк станционный городок – на восток курс. Обошёл старое давно заброшенное кладбище – да и кому в голову сейчас придёт ставить всякие памятники? Выбрался из заброшенных районов.
Увидел поле, спускавшееся к какой-то речушке, а за ней – пёстренькие угловатые холмы, наверное, тоже заброшенное селение. Пошёл туда, перепрыгнул через поток. Прозрачный и холодный на вид. Но пологие берега были глинистыми, безо всякой растительности. И чем-то воняло. Быстро ушёл с этого места. Наконец добрёл до дороги, которая шла между груд мусора – остатками хат. Эта «улица» и вела на северо-восток к Тихонке, где было поселение.
Идти надо было ещё несколько километров. Асфальт был разворочен гусеницами, поэтому шёл по обочине.

Через пару часов увидел калитку у плетня и лавочку. Когда-то она была покрашена в синий. А над ней скрипела сухая черешня. Горы мусора тут поросли травой, было хорошо: не жарко, дул свежий ветерок.
Уселся. Расшнуровал ботинки, снял влажные носки, повесил их на плетень. Ноги поставил на мягкую траву. Хорошо! Достал паёк, поел. Запил чаем из фляжки. Был ещё пакет с сухим компотом, но не в этот раз.
Краем глаза отметил какое-то движение справа над холмами. Резко упал с лавочки носом прямо в вонючий ботинок и откатился к плетню. Наверху прожужжало раз, второй и улетело. Ни фига себе! – подумал, – беспилотник! Кого отыскивает? Не за ним же следит!? Или рыскает по маршруту? Нет ли тут диверсантов? Как бы самому не вляпаться!
Успокоился. Встал и осмотрелся. Ветер издалека донёс собачий брёх. С северо-востока? Нет, до Тихонки километров пять. Люди точно тут не живут, раз собаки. Или лагерные зэкодавы? Но он знает, как их отогнать – потрогал ствол автомата. Справил нужду под черешню. И тут переменившийся ветер донёс трупный запах...
Обулся, собрал вещи и – дальше.

Шёл по длинному и прямому шоссе, обсаженному с одной стороны чахлой лесополосой. С другой стороны сначала были заросшие бурьяном и трын-травой старые сады, потом – заброшенное поле. Потом дорога раздвоилась, и он свернул вправо. Дошёл до развалин домов. Тихонка? Впереди далеко, чуть правее высился дырявый купол церкви, а рядом с ней – вышка связи. Побрёл по длинной улице, пока не наткнулся на шлагбаум с будкой.

4.
Заглянул в оконце. Там дрых солдатик. Разморило, видать.
Пошёл дальше и увидел покосившийся высокий забор с колючей проволокой поверху, торчали чёрные лагерные вышки. Дошёл, кажется. Явно поселение. Гукнул в пластиковые жёлтые ворота, и сверху услыхал:
– Ты кто? – сонный бас. Где-то с опозданием тявкнули зэкодавы.
– Боец Петро Швидко. Прибыл к матери. Помирает, говорят.
Охранник с вышки крикнул что-то нечленораздельное.
В воротах скрипуче открылась калитка, появился охранник.
– К матери, говоришь? Документы покажи.
Петро отдал карточку и пошёл за охранником.

Сразу за внешним забором был ещё один, пониже. А за ним – большой плац, окружённый облезлыми глинобитными бараками.
Свернули влево к белёному кирпичному зданию коменданта. Потопали по усыпанной песочком дорожке. За домом возвышалась церковь красного кирпича.
Поднялись по ступенькам на крыльцо штаба, свернули влево и вошли в длинный коридор.
Жужжали мухи.
Слева дверь была открыта. В комнате за деревянной оградой сидел сонный дежурный.
– К кому?
– Я Швидко, прибыл к матери.
– А! – охранник отдал карточки, и дежурный ткнул по панели нотика, поводил пальцем туда-сюда. Нашёл. Что-то вбил. Уставился в монитор... Повёл карточкой над картридером...

Петро смотрел в окно. По плацу ехала подвода с бочкой. Худая тётка, одетая в серую робу с красными выцветшими вставками, длинной хворостиной направляла лошадь, и та покорно тянула подводу. Петро рассмеялся.
Дежурный зыркнул в окно.
– Воду на кухню везёт. Поселенка, – объяснил он. – А твоя мать в лазарете. Подыхает, кажется. Но ты успел. Что-то новенькое у нашего начальства. Солдат с фронта к поселенкам стали отпускать... Если захочешь остаться, то в Тихонке есть гостиница. Койку выделю. Но это потом. Эй, Степан! Веди его в лазарет!

Лазарет был в церкви. Она была вражьей, поэтому молиться здесь было грех. Зато здание добротное. Поделённое на несколько залов перегородками в половину человеческого роста: там – фельдшер, там – топчаны, там – склад. И всё для поселенцев. Охрана лечилась в больнице на селе.
Сквозь купол виднелось небо.
Лазарет был почти пуст: в это время все обязаны быть в поле, даже симулянты. Поселенцы сами себя обслуживали, выращивали себе и охране еду и вообще трудились, чтоб простили их преступления.

Боковой вход. В правом притворе лежала его мать, Валентина Швидко.
Петро подошёл к кособокому, кое-как сколоченному топчану и стал у ног. Было прохладно, как в любом соборе. Мать была укрыта какой-то мешковиной, только рука с синими венами лежала поверх. Да голова с седыми космами торчала. Пахнуло страшной вонью. Не убирали что ли за ней?

Она подняла взгляд, увидела и узнала. Что-то пробормотала. Петро уловил слова «отец» и «похож».
Не знал, что делать, не знал, зачем он здесь вообще. Померла бы сама, не теребила бы его душу. Хоть и вражина, но мать.

И тут вспомнилось: светлая комната и стол, на столе тарелка, вареники с тютиной, сметана, огромная вилка...

– Подойди и нагнись, – услыхал он шёпот. Сразу даже не сообразил, что это мать его позвала. Сел у изголовья, отогнал ленивых мух и наклонился: слишком тихо она говорила.
Мать провела рукой по его бритой голове, потом тронула воротник. Что-то с трудом вытащила из плотной ткани, потянула в рот и зажала зубами. Петро оторопел.
– Вы что, мама, есть хотите?
– Нет, нас тут кормят... – в худющей руке она держала какую-то булавку с расплющенным шариком. – Это микрофон и датчик. За тобой следили. Но это чепуха. Времени мало. Слушай. В нашем дворе... Ты помнишь дом, где мы прятались?
– Как это: «прятались»?..
– Найдёшь?
– Думаю, что найду...
– За колодцем есть тайник. Под тем деревом, откуда ты свалился в детстве... – Она провела рукой по голове и нащупала шрам за ухом. – Помнишь, как ты плакал?.. Ещё отец припрятал. У деда... У деда... Перед тем, как уйти, припрятал. Меня пытали и сюда загнали. Но я прикинулась, ничего ведать не ведаю... Вот тебя вызвала, и они думают, что всё через тебя узнают...

Она замолчала. Петро никак не мог сообразить, что это она несёт. Чепуха какая-то! Тайники... Она хочет, чтоб он стал предателем, стал на сторону врагов?
– Там есть и моё кольцо... Тебе пригодятся... А документы просмотри сам. И решишь, что с ними делать...
Всё это, конечно, понятно. Деньги ему пригодились бы. Но тот дом, кажется, на запретной территории! Туда просто так не попадёшь! Там смертельно опасно!
– Не бойся. Всё не так плохо. Жить там нельзя, но если быстро обернёшься, то здоровью не повредит. Зато тебе легче станет. Женишься. Детки пойдут. Жаль, мне внучков не видать...

За спиной раздался скрип железа и гулкий грохот закрываемой двери, шаги нескольких людей. Мать быстро воткнула иголку в воротник. Петро встал, увидел, как к ним приближается трое: усатый сотник и двое квадратных мордоворотов.
– Что здесь происходит? Кто разрешил?
– Боец Петро Швидко! – вскочил. – Прибыл на побывку к матери. Вот документы.
– А, Швидко! О чём она с тобой говорила?
– Да только что проснулась. Говорила о доме и внуках...
– Каких ещё внуках?
– Которых не увидит... – почему Петро не договаривал, он и сам не понимал. Сообразил, что появление этого чина явно связано с повреждением микрофона.
– Она тебе ничего не передавала?
– Нет... – И что она может ему передать? Что у неё вообще тут может быть?
– Нам нужно тебя обыскать, боец! Вдруг враг тебе что-то незаметно подсунул?
Охранник толкнул Петро к широкой квадратной колонне, с которой смотрел полустёртый лик святого, заставил опереться, широко раздвинуть ноги. Обшарил, повернул к себе лицом. Опять обшарил. Демонстративно вытащил из воротника датчик и передал его начальнику.
– Я так и знал! Враг не дремлет! Боец, тебе явно не хватает бдительности! Тебе незаметно подсунули этот прибор!
Петро оторопел от такого поворота событий.
– Мама? Ты мне подсунула это?.. Хотела... – у него не нашлось слов. Мать смотрела куда-то в сторону и улыбалась. А на щеке увидел высыхающий след от слезы. Петро отвернулся, чтоб не видеть, как мухи ползают по улыбающимся губам и открытым мёртвым глазам...
– В карцер её. – изучающе смотрел на Петра. – А с тобой, боец, я должен провести беседу. За мной!
– Пан сотник. В карцер не получится. Кажется, кончилась она... – сказал охранник.
– Ну что ж. Померла так померла. Собаке – собачья смерть. Эй, кто там! – крикнул в пустоту огромного зала. – Проверьте, сдохла она или нет. Пошли.
 
5.
– Заешь же, боец, что нашу страну хотели оккупировать враги с севера, востока и с юга? Что на нашу столицу сбросили атомную бомбу, и там теперь растёт только чёрная трава? Что нас всё время предаёт запад? А мы назло им выживаем и процветаем! Нас целых пять миллионов. Понимаешь? Пять миллионов бойцов за независимость! Сколько врагов шагало по нашим городам и сёлам с начала времён! Вытаптывали посевы и сжигали хаты! Заковывали наш народ в рабские цепи! Но мы выстояли!
Мы – светоч свободы для всех! И народы за Змеиным валом и Гнилым морем, за Карпскими горами и Вежими лесами с надеждой смотрят на нас. И от нас зависит, освободятся ли они...
Вижу, что мои слова туго доходят. Степан!.. Осторожно, мне он живой нужен!..
Ну как? Теперь стало понятнее?
Но кроме внешних врагов у нас есть остатки внутренних. Когда мы все скачем в древнем и возрождённом в годы революции народном танце «опак!», они в бессильной злобе скрежещут зубами и матерятся на оккупационном языке. Они исподтишка стреляют нам в спину. Они мечтают, что наша родина опять будет под рабской пятой. Как там, за Змеиным валом. Там наши братья стонут и взывают о помощи. Их убивают и насилуют. Им запрещают говорить на родном языке. Детей отбирают. А несогласных гонят на север ставить вышки для добычи нефти, копать глубокие урановые шахты. Их вывозят далеко в Ледяной океан, чтоб они там бурили голыми руками газовые скважины.
И ты после этого помогаешь нашим врагам? Опять не понял?
Степан!.. Ага, юшка потекла, значит, доходит постепенно!
Мы таких как ты гуманно поселяем отдельно от здорового общества, а не убиваем, как за Гнилым морем. Твоя мать была счастлива не до революции, а после, потому что именно в поселении она поняла, что правда – быть с народом, что судьба каждого патриота – разделить с народом его судьбу.
Ты молодец, что как все защищаешь свободу с оружием в руках!.. Что-то ты небрит. А ты вообще бреешься? Репья, а не борода... Степан! Ну-ка подпали ему репья!
Не скули! И головой не тряси. Народу приходится много хуже, чем тебе сейчас! Но народ молча отстаивает свободу!
Но твой отец был врагом. Поэтому и мать твоя – враг! И она, я думаю, успела тебя заразить вражьими мыслями. Чтобы ты перестал быть патриотом. Чтобы ты повернул оружие против своего народа. Чтобы ты отвернулся от наших идеалов.
И я спрашиваю тебя, готов ли ты повернуть свои дурные мысли в правильную сторону? Степан!.. Ещё... Ещё... Чтоб доходчивее.
Как это ей удалось тебя так быстро завербовать? Что же она такое применила?  Неужели какое-нибудь зелье? Или какие-нибудь тайные слова? Наверное, тебе вбили программу ещё в детстве, а она сказала код?
Степан!.. Влас, добавь со своей стороны!.. Так!..
Вспоминай пока, что она тебе сказала! Дословно! И мы тебя вылечим от...

6.
И тут назойливый голос прервался. И весело заверещал клаксон.
Петро пересилил боль и поднял голову. Машина, замедляя ход, ехала по дороге неуправляемой. Шофёр лежал грудью на руле. Сотник  наполовину вывалился в открытое окно, из головы на дорогу лилась струёй кровь.
Оба охранника, которые только что «учили патриотизму», на ходу одновременно открыли дверцы и выкатились в вечер. Затопали, ломая кусты, и где-то притихли. А машина по инерции ещё катилась метров пятьсот, пока не уткнулась в какую-то кучу мусора. Качнуло. Клаксон замолк: водителя отбросило на спинку.
Где-то легонько хлопнуло, и сзади, в развалинах дико заорал охранник. «Подстрелили?» –  догадался Петро. Кто ж это расстрелял машину? Кочевники?
Скулёж продолжался, раненый матерился и просил помощи.
Петро попытался освободить занемевшие руки – бесполезно! Кое-как приподнялся, но боль заставила упасть на сиденье. Машина тихо урчала на нейтралке.
Опять раздался тихий хлопок. Потом дико взвыл раненый охранник, но уже не от боли, а от страха. И тут же захлебнулся. «Добили его», – догадался Петро. И стал ждать своей участи.
Убийца подошёл так бесшумно, что Петро сообразил, что «мститель» уже рядом, когда труп сотника вдруг вытянули через окно, и он тяжело упал. Потом отворилась дверца справа, и второй мертвец вывалился наружу.
Очередь дошла и до Петра: он заметил лезвие ножа.
Но незнакомец только рассёк скотч на руках Петро.
Конечно, Петро попытался схватить незнакомца, но руки не слушались. А незнакомец сказал:
– Тихо, тихо, боец Швидко...
Это был голос Дайны!

– Зачем ты их убила? Они – не враги!
– Хе! Хорошо, что убила. Они – самые настоящие враги. Притаившиеся. Да и если бы не убила, то тебя бы точно закопали. Живьём! Тут недалеко – канава... – она тщательно вытирала с переднего сиденья кровь салфеткой.
– Они бы этого не сделали, потому что понимали, что я – преданный делу революции солдат!
– Да им насрать на твою преданность. Им что-то нужно было у тебя выпытать. Выпытали бы, не сомневайся. Вопрос, что именно они хотели узнать? Но надо торопиться. Ночь у вас наступает очень быстро. Это у нас ночи почти и нет в это время...
– А что ты собираешься делать?

Она не ответила, села за руль и осторожно сдала назад. Потом проехала по улице и свернула в первый же переулок. Остановилась. Петро, лежащий на заднем сиденье, застонал от толчков.
– Вот что. Я тебе сейчас вколю антишок и обезболиватель. Потерпи.
Она соскочила в захрустевшую сухую траву и пропала.
Петро приподнялся и тоже вылез из машины. Боль была страшная. Но он выпрямился сделал несколько шагов, остановился. Моча казалась чёрной.
– Эй, ты чего встал? Сдохнуть хочешь? – Дайна подошла, увидела кровь, присвистнула. Поддержала его и втолкнула в машину, на заднее сиденье. Легко так втолкнула. И дело даже не в том, что Петро был щуплым.
Уложила его, чем-то шелестела, открывала и закрывала молнии.
– Давай руку!
Закатала рукав и приложила шприц к вене.
– Сейчас станет легче. И таблетки выпей, – протянула пару округлых ампул. – Только не жуй. Вот фляжка, запивай. Потом пристегнула его ремнями безопасности, наверное, чтоб не свалился во время езды. Залепила пластырем ожог на подбородке.
А Петру как-то сразу стало легче, дёргающая боль утихла, стала тупой и терпимой.
– Ну вот, слабость появилась. Выдержишь дорогу? 
– Так куда поедем?
– Не знаю.
– Как это?
– Куда скажешь, туда и поедем. Кто-то мне обещал приключение!..

Петру было сейчас не до приключений. Ему бы отлежаться. Но ведь обещал? Да и стало ему хорошо, хотелось спать.
– Нам ехать 350 километров. Когда-то место называлось Крам.
– Поняла, – вылезла из салона, закрыла дверцу. Уселась на место водителя. – Мы ночью и поедем. Езды-то тут...
Петро не отвечал – так ему было легко и хорошо. И голос Дайны был ангельски прекрасен.
– Часов за семь доедем. Я выспалась. Это ты весь день на ногах. Спи...

И он почти уснул. Почти – потому что продолжал урывками отмечать краем сознания то, что происходило, слышать и даже понимать отдельные слова.
А монотонный голос Дайны всё звучал и звучал: «... козлы... kidney recaptured ... I told you...». Был слышен ещё какой-то далёкий мужской голос. Откуда тут мужик? «What is your decision?» – «I'm going on this off-road vehicle» – «It is not labeled.» – «So mark. Take away my car...» –  «What will... the kid?» – «...first brought... I will think ...» –  «...we route...» – «Accepted!».*)
Потом голоса отдалились. Последнее, что услыхал Петро – хлопок дверцы и вой мотора...

7.
Очнулся от укола. Поднял голову и уставился на руку. Дайна держала толстенький серый цилиндр шприца на локтевом сгибе. Тут же убрала и залепила ранку.
– Что это?
– Тебе хорошо досталось, боец. То, что морду расквасили, – чепуха, конечно. А я тебе  поддерживаю работоспособность почек. Давай всего осмотрю. Тошнит?
Ремни безопасности уже не держали – фиксаторы лежали в своих гнёздах. Гимнастёрка и брюки Петра были расстёгнуты. «Синяки, – бормотала. – И есть припухлость. Живот вздут... Если учесть гематурию...»
– Легче? – сообразила, чего он хочет. – Давай, делай свои дела, и поедем дальше, – вылезла из салона.
Боли почти не чувствовалось. Петро осторожно сел, собрался силами и вылез из машины, подтянул штаны, неуверенно побрёл к сухому травостою, справил нужду на пыльную землю. Моча была с кровью, розоватая. Заметил взгляд Дайны, покраснел и отвернулся. Постарался привести одежду в порядок.
– Ну-ну, боец! – рассмеялась девушка. – Мне не до твоих причиндалов сейчас. Там-то цело всё!.. И моя помощь не требуется!.. Нужно доехать. Через пару километров – зона. И там – Крам. Куда дальше?
Петро осмотрелся. Утро было серым, ранним. Грязно-жёлтый свет едва пробивался из-под синих пластов облаков.
Машина стояла у пересохшей лесополосы. Живой травы тут уже не было, труха. Зона? Голова закружилась от слабости. Петро залез в машину и улёгся. Хорошо, что не тошнило. Подумал и сказал:
– За Крамом было местечко Беленькое. Там возле кладбища жила моя бабушка. Туда и надо ехать.
Дайна достала из нагрудного кармана навигатор. Поводила пальцами по монитору и присвистнула:
– Вот незадача. В той стороне, в пятидесяти километрах – американская база... Сам понимаешь, охрана там не ваша. Надо будет идти пешком, чтоб не засветиться. Ты не сможешь этого сделать. Я одна найду...
– Что найдёшь? – вдруг сообразил Петро.
– Не «найду», а «дойду»... От тебя никакого толку. На руках тебя что ли нести?
Петро промолчал.
– И что мы там забыли? Скажешь?
– Нет! – резко ответил. – Довези, там скажу.
– Ну-ну, мой герой...

Посидела. Петро видел, как она отыскивает на навигаторе безопасный маршрут.
– Объезжать придётся. С востока можно попробовать. Или с севера. С севера лучше. Там овраг, но проехать можно.

Дайна вылезла из машины. Гремела канистрами, видно, заливала бензин.
А Петра как ошпарило. Он вдруг вспомнил, что слышал вчера английскую речь. И даже что-то понимал.
И вдруг вспомнил сон, как его везут на коляске по гладкой извилистой дорожке среди зелёных стриженных деревьев. Кто-то чужой подошёл и присел на корточки. И Петро испугался; наверное, даже заплакал. И тут услышал успокаивающее «Don't cry, baby». А далеко за деревьями сверкали стеклянные дома... Этот сон снился ему несколько раз. И в интернате, и в лагере подготовки бойцов...
Чего от него нужно было сотнику?
И чего нужно теперь Дайне?
И зачем его вообще отправили к матери в поселение? За словами, которыми простится с ним мать? А она испортила микрофон...

Дайна уселась, завела двигатель. Повернулась к нему, и он увидел: не лицо, а оранжевую маску.
– Там, на сиденье я положила респиратор. Натяни его. А то надышишься химии...
Петро сел, пошарил слева и нашёл респиратор, натянул, подышал. Вроде нормально. Пристегнул ремни. Увидел, как далеко-далеко уверенно разгорался жёлтый рассвет, растворив светом облака.
– И как ты проедешь в зону? – пробубнил.
– Места надо знать, – пробурчала девушка. – Туда местные мародёры тропки проложили.
– Нас пристрелят, – уверенно сказал Петро.
Дайна промолчала, и машина тронулась.

Ехали грунтовками у сухих скрипящих лесополос. Перед открытыми местами Дайна притормаживала, осматривала локатором небо – нет ли беспилотника? – и ехала дальше. Утро, и ни пересвиста птиц, ни обычного для дикой степи стрекотания кузнечиков... Вокруг среди серой земли появлялись пятна солончаков. Пару раз пресекали мелкие речушки. Вода в них была кристально прозрачной и так и тянула: выпей! Но берега были голы и глинисты, никакой травы.
Потом за стволами деревьев промелькнули столбы с натянутой колючкой: за забором была зона, куда вход был запрещён.
И совсем не потому, что это было опасно. На столбах виднелись заржавелые таблички с надписью. Петро знал, что там написано: эта земля арендована на 99 лет и экстерриториальна. Вход туда – по пропускам.
Но площадь зоны была огромной. Она тянулась широкой полосой от Змеиного вала на востоке аж до реки Днип. Упиралась в страшное место, заражённое ядерным взрывом проклятых врагов. Тем самым, после которого пошли мутации, которое посыпано радиоактивной чёрной пылью. «Вот такие испытания выпали на долю многострадальной родины, вот почему надо бороться...» – всплыло в голове.

А машина, прячась за мёртвым лесом, проехала несколько километров и остановилась. Впереди, за сухостоем Петро увидел проезд в зону, который перекрывал всего лишь шлагбаум. Но на столбах справа и слева, чуть в глубине, за забором висели камеры наблюдения. На востоке, в полукилометре высилась чёрная громада террикона, который держал проезд в тёмной тени, загораживая его от солнца.
– Камеры! – предупредил Дайну Петро и показал на «птичьи» силуэты на столбах.
Дайна навела объектив, и изображение вывелось на монитор. Внимательно осмотрела приборы. Потом глянула на восток.
– Восход нам помогает! Правильная инфа, – невнятно произнесла.
Солнце дотянулось до дороги, тень неохотно уходила, а свет тянулся и тянулся к проезду. Девушка выждала минуты, дождалась, когда свет коснётся шлагбаума и резко рванула вперёд. И они попали в радужный мир. Это лучи преломлялись в курящейся солёной пыли террикона. Блики не давали реальной картинки, всё сверкало и переливалось разноцветьем. Петро сообразил, что и камеры фиксируют то же самое, и поэтому они смогут проскользнуть незамеченными. По крыше чиркнул полуприподнятый шлагбаум, но не остановил. Машину бросало из стороны в сторону, вверх, вниз, а она мчалась дальше и дальше по этому призрачному миру. Догнали тень. Но уже было не страшно: спрятались за курганчиком, среди сухих скрипучих стволов.
– Мародёры знают своё дело, – услышал глухой голос Дайны. – Придумать этот фокус – верх изобретательности.
– Нас всё равно засекут, – бурчал Петро в респиратор.
– Пока охрана сообразит, пока будет глазеть на снимки со спутника, мы уже уедем из зоны.
– И сколько у нас времени?
– С час. А выезжать и зоны будем в другом месте... Хорошо, что вспомнила об этом проходе. Но пешком бы мы давно были на месте. Не нужен был бы этот крюк...
Петро промолчал. От тряски ему стало хуже, чуть тошнило. Сорвал маску. Не хватало ещё захлебнуться в блевотине.
– Пить дай!
Дайна обернула оранжевое рыло, догадалась, что ему хуже, вытащила из нагрудного кармана коробочку с капсулами лекарства и протянула Петру. Потом подала фляжку.
– Пей! Три разноцветные. Боль снимет, – и поехала.

Они теперь ехали по сплошным солончакам. Петро опять натянул маску. Химикаты полностью уничтожили тут всё живое. Проезжали мимо торчащих кое-где из земли старых скважин, брошенных цистерн, сломанного проржавленного оборудования для бурения. Встречались лежащие на земле погнутые фермы вышек. Пересекали укатанные дороги – по ним вывозилась сжижка.
Но добытчики давно ушли на запад, подальше от Змеиного вала.  Зона была национальным достоянием республики. Тут добывался газ. Это была статья экспорта. Но из-за этого пришлось переселить отсюда целые города и деревни... На новые места. Расселяли, говорят учебники, за Днипом. А тут от некоторых посёлков даже развалин не осталось, всё, что мешало, уничтожалось. Петро надеялся, что остатки дома, в котором когда-то жила его бабушка, ещё существуют.

А вернуться сюда люди смогут нескоро...

Наткнулись на старую трубу, что тянулась до самого горизонта, на север. Они свернули, и скоро дорогу перегородил мёртвый лес. Труба, возле которой шла разбитая дорога внезапно кончилась, и они ехали теперь на запад, пока впереди не наметилась просека. Машина, въехав в рощу, остановилась.

Дайна повернула оранжевое рыло и вопросительно глянула на Петра.
Тот подумал. А вспомнит ли он это место? Снял маску, положил на сиденье. Воняло, но терпимо.
– Покажи карту!
Дайна вывела спутниковский план на монитор. Ага, вот они где. Дорога прорезала лес, выводила на гребень оврага, а потом, раздваиваясь, спускалась к посёлку. Выводила на улицы...

У бабушки за домом был длинный огород, а за ним, у самой границы участка, перед задней просёлочной дорогой, – сад. Вспомнил, что крыша была новенькая, оранжевая... А у соседей – за забором – вишнёвая... Но где теперь эти крыши?
Да вот же, очень похоже. Западнее было поле, а за ним – кладбище. Петро ткнул пальцем.
– Точно? – хрюкнула Дайна, но потом отпустила тормоз, и машина потихоньку покатила по дороге, наезжая на сухие опавшие ветки, которые рассыпались под колёсами в труху.
Стволы окружающих их деревьев – почти без веток, без коры – стояли хлипкими кривыми столбами. Заметны были ряды: деревья высадили когда-то для укрепления склона оврага. И роща до сих пор держала землю от смыва.
Потом выехали на край оврага, дорога вела на запад, мёртвые деревья остались слева. Потом их сменил пологий обрыв в балку, и дорога круто повела вниз, к остаткам домов. На той стороне, за горками мусора виднелись покорёженные скелеты больших домов, и даже одна заводская труба.
Машина выехала на «улицу», если так можно назвать колею между упавшими заборами, за которыми кое-где стояли развалины стен.
Дайна осторожно, но уверенно лавировала, пока не доехала до указанного места. Но Петро ничего не узнавал. Вышел из машины, перекинув автомат через плечо, подошёл к месту, где была калитка.

8.
Дорожка, розовые кусты и ромашки, руки бабушки...
Кустики и тропинка.
– Подними листочек. Видишь – красная клубничка! Вкусная...
Сидит на плече – отца? – и рвёт с ветки жёлтые ягоды. Вкусные, сладкие.
– Да зелёные не ешь! Вот эта – спелая!
– А почему немытые едите? – слышит голос... Матери? Бабушки?
– Тут всё чистое...
А за этим деревом – ещё одно, но уже с красными ягодами. Показал туда.
– Нет, брат, та позже созреет...

Как эти воспоминания совместить со сном, в котором его везли в коляске по огромному городу? Да таких городов у них сроду не было! Даже при мерзких оккупантах! Те строили тяжёлые кирпичные дома... Да заводы, на которых рабами трудился наш забитый народ.

Перешагнул через слежавшуюся груду веток, чуть прошёл в перёд и увидел остатки дорожки и колодец!

Бабушка достаёт ведро и ставит на край. Потом черпает кружкой воды и протягивает...

От колодца почти ничего не осталось, так, труха, сквозь которую виднелись остатки кирпичной кладки. Справа из груды мусора вываливалась красная крупная крошка. Всё это накрывали остатки обгоревшей оранжевой крыши...
Пошёл дальше. Тут был огород... Голая земля... А там – деревья... Пеньки. Вот – жёлтая черешня. А там – розовая. Именно с розовой черешни он и сорвался. Раскровавил лоб. Бабушка носилась с влажными тряпками, холодом вытирала лицо, мазала чем-то зелёным и лепила пластырь. Зажило как на собаке. Это как?
Петро потрогал пластырь на подбородке и сорвал его.
А потом – следующий фрагмент – чёрные люди с автоматами. Его вырывают из рук бабушки. Её, голосившую, оттолкнули. Спасли его от грязных лап предателей, которые калечили психику детей, спрятали в детском доме...

Петра тронула за руку Дайна.
– Это здесь? Под тем пеньком? – пробурчала в респиратор. Она боялась отравиться, знала наверняка, что здесь опасно.

И ушла к машине. И тут Петро услыхал её приглушённый голос. Она с кем-то говорила. Что-то объясняла, наверное. Так методично... На английском. И Петро испугался. Он пригнулся и перебежками – к соседней куче мусора. Залёг за неё. Потом надо было через поле бежать, к кладбищу. Хорошо, что всё перерыто рвами, можно прятаться.
И он, перепрыгивая из канавы в канаву, петляя, придерживая бившийся за спиной автомат, побежал. Лишь бы Дайна не сразу сообразила. Да разве от снайпера убежишь? Одна надежда, что она твёрдо не знает, нашёл ли Петро место или нет. И тут же подумал, что и без него дороются, если что – перевернут землю во всех дворах вокруг...

Нырнул в канаву с обвалившимися стенками. Старые кое-как присыпанные ломкие кости людей, тряпьё одежды, волосы. Здесь враги нашли свой закономерный конец. Да их на куски бы рвать, на мыло пускать, а не расстреливать... Но рассуждать некогда. Через этот перекопанный плац нужно добраться до старого кладбища. Да вон они, старые гнилые оградки. И стена сухого бурьяна. Не наступить бы на кость, захрустит – услышит. За тот сухой куст – и отдышаться! Химического запаха он не чувствовал, придышался, наверное. Да и респиратор остался в машине.

Присел, прислушиваясь, за какой-то огромной бетонной глыбой. Шагов слышно не было. А Дайне и не нужно за ним бегать. Дождётся своего, выцелит. Знать бы, где она... А найти нужно могилу деда. Не зря же мать приплела и его? Дед к тому времени уже умер. И Петра раза два таскали на кладбище к нему. Розовая плита с вырезанным восьмиконечным крестом и с вазоном с краю. Туда бабушка наливала воды и ставила ромашки. И молилась. Не тому богу молилась! Дура потому что. Где эта могила?

И тут вдалеке затарахтел вертолёт. Да, вон как всё серьёзно! За кем это вертолёт: за ней или за кладом матери? Вертолёт пролетел по широкой дуге и завис где-то. Выглянуть? Нет, не дождутся. Петро чуть прополз вдоль косо стоящей глыбы, и тут нога провалилась в щель, ведущую куда-то вниз. Склеп что ли?

9.
Петро не дурак. Он туда не полез. Спрятался недалеко, прикрывшись сухостоем. Когда поплохело, то сглотнул таблетки из коробочки. Осталось ещё на раз. Услышал, что вертолёт громко затарахтел, снялся, сделав круг над кладбищем, улетел. Не заметили? А через поле, перепрыгивая через рвы, шла Дайна. Шла спокойно, неторопливо. Шла прямо в его сторону. По следам. Неужели одна?
Услышал шорох в стороне. Ага! Ещё двое. Перебежками – по дороге вдоль пустыря, к кладбищенской ограде.

Дайна, наконец, дошла до кладбища, остановилась, внимательно осматривая полуразрушенные могилы. Пнула ногой полусгнивший упавший крест. Что-то сказала. Но не понять, маска мешала. Потом махнула рукой в сторону дороги. Опять повернулась лицом к кладбищу и увидела вывороченную глыбу бетона. Подошла.
– Петро, вылезай. Ты нашёл то, что искал? – услыхал приглушённый респиратором голос. Она думала, что он там спрятался. Не зря он постарался, чтоб убедить её в этом, оставил следы.
Потом подошли ещё двое. Старались стать так, чтоб из-под плиты их не было видно.
– He's here? – ткнул стволом в щель.
– I think.
– It's the grave, really?
– This is the grave of the gypsy. It's looted.**) Петро, вылезай, не бойся. Ты молодец, нашёл это всё-таки!..

Он снял их всех одной очередью. Идиоты, как на расстрел выстроились у стенки. Подбежал и сразу же добил выстрелами в оранжевые морды. Подождал, нет ли ещё кого. У Дайны забрал навигатор и тф. Взял пару магазинов. У одного из солдат снял бронежилет: может, пригодится. Забрал сопёрную лопатку. Закапывать не стал: некогда возиться. Да и не гниёт тут мясо. На месте лиц – мешанина оранжевого пластика и крови. Петро усмехнулся: не помогли респираторы, не того диверсантам опасаться бы надо было!

Подождал ещё, а потом огородами пробрался к автомобилю. Никого.

Вернулся на кладбище и стал искать могилу деда. Искал розовый камень.

Искусственный камень рассыпался, но он узнал: да, тут похоронен его дед. И копать далеко не нужно было. Видно, закопали клад в гробницу так, чтоб легко было достать. Из грязной крошки торчал кусок плотной прозрачной плёнки, через которую виднелся ремень. От сумки? Чуть подрыл. Это типа палетки, завёрнутой в зеленоватый полиэтилен. Развернул пакет, достал планшет и попробовал откинуть кожаный клапан. Липучка ещё держала. Внутри было несколько отделений. Какие-то бумаги в грубых полупрозрачных пластиковых чехлах, пара синих коротких пластмассовых палочек, типа зажигалок. И еще золотая цепочка, и два кольца...

Мать не обманула.

И что с этим делать? Взять ценности, а всё остальное зарыть обратно? Неужели диверсантам нужны были золотые вещи? Вряд ли. Вытащил пакетик с пластмассовыми штучками. Увидел чуть заметную поперечную канавку. Явно колпачок, наверное, снимается. Что же это? А что в бумагах?

Решение пришло само собой. Он должен эту палетку (без золота, конечно) отдать разведчикам. Что же предатель-отец тут спрятал?

Петро собрал всё обратно, закрыл палетку. Перекинул через плечо и пошёл к машине.

Найти службу безопасности можно на границе. Это ближе всего. Возвращаться в часть или в комендатуру на станцию глупо. Змеиный вал гораздо ближе.

Осмотрел машину. В багажнике лежал пулемёт и  снайперская винтовка Дайны. Не сообразила, что я её вычислил, пошла только с пистолетом. А была бы готова – не уйти бы ему с того кладбища. Заправил автомобиль: в том же багажнике стояли канистры, две из них были полными.

Уселся за руль, вставил тф в гнездо навигатора. Высветил путь на карту. До вала – километров сто. Тут дикое поле выработано, пусто. Не то, что на западе. Проехать зону можно быстро, если не обнаружат. Прорвусь.

И тут на мелькавших в уголке монитора кадрах увидел свою фотографию. Ткнул пальцем – фото раскрылось на весь экран, появился звук. И Петро опешил: оказывается, он и есть террорист, засланный врагами. Он вёл свою подрывную деятельность в войсках, охранявших рубежи, потом понял, что его «вычислили», и удрал из части. По пути убил водителя автобуса, несколько солдат и сотника национальной безопасности. Проник в поселение, где перевоспитываются примкнувшие к врагам ренегаты, и убил свою почти перевоспитавшуюся мать.

Петра это разозлило. Он вскрыл целое гнездо диверсантов, нашёл важные документы, уничтожил врагов, а власти ничего не поняли! Явно продажные суки-корреспонденты вылили на него эту ложь. Не зря их так ненавидят. Они брешут всегда и везде. За деньги.

Петро убрал экран с новостями и немного успокоился. Ну, ничего. Вот доедет до границы, передаст документы и свой рапорт, всем сразу станет ясно, что он – настоящий патриот, что действует только на благо народа и во имя победы.

Завёл внедорожник. Осмотрел панель управления и увидел небольшой экран локатора. Покрутить настройки побоялся. Вдруг собьёт? А с северо-запада монитор показывал приближение объекта. И тут же появился текст на английском. По нескольким словам понял, что это «свой». Ага! «Свой» – это для диверсантов «свой»! Для него – чужой!

Быстро выскочил за пулемётом, отбежал поближе к пустырю и залез в канаву.
Вертолёт появился через несколько минут. Повисел над машиной. Потом медленно пошёл в сторону кладбища. И тут Петро поймал его в прицел и со злостью нажал гашетку. Гагакнуло. Чуть в сторону? Но тут же автомат подправил траекторию пуль и они прошили фюзеляж, долбанули по кабине лётчика. Вертолёт кашлянул и завертелся, потом взорвался и красивым фейерверком засыпал пустырь.
– Получил?
И тут же Петро помчался к внедорожнику и рванул по дороге на запад.

10.
Позади – бешеная гонка по зоне, увёртывание от беспилотников – одного сбил. Он пересекал речушки, балки, засоленные поля, объезжал лесополосы и терриконы, штабеля труб. Наконец, прорвал хлипкое ограждение зоны...

Впереди – Змеиный вал. Он приближался, вырастая на востоке, превратился в громадную земляную насыпь от края до края, поросшую травой и кустарником. Зона кончилась. Тут можно было жить.

Три последние таблетки он выпил ещё в зоне. И боль рвала его, заставляла останавливаться и унимать её, скрутившись калачиком. Но он знал, что должен доехать. И там – его спасение.

Вал с запада был пологим. А с востока он должен быть обрывистым. В него со стороны вражей земли были встроены частые огневые точки, которые соединялись подземными коммуникациями. Там до самой границы всё было опутано колючей проволокой. Там шла широкая полоса минных полей. Там постоянно барражировали беспилотники. Там была зона постоянного электронного наблюдения.

Возведение Змеиного вала стоило очень дорого. На стройке погибали тысячи пособников врагов, пойманных и обезвреженных. Но зато с той стороны прекратились набеги на страну. Кончилось разграбление ресурсов. Кончился угон в полон специалистов. Граница была надёжно перекрыта.

Машина пересекла относительно ухоженную аркаду, подмяла кустарник, росший на обочине, и легко начала подниматься по склону. Вскоре он увидит военную силу и мощь его державы. Там его встретит патруль. Петро ещё в зоне обдумал сообщение и наговорил его в тф. И сообщение уже было передано.

И вот он, гребень.

Петро заглушил двигатель почти на самом краю, развернув внедорожник правой стороной к границе. Там был вражеский горизонт, но смотреть туда не хотелось. Петро открыл дверцу. Пересилил очередной приступ. Выпал на траву. Поднялся. Посмотрел на запад, туда, где была свобода.

Солнце было готово зайти и слепило глаза. Прикрыл ладонью. Но всё равно ничего не разглядеть. Уселся, упёршись спиной о колесо. Закрыл глаза, подставив лицо теплу. Боль уже притерпелась. Просто ныло внутри. Отстегнул от ремня фляжку, «выцедил» несколько капель воды. Потрусил... И это кончилось...
Но ничего, скоро должен подойти патруль. Петро пошарил и подтянул к себе поближе палетку. Главное доказательство: он действовал правильно...
Но боль вдруг ударила со всей силы...

Сквозь беспамятство услыхал:
– Вон он! – топот прекратился. – Встать! – судя по голосу, патруль стоял чуть ниже гребня чуть левее солнца, Петро не различал солдат в слепящих лучах. Пересилив боль, цепляясь за крыло, встал, чуть не упал и сделал шаг... – Назад! Не подходи! – Но Петро почти ничего не соображал от боли. Его повело вправо, он стал отступать за автомобиль к обрыву, ловя равновесие. Сообразил, что солдаты не знают главного и поднял руку с палеткой:
– Не стреляйте, я...

Удар сбросил его с гребня.

Покатился вниз, сбивая пучки травы. Потом удалось сгруппироваться, и дальше он уже просто ехал на заднице. Резко дёрнуло, скольжение прекратилось. Глянул вверх. Зацепился ремнём на ствол... орудия? Нет, скорее это торчала какая-то проржавевшая труба. И труба заметно прогнулась под его весом. Ноги не чувствовали опоры. Посмотрел вниз. Стена вала в десяти сантиметрах, просто труба не даёт ехать дальше. Глянул вбок – ряды труб, воткнутых в заросший травой склон. Не удивительно, что он застрял. Потом его развернуло лицом на восток.

Под Змеиным валом извивалась речка. Дальше была пойма, усыпанная круглыми озерцами, вокруг которых коричнево стоял высокий камыш. Казалось, что кто-то его высаживал кольцами по всей пойме. Долина идеально круглых – побольше, поменьше, некоторых вообще без воды – озёр простиралась далеко, к невысоким плоским холмам. И там – на той возвышенности – рябили квадраты полей... За горизонтом – слабые тени терриконов. Таких же, как и на их стороне. У подножия холмов заметил серую ниточку, белые палочки столбов вдоль неё и какое-то длинное движение возле них. Это ехал поезд?

И тут труба переломилась. Петро полетел вниз.

Сознание полностью не ушло. Петро увидел лица матери, бабушки. Потом почувствовал, что рядом стоит женщина. Дайна?
«Ты меня убил».
«Ты бы убила меня».
«Я могла бы родить тебе ребёнка».
«А мне внучку», – сказала мать.
«Ты убил и меня», – вдруг сказала маленькая девочка. Она была в белом платьице, а в руке держала игрушечную собаку. Что за бред – делать игрушками диких свирепых зверей?
«Я тебя не убивал!»
Но девочка начала подниматься вверх и пропала.

Очнулся.
Свет. Пятнистый – буро-болотный – потолок. Матерчатые стены. Окно крест-накрест. Тянет свежим сосновым воздухом. Повернул голову и увидел пустую койку рядом. За ней – ещё одну. И ещё... Потом увидел дверь, полог которой раздвинулся, и вошла чернокосая санитарка в голубом халате. Увидела, что Петро открыл глаза, позвала кого-то из-за полотняной стены. Вошёл обритый налысо мужик с длинным чубом, нависавшим над задорными карими глазами. В таком же голубом халате, накинутом на мундир.

– Очнулся, герой? – он поправил чуб.
Петро пошевелился.
– Не вставай, герой. Лечись и отдыхай. Ты славно послужил нашей стране. Документы бесценны. Колечки, конечно, твои, – он усмехнулся в длинные свисающие усы. – Как ты себя чувствуешь? Тебя ведь подбили враги с той стороны! Но бронежилет спас! Хорошие у нас бронежилеты! Да и бойцы мужественные. Так как ты себя чувствуешь?
– Не знаю, – сказал Петро. Боли не было, но он не верил и ждал её возвращения.
Человек рассмеялся. Оглянулся на медсестру, и она тоже рассмеялась. А потом вышла.
– Хорошо. Всё хорошо. Ты не вскрывал пакеты? Не смотрел записи?
– Нет, я их нёс командиру...
– И молодец! Как станет лучше, перевезём тебя в настоящую клинику. За океан повезём... Там и подлечишься, и женишься, и девок наплодишь... Ты всё время звал дочку... А они нарожают таких же геройцев!..

Он что-то сказал ещё, потом ещё ещё, но Петро почти не слышал его. Почему-то перед глазами опять была широкая зелёная равнина с зелёно-голубыми глазами-воронками под тёмно-синим небом и девочка в белом платьице... Он подержал её на руках, а потом подбросил вверх, потом поймал и опять вверх, и опять, и опять... Девочка заливчато и счастливо смеялась...

Октябрь – декабрь 2014



-------
*)  «... козлы... почки отбили... я же просила...». «Твоё решение?» – «Еду на этом внедорожнике» – «Он не мечен.» – «Так пометьте. Мою машину заберите...» –  «Что с пацаном будешь...» – «...довезу... посмотрим...» –  «...прими маршрут...» – «Принято!»
**) – Он там? – Думаю, что да. – Неужели это могила? – Это разграбленная цыганская могила.