Загнанный-1

Бег отнимал последние силы, ветки больно впивались в босые ступни, царапали израненное тело, едва прикрытое остатками одежды, жалили лицо и норовили выколоть глаза. Но останавливаться не было сил: как бы больно не было физически, ярость, клокотавшая подобно магме в жерле вулкана, гнала вперед, жажда мести давно уступила место первобытному инстинкту убийства. Душа не требовала справедливости, она требовала крови - чьей угодно. Не почему-то: просто так.
Безумные глаза, сбитые в колтуны грязные волосы и борода, один глаз совершенно заплыл и не видел... не такими рисуют благородных эльфов древние баллады.
Он несся вперед, скалясь в полубезумной улыбке, кривя измазанные запекшейся кровью губы, принюхиваясь и прислушиваясь, выслеживая. Двигался он бесшумно, будто не касаясь земли, и удивительно быстро для человека. Впрочем, человеком он и не был. Как оказалось, никогда.
Воспоминания не причиняли боли - деревня была сожжена до тла, старейшин пытали на его глазах, женщин и детей насиловали и жестоко убивали - а он не мог помешать. Не мог - он, как и прочие молодые мужчины, был обречен видеть это, закованный в цепи, беззвучно проклиная всех людей - от мала до велика - и до боли сжимая зубами тряпку, какую смертные запихнули в рот каждому на манер кляпа. Не спасла магия, не спасли древние боги... все погибли. Кроме него.
Зачем бы людям истреблять древний эльфийский народ? И откуда им вообще было известно о нём? Жившие веками в уединении защищенных древними лесами деревень, почти бессмертные эльфы никакого внимания людей на себя не обращали. Никогда. Люди нашли их сами - странные длинноухие создания, отрекшиеся от достижений цивилизации, вызывали у них первобытный страх. Люди вообще склонны бояться всего нового и неизвестного. А от страха до ненависти один шаг, крошечный, по скользкой дощечке, щедро смазанной жаждой безнаказанной жестокости, что присуща всем сколько-нибудь взрослым смертным.
Как он выжил? Как смог бежать из этого ада? Если бы кто-то сейчас спросил эльфа об этом, тот бы мигом впился зубами в шею вопрошающего - после всего увиденного в нём осталось мало возвышенного и светлого. Что, впрочем, даже нравилось ему.
Он проходил через маленькие провинциальные городки и затхлые деревеньки, убивая всё и вся, разрывая в клочья мужчин, поедая детей и насилуя женщин. Недавно повадился так же срывать скальпы с жертв - дурацкая эльфийская любовь к модным цацкам прорвалась даже сквозь безумие, которое, казалось, ничего от разумного существа в бедном парне не оставила. Сейчас окровавленные разномастные вихры были привязаны к его поясу.
Нет и не может быть сострадания у того, кто видел слишком много человеческого. Нет и не может быть. И это справедливо.

***
Тремя годами ранее.

- Мы ведем репортаж из необычного посёлка, найденного нашими военными в горах сегодня утром. Все жители оказались радикально настроенными сектантами: в подвале этого дома был найден запас взрывчатки, который, по словам военных, террористы хотели пустить на уничтожение нашей столицы. Сейчас мы сможем поговорить с человеком, который возглавлял спецоперацию по ликвидации этой опасной группировки. Капитан! Капитан, можно задать вам пару вопросов относительно случившегося?
- Да, отчего же нельзя? - статный мужчина с густыми насупленными бровями браво выпятил грудь и спрятал гордую улыбку в усах.
- Капитан, сколько их было?
- Около двух сотен вооруженных до зубов ублюдков. Если бы не мои ребята - взорвали бы они нас, как пить-дать, взорвали бы.
- Капитан, удалось ли взять в плен кого-то из них?
- Нет, - мужчина тряхнул головой, то ли подтверждая свои слова, то ли отрицая их, - они стояли до последнего. Их лидер, наверное, держал их на наркоте, и...
- Капитан, спасибо за интервью! Далее в нашей программе: в городском зоопарке родился медвежонок!

***
В это же время, в доме травницы, что стоял на окраине деревни.

Девочка лет пятнадцати, вжавшись в земляную стену и обняв коленки, сидела очень тихо, надеясь, что никто так её и не найдёт.
- Тихо, маленькая, тихо, - едва слышно причитала она, пряча под полой огромной вязаной кофты небольшого розоватого зверька, покрытого густым мехом и мелко дрожавшего, то ли от холода, царившего в погребе, то ли от страха, - Нас не найдут, маленькая, не найдут...
Слёзы текли по её щекам совсем бесшумно, ни одного всхлипа не вырвалось из груди. Она знала: те, что несколько часов назад убили её старшего братика, не знают жалости и не посмотрят ни на возраст девочки, ни на её безобидный вид.
Звуки борьбы наверху утихли ещё часа два назад, сейчас, кажется, разбойники с волшебными трубками, плюющимися кусочками металла, нашли отцовский запас медовухи и активно его уничтожали. Слышались пьяные песни на незнакомом языке, чужой, совсем чужой смех и - изредка - звуки бьющейся посуды. Сокрытый маминой магией люк в погреб никто не найдёт, всё будет хорошо. Они уйдут, скоро уйдут, и она выберется. И вырастет, и станет сильной. И всем отомстит.
В маленьком добром сердце уже свила гнездо птица-падальщица - ненависть.