2. В Багдаде всё спокойно

Безопасность – это самая опасная иллюзия. (Борис Кригер, писатель)
__________________________________________________

Было хорошо. Причём хорошо было всё: вино, еда, уютно-темноватый интерьер, багровый бархат стульев и портьер, зеркала, светильник на каждом столике, оркестр – всё, как в старых фильмах. Они пришли сюда в честь получки, хорошего настроения и чисто из любопытства.

«Манхэттен» был более богемным и демократичным, чем заведения с примерно такой же обстановкой, которой Влада наслаждалась, хоть и стеснялась в том признаться. Они сидели и вели неспешную беседу, делясь самыми разными новостями и мыслями. Весь вечер был впереди.

- Я считаю, что человеку необязательно подражать своему кумиру во всём до мелочей, потому что это верный способ постоянно чувствовать себя ущербным и стопориться на пути к самосовершенствованию, разумеется, настоящему, а не декларативному, потому что истинный путь к совершенству невозможен без душевной лёгкости.

Оля изрекла это на одном дыхании, поднесла к губам бокал бордо, со вкусом пригубила и подцепила на серебряную вилочку кусочек датского сыра с плесенью.

Она вообще умела выдавать многословные тирады, пытаясь, подобно немцу, впихнуть всё в одну-единственную фразу: мысль её летела стремительно, опережая слова, и всё её высказывание было сплошной погоней. Но в красноречии и уме ей точно нельзя было отказать. Тем более, даже теряя из виду отправной пункт, она умела завершить и кругло, и изящно. Владу всё это совсем не раздражало. Даже вызывало восхищение, так же, как блестящее знание этикета и протокола: ей приходилось напрягаться, а Муравская словно выросла в Версале.

«Здесь не Версаль, до приёмов нам обеим далеко, но это местечко - высший класс», - подумала Влада. Оркестр как раз начинал новую ритмичную вещь. Музыка её моментально покорила: чуток осовремененный свинг – гламурное американское звучание, напоминание о Голливуде, роскошных красотках, автомобилях, небоскрёбах, дельцах с Уолл-стрит и упоении сверхдержавного оптимизма.

- Ну да, надо же хоть когда-то порадоваться жизни! – рассмеялась Влада.

- Вот, правильно. Pour la joie de la vie (1) , - с чувством произнесла Оля, и они чокнулись.

Вино едва ощутимо расцветало во рту бархатистой фиалкой, его привкус плавно перетёк в вишнёво-малиновый, но оставался столь же пикантным, терпковатым, как и полагается французскому сухому.

Влада переживала, что министр не одобрил бы ни стремления отметиться в шикарном заведении, ни такого эпикурейства. А Оля говорила, что ей надо быть проще. Её преклонение доходит до фанатизма. Почему она решила, что если кто-то не пьёт, то и ей не дозволяется ни капли? И ещё переживала по поводу домашней (домашней, прости Господи!) одежды. Ну хорошо, пускай министр и дома в рубашке с галстуком расхаживает, если ему так комфортно. А что плохого, если Владе нравятся красные спортивные трусы или драные джинсовые шорты и майки со всякими «тупыми» английскими надписями типа «Секс, геополитика, рок-н-ролл», «Вундервафля - залог мира» и так далее. Последним её дизайнерским изыском был хмурый кот в деловом костюме с крупной надписью «NO». Этого котяру, хихикая, рисовала Алеся Стамбровская.

- Да ладно, Оля, ты права, - сказала Влада.

- Ты слишком требовательна к себе. Оставь аскетизм и строгость на потом, gaudeamus igitur juvenes dum sumus (2) , - горячо произнесла Оля.

- Да ты юный гусар, - рассмеялась Влада.

К Оле подходили и «Гаудеамус», и «гусарство»: она была «вечным студентом», но не из тех, кто всё тянет и бросает, а из тех, кто постоянно стремится повышать квалификацию. И теперь она училась на Специальном факультете Военной академии имени гетмана Острожского. Влада посмотрела в будущее:  получался очень колоритный персонаж: военный атташе и разведчик – этакий Джеймс Бонд женского пола. Занятно. Чудные дела творятся – как, впрочем, и всегда. 

Не секрет, что специалисты, или маги, обладая сильным потенциалом, создают вокруг себя эпицентр притяжения. Они порой провоцируют пробои пространства, пробуждение способностей у тех, кто о них не подозревал. Муравскую тоже «затянуло в водоворот».

Она уже была в курсе всех политических событий и интриг в министерстве. Влада рассказала, как ловко она избавилась от Минской.

- Правда, заклятие пришлось подновлять, а потом новое накладывать. Ведь я же, когда первый раз делала, в магическом плане была ещё сопливым атташе, - небрежно махнула рукой Влада.

- И её таки сняли? –  переспросила Оля, по обыкновению распахнув от любопытства свои зелёные глаза.

- Ещё бы.

Как-то утром на работе Влада ещё в лифте услышала, что у министра новый зам. Оксану Минскую неожиданно отправили в отставку. Влада, конечно, и раньше понимала, что находится под протекцией, но была самолюбива и терпеть, как кто-то портит нервы вечными шпильками, не собиралась. Теперь у неё был прекрасный повод для злорадного хихиканья: «Что, мадам Шуфер, съела? Куда тебе, шлимазлу, с полесской ведьмой тягаться».

- Ну, и как теперь? – поинтересовалась Оля.

- Всяко лучше! Хотя и новый зам – тоже человек своеобразный, – засмеялась Влада.

Познакомилась она с ним в тот же день.

Первое, что она услышала из-за закрытой двери, подойдя к кабинету, был вопль: «Да мне по...уй!!!» и удар кулаком по столу. Начало уже многообещающее. Что же там происходит? Ведь когда людям действительно «по...уй», то они так не орут. Влада постучала немедленно, но от смущения – довольно-таки деликатно. Прозвучал резкий голос: «Да!».

Когда она ступила за порог, то, здороваясь, увидела надменного шляхтича с рыжеватыми усиками и поджатым ртом. Его серо-голубые глаза буравили её раздражённым взглядом. Стёкла очков холодно поблёскивали. Вид у него был нетерпимый – такие люди склонны срывать злость на подчинённых, а свои эмоции не то, чтобы не способны сдерживать – они до этого просто не снисходят. На этот раз под горячую руку попала хорошенькая паненка: не то секретарь, не то переводчица. У неё была типично западнаяя, немного кукольная, красота. Девушка стояла у края стола, униженно съёжившись и глядя в пол. Но, когда Влада вошла, то бросила на неё странный взгляд исподлобья: никак не выдающий расстройства – нет, какой-то вызывающий, почти наглый – и тут же снова опустила очи долу.

Прошло не более трёх секунд, не так уж много, но замминистра бросил ей:

- Ну что, вы так и будете стоять и пялиться?

Влада густо покраснела, но отвечала ровным тоном, как ни в чём ни бывало, изложила суть дела и отдала необходимые бумаги. Атмосфера наблюдалась странная: новый зам тоже разговаривал с ней так, точно ничего не произошло. А когда она уже выходила, то переспросил:

- Вы Владислава Кунец, не так ли?

-  Да, - подтвердила девушка, – а откуда вы знаете моё имя?

- Предварительно решил списки просмотреть, как бы заочно с новыми коллегами познакомиться. Люблю заранее владеть информацией, - прозвучал ответ.

Однако, даже зная, что она личный секретарь самого министра, он не извинился за свою вспышку, предпочёл всё спустить на тормозах. Но Влада просто пожала плечами и решила не реагировать. Как ни странно, этот человек вызывал у неё куда меньшее отторжение, чем Минская.

Влада подытожила:

- Присмотрелась за месяц: человек обыкновенный, работал не у нас, а в министерстве юстиции. Умён чертовски, полиглот. Внешне на нашего препода по международному праву похож. Кстати, и замашки такие же. А ещё вот по конституционному был, Вашкевич, помнишь? – Муравская кивнула. - И ты, Оля, говорила, что, мол, берегись на экзамене, потому что в нём есть «что-то польское и хитрое», - со смешком вспомнила Влада. – Так в этом тоже есть и хитрое, и польское.

Когда они разговаривали, Влада сразу услышала характерный акцент – и это вдруг неприятно царапнуло (хотя она тоже решила не обращать внимания).

- Я к полякам всегда нормально относилась, - поспешила заверить она. – А почему здесь так... Может, воспоминания плохие. Ну, об этом, которого я убила.

«Которого я убила». Как она обыденно об этом говорит, подумала Муравская, даже небрежно. Профессиональный цинизм? Слишком сильная обида?

- А на самом деле он кто?

- Да поляк он действительно. И даже шляхтич на самом деле. Некий Анджей Вышински герба Ястржембец, родом из Кракова.

- Ну ясно, дай Бог, чтоб у вас всё сложилось, - пожелала Оля.

- Ну насмешила, - хохотнула Влада, - будто мы с ним встречаться собираемся! И вообще, говорят, он ни на кого внимания не обращает, примерный семьянин, и жена у него красавица, стройненькая блондинка, очень набожная, не то Кристина, не то Эльжбета, в общем, тоже настоящая пани.

Она глотнула вина и закусила твёрдым ломтиком старого голландского сыра.

- Так всё-таки, а почему сняли Минскую? – полушёпотом спросила Оля, наклонившись к ней через стол.

- Интриги с иностранцами, зарвалась, - коротко ответила Влада.

Когда она задала министру такой же вопрос, как ей сейчас Оля, то он помолчал и спокойно ответил:

- Оксана Михайловна – профессионал выдающийся, но у всех ведь свои слабости. В том числе, субъективные симпатии. Лично у неё – к Московии. Мы не раз беседовали, она высказывалась в пользу большего сближения. Разумеется, для обеспечения безопасности. Ни для кого не секрет, по чисто геополитическим причинам мы постоянно вынуждены лавировать. Логично, почему бы не устранить возможные трения с одной стороны – с восточной? Вы же вот знаете, пани Минская поддерживала идею заключения династической унии.

- Наполеону брачные игры не очень-то помогли, - фыркнула Влада.

- Именно, - усмехнулся министр. – Хотя нынче модно говорить о незыблемости принципов международного права и «ограничительных механизмах». Не подумайте, я придаю им большое значение, просто морально нужно быть готовым и к худшему. Так вот, я не считал этот шаг обязательным. Но за разногласия или за критику человека не снимают. У пани Минской были слишком интимные отношения с некоторыми московскими боярами. Они постоянно делали ей визиты, и в своём салоне она играла роль «независимого эксперта». В частных беседах давала, так сказать, консультации по взаимодействию с ВКЛ.

- Так это же почти предательство! – воскликнула Влада.

- Вот и Его Величество так сказал. Хотя Московия – не враждебное нам государство. Говорить о предательстве не приходится. Но князь, конечно, был возмущён до глубины души.

Влада тогда живо представила себе монарший гнев: министр часто рассказывал о великом князе и о делах двора. Великий князь Литовский Вацлав Первый был человеком темпераментным, хотя в сущности добродушным, но услышать от него в минуту гнева вопль: «Расстрелять!» было обычным делом. На неподготовленного человека это производило устрашающее впечатление. Тем более, лицом Его Величество походил на прусского фельдмаршала и обожал носить мундиры с орденами. Но к чести монарха стоит сказать, что он знал за собой эту импульсивность и всегда ждал, когда порыв пройдёт, чтобы принять решение. Поэтому великий князь заслужил репутацию человека достаточно здравомыслящего и в каком-то смысле даже самокритичного. У министра с ним были превосходные отношения. Великий князь называл его по имени и на «ты», в свою очередь, министр обращался к нему тоже по древнему обычаю: «ты, государь», «ты, княже» - и тот считал это надлежащим (хотя все прочие говорили «вы). И вообще как-то похвалил скандинавов за то, что они отменили «выканье». За рубежом нашего князя считали популистом. А он действительно любил изобразить из себя народного вождя, хотя избран был шляхтой. Но, в принципе, у него это получалось вполне органично.   

Когда князь Вацлав узнал о поведении Минской, то прямо произнёс слово «предательство» и решительно высказался в пользу суда. Министр заметил, что подобная мера – это чересчур: можно ограничиться отставкой и установлением наблюдения. Монарх согласился, «но, разумеется, на ваш страх и риск».

Влада на секунду задумалась. Одна цель поражена: на карьере Минской поставлен жирный крест, точнее, жирная руна Хагалаз. А теперь – чем бы её проконтролировать? Разрушить здоровье или сковать волю?

«А может, не надо», - благодушно подумала Влада. Наверное, хватит и секретного полицейского надзора. Она была в добром, умиротворённом настроении. Ей было хорошо. Они с Олей устали болтать и расслаблялись, слушая музыку: оркестр выводил медленную романтическую мелодию с саксофоном, глубокими переборами на контрабасе и бархатным контральто. Ну и что? Разве обязательно укорять себя за доброту, прощение? Разве это постыдно – мысленно объявлять кому-то амнистию? Может, умей она всегда сохранять покой и получать удовольствие от жизни, она бы многих простила.

Злые люди, прежде всего, несчастны. Они причиняют другим боль оттого, что им самим больно – от муки они звереют. Чтобы быть добрее, надо быть счастливее, и наоборот. Обращать внимание тоже нужно прежде всего на хорошее, а не на плохое. А разве сейчас что-то плохо?

Даже это странное гадание, которое так неожиданно расстроило. Оно предстало в абсолютно новом свете.

Они с министром как-то вместе часов в шесть выходили на Грюнвальдскую площадь, которая под звон трамваев нежилась в тепле вечернего апрельского солнца. Когда они дошли до остановки, то министр пригласил её заглянуть на чай. Кстати, в том, чтобы увидеть его в общественном транспорте, не было ничего удивительного. А жил он недалеко, на улице Заславской, рядом с костёлом Святого Гавриила. Влада жила дальше от центра, но ездила тем же маршрутом, а в семье министра уже окончательно стала своей и приобрела трогательный статус «младшенькой». Вот как раз за чаем министр в присутствии всех собравшихся сделал объявление, что скоро ей предстоит представлять страну перед всем миром – то есть, сделаться пресс-секретарём.

Влада опешила так, что замерла с чаем во рту. Она в одну секунду испытала дичайший коктейль эмоций, главными из которых были бурное ликование и сильнейшая паника. Сглотнуть оказалось трудно, она немножко закашлялась и, поставив чашку, произнесла:

- Я постараюсь оправдать ваше доверие, пан министр. Но вы правда считаете, что я подхожу для этой должности?

- Вам нужно расти, Влада, - отрезал министр. – Вы выходите на новый уровень. А ещё вам нужно больше открытости. А качества у вас есть. Просто на нынешней работе они не могут раскрыться как следует. А ведь в будущем это вам очень, очень поможет.

Все знали, что Владиславе прочат большое плавание. Но даже неважно, в чём бы оно заключалось: может, она оставит потом службу и уйдёт в науку и преподавание, как дети министра, Анатоль и Эмилия. Основной её потенциал лежал в области неявленных умений, того, что по крови, к сожалению или к счастью, им не передалось.

Вот это и есть её Хагалаз. Резкий, болезненный перелом. И одновременно – прорыв новых сил. Тогда Йера – действительно предыдущие усилия, ведущие к результату. А перевёрнутая Манназ посередине... Её замкнутость и застенчивость – её внутренний враг. Министр прекрасно это видел и решил прибегнуть к шоковой терапии, чтобы сделать из неё настоящего бойца. А ведь эта закрытость тоже проистекала из Йеры – предыдущего развития и опыта...

Всё дивным образом встало на места. Всё казалось логичным и размеренным.

Даже неприятности казались мелкими и неизбежными, а ведь раньше как бы она переживала! Америка, как обычно, обвиняла ВКЛ в экспансионизме и вела шашни с Польшей по поводу размещения натовских систем ПРО. Что касается сближения с Севером, в адрес скандинавов нелицеприятных мнений звучало явно меньше: не иначе, Княжество в Вашингтоне считали совратителем, а Швецию – совращённой. Дурдом, да и только. Московия негативно отреагировала на отставку Минской и сделала Литве упрёк по поводу отсутствия доверия и беспочвенных подозрений. Переговоры с молдавским господарем о торговом и военном сотрудничестве несколько затягивались, его позиция была нерешительной, а энергоинформационные воздействия не давали плодов. Хотя вокруг монархов обычно такой щит выставляется, что неудивительно... А они с министром ведь ещё не прибегли к самым мощным мерам.

В целом: «и вроде всё достаточно нормально, но всё равно какая-то фигня». 

Но ведь так всегда происходит! Слишком всё сложно. И решить все проблемы залихватским наскоком никому не под силу. Даже магу. Даже высшему.

Как ни странно, Владе казалось, что это один из самых гармоничных периодов её жизни. Потому что главное – не обстоятельства, а отношение к ним – спокойное, в меру оптимистическое и мужественное. Наверное, она наконец-то взрослеет.

_______________________________________

1) За радость жизни (фр.)
2) Будем веселы, пока мы молоды (лат.)