Очерк. Познание себя

Поговоркой «Одна беда не ходит никогда» мы, как правило, с улыбочкой, замыкаем ряд неприятностей типа: потери зонтика, выговора за опоздание на работу и набега бомжей на приусадебный участок в период вызревания редиски. Для меня, подлинный и довольно зловещий смысл этого народного изречения, открылся, когда мне, менее чем за год, пришлось: дважды переехать, отремонтировать две квартиры, одну из которых, семидесятипятиметровую, - капитально. Передвинул почти четырёхметровые стены, сменил всю электропроводку на скрытую, установил ванну и… оставил эту квартиру семье, которую создавал на всю оставшуюся жизнь. С разводом оторвался от любимой и любящей дочки; попал в серьёзную аварию и восстановил свою и чужую машины и, наконец, пережил кончину матери и на похоронах казнил себя, что не был с ней в последнюю минуту рядом.

Вернулся с сорокового дня, и у меня началось обострение язвы и произошло ущемление седалищного нерва. С язвой всё было ясно, а вот с нервом для меня было в новинку, поэтому внимания на непривычную боль в ноге и в пояснице я и не обратил поначалу. Решил, что или потянул где-то в дороге, или по осени застудил за рулём. Поэтому, не без помощи нашей «замечательной» медицины, которая на каждом шагу пытается содрать с больного деньги, запустил болезнь до того, что ходить практически не мог. Но на работу, тем не менее, таскался: районный невропатолог сказала, что даст больничный, если я соглашусь на второй платный сеанс иглоукалывания из десяти процедур. А я не захотел.
Надо было рассчитываться с долгами, поэтому к врачам больше обращаться не стал, а решил угомонить свои болячки голоданием – мой приятель когда-то избавился с его помощью от рака, вошёл, как говорят, во вкус, и с тех пор подолгу, дней по двадцать-тридцать, голодает регулярно. При этом в шутку или всерьёз он говорит: «Голоданием можно вылечить всё, кроме помешательства и беременности». А чем я хуже, решил я самонадеянно, накоротке прочитал Малахова и, ни с кем не советуясь, нырнул, как в омут, в голод.
Не буду утомлять добрейшего читателя подробностями подготовки к этой серьёзной процедуре и технологии самого голодания и чисток – это скучно, на мой взгляд. А вот открытия и переживания человека, обрекающего себя, по сути, на смерть, занятны.
Первое, что меня потрясло, - это то, что боль желудочная усилилась. Я и так-то не спал ночами, а тут уж совсем извёлся: какие только позы ни принимал, чтобы хоть на миг обмануть её, забыться коротким сном. При этом не было чувства опасности, а было ясное понимание, что боль эта не разрушающая, а, если можно так сказать, созидающая, оздоровительная. Но меньше она от этого не становилась, и легче мне от этого осознания не было. Я исхудал, осунулся, вид имел болезненный, вызывая сочувствие друзей и близких. Мне казалось, это происходит не оттого, что вся моя еда составляет полтора-два литра воды в сутки, а потому, что меня точит эта изнуряющая боль, потому, что я боюсь наступления ночи… На десятый день голодания она оставила меня, даже не попрощавшись.
Второе потрясение связано с осознанием того, как много, безумно, необоснованно много времени уходило у меня, непритязательного в этом деле, на еду: при голодании мне совершенно нечего стало делать, и это притом, что я работал, стал больше ходить пешком, увеличил объём утренней и вечерней зарядки (нога тогда ещё позволяла это делать). Времени хватило, чтобы переделать все те дела, которые месяцами откладывались из-за его хронической нехватки, и даже начал включать по вечерам телевизор и смотреть какие-то развлекательные программы.
Третье потрясение лежит в области биологии: человек абсолютно надёжно защищён от самоубийства. Даже если ты осознанно идёшь на это, организм, а возможно, то, что им управляет, властно, помимо воли твоей, этому препятствует. И приходится делать невероятные усилия над собой, чтобы преодолеть эти надёжные, в здравом уме почти непреодолимые биологические пороги защиты от самоуничтожения (назовём их так). Первый из них расположен на рубеже третьего и четвёртого дней голодания. Весь мой организм и отдельно желудок, печень, сердце, лёгкие властно требовали еды. Всё это урчало и скручивалось, кололо и ломило, ныло и дёргалось на животном вопле – пищи!
Это надо знать, быть готовым и пережить. Я не знал, но пережил.
Четвёртый день начался, как в саду хозяина Аленького цветочка, - легко и комфортно, но с тревогой от неизвестности.
Второй порог биологической защиты повыше первого, и находится он на стыке девятого и десятого дней голодания. Суток за двое до подхода к нему мозг начинает требовать еду. Требование идёт по нарастающей и у самого порога становится невыносимым, кажется, что ты умираешь. Ощущение это было настолько острым, что я не выдержал и набрал номер телефона моего опытного друга и поведал ему о своём голодании и состоянии.
Отругал он тогда меня крепко. И поддержал: «Продержись до завтра. Не сломайся. Пойми, что это самый сложный участок. Ведь ты дерзнул встать рядом с Богом. Только Он распоряжается жизнью и смертью, человеку это не дано. Но ты преодолей себя, и тогда сроднишься с Ним. И физически ты ощутишь это уже завтра. И то, что у тебя сейчас болит желудок, - это нормально: на голоде болит то, что лечится».
Он говорил и о том, что голод даст мне полное физическое и духовное обновление, творческий подъём, ещё что-то. А я чувствовал, что умираю. И казалось мне, что нет таких сил и средств, кроме еды, которые остановят этот процесс. И ещё я знал, что я всего лишь человек. Слабый и ранимый, отягощённый пороками и безверием, немощный душой и телом, обманываемый и обманывающий и очень одинокий. Таким я переступил этот страшный порог, за которым всё ещё была неизвестность.
Признаюсь, на десятый день есть уже не хотелось. К тому же, как я говорил, отступила боль. Резко обострилось обоняние: я чувствовал запах хлеба метров за 15-20. И вообще, каждый предмет, оказывается, каждое дерево, растение в городе имеют свой неповторимый запах. Не говоря уже о людях. И, что самое удивительное, во сне ко мне стал являться Некто. Я не мог рассмотреть Его лица и практически не слышал Его голоса, но отныне Он руководил моими действиями. В том числе и по врачеванию седалищного нерва.
Наконец, я подошёл к третьему порогу, который находится между пятнадцатым и шестнадцатым днями голода, когда становишься абсолютно равнодушным к пище. Он самый коварный. Но для меня он оказался и самым лёгким. Лежит он, видимо, в области подкорки. Появляется ощущение, что ты всего достиг голоданием. И осознание, что ты – победитель, и программу необходимо сворачивать. Тем более что вес уже стабилизировался (я похудел на пятнадцать килограммов) и силы тоже. Свою я свернул, отголодав шестнадцать суток. Потом столько же выходил из голода, строго соблюдая технологию этого важного процесса. Через два с половиной месяца повторил эксперимент, проголодав двадцать трое суток, чтобы закрепить его в своей самой главной памяти, видимо, генетической. После этого я проголодал ещё дважды.
Богом себя не ощущаю, но кое-что в моей жизни изменилось. Я избавился от язвы, хотя понимаю, что это не та болезнь, которая просто так отпускает. И я вылечил свой нерв, от которого отказались все врачи, избавил нескольких своих друзей от их болезней.
Конечно же, со мной и сейчас происходят разные неприятности, я не имею в виду типа потери зонтика (хотя на днях где-то выронил любимые очки). Но я проще к этому отношусь. А главное, я справляюсь с ними.

Газета «Час пик», № 148 (877), 8 октября 1997 г.